355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Герберт В. Франке » Наследники Эйнштейна » Текст книги (страница 1)
Наследники Эйнштейна
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 03:24

Текст книги "Наследники Эйнштейна"


Автор книги: Герберт В. Франке



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Франке Герберт В
Наследники Эйнштейна

Герберт Франке

НАСЛЕДНИКИ ЭЙНШТЕЙНА

Пер. с нем. Е. Факторович

В комнате тихо. Окна застеклены звуконепроницаемым стеклом. Лишь за дверью время от времени слышится шорох: то по синтетическому покрытию пола прошелестят резиновые колесики, то послышится потрескивание накрахмаленных халатов, то чей-то шепот. От всего вокруг несет запахом дезинфекции – от ковров, от книг и комнатных растений, даже от волос врача. Струя воздуха из кондиционера разгоняет его по всей комнате.

– Вот она! – пробормотала медсестра, вынимая перфокарту из картотеки. Форсайт, Джеймс, 26 лет. Отделение Р2.

– Отделение Р2? – переспросил бледный брюнет, который сидел скособочившись в глубоком овальном кресле с оранжевой обивкой.

Врач потянулся за перфокартой:

– Р2 – отделение для душевнобольных преступников. Если вы хотите что-то узнать у него, то не мешкайте, инспектор. Сегодня после обеда его переориентируют.

– Можно на него взглянуть?

– Пойдемте!

Хотя врач шел быстро, движения его были размеренными, степенными: человек, которому подчиняются шестьсот операционных автоматов, должен и вести себя подобающе. Инспектор следовал за ним.

Перед ними открылись и сразу же бесшумно закрылись блестящие стальные двери, приводимые в движение невидимыми глазу сервомеханизмами. Они реагировали на "магнитный узор" жетона врача, который ощупали тысячами ультракоротких токовых импульсов.

Им пришлось пройти по длинным безлюдным коридорам, потом на лифте спуститься в цокольный этаж.

Перед одной из дверей врач остановился:

– Вот он!

На уровне глаз находилось потайное окошко. Инспектор заглянул в камеру, где, кроме откидной кровати и санузла, ничего не было. Серые с отливом стены. На матрасе из пенопласта сидел молодой человек ничем не примечательной внешности. Лоб высокий, в морщинах, тонкогубый рот глубоко вырезан, что придавало молодому человеку презрительный или меланхоличный вид.

– Вы его держите под сомналином? – поинтересовался инспектор.

– Он не опасен.

– А в чем проявляется его болезнь?

– Мы уже проделали кое-какие опыты, – ответил врач. – Погодите, я, пожалуй, вам продемонстрирую...

Он огляделся, потом подошел к одному из встроенных стенных шкафов. Достал пылесос – продолговатый аппарат в светло-коричневом синтетическом футляре. Футляр, разумеется, был запломбирован.

Врач открыл дверь и ногой пододвинул аппарат в камеру, после чего молча вновь закрыл дверь, рукой подозвал инспектора и указал на окошко. Немного погодя спросил:

– Что вы видите?

– Ничего, – прошептал инспектор.

Врач прислонился к стене.

– Ну, тогда подождите немного.

Инспектор поднял руку, призывая к вниманию.

– Он двигается. Встал... наклонился... Поднял аппарат, поставил на кровать.

– Хорошо! – сказал врач с оттенком торжества в голосе. – Сейчас вы сами убедитесь.

– Повертел аппарат... склонился над ним... Теперь я ничего не могу разобрать!

– Позвольте мне... Ага, я так и думал! Можете удостовериться!

Инспектор опять подошел к окошку.

– Он... что?.. Бог мой, он сорвал пломбу! – Он оглянулся. – И вы допускаете это, доктор?

Врач пожал плечами.

– Это помещение, любезнейший, в некотором смысле – ничейная земля. Здесь законы этики не действуют. Но сейчас будьте повнимательнее!

Инспектор снова заглянул в камеру. Прислонившись к двери, он пригнулся, словно на плечи ему давила тяжелая ноша. Он не произносил ни слова.

