Текст книги "Философическое путешествие"

Автор книги: Герберт Бейтс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Нигглер со вздохом принял еще и этот дар и, когда Монти ушла, стал разоблачаться дальше. Но только он расшнуровал ботинки и расстегнул брюки, как в дверь властно, по-мужски забарабанили. Это пришла Перс и тоже принесла деньги за петушков.

Срывающимся от негодования голосом, точно его уязвили в самых лучших чувствах, Нигглер заявил, что не возьмет ни пенса. Он привез петушков в знак дружбы.

– Ну конечно же, голубчик, я прекрасно понимаю, – сказала Перс. – Но ведь ваш друг не дарит их вам. Так что давайте без глупостей. Берите, я ведь могла и забыть. Вы не представляете, какая я рассеянная.

Нигглер положил в карман еще один фунт, всем своим видом показывая, что его форменным образом принудили.

– Скоро горошек начнет поспевать, – сказал он, точно желая искупить свою мягкотелость. – Тогда я постараюсь привезти пару молоденьких уток. Я знаю, где их разводят.

– Чудесно, восхитительно! – сказала она. – Покойной ночи, голубчик, приятного сна. В шесть мы вас разбудим и напоим чаем.

– Такие, как они, замуж не выходят, – сообщил Нигглер мистеру Фезерстоуну, когда они утром тронулись в путь, причем вид у него был важный и многозначительный, будто он открыл невесть какую тайну. – Семьей не обзаводятся.

После обильного завтрака, состоящего из яичницы с ветчиной, колбасы, жареного хлеба, мармелада и кофе, Нигглеру дали с собой в дорогу две бутылки пива, несколько яиц вкрутую, гроздь бананов, огромный кусок сладкого пирога и половину холодного петушка, начиненного луком.

– Кстати, о семье, – сказал мистер Фезерстоун, – а сами вы женаты?

– Как же, женат, – отвечал Нигглер. – Только мы с моей дражайшей половиной редко видимся.

– Да, нелегко вам приходится, скучаете, наверное.

– Это как посмотреть, – возразил Нигглер. – Нельзя же иметь все, верно? За одним погонишься, другое потеряешь, верно я говорю?

Мистер Фезерстоун ждал, что Нигглер разъяснит свое загадочное высказывание, но тот вздохнул тяжело, даже горестно, и не стал развивать свои туманные намеки.

Было ясное солнечное утро, громко куковали кукушки, и Нигглер еще не успел отравить своей махоркой благоухание весеннего воздуха.

– Ай да утро, – повторял он. – Отлично жить на свете, черт побери.

Мистер Фезерстоун в конце концов не выдержал и с легким ехидством проговорил, что вполне с ним согласен. Особенно после вчерашнего.

– А вы полегче, Фезер, – отозвался Нигглер с оскорбленным видом. Опять за свою философию взялись?

– Это не моя философия, а ваша. Я отлично понял, в чем она состоит, ответил мистер Фезерстоун. – Стара как мир: что мое, то мое, а что твое, то тоже мое.

– Ну, это уж вы лишку хватили, – возразил Нигглер. – Передергиваете, сударь.

– А как вы поступили с дамами? – продолжал мистер Фезерстоун. – Вы и половины их денег не поставили, знаете не хуже меня.

– Зато я им петушков привез. Разве нет? Разве я не сделал им подарка?

– Боже милосердный, какое же вы имели право дарить петушков? Они принадлежали тому несчастному фермеру.

– Верно, зато я оказал ему услугу, скажете – нет?

– Услугу?

– Назвал номер того "форда-зефира".

– Да ведь никакого "форда" там не было!

– Верно, не было, – сокрушенно согласился Нигглер. – А может, и был. Почем вы знаете? И наверняка те, кто в нем ехал, тоже поживились курами.

– Ради всего святого, – вскричал мистер Фезерстоун, – ну пусть даже "форд" был, откуда вы знаете, кто чем поживился?

– Поживиться все не прочь, – вкрадчиво пропел Нигглер. – И вы в том числе.

– Я?!

