Текст книги "Беда"

Автор книги: Гэри Шмидт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Когда Генри с Чернухой спустились вниз, они не застали на кухне матери Генри. Похоже, ее вообще не было дома. Генри вышел и заглянул в каретную – БМВ и «фиат» стояли на месте.

Наконец он отыскал мать на заднем дворе, на тропинке, ведущей в Бухту спасения. Она просто куда-то смотрела, и когда Генри с Чернухой подошли к ней, они поняли, куда.

Почти весь пляж в бухте исчез. С ближней стороны его завалило черными камнями, рухнувшими с берега. Между ними и дальним краем бухты уцелела только маленькая песчаная полоска.

А на дальнем краю высился скелет старого разбитого корабля – его корпус и палуба.

Волнение на море еще не совсем стихло, поэтому Чернуха не пошла вниз, но Генри с матерью спустились в преобразившуюся бухту и перелезли через каменную баррикаду. Большая часть корабельного хребта и ребер по-прежнему оставалась погребенной, но его бимсы были на виду – кривые и покоробленные, они нависали над песком среди ошметков палубного настила. Форштевень корабля отломился и лежал рядом, а корму разнесло в щепки, но в остальном его каркас более или менее сохранился. Внутри его грудной клетки торчали из песка отдельные доски, бочарная клепка и пеньки двух толстых мачт, все в темных комьях водорослей.

Генри потрогал конец одного шпангоута. Он был обугленный – да и другие шпангоуты тоже. Пламя облизало по краям и доски палубы.

– Надо же, – сказала мать Генри. – Сколько он тут лежал? А мы и не знали.

Генри ступил внутрь каркаса – «Осторожно, – сказала его мать, – не напорись там на что-нибудь» – и потыкал песок ногой, проверяя, можно ли освободить все судно целиком. Однако песок был совсем твердый, как будто спекшийся. Своими силами тут не обойдешься, подумал Генри и решил хотя бы очистить от водорослей кусок обшивки, прибитый к шпангоутам. Но даже это оказалось непросто, потому что ветер накидал на него водоросли огромными горстями и завязал их в узлы. Генри упорно дергал один большой клубок, пока он не поддался; в этот момент что-то лязгнуло, и под травой мелькнул черный металл.

– Эй, смотрите! – крикнул он, и его мать с Чернухой, которая не усидела наверху одна, подошли к нему. Чернуха сунула нос в траву и боязливо принюхалась, подрагивая от напряжения, готовая в случае чего сразу же задать стрекача.

Генри продолжал распутывать водоросли, и из-под них мало-помалу показался бок черного металлического звена, потом еще звенья, а потом что-то вроде истлевшего обруча, который когда-то, по-видимому, открывался и закрывался. Генри окинул массивную доску взглядом из конца в конец. Клубки водорослей висели на ней через равные промежутки, все на одной высоте – они явно обмотались вокруг таких же звеньев с обручами, накрепко приделанных к дереву.

– Цепи, – сказал Генри. – Наверно, для груза в трюме. Может, они скотину перевозили. Коров или овец.

Мать взяла обруч и взвесила на руке – очевидно, он оказался тяжелее, чем она думала.

– Нет, – сказала она, – овцы были бы в загонах. А коровам цепи не нужны, достаточно веревок.

Из-под ее пальцев осыпались ржавые хлопья. И тут она вдруг выронила обруч, который ощупывала.

Генри снова посмотрел на цепь. Прикинул размер обруча и подумал, что́ он мог охватывать, что́ мог удерживать в темном, затхлом трюме этого корабля.

Чернуха попятилась.

У Генри перехватило горло.

Он оглянулся на дом. В окне библиотеки стоял отец и смотрел вниз, на них. Смотрел, подняв руки к лицу.

Она подарила ему сборник стихов Китса. Осенью надо читать Китса, сказала она. Так он и делал – поздно вечером, когда его брат уже засыпал. Он прятал Китса глубоко в своем сердце.