– Ну что? – спросил врач.

Инспектор энергичным движением прикрыл смотровое окошко. Побледнев, проговорил дрогнувшим голосом:

– Непостижимо! Это извращение... Безумие! Он отвинтил гайки, снял крышку. Что-то достал из аппарата – кажется, провод, какой-то стеклянный патрон и еще что-то блестящее, по виду металлическое... Омерзительно! Я не могу этого вынести.

– Ну да, – сказал врач. – Тяжелый случай. Потому-то он у нас под наблюдением.

– Но переориентировать его вы не станете, – сквозь зубы процедил инспектор.

Врач быстро оглянулся. Зрачки его и без того широко раскрытых глаз заметно увеличились.

– Не понимаю вас. Этот человек – вырожденец. Больной, если угодно, извращенный преступник. Он нарушает правила приличия и порядочности. Послушайте, инспектор...

Но тот уже достал из нагрудного кармана официальный документ. Сложенный синтетический листок сам собой раскрылся, и врач увидел напечатанные строчки, скрепленные печатью с тиснением. Он быстро пробежал глазами текст.

– Странно, – сказал он. – Полиция берет под свою защиту преступника, вместо того чтобы предать его суду. Можно ли узнать причину?

– Почему нет? Но никому ни слова. – Инспектор подошел поближе к врачу и прошептал: – Происходит нечто необъяснимое, да, это происходит, идет процесс... как бы выразиться поточнее?

– Что происходит? – нетерпеливо перебил врач.

Инспектор неопределенно повел рукой.

– Многое. И в разных местах. На первый взгляд – мелочи. А в совокупности это для нас угроза: средняя скорость поездов метрополитена за последние полтора месяца повысилась на двадцать километров в час. Новейшие видеокомбайны месяцами никто не выключает, и это никак не отражается на качестве изображения и прочих показателях. Материалы, из которых сделаны конвейеры, практически не знают износа. Стеклянные стены сборных жилых домов более не бьются и не теряют прозрачности. И так далее, и так далее. Вы понимаете, что это значит?

– Разве это не благотворные улучшения? Что вы против них имеете?

– Благотворные? Только на первый взгляд. Вы забываете, что тем самым нарушается технологическое равновесие. Но даже не это нас встревожило. А вот... кто за этим стоит? Должен же кто-то за этим стоять!

Врач побледнел.

– Не хотите же вы сказать, что вновь появились бунтари... что они... Нет, невозможно: всех ученых, всех научных работников мы давно переориентировали...

– Напоминаю: никому ни слова! – Худощавая фигура полицейского инспектора слегка напряглась. – Я хочу побеседовать с ним!

Услышав звук откатывающейся двери, Джеймс Форсайт попытался спрятать под матрасом детали разобранного пылесоса, но не успел. Он поднялся и стал так, чтобы их не сразу заметили. От волнения и страха Джеймс дрожал всем телом.

Врач хотел было что-то сказать, но инспектор опередил его. Оба они избегали смотреть в ту сторону, где за спиной Джеймса лежали детали. Вид выпотрошенного аппарата с зажимами, винтами и свободно свисающими концами проводов внушал им отвращение.

– Даже повреждение пломбы – пусть и по неосторожности – наказуемо! Вам ведь это известно! – сказал инспектор.

Джеймс покорно кивнул.

– Вас арестовали за то, что вы разобрали стиральную машину, – продолжал полицейский.

– Она сломалась, – сказал Джеймс.

– Почему вы не обзавелись новой?

Джеймс пожал плечами: он знал, что его никто не поймет.

– Почему же? Отвечайте!

– Я хотел понять, что с этой штуковиной стряслось. Что-то треснуло внутри – и тишина. Я хотел ее починить.

– Починить! – повторил врач, покачав головой. – В вашем подвале нашли ящик с деревянными катушками, гвоздями, кусками жести и прочим. На одном из ваших столовых ножей обнаружены царапины, будто вы обрабатывали им какой-то твердый предмет.

Джеймс смотрел себе под ноги. Уголки рта запали еще глубже.

