Текст книги "Битвы по средам"

Автор книги: Гэри Шмидт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Когда меня наконец запустили в кабинет, директор восседал за столом во внушительном кресле и сильно возвышался надо мной и над стульчиком, на который мне велели сесть.

– Холлинг Вуд, – произнёс директор сипловатым, сбивающимся на писк голосом. Словно он сорвал его, выступая с балкона перед дрожащими от страха народными массами.

– Вудвуд, – поправил я.

– В личном деле написано Холлинг Вуд.

– А у меня в свидетельстве о рождении написано Холлинг Вудвуд.

Мистер Гвареччи улыбнулся специальной директорской улыбкой.

– Не будем пререкаться, Холлинг Вуд. Это непродуктивно. Всё, что написано в личном деле, – правда. Иначе школа не могла бы функционировать.

Заметили приёмчик из диктаторского арсенала? Очень подходит для управления небольшой страной.

– Холлинг Вуд, – покорно повторил я.

– Вот и славно, – похвалил мистер Гвареччи и снова заглянул в личное дело. – У нас с тобой имеется проблема. Тут сказано, что математику за шестой класс ты сдал на крайне низкий балл.

– Сдал, – подтвердил я.

Ещё бы я не сдал математику! Её даже Дуг Свитек сдал, а у него оценки вообще ниже плинтуса.

Мистер Гвареччи взял со своего стола какой-то листок.

– Миссис Бейкер прислала мне записку. Она полагает, что тебе следует вторично пройти курс математики за шестой класс.

– На второй год остаться?

– Вероятно, она сомневается в твоей способности усвоить курс седьмого класса при таких результатах за шестой.

– Но…

– Не перебивай меня, Холлинг Вуд. Миссис Бейкер предлагает, чтобы в среду днём, в час сорок пять, ты отправлялся на урок математики в класс миссис Харнет.

Господи, куда же бедному семикласснику спрятаться от миссис Бейкер, мистера Гвареччи, а заодно и от всей Камильской средней школы? Потому что она у этого семиклассника в печёнках сидит! Где бы так спрятаться, чтобы вовсе ни о ком из школы не вспоминать! Может, есть такое место? Может, оно – на борту «Испаньолы», которая летит, подгоняемая ветром, к тропическому острову и бросает там якорь? И ты сходишь на берег, где шумят зелёные пальмы и пестреют крупные пахучие цветы?

А может, это место – Калифорния, где я открою… Как там было, в том идиотском предложении? Вот, вспомнил: «прекрасного так много»!

Тем временем мистер Гвареччи снова уткнулся в моё личное дело. И покачал головой.

– Впрочем, – сказал он, – тут зафиксировано, что экзамен за шестой класс всё-таки сдан.

Я кивнул. И затаил дыхание. Вдруг в душе диктатора небольшой страны победит добро? Ну вдруг?

– Сомнения миссис Бейкер, безусловно, правомерны, – продолжал он. – Но и оценка за шестой класс у тебя, безусловно, положительная.

Я промолчал. Чтобы не спугнуть.

– Так что… пожалуй, оставим пока всё как есть, – произнёс директор.

Я снова кивнул.

– Но имей в виду, Холлинг Вуд! Я буду следить за твоей текущей успеваемостью! – Он хищно потянулся ко мне через стол. – Сорвёшься – окажешься в шестом классе. Глазом моргнуть не успеешь.

Вы никогда не встречались с диктаторами маленьких стран? Так вот, это тоже их тактика: народ надо держать в постоянном нервном напряжении.

Мистер Гвареччи взял ручку и что-то черкнул на записке миссис Бейкер, в верхнем углу. Потом сложил лист и достал из ящика конверт. Не сводя с меня взгляда, он вложил лист внутрь и, лизнув липкую полоску, плотно заклеил конверт. Сверху он надписал: «Для миссис Бейкер». И отдал мне конверт.

– Передашь сам, – сказал он. – Конверт должен остаться запечатанным. Я проверю.

Я взял конверт – запечатанный – и отнёс его миссис Бейкер. Запечатанным. Она его открыла сама, уже когда я сел за парту. Прочитав решение директора, она медленно отложила листок. И посмотрела на меня в упор.

– Пре-сквер-но.

Она произнесла все три слога по отдельности, словно разбирала слово по составу.