«И нет счастливей на земле удела, чем встретить милый взгляд наедине» [11]11
  Строки из сонета Джона Китса «К одиночеству» в переводе С. Сухарева.


[Закрыть] , – шептал он в темноту.

Но отец смотрел на него так, будто обо всем знал. «Помни: прежде чем стать американцем, ты был камбоджийцем», – сказал он ему. Лицо его было сурово. И теперь, когда они выходили на стройку после школы, отцу помогал брат – даже на тех работах, для которых был еще слишком мал.

А он работал один. С Китсом, спрятанным глубоко в сердце.

С ним – и с ней.

5.

Мистер Чарльз Эдвард Черчилль, адвокат Смитов, посоветовал им не трогать корабль до тех пор, пока он не выяснит, можно ли считать его их законной собственностью. Хотя останки судна, безусловно, находятся в границах частных владений Смитов, власти штата Массачусетс могут иметь преимущественное право на находки исторического характера, аннулирующее любые аналогичные права отдельных лиц (мистер Черчилль всегда выражался подобным образом). Скорее всего, ему потребуется ознакомиться с соответствующими постановлениями местных органов и, конечно же, подробно изучить федеральное законодательство. Так что Смитам, повторил он, не следует распространять какую бы то ни было информацию об этой находке, пока он не закончит свои изыскания, – хотя к тому моменту, как миссис Смит передала это предостережение своему сыну, он уже успел рассказать о случившемся всей школе Уитьера и мистер Дисалва пришел в такой раж, что начал планировать масштабную экспедицию в Бухту спасения.

Эта находка, заявил он, возможно, объяснит само название бухты.

– Нам понадобятся специалисты по американскому судоходству раннего периода, – сказал он. И, наверное, именно его звонок в Историческое общество Блайтбери-на-море стал причиной того, что председатель оного мистер Кавендиш, его пресс-секретарь миссис Лодж и библиотекарь миссис Темплтон появились у дома Смитов в первый же день после шторма – правда, уже под вечер. Генри с Чернухой отвели их в бухту – при этом Генри держал Чернуху за ошейник, поскольку миссис Темплтон не любила собак и решительно не могла понять, почему эту собаку, на редкость безобразную и неугомонную, не посадили в клетку, – и хотя все члены исторического общества были весьма недовольны крутизной спуска, при виде торчащих из песка ребер корабля они ахнули от изумления и восторга. Они объявили, что это просто потрясающее зрелище.

Возможно, именно миссис Лодж как пресс-секретарь Общества позвонила после этого визита в «Блайтбери кроникл». На следующее утро репортер из газеты подкатил к дому Смитов как раз тогда, когда мать Генри выезжала из каретной, чтобы отвезти сына в школу. Репортер затормозил перед ними, но миссис Смит проявила твердость. Нет, она не даст ему интервью. Нет, ему нельзя спуститься в бухту и сделать парочку фотографий. Нет, он не услышит от нее никаких комментариев, и вообще, не будет ли он так добр уехать – разве ему не ясно, что они очень заняты?

– Этот корабль – исключительно важная историческая находка, – возразил репортер. – Вам не кажется, что ваш долг…

– Нет, не кажется, – ответила миссис Смит. – Может быть, хватит лезть в чужие дела?

Она подняла стекло, дождалась, пока репортер освободит им дорогу, и поехала с Генри в школу. Но, судя по фотографии разбитого корабля, появившейся на первой странице «Блайтбери кроникл» на следующий день, репортер не согласился с тем, что ему хватит лезть в чужие дела.

– Очевидно, он подождал, пока мы уедем, а потом вернулся и спустился в бухту, – сказала мать Генри за ужином.

– Наверное, так и было, – согласился отец.

– А ты никого не видел?

– Ни души, – сказал отец.

Мать Генри вздохнула.