– Вот именно. Норовите проехать нашармачка. А ведь вы – студент. Вам по справедливости следовало бы раскошелиться, купить билет на поезд и ехать, а вы вон голосуете на дорогах. Не мудрено, что железные дороги прогорают. Да и откуда взяться доходам, когда люди умные, вроде вас, наживаются на таких дураках, как я, ведь мы всегда готовы помочь в беде.

Тирада Нигглера, произнесенная с жаром, но без всякой злобы, ввергла мистера Фезерстоуна в молчание, которое и длилось несколько минут.

– Да, я именно дурак, – продолжал Нигглер, – простофиля. Вечно всем стараюсь удружить. То курочек привезу, то гуся, разделаю, приготовлю. Выиграю людям денег на скачках. Подвезу всякого, кто ни попросит. Вам, например, сэкономил проезд до Пензанса, так ведь?

Мистер Фезерстоун решил, что, пожалуй, стоит переменить тему.

– Должен также сказать вам, что эта травля крыс с помощью пива шита белыми нитками.

Нигглер простодушно признался, что да, тут он в самом деле малость смухлевал.

– То есть как это – малость?

– Да понимаете, моих дам крысы одолели, вот они и спроси, не знаю ли я какого-нибудь средства. Выпить у них тогда в доме ничего не было, только вода и молоко, а я весь день ехал под проливным дождем, как же можно было возиться с этими тварями, не глотнув спиртного? Я и сказал им, что знаю отличное средство, сам его изобрел, только мне нужно пиво. Они и послали купить.

У мистера Фезерстоуна вырвался смешок.

– Скажите еще, что фазанов вы ловите на коньяк.

Нигглер ответил, что совершенно верно, мистер Фезерстоун угадал. Вымачиваешь в коньяке изюм – можно, впрочем, в джине или в виски – и насаживаешь ягоды на рыболовный крючок. Фазаны с жадностью их клюют и валятся замертво.

Мистер Фезерстоун опять счел за благо переменить тему.

– А кстати, коль уж вы напомнили, что везете меня, – мы сегодня будем в Пензансе? – спросил он.

– Нет, сегодня не будем, – ответил Нигглер. – Опять придется заночевать у друзей, надо кое с кем повидаться.

– Опять дамы?

– Точно, женщины, – подтвердил Нигглер. – Мать и дочь. Обе хоть куда. Дочка вашего возраста. Может, приглянется вам.

Мистер Фезерстоун с презрением отрезал, что случайные связи не для него.

– Дело хозяйское, – отозвался Нигглер и с привычной ловкостью начал крутить очередную смертоносную цигарку. – А тут мотаешься неделями по дорогам, забудешь, что такое дом, так и рад-радехонек, когда тебя приветят. Приютят, обласкают. К тому же экономия.

Едкие, зловонные клубы дыма наполнили кабину.

– А что, вы очень спешите? – спросил Нигглер. – В смысле, тетушка ждет вас к какому-то сроку?

– Нет-нет, что вы. Я просто так спросил.

– Тогда все в порядке. Негоже, чтобы тетушка волновалась.

– Нет, она обо мне не волнуется – когда приеду, тогда и приеду. С ней живет компаньонка, полон дом прислуги. Дел и забот хватает.

– Полон дом прислуги? Ишь ты. Поди ее сейчас раздобудь.

– О, теткина прислуга живет у нее чуть не сто лет.

– Стало быть, тетушка не так чтобы стеснена в средствах, верно я понимаю? – заметил Нигглер; окурок каким-то чудом не падал, прилипнув к губе. – Что называется, нужды не знает, да?

– Да, вполне. У нее собственный дом на побережье, кстати очень неплохой.

– Едете к ней на все каникулы?

– Да, я у нее всегда каникулы провожу. Понимаете, дома-то у меня нет. Родители умерли. Тетка – моя опекунша.

Выслушав это сообщение, Нигглер затушил окурок и выразил удивление, что тетка не прислала мистеру Фезерстоуну денег на дорогу.

– Что вы, она бы обязательно прислала, ее и просить не надо. Просто так добираться интереснее.

– Ясно. А я-то решил, что она у вас прижимиста.

Нет-нет, напротив, она очень щедрая, заверил Нигглера мистер Фезерстоун, хотя денег на ветер не кидает. В начале семестра она его всегда обеспечивает лучше некуда.

Теперь уже Нигглер решил, что самое время переменить тему.