Весь остаток дня я пристально наблюдал за миссис Бейкер, но она – хоть и собиралась меня убить – ничем своих намерений не выдала. Лицо – как каменное, как гранитные лица четырёх президентов, выточенные в горе Рашмор. И оно не переменилось ни разу: ни когда у Дуга Свитека сломалась новая ручка и вся его парта оказалась залита синими чернилами; ни когда миссис Бейкер раскручивала на стене свёрнутую в рулон карту мира, а она свалилась ей чуть ли не на голову; ни когда голос мистера Гвареччи из трескучего динамика объявил, что лейтенанта Тибальта Бейкера отправляют во Вьетнам в составе сто первой воздушно-десантной дивизии и все мы должны пожелать удачи ему, а заодно и миссис Бейкер. Лицо у неё было как каменное.

Так всегда бывает с людьми, которые замышляют недоброе.

Октябрь

Все среды сентября прошли одинаково: в меловой пыли.

Без четверти два приходил автобус из храма Бет-Эль, и полкласса ныряло в его утробу.

А без пяти два автобус из собора Святого Адальберта забирал всех остальных, даже Мей-Тай, потому что из Вьетнама её вывезла католическая служба милосердия и католики считали своим долгом обратить её в свою веру.

Оставались только мы с миссис Бейкер. Одни. Лицом к лицу. Часы на стене начинали тикать очень громко.

В первую среду миссис Бейкер, судя по всему, сидела и размышляла, как, не нарушая закон, напомнить мне, что пресвитерианство – это пре-сквер-но.

– Давать вам новый материал с опережением бессмысленно, – рассуждала она вслух. – Лучше завтра послушаете на уроке вместе со всеми.

В итоге я отмывал доску от мела. А потом переставлял на полках ряды учебных словарей Торндайка. Потом снова мыл доску, потому что на ней оставались потёки. Потом я выходил на улицу и выбивал сухие тряпки о стену школы. Белая меловая пыль кружилась в воздухе и оседала прямо на меня. Толстым слоем. Проникала в глаза, в нос, в горло. Я знал, что меня ждёт: активно прогрессирующая болезнь лёгких, которая сведёт меня в могилу очень скоро. Ещё до конца учебного года. И всё из-за того, что я – пресвитерианец.

Так прошла и вторая среда сентября, и третья, и четвёртая. И начало октября тоже. Разве что доску я мыл теперь дочиста с первого раза. Зато миссис Бейкер тут же придумала для меня дополнительные задания: я снимал стенды, прикреплял на них разные учебные материалы тонюсенькими булавками, а потом возвращал на стену и следил, чтобы висели прямо, а не косо. Ещё я снимал шваброй паутину с асбестовых потолочных плит и протирал нижнюю часть оконных стёкол, залапанную нашими пальцами. И открывал окна. Чтобы циркулировал свежий воздух. Так ставила задачу миссис Бейкер.

Проветривать класс в самом деле необходимо. Ведь за загородкой, в раздевалке, народ вечно бросает остатки завтраков, а то и целые завтраки, поскольку нам часто пытаются скормить малосъедобные продукты. Вроде бутербродов с ливером.

Рассованные по углам объедки жутко воняют. Неудивительно, что, когда я навострился делать всё, даже окна, очень быстро, миссис Бейкер предложила мне убрать в раздевалке.

Я и убрал. Не тронул только заготовки Дуга Свитека к проделке номер сто шестьдесят шесть. Он успел припрятать пудинг из тапиоки, слипшуюся пастилу, несколько птичьих перьев, пузырек с красными чернилами и еще один непрозрачный вонючий пластиковый пакет, куда я даже не рискнул заглядывать, потому что там лежало что-то ужасное. Возможно, дохлое. Все свои заготовки Дуг сложил в картонную коробку из супермаркета и засунул её на полку над вешалкой.

Я всё так и оставил, трогать не стал.

Думаете, я не стерпел тяжкий гнёт? Пожаловался? А ведь стоило! Меня заставляли разбирать чужие плесневелые объедки, стирать паутину, таскать тяжеленные словари. Но я молчал. Хотя за чистыми, протёртыми моей рукой окнами стояла золотая осень и воздух лился такой прохладный, терпкий и сладкий, что его хотелось не вдыхать, а пить, а на обочинах тлели кучки палых листьев и ароматный дымок щекотал мне ноздри… Я сто раз спрашивал себя: что ты тут делаешь? Зачем глотаешь меловую пыль? Зачем нюхаешь протухший ливер?