Генри молча ел свою котлету из свежей трески – свежей, потому что она плавала у Кейп-Энна еще сегодня утром, когда Генри сидел на уроке литературы и пытался понять, зачем этот тупой Чосер сначала написал про своего тупого рыцаря, что он был доблестен во брани, а потом – что он бранью уст своих не осквернял. Обычно Генри съедал две, а то и три котлеты из свежей трески, но в этот раз мать Генри оставила рыбу ровно на одну минутку, а Чернуха ее учуяла, так что все они сидели на урезанном рационе.

– Неужели ты не заметил, что вокруг нашего дома кто-то бродит? – спросила мать Генри.

Отец не ответил.

Мать Генри выразила удивление тем, что Чернуха не подала голос – какой, скажите на милость, прок от собаки, которая не способна даже отогнать от дома незваных гостей?

Чернуха, плотно поужинавшая свежей треской, лежала под столом и тоже ничего не ответила.

Увидев в «Блайтбери кроникл» фотографию корабля, мистер Чарльз Эдвард Черчилль был крайне раздосадован. В тот же вечер он приехал к Смитам и выразил свое недовольство тем, что они не вняли его совету и подняли вокруг своей находки шумиху («Мы не поднимали никакой шумихи», – возразила мать Генри), да еще допустили в бухту посторонних лиц. Ему очень хотелось бы, сказал мистер Черчилль, чтобы в другом вопросе, которым он занимается как их адвокат, они проявили больше осмотрительности.

– В другом вопросе? – удивился отец Генри.

Мать Генри тихонько кашлянула.

– Я имею в виду предварительное слушание по делу Чэй Чуана, – пояснил мистер Черчилль.

– Ах да, – сказал отец. – Конечно.

– Вы понимаете, что вам всем следует явиться на заседание, – добавил мистер Черчилль.

– Следует явиться нам всем без исключения? – переспросил отец.

Мистер Черчилль кивнул с чрезвычайно важным видом.

– Я бы взял на себя смелость утверждать, что явка обязательна, – сказал он.

– Луиза ни за что не пойдет, – сказал Генри.

– Значит, Луизу нужно переубедить, потому что она должна пойти, – ответил мистер Черчилль.

– Она и из комнаты-то почти не выходит, – сказал Генри. Он не стал говорить, что его отец теперь тоже безвылазно сидит дома.

Мистер Черчилль покачал головой.

– Судья должен увидеть семью, которую с вопиющим бессердечием обрекли на вечную скорбь, – сказал он. – Пойти надо всем.

– Нет, не на вечную, – возразила мать Генри. – Франклин поправится.

Мистер Черчилль наклонил голову в знак согласия, но Генри видел, что он совершенно не верит в то, что Франклин поправится. Генри очень захотелось врезать ему по брыластой физиономии.

– И тем не менее, – повторил мистер Черчилль, – на заседании должны быть вы все. Включая Луизу.

Так что полторы недели спустя родители Генри и Луиза сели в БМВ. Воющую Чернуху привязали в каретной к верстаку. Генри надеялся, что, пока она будет разбираться с веревкой, он успеет подпереть двери каретной тремя мешками сухого цемента и залезть в машину. Когда они выедут на шоссе, Чернуха, скорее всего, уже будет сидеть под дверьми каретной и обдумывать свои дальнейшие действия. Черный ход в доме они оставили открытым, потому что, если Чернухе не дать войти этим путем, она постарается найти другой – например, через витражные окна, – и это обойдется им дороже.

Под отчаянные собачьи завывания они выехали со двора и покатили по аллее мимо бухты. Генри посмотрел вниз, на остов разбитого корабля – он подсох на солнце и покрылся белыми соляными полосками. Члены Исторического общества Блайтбери уже как следует с ним повозились и откопали почти весь килевой брус, с десяток рыжих обручей от бочек, пять абордажных сабель (места, где их обнаружили, были помечены, но сами сабли мистер Кавендиш забрал с собой, поскольку мистер Смит ему разрешил – а мнения Генри почему-то не спросили) и два длинных дула от маленьких пушек. Толстую доску с привинченными к ней цепями и обручами тоже полностью очистили от водорослей.

Генри приложил руку к шее и содрогнулся.

