Текст книги "Философическое путешествие"

Автор книги: Герберт Бейтс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Бейтс Г
Философическое путешествие

Г.Бейтс

Философическое путешествие

Пер. – Ю.Жукова.

Поймав в загоне двух молодых петушков, Нигглер перемахнул через ограду и ловко отвернул им головы с веселым хриплым хохотом, в котором точно эхо отозвались предсмертные крики издыхающих птиц. Миг – и петушки были благополучно заброшены в кузов двухтонки, стоящей у опушки каштановой рощи.

– Жирку еще не нагуляли. Хозяева зерна мало дают, – недовольно заметил Нигглер. – Ладно, зато мясо нежное, сочное, таких жарить хорошо.

Мистер Фезерстоун сидел в кабине и дрожал, бледный, испуганный, похожий на смирного ученого жирафа. От ужаса он был ни жив ни мертв. Ему и прежде доводилось путешествовать автостопом, ведь он был студент, но к подобным эскападам он не привык.

– Ради всего святого, что вы делаете? – Голос у мистера Фезерстоуна не просто дрожал, он даже срывался. – Едемте скорее, почему мы стоим?

К его отчаянию и изумлению, Нигглер поднял капот и, не замечая моросящего весеннего дождичка, принялся с безмятежным видом ковыряться в моторе.

– Нас же увидят! – И мистер Фезерстоун в отчаянии взмолился: – Бога ради, едем, прошу вас.

– Карбюратор барахлит.

Нигглер любовно погладил карбюратор своими смуглыми, измазанными в масле руками, будто мечтая всласть в нем покопаться. Голос у него был тоже масленый. Острые серые глазки то опускались к карбюратору, то взглядывали на трепещущего мистера Фезерстоуна, вспыхивая, точно кусочки льда, а один раз, когда они хитро подмигнули, мистеру Фезерстоуну даже показалось, что льдинки звякнули.

– Двигатель всю дорогу чихает. Наверняка карбюратор засорился. Как бы не пришлось разбирать.

– Но ведь не сейчас, надеюсь?! – проговорил мистер Фезерстоун. – Я вас умоляю! – Он в отчаянии оглянулся, и в тот же миг его охватила паника: по полю быстро шагал, приближаясь к загону, какой-то мужчина в резиновых сапогах и в толстом зеленом свитере. Его поспешность явно не сулила добра, и сердце мистера Фезерстоуна заколотилось в груди точно молот. – Поехали, ради всего святого! Вон человек, он идет к нам!

– А? – спросил Нигглер. – Где?

Он безмятежно поднял голову. Казалось, его лицо было когда-то расплющено чьим-то могучим кулаком. Большой смятый нос по форме напоминал грушу. Рот растянут в добродушной ухмылке, словно зияющее отверстие пустого кошелька. Все черты так несуразно искажены, что лицо неудержимо притягивало взгляд и даже казалось по-своему красивым.

– Фермер, надо полагать. – Нигглер взял гаечный ключ и принялся небрежными, эффектными движениями подкручивать гайки. – Хозяин, стало быть, наших петушков.

– Бывший хозяин, – поправил его мистер Фезерстоун, – бывший. Ради всевышнего...

Фермер в резиновых сапогах, который нес в руке два конверта, приветливо поздоровался, но мистер Фезерстоун не смог ему ответить: язык его, как оказалось, прилип к гортани и в глазах слегка помутилось.

– Видно, на весь вечер зарядил. Хоть бы успеть сбегать на почту, пока вовсю не разошелся. А у вас что-то с машиной не в порядке?

– Да в общем ничего серьезного. – Нигглер невозмутимо опустил капот и закрыл так медленно, так осторожно, будто он был хрустальный. – Карбюратор пошаливает. Вечно с ним морока в дальних рейсах.

– Далеко путь держите?

"Чем дальше, тем лучше, – промелькнуло в голове у мистера Фезерстоуна, – желательно на край света".

– К вечеру будем в Солсбери, – ответил Нигглер. – Спешки у нас особой нет.

Мистер Фезерстоун сидел в кабине с закрытыми глазами и чувствовал, что вот-вот лишится сознания.

– Едем строго по графику.

– Ясно. Ну, надеюсь, там, дальше, дождя не будет.

– Хорошо бы. Тем более что нас ждет знатный ужин.