Но я не пожаловался. Ни разу. Вы спросите почему?

Потому что ко второй неделе октября осталось только две компании, которые могли рассчитывать на контракт с «Бейкеровской Империей спорта»: «Вудвуд и партнёры» и «Ковальски и партнёры». И каждый вечер после ужина, но до начала телепрограммы Уолтера Кронкайта отец спрашивал:

– Ну что, Холдинг? Как дела с миссис Бейкер?

– Замечательно, – бодро отвечал я.

– Так держать! – говорил отец.

Поэтому я помалкивал.

Вы небось думаете, что, раз уж я страдал за пресвитерианскую веру, Бог позаботился обо мне? Вознаградил? Например, сделал так, чтобы «Нью-Йорк Янкиз» выиграли первенство по бейсболу? Не тут-то было. Нет на свете справедливости, нет, и всё тут. Вместо «Янкиз» вперёд вышли бостонские «Ред Сокс». Ну что за команда? Второй раз им ни за что не выиграть, помяните моё слово. Даже если они купят трёх Карлов Ястржембски. А где ж они их купят?

Брат Дуга Свитека в школе не показывался. Сам Дуг объяснял это так: десять дней под наблюдением врача братец провёл с кайфом, но когда выяснилось, что помимо его обычных странностей никаких отклонений нет, он понял, что скоро придётся вернуться в класс. И накануне выписки, когда ближе к вечеру они с матерью зашли в школу взять задание, он устроил спектаклик: схватил с доски тряпки и вытряс их себе на голову. Поскольку у его учительницы никто по средам тряпки не выбивает, весь накопившийся в них мел оказался у него на голове. Потом он взял два длинных куска мела, засунул себе под верхнюю губу – наподобие клыков – и так, рыча и воя, удалился в коридор.

В школе к тому времени почти никого не осталось, но по несчастному стечению обстоятельств именно в этот вечер миссис Сидман, которая окончательно решила уволиться даже из администраторов, пришла забрать какие-то личные вещи.

Говорят, отзвуки её воплей гуляли по зданию до самого утра.

Врачи оставили брата Дуга Свитека дома. Ещё на месяц. Наутро миссис Бейкер смотрела на меня так, словно это я во всём виноват. Интересно, в чём? Какое я к этому имею отношение? Просто она меня ненавидит, а в таком случае истина, закон и права человека – всё, что так ценится в Америке, – уже никого не интересуют.

В среду, когда мы все встали, чтобы отправиться на урок географии к мистеру Петрелли, миссис Бейкер смотрела на меня уже не так злобно. Когда мы проходили мимо учительского стола с «Географией для нас с тобой» под мышкой, она мне даже улыбнулась. И эта улыбка меня не на шутку встревожила. Так улыбаются злые гении, которые не сегодня-завтра осуществят свой план покорения мира и уже предвкушают, как всё население планеты будет извиваться в их железной хватке.

Я с трудом удержался, чтобы не припустить бегом. Конечно, по школе бегать запрещено, но уж больно мне хотелось поскорее оказаться в кабинете географии, под крылом мистера Петрелли. Там я буду в полной безопасности.

Мистер Петрелли уверен, что наши знания надо проверять на каждом уроке, у каждого, и пачками заготавливает формы, где мы должны проставлять галочки и крестики. Он выдёргивает листы из ротапринта, не давая им просохнуть, и выглядит поэтому как заправский печатник – все руки в краске. Краска на спирту, так что запах в кабинете стоит специфический.

– Сегодня вы работаете в парах. Заполняете листы вместе. Даю вам на это ровно сорок три минуты, – объявил он.

Слыхали? Сорок три! Всё-таки учителя отсчитывают время по-особому, не как все нормальные люди.

Мирил подсела ко мне, чтобы работать в паре. А я всё размышлял: что же означала улыбка миссис Бейкер?

– Ты здоров? – поинтересовалась Мирил.

– Я? Здоровее всех.

– А чего ручку вверх ногами держишь?

– Спасибо, что заметили очевидное, детектив Ковальски.

– Не за что. Обращайтесь. Слушай, давай ты будешь отвечать, а я – записывать ответы.

– А почему не наоборот? Ты будешь отвечать, а я записывать.