– Эта моя приятельница с дочкой содержат придорожное кафе, очень приличное, – сообщил он. – Можно неплохо поесть. Макрель в горчичном соусе у них просто отменная, но это сезонное блюдо. А таких сосисок с пюре я больше нигде не едал. Вы как относитесь к сосискам с пюре?

Как ни странно, оказалось, что это одно из любимых блюд мистера Фезерстоуна. В Оксфорде есть одно кафе, он частенько туда забегает, потому что сосиски они готовят – объедение.

– Ну, стало быть, будете довольны, – отозвался Нигглер. – Тем более что платить за ужин и ночлег не придется.

– Не придется платить? У вас, я вижу, полно друзей, и все на редкость гостеприимные.

– Да понимаете...

Нигглер умолк, точно на него вдруг вихрем налетели какие-то мечты. Расплющенное могучим кулаком лицо стало расплываться в мягкой, если не сказать сентиментальной, улыбке. Острые серые глазки устремились вдаль, как бы лаская зеленеющие кусты боярышника, едва начавшие распускаться дубы, желтые от первоцвета лужайки в предвкушении чего-то необыкновенно приятного.

– Понимаете, тут все не так-то просто, – наконец проговорил он. – Мы с Лил не просто друзья. У нас с ней отношения особые.

Придорожное кафе под вывеской "Роза Килларни" [модная песенка] состояло из маленького оштукатуренного домика и двух старых железнодорожных вагонов, стены которых были выкрашены ярко-алой, а наличники столь же яркой желтой краской. Две жестяные трубы, которые высились на крышах вагончиков, словно ноги рыцаря в набедренниках, наколенниках, наголенниках и солеретах, изрыгали темные клубы дыма, и они стлались по долине, и без того окутанной пеленой надвигающегося дождя.

Судя по запаху, который несся из вагончиков, там что-то жарили на машинном масле, окна густо запотели. На асфальтовой площадке возле кафе стояло несколько грузовиков – обычно их бывает раза в два-три больше, пояснил Нигглер. Нынче пятница, вечер, все гонят домой.

Когда они вошли в кафе, вонь горелого машинного масла ударила им в нос со всей силой. Мало того, к ней присоединился букет разнообразных резких запахов – рыбы и бекона, соленых огурцов, бараньих котлет, сосисок, вареной свинины, уксуса.

У красных пластиковых столиков, за которыми сидели несколько водителей – причем почти все ели сосиски с пюре, запивая их дымящимся чаем из огромных кружек, – суетилась крупная дебелая девица лет семнадцати-восемнадцати, с толстыми руками и самодельным перманентом на льняных волосах. Эти всклоченные волосы придавали ей сходство с соломенным чучелом, казалось, оно только что выскочило из темноты, где его что-то смертельно перепугало.

– Мама, мама, гляди! Нигглер приехал!

Голос у девушки был тягучий, обволакивающий. Мистера Фезерстоуна даже передернуло, когда он его услышал, будто ему ни с того ни с сего влепили смачный тошнотворный поцелуй.

– Я мигом, Фезер, – сказал Нигглер, – только в кухню наведаюсь. Располагайтесь как дома. Как делишки, Эди? – спросил он дебелую девицу. Это мой приятель, мистер Фезер. Он с удовольствием выпьет чайку.

– Вы случаем не родственник миссис Фезер? – спросила девушка и зычно, добродушно расхохоталась прямо мистеру Фезерстоуну в лицо, так что ее могучая тугая грудь мелко затряслась. – Признавайтесь, чего уж там!

– Моя фамилия – Фезерстоун, – ответил он.

А тем временем в кухне Нигглера душила в жарких, страстных объятиях дородная женщина, которая раньше жарила сосиски. От наплыва чувств она едва не лишилась сознания.

– Нигглер, Нигглер, наконец-то! Я уж и не чаяла тебя дождаться!

И она снова кинулась целовать Нигглера, он же принимал бурные изъявления ее любви скорее философски, чем с видом истосковавшегося любовника.

– Не мог я, Лил, никак не мог. Пришлось на той неделе ехать на север, в самый аж Донкастер.