– Я собирался смастерить дверной звонок, – наконец ответил он.

– Дверной звонок? Но ведь у вас в квартире есть телефон и видеомагнитофон! Зачем вам понадобился звонок?

– Он служил бы чем-то вроде будильника, подавая сигналы точного времени.

Инспектор с удивлением посмотрел на него:

– Какой в этом смысл? Вас в любой момент может разбудить автоматика!

– Будильник мне не нужен, – не сразу ответил Джеймс. – Просто захотелось смастерить его самому.

– Захотелось? И поэтому вы пошли на преступление? – Инспектор покачал головой. – Но продолжайте! А этот пылесос? Зачем вы его разобрали? В этом ведь не было ни малейшей необходимости.

– Нет, – сказал Джеймс, а потом крикнул: – Нет, никакой необходимости не было! Но я уже полтора месяца сижу в этой камере – без радио, без видеофона, без журналов! Мне скучно, если вы понимаете, что это такое! А заглядывать в нутро разных приборов мне просто занятно. Меня интересует, для чего они предназначены: всякие там рычаги, винтики, шестеренки! Что вы от меня хотите: меня скоро переориентируют...

Он упал на кровать и повернулся лицом к стене.

– Не исключено, что обойдемся без переориентации, – сказал инспектор, глядя на него сверху. – Все будет зависеть только от вас, Форсайт.

Целую неделю Джеймс Форсайт беспокойно блуждал по городу, спускался на эскалаторах в торговые этажи, поднимался на подвесных лифтах высоко над проемами улиц. Он еще не пришел в себя после долгого заключения. Колонны машин на этажах, предназначенных для автотранспорта, и встречные людские потоки на пешеходных мостах приводили его в замешательство. Воздушными такси он не пользовался: после долгого пребывания в замкнутом пространстве опасался головокружения.

И все-таки вновь обретенная свобода казалась ему нежданным подарком. Он старался забыть, что получил ее временно, что это лишь отсрочка, если он не выполнит своего задания. Он надеялся выполнить его.

Джеймс Форсайт никогда не отличался особой верой в собственные силы. Сложения он был хрупкого, часто страдал головными болями и уже несколько раз подвергался терапевтическому лечению в "эйфориуме". Но еще большие страдания причиняла ему необъяснимая склонность, заставлявшая его постоянно думать о машинах и о том, как они действуют. Он сам сознавал необычность этого влечения. Много раз пытался подавить его в себе, побороть это стремление к запретному, которое даже не дарило ему радости, а только мучило, потому что никогда не приводило к желанной цели: стоило ему разобраться в назначении какого-нибудь колесика или винтика, как тотчас же возникали вопросы о более сложных взаимосвязях, и его неудача – он был уверен, что никогда не достигнет конечной цели, не найдет исчерпывающего объяснения, – навевала на него тоску и приводила в отчаяние. Причем все это происходило помимо его воли: он не был ни бунтарем, ни тем более героем и всецело находился во власти одного-единственного желания – излечиться от своей мучительной болезни и сделаться заурядным и законопослушным гражданином. Сейчас он стоял перед дверью Евы Руссмоллер, внучки последнего, после Эйнштейна, великого физика, того самого человека, который около восьмидесяти лет назад поклялся больше никогда не заниматься наукой. Сдержал ли он свою клятву? Джеймсу было знакомо наваждение, которое охватывало каждого, кого увлекли физические опыты, и он сомневался, чтобы человек, однажды вкусивший этой отравы, когда-либо отказался от нее. Поможет ли ему Ева Руссмоллер установить связь с тайной организацией, с людьми, которые подпольно продолжают заниматься наукой и по сей день работают над решением технических задач? Он почти не рассчитывал на успех, но после того, как все предыдущие попытки завершились неудачей, оставалось лишь попытаться здесь. Адрес ему дали в полиции.

Женщина, которая открыла ему дверь, и была, надо полагать, Евой Руссмоллер. Стройная, пожалуй даже худая, бледная, с большими испуганными глазами.

– Что вам угодно?

– Не уделите ли вы мне пять минут?

– Кто вы? – спросила она неуверенно.