Он скучал по своему каяку. В это зеленое апрельское утро он хотел бы спустить его на воду под шорох волн, набегающих на берег, каждая с горсткой песка, который море раньше слизало оттуда. Хотел бы почувствовать под собой дыхание моря – чтобы волны, каяк и его тело снова покачивались как одно целое.

Но вместо этого он сидел в машине, где царило молчание, одетый как на проповедь отца Бревуда. Вместо этого он ехал в потоке других машин в Манчестерский дворец правосудия, на предварительное слушание дела Чэй Чуана. Его отец в переднем пассажирском кресле смотрел в окно невидящим взглядом. Луиза рядом с Генри вся вжалась в сиденье и уже тихо плакала.

Как он хотел бы очутиться в каяке!

Мистер Черчилль встретил их в вестибюле Дворца правосудия и проводил к обшитой панелями комнате для ожидания, где было одно-единственное высокое окно. Старших Смитов он пригласил в эту комнату, а Генри с Луизой попросил несколько минут подождать снаружи. И закрыл за собой дверь.

Луиза присела на скамью у стены, Генри устроился рядом. Она все еще продолжала беззвучно плакать – наверно, подумал Генри, мистер Черчилль будет доволен впечатлением, которое она произведет на судей. Он хотел было взять Луизу за руку, но она резко отдернула ее и крепко обхватила себя руками.

Генри поглядел на свою сгорбленную, напряженную сестру, и у него чуть не остановилось сердце. Он сам чуть не заплакал. Но вместо этого наклонился к ней.

– Помнишь, как мы смотрели «Волшебника из страны Оз»? – спросил он.

Луиза удивленно подняла голову.

– Когда появлялась Злая Волшебница, я брал тебя за руку, и мы прятались под одеяло, которое натянули между двумя креслами. Помнишь? И ждали там, когда музыка сменится. А когда она менялась, это значило, что Дороти и Тотошка снова вышли на дорогу из желтого кирпича, и мы спокойно вылезали обратно из нашей крепости.

Луиза кивнула и даже почти улыбнулась.

– И тогда мы говорили…

– Оз, – закончил Генри.

– Оз, – повторила Луиза. – Потому что все снова было в порядке.

– Хоть мы и знали, что опять спрячемся под одеяло, когда опять появится Злая Волшебница.

– Но пока этого не случилось, можно было не волноваться, – сказала Луиза.

Генри протянул ей руку. Луиза посмотрела вниз и взяла ее.

– Скажи мне, когда можно будет сказать «Оз», – попросила она.

– Ладно.

И они прижались друг к другу.

Так их и застал мистер Черчилль и был явно разочарован: Луиза больше не плакала. Он провел обоих в маленькую комнату для ожидания, и они сели за гладкий стол напротив своих родителей.

– Итак, – сказал мистер Черчилль, – давайте поговорим о том, что от вас требуется. Это предварительное слушание. На нем судья должен будет решить, достаточно ли у него оснований для того, чтобы отдать Чэй Чуана под суд по обвинению в нападении с отягчающими обстоятельствами, повлекшем за собой тяжкие телесные повреждения, и в том, что он скрылся с места происшествия, не оказав помощи потерпевшему. Скорее всего, слушание будет кратким, поскольку ни одна из сторон не оспаривает факты. И тем не менее, важно, чтобы вы как семья повлияли на судью и склонили его симпатии на сторону обвинения. Для этого вам следует…

И мистер Черчилль объяснил, как Смитам следует себя вести, чтобы повлиять на судью и склонить его симпатии на сторону обвинения. Они должны быть Скорбящей Семьей, сказал он.

К концу этого объяснения Генри снова захотелось врезать ему по брыластой физиономии.

Мистер Черчилль посмотрел на часы.

– Есть вопросы? Нет? Тогда, пожалуй, пойдемте.

И они пошли.