– У меня почерк лучше. Какой штат был первым?

– Делавэр. Как думаешь, миссис Бейкер похожа на злого гения?

– Только в твоём больном воображении. Какой штат объявил о независимости вторым?

– С воображением у меня всё в порядке. Пенсильвания. Миссис Бейкер меня ненавидит.

– Ничего подобного. Ты просто параноик. Называй третий штат.

– Ага, я – параноик, спасибо на добром слове. Нью-Йорк.

Мирил заглянула в учебник.

– Нет, не Нью-Йорк. Нью-Джерси.

– Самая умная?

– Самая начитанная.

А за окном – не очень-то чистым окном в кабинете мистера Петрелли – сиял один из тех удивительных осенних дней, когда небо синее-синее, солнце ещё греет, трава ещё зелёная, а листья багряные и жёлтые. Редкие, лёгкие как дыхание облачка плыли высоко-высоко.

– Четвёртый штат помнишь? – спросила Мирил.

Так мы с ней и проработали до большой перемены. Кстати, я уже не опасался выходить на улицу: брат Дуга Свитека сидел дома с сотрясением мозга, а все, кого миссис Бейкер могла подговорить на повторное покушение, видели первое и боялись, что я их тоже вырублю. Поэтому, выйдя от мистера Петрелли, я побежал в класс – оставить учебник в парте и быстренько выскочить на школьный двор. Я рассчитывал подышать свежим октябрьским воздухом и вернуться целым и невредимым.

Я прямо не чаял поскорее оказаться на улице.

Тут-то и выяснилось, почему миссис Бейкер улыбалась мне так зловеще.

Ровно в тот момент, когда школьные часы пробили полдень, она объявила:

– Все свободны. А вы останьтесь, мистер Вудвуд. У меня есть для вас одно дело.

Я взглянул на Мирил.

– Ну? Слыхала?

– Ты – параноик, – процедила она и вышла из класса.

– Мистер Вудвуд, – сказала миссис Бейкер, – внизу, на кухне, лежат пирожные, которые миссис Биджио пекла для меня всё утро. Будьте так любезны, принесите их сюда. Только не обнадёживайте одноклассников – пирожные предназначены не для них. Это угощение для жён военнослужащих, которые сражаются во Вьетнаме. У нас сегодня днём встреча в соборе Святого Адальберта. Идите.

– Это всё задание? – уточнил я.

– Вы вечно что-нибудь подозреваете, мистер Вудвуд. А подозрительность мужчину не красит.

Я отправился к школьной поварихе. Подозрения мои остались при мне, но я решил, что дело простое и я ещё успею погулять. Подумаешь, сгоняю на первый этаж, потом вернусь на третий, потом – снова на первый, на улицу. Правда, до кухни долго бежать: она расположена в дальнем конце длинного коридора. Наверно, для того, чтобы в классах не пахло едой. Иногда это помогает, иногда нет, и во всей школе воцаряется этакий перечно-гамбургеровый дух. И дух этот не развеивается очень долго – точно под половицами сдох какой-то зверёк.

Наша повариха, миссис Биджио, похоже, полностью лишена обоняния. Либо из-за марлевой маски, которую она носит не снимая, либо просто потому, что за долгие годы работы в Камильской средней школе нюх ей отшибло напрочь.

Да, но у меня-то маски нет, и обоняние у меня острое, поэтому у дверей кухни я на всякий случай остановился и набрал в лёгкие побольше относительно чистого воздуха. Потом я вошёл. И тут же понял, что зря боялся. Ничем дурным тут сегодня не пахло. Пахло выпечкой – вкусной, сладкой, ещё тёплой. Запах масляной сдобы, ванильного крема и сахарной пудры… Все эти чудные ароматы наполняли горячий от плиты воздух. На длинных столах, подальше от мерзкой школьной еды, которую собирались скормить сегодня на обед ученикам Камильской средней школы, стояли двенадцать подносов с профитролями: одни политые шоколадом, другие посыпанные пудрой, но все лёгкие, воздушные – само совершенство!

– Тебя миссис Бейкер прислала? – спросила миссис Биджио.

Я кивнул.

– Ну, бери сначала вон тот, – велела повариха.

Я подумал о благодарности. Вернее, о неблагодарности. Почему бы миссис Биджио не поощрить меня за помощь? Неужели ни одна живая душа не оценит мой порыв, моё желание помочь? Неужели никто меня не угостит? Одной-единственной профитролькой?