Если бы у мистера Фезерстоуна достало сил, он бы застонал. Но он просто продолжал сидеть, притворяясь, что спит, и с тоской, ошарашенно слушал, а Нигглер стоял себе как ни в чем не бывало, старательно свертывал цигарку, медленно проводил по бумажке толстым шершавым языком и небрежно ронял:

– Уж больно ваши курочки близко от дороги находятся. Лисы их не потаскивают? Я про двуногих лис говорю.

– Да нет, пока не жалуюсь.

– Я ведь почему спрашиваю-то, – продолжал Нигглер, – когда мы подъехали, тут стоял "форд-зефир" и в нем было двое. – Возвысив голос, он непринужденно обратился к мистеру Фезерстоуну, желая вовлечь в беседу и его: – Так ведь, мистер Фезер?

Мистер Фезерстоун едва не вывалился из кабины. Сиплым, чужим голосом, заикаясь и запинаясь, он пролепетал, что да, действительно, он, кажется, заметил что-то подобное; при этом он открыл глаза и увидел, что Нигглер стоит рядом с фермером в резиновых сапогах и глядит на него так проникновенно, так доверительно, будто готовится сделать какое-то важное признание.

– Что-то очень уж быстро они улизнули, не понравилось мне это, говорил Нигглер. – Я давно по дорогам-то колешу, глаз у меня на людей наметанный, сразу вижу, если кто задумал что неладное, уж вы мне поверьте. Так один из этих голубчиков вышел из лесу с мешком.

– Вот оно что, спасибо, что предупредили...

– Они вон в ту сторону поехали, – продолжал Нигглер, залезая в кабину и указывая свободной рукой назад. – Рванули с места и на бешеной скорости свернули с дороги. Я еще сказал: ой занесет их, да и вообще лихачество до добра не доводит. Верно, мистер Фезер? Вы, помнится, со мной согласились.

Мистер Фезерстоун слабо прошелестел, что он действительно тогда согласился: занесет их. "Боюсь, не только их занесло!" – с отчаянием пронеслось у него в голове.

Нигглер завел двигатель. Мистер Фезерстоун уже собрался возблагодарить господа, однако Нигглер высунулся из кабины и принялся добродушно, словоохотливо сообщать фермеру в резиновых сапогах дальнейшие подробности:

– Мистер Фезер – студент. Едет со мной аж до самого Пензанса. У него там тетушка живет. Хорошо, есть с кем словом перекинуться.

Нигглер включил было скорость, однако решил, что надо получше раскурить цигарку, и снова выключил передачу. Кабину наполнил едкий махорочный дым. Мистер Фезерстоун снова закрыл глаза и как сквозь сон услышал слабый сорвавшийся крик молодого петушка в загоне; он мгновенно похолодел от жуткой фантастической мысли, что лежащие в кузове цыплята ожили каким-то неисповедимым путем и теперь пытаются рассказать о постигшей их судьбе.

– Ну, всего наилучшего. – Мистер Фезерстоун подумал, что в жизни своей не слышал слов прекраснее. Опять скрипнул рычаг скоростей, и машина – о счастье! – наконец-то тронулась. Однако тут же и остановилась, потому что Нигглер, оказывается, решил сообщить фермеру еще одну важную подробность.

– Да, вспомнил! – радостно закричал он. – Я ведь заметил номер того "форда" – ЕКО 461.

Очнулся мистер Фезерстоун от своей полудремоты-полудурмана, как ему показалось, лишь несколько часов спустя, в густом махорочном дыму. Мелкий весенний дождик летел в ветровое стекло, и, когда дворники смахивали воду, перед глазами открывалась широкая равнина с меловыми холмами и купами зеленеющих буков. Нигглер что-то мурлыкал себе под нос, машина ровно катила под моросящим дождем, и стрелка спидометра держалась на отметке тридцать пять миль как приклеенная.

Пронзенный сознанием вины, мистер Фезерстоун обернулся поглядеть в заднее стекло, нет ли за ними погони, но Нигглер пресек его размышления на тему петушков, спросив со свойственной ему веселой бесцеремонностью, как он любит, чтобы была приготовлена курица.

– Лично я предпочитаю фаршированных, – добавил Нигглер.

При слове "курица" к горлу мистера Фезерстоуна подкатила тошнота, от "фаршированных" чуть не вырвало. Нигглеру и в голову не приходило, что его собеседник страдает от этого разговора, он смачно облизнулся и причмокнул. Он любит начинить кур луком и потом полить мучным соусом.

– Далеко еще до Солсбери? – услышал мистер Фезерстоун свой слабый, бесцветный голос.