В зале суда пахло примерно так же, как в епископальной церкви Святой Анны, – не хватало только запаха восковых свечей. Лакированное дерево, слегка потертые кресла, и все пропитано духом благоговения и официальности. Генри опустился на сиденье, как воскресным утром. Если не считать одного из двух представителей полицейского корпуса Блайтбери-на-море, репортера из «Блайтбери кроникл», доктора Джайлза, который кивнул им, и мистера Шерингема – директора школы Лонгфелло и отца безупречного рулевого Брэндона Шерингема, о чем ярко свидетельствовал его выдающийся нос, – зал был почти пуст. Опять же, как церковь Святой Анны.

Потом вошли Чуаны в сопровождении своего адвоката.

Они сели в противоположной части зала. Миссис Чуан была крошечная и шла как осторожная птица, мелкими шажками и глядя в пол, точно притворяясь, что вокруг ничего нет. Мистер Чуан тоже не отличался высоким ростом, но руки у него были толщиной с телеграфный столб – в чем мог убедиться каждый, поскольку они далеко торчали из рукавов пиджака, явно с чужого плеча. Он переступил порог зала следом за миссис Чуан и при виде полицейского взял жену за локоть.

Чуаны не смотрели на Смитов. А Генри не мог отвести от них глаз.

Чуаны сели – всё так же осторожно, – и тут открылась одна из дверей в переднем конце зала, и у миссис Чуан вырвался короткий вскрик. Она заглушила его, уткнувшись лицом в плечо мужа. В зал вошел Чэй Чуан, а за ним – пристав и полицейский. Чэй был одет в ужасную оранжевую робу, которая была ему велика. Он шел, опустив голову. На руках у него блестели наручники.

Генри поглядел на Луизу – казалось, она вот-вот разрыдается в голос. На радость мистеру Черчиллю, подумал он.

Адвокат Чэй Чуана оставил его родителей и подошел к нему. Он отвел его к столику для обвиняемого, и оба сели. Чэй вытянул руки, и полицейский снял с него наручники, а потом отошел обратно к двери и встал там, выпрямившись и положив ладонь на внушительный револьвер, пристегнутый к поясу, – видимо, он был готов ко всяким неожиданностям. Затем появился обвинитель – он кивнул Смитам и перекинулся двумя словами с мистером Черчиллем. Потом сел и начал раскладывать перед собой бумаги.

Чэй Чуан потирал запястья.

Ну прямо как в прологе «Кентерберийских рассказов», подумал Генри. Люди возникают в зале один за другим, как у Чосера, который обещает познакомить читателя с каждым из паломников: «Мне кажется, что было бы уместно вам рассказать все то, что мне известно», – ничем не выдавая, что для этого ему понадобится несколько сот строчек. Только тут Генри сам был одним из паломников.

И все было всерьез.

Когда обвинитель разложил все свои бумаги, в зале настала тишина. В следующие пять минут – еще недавно Франклин запросто пробегал за это время целую милю, а то и больше, – никто не шелохнулся. Все будто затаили дыхание. Даже Луиза. Сейчас начнется брань, подумал Генри.

Так что, когда наконец вошел судья («Прошу встать», – выкликнул пристав), Генри почувствовал облегчение. Пролог кончился. Теперь надо только сыграть роль Скорбящего Брата – и можно будет отправляться домой.

– Предварительное слушание по делу Чэй Чуана, обвиняемого в том, что он нанес тяжкие телесные повреждения Франклину Смиту и скрылся с места происшествия, объявляю открытым, – провозгласил судья. – Мистер Куинси, пожалуйста, вызовите вашего первого свидетеля.