Нет, не угостит. Это ясно как день.

– Взял? Ну, вперёд! Смотри не урони, – добавила она.

«Не уроню, будьте уверены», – подумал я. А ещё – «Не за что». Это в ответ на «спасибо», которого мне никто не сказал.

Я взял по подносу в каждую руку.

– По одному носи! – всполошилась миссис Биджио.

Я посмотрел на неё внимательнее.

– Вы чего, хотите, чтобы я двенадцать раз сходил вверх-вниз?

– О, всё-таки считать тебя мистер Шамович научил, – похвалила она. – Ну, бери один и беги.

Всю большую перемену я носил подносы с пирожными в класс миссис Бейкер. И каждый раз она встречала меня улыбкой.

– Ставьте на полку у окна. Там немножко дует с улицы, они подсохнут и не заклёкнут.

Я всё время помнил об отце, о будущем компании «Вудвуд и партнёры». И не жаловался. Я стерпел, когда миссис Бейкер попросила меня открыть окна пошире и мне пришлось для этого снова снять и переставить все подносы – по одному – с полки, а потом, открыв окно, вернуть их на полку. Я не жаловался.

– Спасибо, – сказала миссис Бейкер, когда часы пробили половину первого и мои одноклассники устремились обратно за парты.

Увидев профитроли, Данни Запфер радостно хлопнул меня по плечу. Видно, рассчитывал, что всем достанется. Шиш, не достанется! Все это поняли, когда миссис Бейкер велела нам взять «Математику для нас с тобой» и стройными рядами отбыть в кабинет мистера Шамовича.

Поверьте на слово: когда знаешь, что на полке у окна осталась стоять дюжина подносов с благоуханными воздушными пирожными, никакая наука на ум не идёт. Хотя нет! Простейшая арифметика тут как раз кстати! Подносов двенадцать, а нас двадцать три, да ещё сама миссис Бейкер. Итого – полподноса на брата. Или сестру. Думаю, это уравнение решил не только я, но и все мои одноклассники, причём очень быстро. И, встретив по пути в кабинет мистера Шамовича параллельный класс, который как раз направлялся к миссис Бейкер, держа под мышками «Родной язык для нас с тобой», мы занервничали. Вдруг они посягнут на наши пирожные?

Но пирожных никто не тронул. Когда мы вернулись, нагруженные теорией множеств, подносы по-прежнему стояли у окна, овеваемые лёгким ветерком из полуоткрытых, вымытых моими руками окон. Однако миссис Бейкер вела себя так, словно никаких профитролей в классе нет. В сущности, раз их нельзя съесть, лучше б их там и не было. Почему мы должны их нюхать, если вся эта роскошь предназначена не нам, а жёнам, чьи мужья воюют во Вьетнаме? Так что лучше бы эти пирожные уже стояли в соборе Святого Адальберта. Нам-то они всё равно не достанутся.

Без четверти два еврейская половина класса устремилась на автобус, присланный из храма Бет-Эль.

Напоследок Данни Запфер шепнул мне:

– Если, пока нас не будет, она даст тебе профитролину – убью!

Согласитесь, не самый богоугодный текст. Да ещё из уст парня, который едет готовиться к бар-мицве.

Когда без пяти два католическая половина класса уходила на свой автобус, Мирил прошипела:

– Если, пока нас не будет, она даст тебе пирожное, готовься к номеру четыреста восемь.

В чём конкретно заключается номер четыреста восемь, я точно не помнил, но думаю, что Мирил пообещала мне примерно то же, что Данни Запфер.

Даже Мей-Тай, уходя, сощурила и без того узкие глаза и сказала:

– Я знать твоя дом.

Зловеще звучит, согласитесь.

Но я понимал, что никакая кара мне не грозит. Потому что пирожное мне точно не достанется. Шансов получить профитроль не больше, чем увидеть у нас в классе президента Линдона Джонсона.

Впрочем, когда все ушли, в класс кое-кто всё-таки вошёл. Только не президент. Прибежал пятиклассник, притащил какую-то коробку.

– Спасибо, Чарльз, – сказала ему миссис Бейкер. – Всё собрал?

– Вроде всё.

– И у мистера Петрелли? И у мистера Шамовича?

Чарльз кивнул.

