Текст книги "Большое соло для Антона"

Автор книги: Герберт Розендорфер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

На другой стороне улицы, там, где мощный поток устремлялся дальше, в фасаде темного, находившегося в тени дома по Луитпольд-аллее, зияла большая дыра. Церковь Святого Серапиона еще стояла, лишь фасад отсутствовал, будто срезанный. Внутренние помещения церкви зияли, словно большая, незаживающая рана. Изнутри местами поблескивали золотые камешки (Антон Л. вспомнил об этом) романтических и несколько сладковатых, чрезмерно монументальных мозаичных произведений. Группа статуй одного из боковых алтарей стояла, после того как фасад был снесен, практически под открытым небом. На них падал яркий лунный свет, придавая мрамору бледно-зеленый оттенок. Гигантский палач замахивался мечом, чтобы обезглавить молящегося епископа. Епископ свою голову сохранил, голова же палача скатилась на пол.

Перед Национальной библиотекой – с той же стороны, где произошло опустошение, – к входу вела двойная открытая лестница. И на лестнице тоже росли сорняки. Четыре блока со стороны перил лестницы – два здесь, два там – раньше были украшены четырьмя фигурами. Антон Л. вспомнил, что однажды, во время восстановления библиотеки после войны, возник спор относительно того, какая из фигур на каком месте должна была стоять. Фигуры изображали сидящих мыслителей в античных одеяниях. (Они были, наверное потому, что принадлежали к творениям одного небезызвестного скульптора, вывезены и спрятаны,) В ходе спора совершенно неожиданно встал и другой вопрос: кого должны олицетворять эти четыре статуи? Вопрос, касающийся трех фигур, так никогда и не был окончательно разрешен. Лишь об одной фигуре было совершенно точно известно, что скульптор хотел изобразить мыслителя Платона, ибо он отчеканил это имя греческими буквами с тыльной стороны табуретки, на которой сидел философ, чего не было на других статуях. Вероятно, он и сам не знал кого изобразил.

Три безымянных философа вместе с частью перил были сброшены с лестницы на землю, возможно, одним из мощных потоков воды. Две фигуры (одна треснувшая посредине) лежали у подножия лестницы, третья была отнесена еще дальше и лежала где-то под слоем ила и обломков. Лишь Платон остался стоять, вероятно, не потому, что он был Платоном, а потому, что стоял дальше всех от места прорыва.

Антон Л. почувствовал голод. Все последние дни из-за зубной боли он ел очень мало, а сегодня вообще ничего не брал в рот.

Дома, то есть в курфюрстской кухне, на вертеле торчали остатки двадцатой косули. Антон Л. как раз собирался повернуть назад, когда в зарослях у ног Платона что-то зашелестело. На Антона Л. выполз толстый черный петух, пьяный от сна. Когда он сообразил, что Антон Л. хочет его поймать, то от ужаса моментально проснулся и, взмахнув крыльями, взлетел, хотя это ему уже не помогло. Антон Л. поймал петуха голыми руками, свернул ему шею и съел прямо на месте. Перья и кости он выплюнул.

– Приятного аппетита, – сказал Платон.

– Что? – удивился Антон Л.

Так как Платон больше ничего не сказал, он продолжил трапезу.

XXIII
Фазан без костей

Все последующее время, пока Антон Л. читал книгу, происходили радикальные перемены. Книга состояла, как Антон Л. уже сообщил зайцу, из трех частей, по двенадцать глав в каждой. «Сумма сумм» называла при случае книга сама себя в первых главах. Дальше речь в ней шла о других, более глубоких вещах.

Антон Л. читал медленно и внимательно. Лето проходило. Поездка в Италию, о которой он рассказал курфюрсту, так и не состоялась. Человеку, – человеку⁹ – читающему такую книгу, не нужна больше поездка в Италию, ему не нужна больше вообще никакая поездка, как это сразу же становится ясно.

Книгу, хотя и повествующую о таких сложных вещах, читать было легко, она была очень содержательной. Нельзя было сказать, что ее было трудно понимать, тем более что содержание было составлено по нарастающей. Много раз Антона Л. охватывал известный эффект: «Я бы давно мог предположить, что именно так и есть! Почему же я раньше сам до этого не дошел! Если посмотреть на свет, то это не может быть никак иначе!» Тем не менее Антон Л. читал медленно и сосредоточенно. Он хотел, чтобы от его внимания не ускользнуло ни одно слово.

Воспринимал ли Антон Л. перемены, о которых речь еще пойдет, вопрос спорный. Конечно, ангела он увидел, не заметить его было невозможно; но более мелкие перемены? Зачастую он прочитывал одну и ту же главу два-три раза подряд. Часто он рассматривал одну фразу, даже половину фразы целыми днями. Вставленные иллюстрации он изучал очень тщательно. Поэтому было совсем не удивительно, что недели и месяцы пролетали за чтением этой книги совершенно незаметно, поскольку Антон Л. в первые недели – до конца двенадцатой главы – был привязан к естественному ходу дня, то есть к восходу и заходу солнца.