Она стояла на террасе сорокового этажа. Из цветочных горшков глубоко вниз свисали усики горошка и декоративной тыквы. Вокруг на достаточном отдалении, чтобы создать ощущение свободного пространства, высились другие строения грибообразные и воронковидные жилые небоскребы, ступенчатые и веерообразные, несущие рельсы подвесных дорог и автопоездов надземной дороги.

– Не зайти ли нам в квартиру? – предложил Джеймс.

– Не знаю... Лучше не стоит... Что вам угодно?

– Речь пойдет о вашем дедушке.

Открытое лицо женщины застыло, она словно надела маску.

– Вы из полиции?

Джеймс не ответил.

– Проходите, – сказала Ева Руссмоллер.

Она провела его на другую террасу. Они сели в кресла между двумя прозрачными кадками, из которых поднимались узколистые растения без корней.

– Я дедушку не знала. Пятнадцать лет назад он исчез, и с тех пор даже моя мать ничего о нем не слышала. Я тогда была совсем маленькой. Но это уже десятки раз заносилось в протоколы.

– Я не из полиции, – сказал Джеймс.

– Не из полиции? – Она недоверчиво выпрямилась в кресле. – Тогда что вам от меня надо?

– Не мог ваш дедушка исчезнуть бесследно! Он был знаменитым человеком, ученым с мировым именем. До запрета был ректором Института исследований мезонов имени Юкавы. О его отлучении писали все газеты.

– Почему вы не оставите нас в покое? – прошептала Ева. – Неужели это никогда не кончится? Конечно, дед был виноват. Он изобрел батарею с нулевым значением, мезонный усилитель, гравитационную линзу. Он обнаружил явление конвекции в сиалической оболочке Земли и предлагал построить специальные шахты, чтобы получать оттуда энергию. Все это могло иметь ужасные последствия. Но его расчеты были уничтожены. И ничего из них не вышло. Почему же нашу семью до сих пор преследуют?

Джеймсу было жаль женщину, которая казалась сейчас такой беззащитной. При других обстоятельствах он с удовольствием познакомился бы с ней поближе. Но теперь он прежде всего должен думать о собственном спасении.

– Успокойтесь, никто вам зла не желает! И я не полицейский!

– Это просто новая уловка, только и всего.

Джеймс ненадолго задумался.

– Я вам докажу.

Он достал из кармана зажигалку – старомодную игрушку с защелкой. Открыл крышечку там, где вставлялись газовые капсулы, и показал ей пломбу. Еще несколько движений – и на столе лежали трубочки, металлические детальки и маленькое зубчатое колесико.

В первый момент Ева с отвращением отвернулась, а потом испуганно вздрогнула, потому что поняла: перед ней человек извращенный, способный на все.

– Умоляю, не делайте этого!

Джеймса глубина ее чувства удивила. Он убедился, что внучка профессора Руссмоллера действительно не имеет ничего общего с людьми науки и техники.

– Не тревожьтесь, я вам зла не причиню, – и когда она начала плакать, добавил: – Я ухожу.

Сам открыл дверь, спустился на пол-этажа к лифту и хотел было уже сказать в переговорное устройство, чтобы кабину спустили на первый этаж, когда на его плечо легла чья-то рука. Он быстро оглянулся и увидел перед собой круглолицего молодого человека с прической-ежиком; сильно развитые скулы придавали его лицу слегка застывшее выражение.

– Не вниз! Поднимемся-ка наверх! Секундочку, – он нажал на одну из кнопок, и лифт начал подниматься.

Но уже через пять этажей незнакомец остановил лифт и потянул Джеймса за собой в коридор. Не выпуская его руки, вышел на одну из террас, где, судя по всему, никто не жил. В углу стоял двухместный гляйтер. Молодой человек велел Джеймсу сесть и пристегнуться ремнями. Потом подбежал к перилам террасы, огляделся по сторонам и приглушенно крикнул Джеймсу:

– Порядок!

Он сел за руль, гляйтер плавно взмыл ввысь. Сначала они двигались довольно медленно, затем полет убыстрился, но максимальной скорости они не превышали.