– А вниз, к миссис Харнет, заходил?

– Ага.

– А к мистеру Лудеме?

– Ага.

– Спасибо. Ставь на стол.

Чарльз водрузил коробку на учительский стол, бросив на меня сочувственный, как мне показалось, взгляд. Потом он вышел, отряхивая на ходу руки.

Руки его, судя по всему, были в мелу.

– Мистер Вудвуд, – начала миссис Бейкер, – последние события навели учителей на одну мысль. Тряпки во всех классах грязные. Поэтому я попросила Чарльза собирать их по средам и приносить сюда. Будьте любезны ими заняться.

Вот и настала пора бунтовать. Или хотя бы пожаловаться. Я подошёл к столу. Заглянул в коробку. Штук тридцать тряпок и губок. Белые от мела, накопившегося в них с начала сентября. Весь мел, со всей школы – за полтора месяца учёбы.

Да, пора жаловаться.

Но тут я вспомнил о будущем компании «Вудвуд и партнёры». И подхватил коробку.

– Я буду в копировальной комнате, – добавила миссис Бейкер.

«Чудненько», – машинально подумал я.

Но тут миссис Бейкер сказала такое, отчего мир у меня перед глазами поплыл и чуть не перевернулся.

– Если управитесь быстро, получите в награду пирожное.

Должно быть, я побледнел.

– Что с вами, мистер Вудвуд? Не ожидали?

Честно? Не ожидал. Я похоронил всякую надежду получить профитроль. Такое воздушное пирожное… Наверно, прямо тает во рту… Это не со мной «что», это с миссис Бейкер «что». Её подменили? Тогда какая из двух миссис Бейкер настоящая? Та, что была раньше, или нынешняя?

Мысленно сравнивая ту и эту, я понёсся вниз через две ступени и выбежал с коробкой на школьный двор.

Октябрьское небо по-прежнему безмятежно синело – точно поджидало меня с самого полудня, когда мне так и не довелось попасть на улицу. Пахло бейсболом, свежескошенной травой – это уже в последний раз перед зимой косят – и пожухлыми, но не упавшими пока листьями. И я вдохнул все эти запахи разом.

Только вот мел… Он, знаете ли, тоже пахнет. А если ты взялся выбивать тридцать тряпок и губок, тебя вообще окутывает целое меловое облако – не продохнёшь. Тот мел, который чудом не попал ко мне в лёгкие, взвихривался вокруг, застилая и стену, о которую я выбивал тряпки, и окна. Кстати, за последний месяц учителя уже привыкли, что по средам окна на первом этаже лучше закрывать.

Я выбивал изо всей мочи. Меня наградят! Чудесным пирожным с кремовой начинкой. Лёгким, воздушным. И никому, совершенно никому не нужно об этом знать – ни Данни Запферу, ни Мирил-Ли, ни Мей-Тай.

Облако мела клубилось уже на высоте второго этажа. По счастью, окна там тоже были закрыты.

Может, миссис Бейкер даст мне даже две профитрольки? Ведь у неё целых двенадцать подносов. Две штучки погоды не сделают.

Ветерок закрутил меловое облако и поднял его ещё выше, до верхнего этажа школы.

А вдруг миссис Бейкер расщедрится и даст мне ещё и третье пирожное – чтоб я отнёс его домой и съел там?

Меловая завеса окутала всё здание: окна седьмых классов уже почти не видны. Эх, кто-то забыл закрыть нижние створки!

Это же кабинет миссис Бейкер! Я сам открыл там окна – для циркуляции воздуха. Для того чтобы чудесные, воздушные пирожные сохранили своё совершенство и не заклёкли!

Подхватив коробку с тридцатью тряпками и губками, двадцать три из которых уже воскурили свой меловой дым прямиком в окна миссис Бейкер, я бросился наверх со всех ног.

Но опоздал.

Меловое облако уже проникло в класс. И, вспомнив про силу земного притяжения, опустилось на пирожные. На каждой профитролине лежал мел, точно густой снег. Или нет – точно сахарная пудра. Как будто миссис Биджио посыпала их добавочным слоем пудры.

– Ну что? Выбираете себе пирожное? – раздался голос миссис Бейкер. Она входила в класс с пачкой синих ротапринтных листов.

– Да… нет… я…

– Выбирайте скорее, – велела она. – Пора нести подносы вниз, ко мне в машину.