С уст Лил сорвался стон, казалось, она вот-вот зарыдает от облегчения и радости, и Нигглер в знак утешения нежно погладил ее по груди.

– Ой нет, что ты, не надо, – возразила она. – Я и так уже сама не своя...

Вся трепеща, она с трудом заставила себя отвести его руку и повернулась к огромной чугунной сковороде, где, шипя и лопаясь, жарилось десятка три сосисок. При всей своей неброскости Лил была очень привлекательна. Лицо нежное, гладкое, будто фарфоровое, завитые перманентом пышные каштановые волосы венчают голову, как шлем. Большие темно-карие глаза ярко блестят, на пухлых сочных губах вечно играет улыбка.

– Ну говори же наконец, Нигглер, миленький, а то я совсем извелась – ты привез?

Нигглер сделал вид, что заинтригован и удивлен и решительно не понимает, о чем это его спрашивают.

– Привез? Что я должен был привезти?

Лил испустила еще более глубокий вздох, уже совсем похожий на рыдание, и, позабыв о сосисках, срывающимся от волнения голосом объявила, что спрашивает о кольце – обручальном кольце.

– Ты же обещал, что на этот раз обязательно привезешь. Честное слово дал.

Нигглер беспечно подтвердил, что да, действительно обещал, но вот уже полмесяца, как у него туговато с финансами. Два фаворита подвели, и он, можно сказать, остался на бобах.

– Приглядеть-то я кольцо приглядел, – сказал он, – но на него мне не хватает десяти фунтов.

– Так ведь можно купить в рассрочку, кто тебе мешает?

– Нет, это кольцо в рассрочку не продается. Я его покупаю у одного приятеля. Он ювелир. – На лице Нигглера расцвела широкая обезоруживающая улыбка, и Лил почувствовала, что тает. – Бриллиант и рубины в платине. Колечко – загляденье.

– Ой, Нигглер, миленький, солнышко ты мое!

– И цена сходная. Стоит оно двести фунтов, а мне уступают за пятьдесят.

Глаза у Лил так и запрыгали; чуть не плача от счастья, она пролепетала, что это неслыханная удача, даже поверить трудно... А вдруг тут кроется какой-нибудь подвох? Вдруг кольцо фальшивое или с изъяном, такого быть не может? Ей фальшивого не надо.

– Я привык доверять людям, – с достоинством, даже с обидой отрезал Нигглер. – Доверять и не задавать вопросов.

– Да ведь разница-то какая – двести фунтов и пятьдесят, это ведь не одно и то же...

– Я знаю одно: он ювелир, – прервал ее Нигглер.

– А он не продаст кольцо кому-нибудь другому? Когда ты его сможешь купить?

– Обещал придержать, пока я не вернусь из этого рейса, – отвечал Нигглер. – Ну а уж потом...

Услыхав эту угрозу, Лил вздрогнула всем своим пышным телом. Она ни в коем случае не хочет упустить это кольцо, надо сделать все, чтобы оно не уплыло из рук.

– Слушай, Нигглер, вот что я придумала, миленький. Давай я одолжу тебе недостающие десять фунтов. А ты мне при первой возможности вернешь.

Покупать кольцо за ее деньги? Никогда! – отрезал Нигглер все с тем же горделивым достоинством. Он на такую низость не способен.

– Да я с удовольствием тебе одолжу. Право слово, с удовольствием. Ведь мы как-никак не чужие...

Она порывисто сжала его лицо в ладонях и снова принялась осыпать поцелуями, однако это лишь укрепило решимость честного Нигглера не идти на сделки с совестью.

Напрасно она настаивает. Не стоит больше об этом говорить, бесполезно. Его не поколеблешь. Кольцо он ей купит, а где достать деньги – его дело.

– Ах, миленький, я так тебя понимаю, – отвечала Лил, – но я со своей стороны готова, ты только скажи. Вечерком потолкуем, ладно?

– Эди идет, – сказал Нигглер.

В кухню ввалилась Эди, точно расшалившаяся слониха.

– Двое клиентов сердятся, что сосисок все не подают и не подают, сообщила она матери.

– Несу, несу, – сказала Лил, – дел невпроворот, закрутилась.

– По-моему, ваш приятель мистер Фезер заболел, – сказала Эди Нигглеру. – Говорит, видно, простудился.