Мистер Куинси назвал имя, и на свидетельское место вышел полицейский из Блайтбери-на-море. Он поднял руку, принес присягу, сел и рассказал то, что всем в зале было уже известно. Как он увидел Чэй Чуана, который бежал по улице и махал руками, чтобы привлечь его внимание. Как Чэй Чуан показался ему очень возбужденным. Как Чэй сообщил ему, что случилась авария, что он задремал за рулем своего пикапа и сшиб человека, бегущего по обочине. Как он, полицейский, усадил Чэй Чуана в патрульную машину и как они вернулись на место происшествия, где лежал Франклин Смит, в одиночестве и без сознания. Как он вызвал скорую помощь, а пока они ждали, старался с помощью обвиняемого остановить кровотечение. Как через шесть минут приехали врачи и забрали Франклина, после чего он, полицейский, зачитал Чэй Чуану его права и взял Чэй Чуана под арест на основании его признания в том, что он сбил потерпевшего. Как он отвез обвиняемого в полицейский участок Блайтбери, откуда тот позвонил родным. Как на следующее утро в присутствии адвоката Чэй Чуан сделал официальное заявление, признав, что сбил потерпевшего, заснув за рулем автомобиля, в котором ехал один, без спутников, к себе домой в Мертон.

– Можете ли вы представить копию заявления, сделанного мистером Чуаном? – спросил судья.

Полицейский вынул из папки копию заявления.

– Отдайте ее приставу, пожалуйста. Мистер Чуан, я прошу вас прочесть этот документ, чтобы убедиться в его полном соответствии заявлению, сделанному вами в то утро. Если всё в порядке, прошу вас и мистера Джаконду подписать его.

Пристав передал бумагу Чэю, а тот положил ее перед собой на стол. Они с адвокатом медленно прочли ее, и Чэй кивнул.

Мистер Джаконда протянул ему ручку, и он подписал бумагу.

Потом мистер Джаконда поставил свою подпись. Пристав взял заявление и отдал судье.

– Есть ли еще вопросы у обвинения к этому свидетелю? – спросил судья.

– Нет, ваша честь.

– Тогда спрашивайте вы, мистер Джаконда.

Мистер Джаконда встал – оказавшись ненамного выше себя сидящего. Он был коротышка, но держался так, что никто не посмел бы сказать ему это в лицо.

Он подошел к полицейскому на свидетельском месте и остановился рядом с ним, повернувшись к Чэю.

– Привлекался ли Чэй Чуан к ответственности раньше, по другим поводам?

– Нет.

– Зафиксированы ли с его стороны дорожные нарушения?

– Нет.

– Превышение скорости? Неправильная парковка?

– Нет.

– Штрафы за неисправные габаритные огни?

– Нет.

– Стало быть, до этой аварии у органов правопорядка штата Массачусетс не было претензий к Чэй Чуану?

– Насколько я знаю, не было.

– В своем отчете вы указали, что, прибыв на место происшествия, обнаружили на руке Франклина Смита повязку. Из чего она была сделана?

– Из рубашки.

– Была ли на Чэй Чуане рубашка в ту ночь, когда вы его встретили?

– Нет.

– Можем ли мы заключить, что Чэй Чуан пытался перевязать рану потерпевшего?

– Так я и написал в отчете.

– Совершенно верно. Таким образом, Чэй Чуан наложил повязку, а затем отправился за помощью, привлек на улице ваше внимание и вернулся с вами к месту аварии. Как вы считаете, можно ли после этого обвинять его в том, что он скрылся с места происшествия?

– Возражаю, – подал голос мистер Куинси. – Защита просит свидетеля дать юридическое заключение.

– Я переформулирую вопрос. Можно ли сказать, что лицо, обвиняемое в побеге с места происшествия, как правило, пытается скрыть свою причастность к случившемуся?

– Как правило, это так.

– Позволяют ли действия мистера Чуана в ту ночь заключить, что он пытался скрыть свою причастность к аварии?

– По-моему, нет.

– Вы показали, что Чэй Чуан был арестован после того, как признался, что сбил потерпевшего. Давайте уточним: вы услышали от него это признание до или после того, как зачитали ему его права?

– Он выпалил это, как только меня увидел.

– Значит, ответом на мой вопрос будет: до того, как вы зачитали ему права.

– Возражаю, – вмешался мистер Куинси. – Свидетель способен отвечать на вопросы самостоятельно, без любезных подсказок мистера Джаконды.