Я выбрал пирожное. Надкусил. Мел заскрипел на зубах, точно песок.

Потом я доставил все подносы к машине – по одному – и помог миссис Бейкер погрузить их в салон. Хорошо бы жёны отправленных во Вьетнам военнослужащих не заметили, что пирожные белые не от пудры… Своё я доесть так и не смог. Поднявшись за очередным подносом, я закинул недоеденную профитролину в раздевалку – в угол, где тухли остатки завтраков.

* * *

Вы, наверно, представляете, как разлетаются слухи в маленьком городе? Как каждый рассказчик вносит свою лепту и история обрастает всё новыми и новыми подробностями? Как кончается тем, что в ней не остаётся ни капельки правды? Именно это и произошло с историей о пирожных, которые миссис Бейкер привезла в собор Святого Адальберта. К тому времени, когда слухи достигли ушей моего отца – а на это потребовалось меньше суток, поскольку это было первое, что ему поведали, когда он поутру переступил порог своей конторы, архитектурного бюро «Вудвуд и партнёры», – рассказ звучал так: совершено покушение на жён доблестных воинов, сражающихся во Вьетнаме! Ну, разве это не преувеличение? Разумеется, сначала гнев всех присутствовавших дам обратился на миссис Бейкер, но они всё-таки сообразили, что она вряд ли сыграла бы с ними такую шутку. После все подумали на миссис Биджио, которая тоже посещает такие сборища, поскольку её муж тоже воюет во Вьетнаме. Но миссис Биджио поклялась, что она ни в чём не виновата, а виновата компания, выпускающая такую дурную сахарную пудру, но она им напишет и выведет их на чистую воду. Тогда дамы, то есть жёны, решили не исключать миссис Биджио из своего сообщества, но больше не доверять ей приготовление пищи. Никогда.

Миссис Биджио разволновалась, расплакалась и попыталась убедить жён, что пирожные вовсе не такие плохие. Для этого она положила в рот целую профитролину, прожевала и проглотила.

Врач в больнице Святого Игнатия объяснил, что, если бы миссис Биджио не сдерживалась и вволю покашляла, наверно, обошлось бы без такого тяжёлого приступа.

Вернувшись вечером с работы, отец посмотрел на меня каким-то неожиданно небезразличным взглядом и спросил:

– Холлинг, как там у тебя с миссис Бейкер? Всё нормально?

– Всё путём.

– Ты, случаем, не помогал ей вчера стряпать пирожные?

– Нет.

– Ты, случаем, не пробрался вчера на школьную кухню, не подсыпал какой-нибудь дряни в сахарную пудру миссис Биджио?

– Нет. Никуда я не пробирался.

– Значит, всё в порядке?

– В полном.

– И ты ничего не знаешь о…

Но он не договорил. Поскольку Бог, опомнившись, решил меня защитить – ведь вся эта кутерьма заварилась именно потому, что я был, есть и буду правоверным пресвитерианцем. Бог не дал отцу закончить свой вопрос, а мне – ответить, иначе мне пришлось бы… сказать неправду. Чтобы избежать столь небогоугодного дела, Бог прислал за стол мою сестрицу. Она уселась напротив меня. На щеке у неё красовался ярко-жёлтый цветок.

Отец долго смотрел на цветок, а потом посмотрел на маму.

– Скажи своей дочери, что у неё на щеке жёлтый цветок, – произнёс он.

– Я знаю, где у меня что, – с вызовом сказала сестра.

– Зачем он тебе? – спросил отец.

– Разве не понятно?

– Нет. Или ты пытаешься нам доказать, что ты дитя цветов? Хиппуешь, что ли?

Сестра промолчала.

Зависла такая тишина, точно весь мир затаил дыхание.

– Ну уж нет! – прогремел отец. – Ты моя дочь, а не дитя цветов!

– Дети цветов прекрасны и никому не приносят зла, – парировала сестра.

Отец прикрыл глаза.

– Мы против войны, мы за взаимопонимание! Мы верим в свободу! – продолжала сестра. – Мы хотим помогать друг другу, делиться всем, что имеем. Мы изменим мир.

– Дети цветов, – проговорил отец, внезапно открыв глаза, – это хиппи, которые живут с кем попало, ходят в драных джинсах, обвешанные всякими бисерными фенечками, и никогда не меняют носки.