Незнакомец внимательно огляделся по сторонам и толкнул Джеймса локтем;

– А вот и они – гляди, как наяривают!

– Кто "они"? – спросил Джеймс.

– Ну, полиция! А то кто же? Наивный же ты человек!

Внизу, на обочине скоростной автострады, Джеймс увидел голубой "гляйтер-комби". Из него выскочили несколько человек.

– А вот и их воздушная эскадра! – Незнакомец рассмеялся. – Ладно, сматываемся!

Сопла двигателей взревели, и гляйтер понесся дальше на предельной скорости, разрешенной в городе.

– Что все это значит? – прокричал Джеймс на ухо незнакомцу.

– Здесь мы сможем поговорить! – прокричал тот в ответ. – Здесь нас никто не подслушивает. Значит, так! Я Хорри Блейнер из группы "эгг-хедов"7, – и, заметив недоумение на лице Джеймса, добавил: – Приятель, да ты сам один из нас! Я ведь наблюдал за тобой в бинокль. Видел, как ты разобрал зажигалку!

Джеймс вздрогнул. Какое бы значение ни придавать его словам, он в руках у этого человека.

Хорри рассмеялся:

– Да ты не бойся! Мы тоже считаем их законы идиотскими. Запрещено срывать пломбы. Запрещено разбивать машины. Обыватели, мещане! Ничего, мы им еще покажем!

Хорри направил гляйтер на юг, к спортивному центру. Это был огромный комплекс, состоявший из гимнастических залов, искусственных ледяных дорожек, игровых площадок, плавательных бассейнов и боксерских рингов. Повсюду самая современная аппаратура для фиксации времени, длины, высоты, взятого веса, всюду снаряды для тренировок спортсменов-профессионалов: лодки для гребли в сухом бассейне, велоэргометры, массажеры. эспандеры – словом, комплекс оборудован по последнему слову спортивной техники. Значительная его часть находилась пол огромной крышей из мягкого прозрачного искусственного материала. В центре размещались овальный стадион и символ спортивного комплекса – вышка для парашютистов. С интервалом в несколько секунд в сумеречное небо катапультировались парашютисты, а потом, паря как пушинки под куполами, они спускались на пористое покрытие специальной площадки.

– Тебе повезло, – сказал Хорри. – Сегодня у нас праздник. – Уменьшив скорость, он снизился и пошел на посадку. – Вылезай!

Он выпрыгнул на самораскатываюшийся коврик, который понес их по извилистым коридорам, освещенным мягким, приглушенным светом.

Время от времени, когда приходилось делать "пересадки", езда замедлялась: надо было ухватиться за пластинчатую серьгу, закрепленную на огромном шарнире, и не выпускать ее, пока не попадешь на нужную несущую дорожку. Для Джеймса, никогда не увлекавшегося спортом, все это было внове, как и сам способ передвижения, который требовал изрядной ловкости. Ему пришлось нелегко, тем более что постоянно приходилось остерегаться мальчишек, которые использовали бегущие дорожки для новой разновидности игры в пятнашки, рискованно перепрыгивали с одного самораскатывающего коврика на другой и несколько раз беззастенчиво отталкивали его в сторону.

– Вы спортсмен? – неуверенно спросил Джеймс своего спутника, который с явным удовольствием всячески мешал ребятам, затеявшим буйную погоню друг за другом.

– Глупости! – ответил Хорри и схватил Джеймса за руку: того чуть не вынесло с дорожки на повороте. – Это только маскировка. Для наших целей комплекс устроен идеально. Кто здесь во всем досконально не разобрался, сразу запутается. Залы находятся один за другим, они как бы вдвинуты один в другой, будто спичечные коробки. Место экономили, вот в чем дело. Мы всякий раз встречаемся в разных залах. И до сих пор нас ни разу не поймали.

– "Яйцеголовые", – задумчиво произнес Джеймс. – Так раньше называли научных работников. Что у вас общего с наукой?

Хорри только ухмыльнулся и потянул Джеймса за собой с дорожки на желоб для спуска. Вниз летели так, что в ушах свистело.