– Ничего, съест порцию горячих сосисок – сразу выздоровеет, – пообещала Лил. – А тебе, Нигглер, чего подать, тоже сосисок с пюре? И яичницу, да?

Нигглер на прощанье дружески хлопнул ее по заду, отчего она тотчас же блаженно замерла, сказал, что сосиски с пюре и яичница как раз то, что нужно, и пошел в кафе к мистеру Фезерстоуну.

– Скорей, мама, скорей, – тормошила мать Эди. – Что ты стоишь, как неживая? Сейчас опять шум поднимется.

– Пусть шумят, – отмахнулась Лил. – Нигглер обещал купить мне кольцо за двести пятьдесят фунтов. – При одной лишь мысли о кольце она снова затрепетала от восторга. – Бриллианты и рубины в платине...

Меж тем сидящий в кафе мистер Фезерстоун почувствовал, что не может больше ни одной минуты выносить запах горелого машинного масла. Он устал, ему было тошно, муторно. Жалобным голосом пожаловался он Нигглеру, что его, по всей вероятности, продуло в машине. Ломит спину, больно глотать. Можно ему выпить стакан горячего молока и лечь, он надеется, никто на него не обидится.

– Съешьте-ка лучше горячих сосисок, – посоветовал ему Нигглер.

Мистера Фезерстоуна чуть не вырвало. Сзади послышался странный хлюпающий звук, он обернулся и увидел могучего, как бык, водителя, который пил чай из блюдца, разложив локти на столе. Если Лил трепетала и замирала, то на него напал форменный столбняк, он не мог произнести ни слова, не мог пошевелить пальцем. Откуда-то издалека, точно сквозь толщу воды, до него донесся голос Нигглера:

– Ничего, пройдет. Эди вас вылечит. Сейчас я ее приведу.

Через пять минут мистер Фезерстоун уже лежал в домишке на железной кровати, закутанный в старое лоскутное одеяло. Пестрые лоскутья плыли, кружились вокруг него в тяжелом омерзительном кошмаре, но вот в комнату впорхнула Эди, точно громадный неоперившийся птенец, веселая и игривая, с пробиркой аспирина и кружкой горячего молока на подносе.

– Ну вот, золотко. Я влила в молоко немножко виски. Против такого лекарства никакая болезнь не устоит.

Она поставила поднос на столик у кровати, а сама плюхнулась рядом с мистером Фезерстоуном, точно куль с мукой.

В голове у мистера Фезерстоуна ухнуло и гулко застучало, но Эди лишь жизнерадостно рассмеялась без какой бы то ни было видимой причины, а отсмеявшись, сказала:

– Повезло вам, что с Нигглером едете. Хороший он человек, редкий. Мама замуж за него выходит, скоро свадьба.

– Господи боже, – прошептал мистер Фезерстоун.

Не может быть, начал он убеждать себя, это безнравственно, чудовищно, морок какой-то, надо его рассеять.

– Они решили объявить о помолвке. Влюбились друг в друга с первого взгляда.

– С первого взгляда? – только и смог пролепетать мистер Фезерстоун, однако потом все-таки возразил, что, по его представлениям, мать Эди замужем.

– Что вы, ничего подобного, – ответила Эди, но углубляться в подробности не стала.

Отпив несколько глотков горячего молока, мистер Фезерстоун неуверенно проговорил, что у него сложилось впечатление, будто и Нигглер тоже женат.

– Ничего подобного! – воскликнула она. – Как это он может быть женат? Он обещал маме купить кольцо за двести пятьдесят фунтов. Бриллиант и рубины в платине.

Мистер Фезерстоун молчал, в голове у него гулко стучало. Он больше не мог обсуждать эту тему, слишком уж он устал и был подавлен; перед глазами мелькали обрывочные образы, он отчаянно напрягал волю, пытаясь понять, что же он видит на самом деле, а что ему мерещится, и отделаться от этого бредового узора лоскутьев на стеганом одеяле.

Много времени спустя, в начале двенадцатого, Нигглер сидел в кухне, держа Лил на коленях. Она весь вечер сияла от счастья, глаза горели. Наконец она не выдержала и, страстно припав к Нигглеру, спросила его жарким шепотом, не пора ли спать.

– Я должен тебе сначала кое в чем признаться, – провозгласил Нигглер с мрачнейшим выражением на лице.

– Что такое?

– Я тебя сегодня обманул.

– Неужто когда говорил о кольце? – спросила она. – Не продадут его тебе, да?

– Продать-то продадут, не в том дело.

– А в чем же?

– Мне не десяти фунтов не хватает, – произнес он. – Мне не хватает двадцати.

У Лил камень с души свалился, и она опять раскатилась своим счастливым восторженным смехом, почти так же игриво, как смеялась Эди.

– Делов-то! – воскликнула она. – А я уж бог весть что подумала. Ну и напугал ты меня. – Она опять принялась пылко, взасос целовать его. – Стало быть, ты согласен одолжить у меня деньги, да?

– Да уж придется, – горестно вздохнул Нигглер, как бы скорбя о собственных несовершенствах. – Уж больно мне не хочется огорчать тебя, Лил, а другого выхода нет.

Назавтра утром мистер Фезерстоун сидел в кабине грузовика, все еще полусонный, одурманенный вчерашним аспирином, измученный воспоминаниями о кошмаре, который преследовал его всю ночь, с больным горлом, и тупо глядел на бегущий навстречу пейзаж.

Нигглер дымил цигаркой и тоже явно был не настроен болтать. Только проехав добрый десяток миль, он наконец обратился к своему спутнику:

– Что-то вы, Фезер, все молчите да молчите. Не тянет больше на философию? Как самочувствие-то, неважное?

– Ничего, спасибо, – отозвался мистер Фезерстоун. – По правде говоря, я раздумывал о том, что вчера услышал.

– Что же вы такое услышали?

– Эди сказала мне, что вы сделали предложение ее матери и хотите объявить о помолвке. Ведь это же неправда, конечно?

– Почему неправда? – возразил Нигглер. – Правда.

– Боже милосердный, так ведь вы женаты!

– Ну и что с того, – возразил Нигглер.

– Господи боже ты мой, да разве такое возможно? Это называется двоеженство, вы что, не слышали? За него в тюрьму сажают!

– А я и не собираюсь на ней жениться, – отвечал Нигглер. – Просто объявим, что помолвлены, и все.

– О всевышний, да зачем?

– Ей так хочется, – объяснил Нигглер. – Заветная мечта.

– Мечта-то мечта, только...

Мистер Фезерстоун тщетно старался стряхнуть с себя дурман. В голове опять застучал молот. Наверное, это от аспирина, внушал он себе. Принял вчера слишком большую дозу. Да еще выпил виски с молоком в придачу.

– Вы просто не в своем уме, – сказал он Нигглеру. – Обещали ей кольцо за двести пятьдесят фунтов – бред, просто бред!

Нигглер рассмеялся не без горечи.

– За двести пятьдесят фунтов? Чепуха. Это все Эди небось придумала. Откуда у меня такие деньги?

– Да как вам вообще пришло такое в голову? – спросил мистер Фезерстоун. – И потом, разве она не замужем? Ведь у нее есть Эди.

– Да, она в некотором роде замужем.

– Что значит – в некотором роде?! – Мистер Фезерстоун уже почти кричал.

– А муж бросил ее лет восемь-девять назад, – сказал Нигглер. – Теперь считается, что она свободна.

– Свободна, – повторил мистер Фезерстоун, – очень мне нравится это слово – свободна. Скажите еще, что и вы свободны.

– Я – нет, не свободен. Но кольцо я ей все равно должен подарить. Придется где-то занять. Иначе...

– Что – иначе?

– Иначе она утопится. Я всю ночь не спал, уговаривал ее, старался хоть как-нибудь утешить. Только она ни в какую. Уж так расстроилась, что кольцо не привез. Я ведь обещал, понимаете? Клятву дал. Утопится она теперь, я точно знаю.

– Но вы не имеете права, это безнравственно!

Нигглер горестно вздохнул – видно, слова мистера Фезерстоуна задели его за живое.

– Не надо, Фезер, зачем так жестоко. В следующий раз я обязательно должен привезти ей кольцо. Иначе навеки лишусь сна и покоя.

– Да почему, объясните ради всего святого.