С тех пор как Антон Л. приступил к чтению книги, он больше не появлялся на курфюрстской кухне. Последняя, двадцатая косуля, так и осталась висеть на вертеле, не тронутая Антоном Л. Она стала жертвой червей и личинок. Поначалу его еще посещало чувство голода и жажды, но оно отступило, когда он однажды открыл окно и в него влетел фазан. Фазан сам себя ощипал. Антону Л. оставалось только его съесть. Первому фазану Антон Л. еще скрутил голову, с последующими – всего их было не больше трех – он не соизволил сделать даже этого. Фазанам, казалось, это было совершенно безразлично. У последнего фазана не оказалось костей. Жизненные потребности Антона Л. совершенно ограничились. После последнего фазана у него вовсе исчезло чувство голода, лишь время от времени возникала легкая жажда, которую он по привычке утолял шампанским, по полбутылки в неделю, но по прошествии какого-то времени он забыл и об этом, совершенно не ощущая, что ему чего-то не хватает. И даже соответствующие обратные потребности стали затихать. Потайное устройство под обшивкой стены в последнее время оставалось нетронутым.

Однажды поздним летним вечером, наверное, это было в первые сентябрьские дни, Антон Л. подошел к западному окну своей комнаты на верхнем этаже замочка. Прочитав первые двенадцать глав, он почувствовал острую потребность начать чтение второй части, то есть тринадцатой главы. Но солнце село. Маленькие, узкие, темные полоски облаков тянулись через линию горизонта на западе. Высокая, в человеческий, рост трава, густо покрывшая весь парк, шелестела от прикосновения тихого ветерка. (Лишь там, где вода все еще вытекала из лопнувших фонтанов, вытягивались большие, бледные растения с толстыми волосистыми листьями.) Кусты на крышах домов западного квартала отбрасывали на эту маленькую прерию длинные тени. Солнце окрасилось в красный цвет.

Еще раньше Антон Л. заметил, что может по виду различать облака. Теперь он принялся рассматривать солнце. Сначала оно слепило так, что Антон Л. видел лишь огненные круги и точки, как тогда, когда у него болел зуб (который, само собой разумеется, больше не болел никогда), но он не сдавался, смотрел еще более энергично, и солнце отступило, превратилось в мягкий стеклянный шар и поддалось солнечным теперь глазам Антона Л. Солнце снова слегка поднялось над горизонтом и оставалось в этом положении, пока Антон Л. не дочитал до конца тринадцатую и четырнадцатую главы и не оставил его в покое. С облегчением, но без возмущения мягкий стеклянный шар опустился за горизонт. Антон Л. лег спать.

Управлять солнцем было непросто. Однажды Антон Л. забыл его освободить до того, как улегся спать. Когда он проснулся, то вынужден был констатировать, что деревья вокруг замочка с одной стороны полностью выгорели. Ему показалось слишком накладным заботиться о вещах, которые протекали раньше сами по себе так, как и должны были протекать. Но это был лишь переходный период. В середине октября, когда он начал чтение третьей части, двадцать пятой главы (теперь уже каждая страница содержала в себе море знаний и откровений, в которые он погружался), появился ангел.

Ангел был очень высокий, с птичьей головой, но покрыт не перьями, а чешуей, был женственным – не женского пола, но женских форм, – на нем были огненно-красные одеяния из неопределенного огненного материала, являющего собой что-то среднее между перьями и камнем. Когда ангел двигался, одежда сдвигалась и обнажала женское тело невиданного совершенства: белая кожа с золотистым блеском, грудь полная и гордо-упругая, так что рубиновые ее острия смотрели чуть ли не в две различные стороны света и еще вверх, живот с безупречными линиями, окруженный розовым орнаментом там, где у людских женщин начинается пол. Имел ли ангел тоже подобные половые признаки – если да, то наверное, такие же совершенные, как и все остальное, – Антон Л. определить не смог. Но он и не стремился к этому.

– Я Соня, – представился ангел.

– Ах, да, – сказал Антон Л.

После этого Соня позаботилась об обременительных обязанностях, которые были результатом прогрессирующего осознания.

Последняя фраза третьей части, последняя фраза тридцать шестой главы, последняя фраза книги гласила: «Ты есть Бог».

XXIV
Бог не может сказать: «Я растворяюсь»

– Действительно, очень мило с твоей стороны, – сказал заяц Якоб, – что ты еще говоришь со мной после того, как ты стал Богом. Или, может, мне теперь нужно говорить тебе Вы!

– Пока что еще никто не обращался к Богу на Вы, – ответил Антон Л.