– Мы современные люди, – по пути говорил Хорри. – Заниматься наукой – дело шикарное. Обыватели всего на свете боятся: нового оружия, ракет, танков. Потому-то у нас тоска зеленая. Ничего такого не происходит. Эти старые физики с их напалмовыми бомбами и атомными снарядами были парни что надо. Они были правы: чтобы этот мир зашевелился, его надо причесывать против шерсти.

Спустившись еще на несколько ступенек, они оказались в небольшом зале, где, судя по всему, проводились медицинские обследования спортсменов. Повсюду расставлены передвижные кардиографы, энцефалографы, осциллографы, пульты для тестирования штангистов, пловцов и спринтеров, рентгеновские установки для контроля координации движений спортсмена во время тренировки. На скамейках у стен, на матрасах и даже на пультах управления приборами сидели в самых разных позах Юноши и молодые мужчины в возрасте от пятнадцати до тридцати лет, все коротко остриженные, большинство в сандалиях и комбинезонах из белой жатой кожи.

Хорри остановился в дверях. К ним подошли, похлопали Хорри по плечу, восклицая: "Э-эй!" или "Крэзи!". Кто-то протянул Джеймсу бутылку; он с отвращением глотнул какого-то грязно-белесого пойла, от которого отдавало химией, а по вкусу оно напоминало клейстер.

– Отличные ребята, – сказал Хорри. – Нелегко было собрать их вместе. По крайней мере с десяток мы прихватили у малышки Руссмоллер. Приятная она козявка, но тупая: если у нее кто спросит о деде, тут же сообщает в полицию. Еще чуть-чуть, и ты тоже был бы у нее на совести.

В горле у Джеймса запершило: от нескольких комков бумаги тянулся желтый дымок. Хорри глубоко вдыхал дымок, который оказывал странное воздействие – он оглушал и возбуждал одновременно.

– Они пропитаны, – объяснил Хорри. – А чем, не знаю. Вдохнешь – другим человеком делаешься.

Джеймс видел, как несколько молодых людей склонились над язычками пламени и, опустив головы, глубоко вдыхали дым. Кто-то затянул унылую, монотонную песню, другие подхватили. Постепенно голоса сделались невнятными, движения рук – порывистыми.

Сам Хорри тоже начал пошатываться. Ткнув Джеймса кулаком в бок, он воскликнул:

– Здорово, что ты здесь! Я рад, что именно я выудил тебя! Мне просто повезло! Мы уже несколько месяцев поочередно дежурим. Давно никто не появлялся!

Он начал бормотать что-то нечленораздельное. Джеймс тоже с трудом сохранял ясную голову. Стоявший рядом худощавый юноша вдруг начал безумствовать. Он вырвал из стены поперечный стержень, на который подвешивались металлические блины для штанг тяжелоатлетов, и принялся молотить им по аппаратуре. Во все стороны брызнули осколки стекла, с приборов осыпался лак. Пробитая жесть противно дребезжала. Вдруг Джеймс ощутил, как болезненно сжался желудок.

– А он парень что надо, – заплетающимся языком проговорил Хорри. Гляди-ка, он в полном грогги. Но с тобой никто из них не сравнится. Я пока не знаю никого, кто сделал бы такое, не нанюхавшись. Знаешь, меня самого чуть не вырвало, когда я увидел разобранную зажигалку. Да, что ни говори, это свинство, дружище... да, сумасшествие... свинство... но это единственное, что еще доставляет нам удовольствие!

Хорри подтолкнул Джеймса вперед, сунул ему в руки гимнастическую палку:

– Покажи им, приятель! Валяй, покажи им!

Джеймс уже почти не надеялся с помощью этих людей напасть на след тех, чьи действия тревожат полицию, а теперь надежда угасла в нем окончательно. Близкий к отчаянию, он рванул Хорри за рукав:

– Погоди! Я хочу спросить тебя... Да послушай!

Он встряхивал Хорри до тех пор, пока тот не поднял на него глаза.