– Сегодня пятьдесят тысяч детей цветов митинговали против войны у стен Пентагона. Все они считают, что ты не прав.

– К счастью, правота не определяется арифметикой.

– Но президент Джонсон тоже не истина в последней инстанции.

– Благодарю, мисс Аналитик, растолковала политическую ситуацию, – издевательски сказал отец. – А теперь изволь проанализировать вот что: человек, с которым ты сейчас беседуешь, выдвинут в текущем, тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году на звание «Бизнесмен года». Это большая честь, и человек стремился к этой чести всю сознательную жизнь. Кроме того, это позволит ему получать более выгодные и крупные заказы. Так вот: такую честь не окажут человеку, чья дочь причисляет себя к детям цветов. Поэтому пойди умойся.

Наступила ещё одна бесконечно долгая пауза. Весь мир затаил дыхание. Казалось, ещё немного – и мир потеряет сознание от недостатка кислорода.

Потом сестра встала, резко отодвинув стул, и ушла к себе наверх. Вернулась она уже без цветка, только с недостёртым жёлтым пятном на щеке.

– Передай-ка мне миску с бобами, – сказал отец.

Ближе к ночи сестра открыла дверь в мою комнату и остановилась на пороге.

– Спасибочки за поддержку, Холдинг, – сказала она с намёком.

– Зачем тебя поддерживать-то? Чтоб цвела и пахла?

– Чтобы я поверила в себя. И поверила, что я – часть высокого и прекрасного дела.

– Тогда не разрисовывай себе щёки жёлтыми цветуёчками. Глупо выглядишь.

– Да? А ты и без цветуёчков глупо выглядишь, и рисовать ничего не надо.

– Говоришь, за поддержкой пришла?

– Только представь, Холлинг! Около Пентагона собралось пятьдесят тысяч человек! Пятьдесят тысяч! Происходит что-то важное, прямо сейчас, у нас на глазах! И это только начало. Может, тебе пора повзрослеть? Глядишь, и человеком станешь.

– Каким? Хиппарём?

– Таким, который осознаёт себя личностью. Станешь настоящим Холлингом Вудвудом.

– А я, по-твоему, кто?

– Ты-то? Наследничек. Ты тот, кто должен унаследовать компанию «Вудвуд и партнёры». Никакой самостоятельной ценности не представляешь.

– Какая разница, унаследую – не унаследую? Я всё равно Холлинг Вудвуд.

– Да, ты Холлинг Вудвуд. Но тебе и это по барабану. Почему ты позволяешь ему собой помыкать? Почему никогда не поспоришь, не возмутишься?

– Зато ты споришь, возмущаешься. А толку чуть.

Сестра невольно потёрла щёку.

– Вот-вот! Его не переспоришь, – добавил я.

– А я буду спорить! И ты спорь. Пусть знает, что не ему решать, кто ты есть и кем станешь.

– Но цветок ты стёрла, ага? Выходит, открыла рот и – закрыла. Спорить бесполезно.

– Очень полезно! Для меня самой, – выпалила сестра и, убежав к себе в комнату, врубила группу «Манкиз». На всю громкость.

* * *

Наутро миссис Бейкер подстерегла меня у раздевалки.

– Мистер Вудвуд, я полагаю, наш распорядок работы по средам надо изменить.

От таких слов внутри у меня что-то сжалось. И я поневоле вспомнил всё, что ел на завтрак.

– Д-да? А з-зачем? – промямлил я.

– Это необходимо. Подробности обсудим в среду. Но больше никакой уборки и прочих мелких поручений. Впрочем… одно всё-таки будет.

– Одно?

– Да, разовое. В награду получите ещё одно пирожное.

Завтрак поднялся в животе ещё выше.

– Ладно, – пробормотал я. – Поручение выполню. Только пирожных не надо.

– Вот как? – деланно удивилась миссис Бейкер и прошла к своему столу.

Она явно задумала новую стратегию. Кардинально новую. Но какую?

– Так, значит, ты ел пирожное?! – возмутилась Мирил.

– Да не то чтобы…

– Но миссис Бейкер сказала: получите ещё одно пирожное! И ты сказал: ладно. Выходит, одно уже съел!

Тут подскочил Данни Запфер.

– Она дала тебе пирожное?

– Я его не ел.

– Ага, положил на полку и любуешься! Так я и поверил!