Антон Л. сидел перед солидным в прошлом антикварным магазином, годное для топки содержание которого он в свое время отправил в печку. Каменная – наверняка не совсем настоящая – садовая скамейка в стиле рококо, конечно же, в топку быть отправлена не могла. Ангел Соня вынесла ее из магазина и поставила перед ним, чтобы Антон Л. мог на нее сесть. Он сидел на скамейке, положив ногу на ногу. Ангел стоял позади него и развернул пурпурно-фиолетовый ореол.

– Я, – сказал Антон Л., – поскольку уж я Бог, более того, так как я теперь знаю, что я Бог и я всегда был им, то я создам новое человечество.

– Я бы хорошенько над этим подумал, – сказал заяц Якоб. – Когда, прямо сейчас?

– Я все очень хорошо обдумал…

– Пардон, Бог, – вмешался заяц, – если я тебя перебью. Новое человечество? Разве без человечества нельзя? Это значит, что в тебе все еще торчит большой осколок человеческой сути. Заметно, что ты назначен всего лишь очень недавно.

– Что ты имеешь против людей? Я людей – нет, людей я не любил. Я даже людей ненавидел; но человечество я любил, горячо любил всем сердцем.

– Почему именно человечество?

– Я тебя не понимаю, – удивился Антон Л.

– Человечество есть, скорее, сомнительный предмет для столь горячей любви. Жизнь, да, я бы это понял, жизнь как таковую. Человечество, и заячество, и носорожество, и птичество, и рыбство, червячество, муравьевство, домашнеживотничество, деревство, травство, папо-ротничество, моховство – любить все, вот это я бы понял. Но человечество? Стоила ли эта упадочная толпа такой цены?

– Боюсь, что ты этого не поймешь.

– Нет, – согласился заяц, – я этого не пойму. Я никогда не понимал, почему раньше ради спасения нескольких дураков тратилось так много сил.

– Ты забываешь о великих деяниях человечества.

– Великих деяниях? – иронично заметил заяц. – В нас стреляли чаще всего именно вы.

– Короче, – прервал его Антон Л., – дальше продолжать дискуссию я не буду. Бог не ведет дискуссий. Я принял решение создать новое человечество. Новое! На этом сделано ударение.

– Желаю тебе получить удовольствие, – сказал заяц.

– Я положу новое начало. Завтра, в час, когда я назначу восход солнца, я рематериализую человечество.

– Ну и глаза же будут у них.

– С помощью книги, то есть собственными силами, разреши заметить, я сотворю это деяние. Я дам ему, то есть человечеству, несмотря на его ничтожность шанс, который был у меня самого и который, как ты вынужден признать, я сам использовал. Я вспоминаю 1945 год. В то время часть человечества стояла перед лицом подобной ситуации. Большинство их ценностей было уничтожено. Временно, тогда лишь только временно! Сейчас же оно найдет полностью разрушенный мир. Их мирное и духовное осознание останется, ибо я отниму у человечества определенные свойства, которые показали себя с отрицательной стороны.

– Не давай им больше ружей.

– Не только ружей. Доступ ко всем силам природы, которые им вредили, я должен сохранить в тайне.

– Очень красивая теоретическая мысль.

– Почему теоретическая?

– Мне кажется, – сказал заяц, – что ты изобретешь объединение вегетарианцев, которые будут бегать в сплетенных вручную сандалиях и радоваться назидательным трактатам…

– Они больше ничего не смогут тебе сделать.

– Они кое-что сделают тебе, позволю предположить. Они уже однажды кое-что сделали Богу, который думал о них слишком уж хорошо.

– Я и об этом размышлял. Я рематериализую совершенное человечество. Я перепрыгну все болезненные ступени развития, я спасу человечество от жестокой школы ошибок, которые ему пришлось бы еще совершить. Я пробужу последнее, чистое человечество.

– Разреши сделать тебе лишь одно предложение?

– Да?

– Я посмотрел бы сначала на несколько образцов, прежде чем вызывать обратно сразу всех.

– Думаю, это неплохая мысль.

– Я бы на твоем месте, – продолжал заяц, – прежде чем завтра утром рассеять все человечество по достойной жалости планете, вызвал бы еще сегодня вечером нескольких, дабы предстали они перед твоим троном.

– Сегодня вечером?

– Тогда ты сможешь все еще раз продумать.

Антон Л. обернулся и с сомнением посмотрел на ангела Соню, который лишь держал ореол, отвернув голову в сторону, а из-под его развевающегося одеяния выглядывало великолепное тело.

– Ну хорошо, – согласился Антон Л.

Землетрясение прошло по Луитпольд-аллее. Здание, перед которым сидел Антон Л., наклонилось вперед, фасад с грохотом упал, хлынул дождь из камней и кирпичей, но ангел Соня держал ореол над Антоном Л. и зайцем, словно навес, от которого камни и кирпичи отскакивали.