– Какое отношение все это безобразие имеет к науке? Разве вы никогда не думали о том, чтобы что-то изобрести? Машину, прибор, механизм на худой конец?

Хорри уставился на него.

– Ну, рассмешил! Ты что, спятил? Тогда отправляйся отсюда в церковь "Ассизи", в клуб Эйнштейна. – Он больно сжал предплечье Джеймса. – Давай, круши вместе с нами! Долой эту дребедень!

Он вырвал у кого-то из рук палку и обрушил ее на мерцающую стеклянную шкалу.

– Бить, колотить... Эх, будь у меня пулемет!

Почти все вокруг Джеймса были опьянены бессмысленной жаждой разрушения. С приборов сдирали обшивку, выламывали кнопки, разбивали вакуумные трубки. Джеймса охватил ужас, ему стало тошно, да, он впервые испытывал неподдельное отвращение при виде мерзких, обнажившихся разбросанных деталей – внутренностей машин и приборов, которые должны были оставаться невидимыми для людей, хотя их работа была абсолютно необходимой. И в то же время им овладевал жгучий стыд ему было стыдно, что он один из этих бесноватых людей. Он спрашивал себя, мог бы он по собственной воле участвовать в этой вакханалии, копошиться в грязи, и не находил ясного ответа. Будь он настроен по-другому, не имей он цели перед глазами... Как знать? Вокруг кипели страсти, звучали глухие крики, собравшимися словно овладело безумие, казалось, в своей разрушительной работе они подчиняются ритму песни... Джеймс почувствовал, что его тоже начинает увлекать этот ритм... Откуда ни возьмись в руках у него оказалась штанга, он широко размахнулся...

И тут послышался крик:

– Роккеры!

На мгновение все словно оцепенели, а потом как по команде повернулись лицом к входу. В зал ворвалась толпа молодых мужчин в черных джинсах и коротких куртках из серебристой металлической пряжи. Они размахивали веслами, шестами для прыжков, обломками спортивных снарядов и другими предметами, которыми вооружились, и с ревом, напоминавшим сирену, обе группы бросились друг на друга, схватились в драке, смешались...

Джеймс как-то сразу отрезвел. Незаметно отошел в сторону и, прижимаясь спиной к стене, попятился к узенькой двери, которую заметил в конце зала. Ее удалось открыть, и он нырнул в полутьму коридора.

Шум драки стих, сквозь звуконепроницаемые стены зала он отдавался лишь отдаленным шорохом. А с другого конца коридора до Джеймса донеслось постукивание – там поворачивала бегущая дорожка. Он быстро пошел в ту сторону: один из "ковриков" приблизился к нему, скорость на миг замедлилась, и Джеймс вскочил на дорожку. После утомительной и головокружительной езды на "коврике" он оказался перед одним из многочисленных выходов.

Все беды идут от науки. Это ученые и техники повинны в заражении воздуха, загрязнении воды и отравлении продуктов питания химикатами. Это им наш мир обязан шумом, вонью и нечистотами. Они превратили горы в свалки мусора, а моря в клоаки. Они изобрели машины, которые должен обслуживать человек, и заставили его тупо работать у конвейера. Они построили города, где распространились болезни и психозы. Они ввели программированное обучение и передали детям свою противоестественную склонность к науке и технике, к изобретательству и поискам новых методов, способных изменить существующие программы. Они экспериментировали с генной субстанцией и вызвали к жизни монстров, вместо того чтобы создать более совершенных людей. Они экспериментировали с материей и энергией, с растениями и животными, с человеческим мозгом. Они синтезировали составы, способные влиять на поведение, изменять психику, вызывать и подавлять эмоции. Они ссылались на абсолютный приоритет законов природы и не приняли во внимание их относительную ценность в сравнении с ценностями гуманистическими. Они поставили себя над законами этики и морали, прибегая к отговоркам о решении частных задач, и стремились к неограниченной власти. Их целью был не покой, а сомнения, не равновесие, а перемены, не перманентное развитие, а эволюция. Они заставляли людей бежать следом за прогрессом, за рекламой, сигналами, светящимися цифрами, за формулами и тезисами. Они превратили человека в испытательный объект науки, в игрушку техники, в раба промышленности. Они заставили его работать, конкурировать, потреблять. Они создали теоретические основы манипуляции. Они вовлекли человека в сеть насилия, закрепили за ним номера, ведут опись его болезней и провинностей, подвергают его проверкам и тестам, следят за ним, контролируют его, просочились в его интимную сферу, хвалят его, наказывают, воспитывают в нем чувство послушания и исполнительности. Они просчитывают его возможности на компьютерах, предсказывают его реакции, предвосхищают итоги выборов, программируют и рассчитывают наперед его жизнь. Они создали пародию на человека, загнанное существо, неспособное разобраться в событиях собственного мира, беспомощного перед враждебными проявлениями бесчеловечной окружающей среды.