– Я повторю вопрос без подсказок. До или после?

– До.

– Благодарю вас.

Мистер Джаконда сел на свое место.

Следующим обвинитель вызвал доктора Джайлза, хотя по лицу судьи Генри уже видел, что решение принято. Ему нужны были только факты для передачи дела в суд, а их в достаточном количестве предоставил полицейский. Но судья, видимо, считал, что было бы уместно, если бы все свидетели рассказали то, что им известно.

Доктор Джайлз дал отчет о состоянии Франклина Смита: об ампутации его искалеченной левой руки на уровне плеча, о травме грудной клетки и коллапсе одного легкого и о повреждениях головного мозга, ставших причиной его неопределенной активности. Когда мистер Куинси спросил, можно ли считать эти повреждения необратимыми, доктор ответил, что с медицинской точки зрения это весьма вероятно, однако он хотел бы напомнить суду, что результаты обследований пока не позволяют прийти к окончательному выводу. Когда обвинитель спросил, находится ли жизнь Франклина Смита в опасности, доктор кивнул.

– Могли бы вы оценить его шансы на полное выздоровление, доктор?

Генри почувствовал, как напряглась рядом с ним Скорбящая Мать.

– Обычно пациенты, получившие такие травмы, как Франклин Смит, расстаются с жизнью в течение суток. В этом смысле данный случай уже исключителен. Кроме того, насколько мне известно, мистер Смит был прекрасным спортсменом. Это тоже добавляет ему шансов. Однако о полном выздоровлении я говорил бы с большой осторожностью.

– Спасибо, – сказал обвинитель.

– Есть ли вопросы у защиты? – спросил судья.

Мистер Джаконда снова встал.

– Вы сказали, доктор, что о полном выздоровлении вы говорили бы с большой осторожностью. Что это значит?

– Это значит, что нельзя заявлять с уверенностью, что у нас есть шансы добиться полного выздоровления.

– Но все-таки оно в принципе возможно?

Доктор Джайлз ненадолго задумался.

– Пожалуй, до известной степени я согласился бы с таким утверждением. Мне приходилось видеть всякие чудеса.

– Благодарю вас, доктор, – сказал Джаконда.

Доктор Джайлз вернулся на свое место в зале.

Чудеса, подумал Генри. Он видел всякие чудеса. Стало быть, он не верит, что Франклин поправится. Он считает, что Франклин умрет, просто не хочет этого говорить.

И только теперь в первый раз Генри по-настоящему спросил себя: неужели так оно и будет?

Это было прекрасно, как он и думал. Просто кататься вдвоем. Просто разговаривать. И даже смеяться. Это было так легко вечером, под темным небом – ни луны, ни звезд. Просто болтать.

Он в жизни бы не поверил, что такое может случиться. Она же из Блайтбери. Ну как в такое поверить?

Но ведь случилось же! И он рассказывал ей о себе то, в чем еще никогда никому не признавался. Что он обожает Китса. Что сам пишет стихи. Он сказал ей, что пишет стихи!

И когда он это сказал, она тронула его за руку, и он знал, что она улыбается.

Может быть, она тоже про это думала, надеялась? Надежда встрепенулась в его душе, как певчая птица.

И вдруг – человек, бегущий по обочине. Человек, который встретился с ним взглядом, отвел глаза, а потом снова посмотрел на него. С ненавистью.

Крик, потом еще один, и кровь. Откуда так много крови? И рука! Куда она делась? Рука!

Домой! Домой сейчас же! Ты слышишь? Беги!

Не смотри на это.

И потом, в одиночестве – запах крови.

Этот запах вернул ему память. Разве мог он его забыть? Как им тянуло с залитых солнцем полей – так пахло то, что лежало в полях. Как его крошечная мать пыталась закрыть ему глаза. Но она ничего не могла поделать с запахом и с жужжанием мух, которые жадно туда слетались.

Он лихорадочно перевязывал место, где была рука, а потом вдруг вспомнил другой звук – или услышал его сейчас? Стоны.