– Хочу скрасить ей жизнь, – отвечал Нигглер. – Пусть хоть немного порадуется.

Мистер Фезерстоун обескураженно молчал, Нигглер же принялся свертывать уже которую по счету цигарку, и руки его показались мистеру Фезерстоуну трогательно беспомощными.

– Вы разве не слышали, как она плакала? – робко спросил он мистера Фезерстоуна. – Всю ночь напролет слезы лила. У меня до сих пор стоят в ушах ее рыдания.

Мистер Фезерстоун признался, что после аспирина спал мертвым сном и ничего не слышал.

– Сердце разрывается, – продолжал Нигглер. – Во что бы то ни стало должен привезти ей кольцо. Хочешь не хочешь, а надо раздобыть сегодня у кого-нибудь пятерку.

Мистер Фезерстоун умоляюще попросил Нигглера не обращаться к нему, у него осталось всего десять шиллингов.

– Нет, вас-то я нипочем не стал бы просить, – успокоил его Нигглер. – И в мыслях не было. Но я вот подумал...

– Что вы подумали?

– Подумал, может, ваша тетушка выручит? Может, вы у нее попросите? Всего на один день, до завтра.

– До завтра? Почему до завтра?

– Завтра мне в гараже заплатят, – объяснил Нигглер. – На обратном пути я загляну к вам и верну тетушкину пятерку.

– Так вы купите кольцо после получки.

– Нет, после получки не выйдет. Времени не будет. А вот сегодня вечером я свободен. К трем мы будем на месте.

Мистер Фезерстоун молчал, то ли размышляя, то ли в знак отказа, а может быть, одновременно и размышляя, и отказывая.

– А я-то надеялся, вы согласитесь. Думал, поможете мне в трудную минуту, – проговорил Нигглер так грустно и укоризненно, что у мистера Фезерстоуна кошки на душе заскребли. – Я-то ведь вам столько добра сделал. Две ночи ночевали бесплатно, два дня обедали даром, везу вас вон из какой дали.

Мистер Фезерстоун уныло согласился, что да, действительно, так оно и есть. Две ночи бесплатно ночевал, два дня даром обедал, и везет его Нигглер вон из какой дали. Не говоря уж о петушках.

– Да ведь, господи, Фезер, я всего на один день прошу. Мне ведь Лил порадовать хочется. Так хочется порадовать человека.

Мистер Фезерстоун ничуть не удивился бы, припади сейчас Нигглер к его плечу и разрыдайся. И вдруг неожиданно для самого себя он принялся утешать Нигглера:

– Ладно, Нигглер, не огорчайтесь. Я постараюсь. Сделаю все, что смогу, обещаю вам. Тетка у меня в общем-то добрая.

Через два часа Нигглер говорил мистеру Фезерстоуну, высунувшись из кабины грузовика, который стоял возле красного кирпичного особняка в викторианском стиле, увитого по веранде огромной глицинией, чьи пышные белые кисти благоухали на апрельском солнце:

– Спасибо, Фезер, большое вам спасибо. Так я завтра заеду. Я рано буду ехать и потому просуну конверт под дверь. Ну, счастливо.

– Счастливо, Нигглер, – ответил мистер Фезерстоун, – всего вам доброго.

Нигглер выжал сцепление. День стоял чудесный, хорошо жить на свете, черт побери. Скоро лето, поспеет зеленый горошек и молодой картофель, утята вырастут и нагуляют жир, можно будет печь их с яблоками. Теперь надо примечать, где разводят уток. Скачки каждый день всякие – гладкие, с препятствиями. Эх, славное времечко наступает. Можно считать, уже наступило.

– Счастливо оставаться, Фезер, – проговорил Нигглер, высунулся из кабины и, широко улыбаясь во весь рот, сердечно, с благодарностью потряс руку мистеру Фезерстоуну, который все еще шмыгал носом и никак не мог стряхнуть с себя сонный дурман. – Ну, изучайте свою философию, всяческих вам успехов. – И, когда грузовик уже тронулся, он вдруг рассмеялся своим неожиданным хриплым смехом, столь похожим на предсмертный крик задушенного петуха. – Глядишь, на весь мир прославитесь, как этот ваш Платон.