Естественные науки и техника – это силы разрушительные, которым нет и не должно быть места в нашем свободном мире.

Спустилась ночь, и зафиксированные в воздухе безопорные светильники низвергали на город каскады света. Воздушные такси и реактивные гляйтеры оставляли за собой белые, голубые и зеленые полосы на высоком посеревшем небе, а тысячи освещенных окон образовали световые узоры на фасадах высотных домов.

Джеймса Форсайта переливающаяся цветовая гамма нисколько не занимала. Он понемногу отходил от упоения жаждой разрушения, охватившей и его, и чем больше он остывал, тем больше его страшила мысль: а вдруг он не справится со своей задачей? Хотя у него есть как будто для этого все, что требуется, – он единственный сотрудник полиции, который не только способен хранить спокойствие при виде разрушенных машин, но и сам в состоянии разобрать их на детали. Да, но действительно ли он еще способен сделать это? Увиденные омерзительные сцены возбудили в нем чувство отвращения, которое вступило в противоборство с его прежними наклонностями, приглушали их. Неужели он на пути к исцелению? Он не знал, удастся ли ему и впредь с Невозмутимым лицом действовать как изгою общества – а это необходимо, если он намерен установить нужные контакты.

Времени у него оставалось мало. Он перебрал в уме возможности, на которые ему указал худощавый инспектор особого отдела, – все попытки оказались тщетными. Последняя оставила наиболее тягостный осадок. Он заставил себя еще раз мысленно вернуться к минувшим событиям, все передумать: оставался один неясный след – совет Хорри: "Отправляйся в церковь Ассизи8!"

Эта церковь ему знакома, она находилась в старой части города, построенной сразу после войны и внешне казавшейся победнее других районов. Само здание, старомодное серое строение, принадлежало одной из многих малочисленных сект, которые видели спасение в потусторонней жизни и жили скромно, неприметно. Никто не утешал их надеждой на райские кущи, если они примирятся с невзгодами жизни земной. Да, но как должен был выглядеть этот рай, если в реальной жизни каждый человек получал все, что только мог пожелать, – еду, одежду, от самой малой житейской надобности до реактивного гляйтера, причем бесплатно? Забот больше никто не знал. Медицинская служба наблюдала за здоровьем людей с рождения до самой старости. Автоматически управляемые заводы на самых низких горизонтах, глубоко под землей, были построены на века. Они синтезировали продукты питания, поставляли строительные блоки для зданий, которые можно было собрать с помощью нескольких машин, производили эти и другие машины – самые высокоэффективные автоматы с элементарным кнопочным управлением: работать с ними мог каждый, и никому не приходилось учиться больше, чем ему давалось в процессе хорошо продуманных детских игр. Это происходило как бы само собой, незаметно для обучающегося. А в ремонте эти машины не нуждались.

Джеймс не знал, что за люди ходят в церкви и храмы. Может быть, мистики. Или недовольные. Может быть, бунтари. Но не исключено, что среди них были и такие, кто даже десятилетия спустя после запрета науки тайно боролись за ее реабилитацию. Джеймс снова обрел надежду. Направился к ближайшей стоянке гляйтеров, пристегнулся и взмыл ввысь. Сделав плавный поворот, взял курс на старые городские кварталы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю