Текст книги "Виртуоз"

Автор книги: Герберт Голдстоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Голдстоун Герберт
Виртуоз

ГЕРБЕРТ ГОЛДСТОУН

ВИРТУОЗ

– Сэр?

– Да, Ролло?

Маэстро продолжал играть, не отрывая глаз от клавишей рояля.

– Сэр, не могли бы вы объяснить устройство этой машины?

Маэстро оборвал музыку, его худое тело чуть обмякло, а длинные гибкие пальцы взмыли над клавиатурой.

– Машины? – Он повернулся и улыбнулся роботу. – Ты имеешь в виду рояль, Ролли?

– Да, эту машину, которая издает странные звуки. Мне хотелось бы знать, как она работает и каково ее назначение. Об этой машине нет данных в моей памяти.

Маэстро закурил сигарету. Делал он это всегда без посторонней помощи. Когда два дня назад Ролло привезли в дом, маэстро перво-наперво приказал ему забыть, что он может подносить огонь к сигаретам.

– Я бы, конечно, не стал называть рояль машиной, – улыбнулся маэстро, впрочем, с технической точки зрения ты прав. Действительно, рояль – это машина, предназначенная для звуков различной высоты и тона. Рояль может издавать как одиночные звуки, так и группы звуков одновременно.

– Это мне известно. Я осматривал машину, – ответил Ролло своим медным баритоном, при звуке которого у маэстро уже больше не бегэли мурашки по спине. – Внутри рояля по струнам различной тонкости и степени натяжения ударяют покрытые войлоком молоточки, которые приводятся в действие горизонтальными рычагами.

– Какое, однако, хладнокровное описание одного из благороднейших творений человечества! – сухо заметил маэстро. – Так ты и Моцарта и Шопена превратишь в самых обыкновенных инженеров.

– Моцарта? Шопена? В ячейках моей памяти нет таких терминов.

– Да, их нет в твоей памяти, Ролло, – тихо сказал маэстро. – Моцарт и Шопен писали музыку не для вакуумных ламп, предохранителей и медных проводов. Они писали для человека, для плоти, крови и слез человека...

– Не понимаю, – прогудел Ролло.

– Видишь ли, – ответил маэстро, – это были два великих человека, которые сочиняли музыку, или, другими словами, составляли последовательности нотных знаков, то есть различных звуков, создаваемых роялем или другими инструментами. Эти звуки, так сказать, объединены между собой, упорядочены с математической точностью... – Маэстро всплеснул руками. – Никогда бы не подумал, – засмеялся он, – что в один прекрасный день мне придется так усердно, но, увы, тщетно объяснять роботу, что такое музыка!

– Музыка?

– Да, Ролло. Звуки, которые издает эта машина и некоторые другие машины подобного типа, называются музыкой.

– А каково назначение музыки, сэр?

– Назначение? – Маэстро сломал недокуренную сигарету в пепельнице. Потом повернулся к великолепному роялю и приподнял руки. – Слушай, Ролло.

Его быстрые пальцы скользнули по клавишам и принялись плести начальные узоры "Лунного света" – легкие и тонкие, как паутинка. Ролло стоял, не двигаясь, флюоресцентный свет от под-ставки для нот освещал громаду его фигуры голубоватым фиолетовым сиянием.

Маэстро уронил руки с клавишей, и высокий аккорд нехотя растаял в тишине.

– Клод Дебюсси, – сказал маэстро. – Один из механиков давно прошедшей эры. Эту последовательность звуков он изобрел много лет назад. Ну, что ты о ней скажешь?

Ролло ответил не сразу.

– Это хорошо слаженные между собой звуки, – наконец прогудел он, – они не режут мой слух, как некоторые другие.

Маэстро засмеялся:

– Ролло, ты, наверное, и не подозреваешь, что ты прекрасный музыкальный критик. Хорошо слаженные звуки, которые не режут слух... Великолепно! Эти слова нужно выгравировать над входом в концертные залы.

– Сэр!

– Да, Ролло?

– Эти листы бумаги, которые вы кладете перед собой на рояле, – это план? Он показывает, какие звуки и в каком порядке должны прозвучать на рояле?

– Да. Каждый звук мы обозначаем нотой, а сочетания нот называем аккордами.

– Значит, каждая точка обозначает звук, который нужно получить?

– Совершенно верно, мой металлический человек.

Ролло на мгновение охватило какое-то странное чувство, внутри загадочного шара закрутились бесчисленные колесики.

– Сэр, я справился в ячейках моей памяти и не обнаружил там запретительных приказов, касающихся музыки. Поэтому, сэр, я хотел бы с вашей помощью научиться играть на рояле. Я прошу вас разъяснить мне соотношение между точками на бумаге и клавишами на рояле.

По лицу маэстро медленно поползла улыбка.

– Решено! – воскликнул он. – Прошло много лет с тех пор, как я стал заниматься с учениками и поседел, но мне кажется, что ты, Ролло, будешь самым необыкновенным из всех моих учеников. Подумать только – вдохнуть музыку в металл, в машину! Я с радостью принимаю твой вызов.

Он дотронулся до холодной руки робота, в которой угадывалась страшная сила.

– Сядь здесь, мой робот. Или Бетховен перевернется в своей могиле, или мы перевернем историю музыки.

Через час маэстро зевнул и посмотрел на часы.

– Поздно, а мои старые глаза не в пример твоим устают. Я пошел спать, сказал он. – Запри дверь и выключи везде свет.

Ролло поднялся со стула.

– Хорошо, сэр, – прогудел он. – Сэр, у меня к вам просьба.