Земля разверзлась. Из расщелины, образовавшейся вдоль середины улицы, поднялся человек, ступни которого росли прямо из колен; зато руки его были похожи на гигантских змей. Он бил руками вокруг себя и шатался, едва не падая обратно в расщелину, ибо он, по всей видимости, был слеп.

– Стой, он снова упадет внутрь, – крикнул Антон Л.

Но он не упал обратно, ибо из расщелины выполз другой и оттащил первого. Второй был прозрачным, без волос, а череп был большим, словно чан для воды, и в нем пульсировал коричневатый мозг. Мозг постоянно выделял какую-то жидкость, которая проходила сквозь тело и выделялась на ступнях, Второй человек схватил первого за руку и принялся из него сосать.

Из расщелины вышел третий человек. Он был высоким, сильным и ходил на волосах, словно гусеница; когда он повернулся, стало видно, что он тонкий, словно бумага. У четвертого, карлика, был мужской пол, причем такой большой, словно пушка, в три раза больше, чем он сам. Карлик попытался обхватить свой пол руками, лишь отклонившись назад, он смог удержать равновесие. Когда взгляду карлика открылось замечательное тело Сони, член встал вертикально вверх, оказавшись высотой с дерево. Карлик завалился вперед. Член подцепил бумажного человека, ходящего на волосах, прямо посредине. Тем временем человек с длинными руками почувствовал, что кто-то присосался к одной из его рук, но он не мог видеть, что же это было. Он принялся вращать руками вокруг себя. Прозрачный крепко вцепился в него и вращался вместе с его руками.

Из расщелины поднялся пятый, у него на шее была такая мощная складка, что он мог в нее закутаться, словно в пальто. Шестой своим телом напоминал полный гриб, у седьмого был рот сосущей формы, как у пиявки. У восьмого не было ни кожи, ни костей, он передвигался так: расплывался в лужу, немного протекал вперед, после чего снова затвердевал, словно мягкий красный сыр. Тот, у которого был рот пиявки, проглотил его, отчего сразу лопнул. Из остатков образовались новые экземпляры.

Следующими были линии, словно выгнутые из проволоки. Затем из расщелины выпорхнули еще и тени, словно дымка – светлая и темная. Они смешались и длинными полосами закружились над землей. Затем появилась красная пасть с белыми зубами.

Пасть высунула язык, большой, словно флаг, к которому приклеились некоторые из теней. Длинная белая личинка из жира, большая, словно небольшой воздушный корабль, поднялась из расщелины и нахально посмотрела на всю эту сцену четырнадцатью глазами.

– Это… – произнес Антон Л.

– Что, это? – спросил заяц, который забился под каменную скамейку и смотрел сквозь ноги Антона Л.

– Это в мои расчеты вкралась какая-то ошибка, – пояснил Антон Л.

– Отнюдь. В твои расчеты никакая ошибка не вкрадывалась. У тебя просто нет четкого результата твоего космического умножения.

Антон Л. махнул ангелу рукой. Ангел развернул другой ореол и взмахнул им над исчадиями, извергнутыми расщелиной. Ореол округлился в шар, поймал все в себя и уменьшился до размеров аквариума для золотой рыбки, в котором продолжались извивания, и толкотня, и спаривания, и чавканье в уменьшенных размерах, сверхчетко, словно под лупой. Ангел отдал шар Антону Л., который положил его перед глазами на ладони и наблюдал.

Заяц снова выполз из-под каменной скамьи.

– Мне почти что жаль, – сказал заяц, – настолько ужасно, даже я не мог себе этого представить.

Антон Л. молчал. Он посмотрел на ангела, которые снова держал ореол и несколько изменил направление взгляда. Он смотрел по касательной мимо головы Антона Л.

Антон Л. встал и швырнул шар обратно в расщелину.

– Что теперь? – поинтересовался заяц.

– Может ли Бог сам себя растворить? – спросил Антон Л.

– Не думаю, – ответил заяц.

– В общем я тоже так не думаю, – согласился Антон Л. – Бог не может сказать: «Я растворяюсь». Что произойдет, если Бог скажет:

«Я растворяюсь…»

Нагрянула первая холодная ночь. Когда на следующий день взошло солнце, первые листья деревьев окрасились в осенние цвета.

Толчок землетрясения нарушил фундамент памятника курфюрсту. Тяжелая металлическая фигура склонилась набок и рухнула на землю. Она раскололась в двух местах, на бедрах и на шее: ноги и нижняя часть туловища лежали рядом с цоколем, верхняя часть туловища отлетела немного дальше, сабля воткнулась в землю. Голова откатилась еще дальше. Она смотрела вверх, в светлое, ясное осеннее небо, по которому на юг летела стая скворцов.