– Чем могу быть полезен, мой великий ученик?

– Сэр, разрешите мне поиграть на рояле ночью. Я буду играть очень тихо.

– Ночью? – маэстро улыбнулся. – Прости, Ролло. Я никак не могу привыкнуть к мысли, что для тебя сон ничего не значит.

Он в нерешительности потер подбородок.

– Что ж, наверное, хороший учитель не должен препятствовать рвению ученика. Ладно, Ролло, я согласен, но, пожалуйста, будь внимателен, – и он провел по полированной крышке рояля. – Этот рояль и я уже столько лет вместе. Я не хотел бы, чтобы ты выбил ему все зубы своими молотками. Итак, осторожность, мой друг, и еще раз осторожность.

– Хорошо, сэр.

Когда маэстро засыпал, на его губах играла легкая улыбка; в полудреме он слышал, как в студии Ролло издавал на рояле осторожные, робкие звуки. Потом над ним сомкнулась белая пелена, и он очутился в том мире, где реальность похожа на мечту, а мечта похожа на реальность. Вокруг него скользили пушистые мягкие облака, и внезапно сквозь его сознание упругими волнами поплыли, зажурчали звуки. Что это? Пелена слегка расступилась, он погрузился в темно-красный бархатный цвет, и музыка, волшебная музыка бушевала над его головой...

Маэстро вскочил с постели, отбросил одеяло. Он сидел на краю кровати и слушал. Потом нащупал в темноте халат, сунул ноги в туфли и пробрался к двери в студию. Он стоял там, худой, такой хрупкий в складках своего халата, и его била непроизвольная дрожь.

Свет, падавший от подставки для нот, выхватывал крошечный островок в коричневой темноте студии. Ролло сидел у рояля, резкий, прямой, неживой, его стеклянные глаза были устремлены куда-то в темноту.

Маэстро увидел, как огромные ноги нажимают на педали и блестят, сверкают в воздухе металлические руки – они казались живыми, как бы существующими независимо от механического совершенства робота.

На стуле лежали закрытые ноты бетховенской "Аппассионаты". Маэстро вспомнил, что оставил их на рояле.

Ролло творил музыку, он дышал ею, он извлекал ее из серебряного пламени своего сердца.

Время перестало существовать.

Пока Ролло не кончил играть, маэстро не чувствовал, что плачет. Робот повернулся и посмотрел на маэстро.

– Эти звуки, – прогудел он, – вам понравились?

Губы старого маэстро дрогнули.

– Да, Ролло, – наконец выдавил он из себя. – Мне понравилось. – И он с трудом подавил горький комок, подкативший к горлу.

Дрожащими пальцами он взял ноты.

– Ты уже сделал это? – пробормотал он.

– Я присоединил эти данные к запасу моей информации, – ответил Ролло. – Я расшифровал эти ноты так, как вы мне объясняли. Это было не очень трудно.

Маэстро тихо проговорил:

– Это было не очень трудно...

Старый маэстро медленно опустился на стул рядом с роботом и молча уставился на него, как будто видел Ролло впервые.

– Ролло, – сказал он. – Мы завтра еще поработаем над твоей памятью.

Сон больше не приходил к нему в эту ночь.

Когда утром он вошел в студию, Ролло чистил пылесосом ковер. Маэстро отдавал предпочтение старомодным коврам перед новыми непылящимися пластическими подстилками, которые казались ему каким-то осквернением собственных ног.

– Ты готов, Ролло? – спросил он. – У нас с тобой много дел на сегодня. У меня возникли такие планы – великие планы...

Ролло ничего не ответил.

– Я просил всех прийти сегодня сюда, – продолжал маэстро, – дирижеров, пианистов, композиторов, моего импресарио. Всех гигантов музыки. Пусть они услышат, как ты играешь, Ролло.

Ролло выключил пылесос и стоял неподвижно.

– Ты им сегодня сыграешь, – голос маэстро зазвучал высоко, он задыхался, ему не хватало воздуха, – ты им сегодня сыграешь "Аппассионату". Да, именно ее. Я хочу видеть выражение их лиц. Потом мы представим тебя публике и критикам, и тогда состоится твой первый концерт с большим оркестром. Телевидение передаст его на весь мир. Подумай только, Ролло! Величайший пианист всех времен, непревзойденный виртуоз – ты, робот! Совершенная фантазия, совершенное чудо! Я чувствую себя, как первооткрыватель на границе нового мира.

– Сэр!

Лицо маэстро светилось от радости, когда он оглянулся на робота.

– Да, Ролло?

– В моей программе есть приказ, который запрещает мне исполнять любое действие, если я сочту его нежелательным для моего хозяина, – слова робота были точными, тщательно подобранными. – Сегодня ночью вы плакали, Это один из сигналов, на которые я должен принимать отрицательное решение.

Маэстро схватил робота за его мощную, великолепно сделанную руку.

– Ролло, ты ничего не понимаешь. Это было какое-то мгновение. Я вел себя по-ребячески.

– Простите, сэр, но я не могу больше прикасаться к роялю.

Маэстро устремил на робота умоляющий взгляд.

– Ролло, ты не можешь так поступить. Люди должны услышать тебя!

– Нет, сэр. – Казалось, что даже желтый блеск глаз робота стал на минуту мягче. – Рояль не машина, – загудел мощный металлический голос,– только для меня он может быть машиной.

Ролло величественно склонился над согбенной фигурой старого маэстро,

– Но я еще понимаю, – медный баритон прокатился по студии, – что это... что музыка не для роботов. Она для людей.