– Миль пятнадцать. К шести будем.

– Пожалуй, в Солсбери я с вами распрощаюсь.

Нигглер обиженно возразил, что даже слышать об этом не желает. До Пензанса еще ехать и ехать. И потом, они решили заночевать в Солсбери, вместе поужинать, а теперь "что получается?

– Видите ли, дело в том, что я...

– Ну в чем, объясните, – подхватил Нигглер. Он ловко свертывал вторую цигарку одной рукой. – У меня там приятельницы живут. Две старушки. Я часто у них ночую. Денег, конечно, с меня не берут.

– Большое вам спасибо, но я...

– Да в чем загвоздка-то?

Мистер Фезерстоун был волей-неволей вынужден себе признаться, что сам не знает в чем. В кармане у него лежало четырнадцать шиллингов с мелочью, а один только билет до Пензанса стоит больше четырех фунтов. Да тут еще дождь, попробуй найди сейчас попутную машину. К тому же дешевый ужин и бесплатный ночлег дали бы ему немалую экономию.

– Ужин будет тоже бесплатный, – сообщил Нигглер. – Его старушки приготовят. Вернее, не старушки, а я.

На мистера Фезерстоуна снова накатила тяжкая дурнота.

– Как, неужели вы хотите угощать этими курами кого-то еще? – пролепетал он.

– А как же! Для того я их и поймал. Я всегда стараюсь привезти им парочку кур или фазанов. А то и гуся, если удастся.

Мистер Фезерстоун сидел не шевелясь и глядел прямо перед собой на холмы, на движущиеся дворники, на дождь.

– Курить хотите? – предложил Нигглер. – Я вам сверну.

Мистер Фезерстоун, заикаясь, вежливо отказался от цигарки. Нигглер с привычной ловкостью раскурил свою, наполнив кабину густым, смрадным дымом, и обратился к мистеру Фезерстоуну с добродушным, чуть ли не отеческим укором:

– Вы, я вижу, из-за петушков переживаете. Ну и зря. Они сослужат людям добрую службу. Я ведь о других забочусь, понимаете? Вот поглядите, с каким удовольствием мои старушенции будут косточки обгладывать, и поймете. Поймете, что я сделал истинно благое дело.

– Но вы признались, что крадете птиц постоянно, – возразил мистер Фезерстоун. – Вы не боитесь, что вас поймают?

– Да, тогда-то вам станет ясно, что я сделал истинно благое дело, повторил Нигглер. – Доставил людям радость. И сердце ваше тоже возрадуется.

Мистер Фезерстоун не нашелся что сказать: ему почему-то стало стыдно. Он сидел и задыхался в махорочной вони. Нигглер крепко затянулся и от едкого дыма сощурил глаза.

– А кстати, что вы изучаете? В смысле, какое дело осваиваете? – Нигглер поперхнулся дымом и весело расхохотался. – Ну, то есть в чем специализируетесь – в лошадях?

– В лошадях?

– Ну да, в скачках, в бегах. Не играете?

Мистер Фезерстоун ответил, что, к сожалению, нет, он не может позволить себе этого увлечения, игра на скачках ему не по карману. Он изучает философию.

– А что такое философия?

Мистер Фезерстоун ответил, что объяснить это в нескольких словах очень трудно.

– К птицам случайно не имеет отношения?

– Нет-нет. Птицами занимается орнитология.

– Так вы, стало быть, изучаете свою философию в колледже?

– В университете, – поправил Нигглера мистер Фезерстоун, – в Оксфорде. – Он помолчал несколько минут, подумал, потом вдруг заговорил: – Я уже давно пытаюсь дать точное определение философии, и, по-моему, мне это более или менее удалось. Получилось примерно так: философия – это любовь к мудрости, а в применении к жизни это есть постижение действительности в ее причинно-следственных связях, изучение ее сил и законов.

Ошеломленный Нигглер молча открыл рот и чуть не выронил цигарку.

– Конечно, я лишь разъяснил суть, – продолжал мистер Фезерстоун. – В узком же смысле философию можно приравнять к метафизике, но обычно в нее включают и все дисциплины наук о нравственности и о мышлении – логику, психологию, этику, а также другие.

– Ну, разрази меня гром!

– Конечно, в ней существует множество направлений, вернее, существовало, например натурфилософия...

– А польза от нее какая-нибудь есть?

– Видите ли, вопрос о пользе здесь не ставится. Философия, по сути, вырабатывает обобщенную систему взглядов...

– Ну хорошо, хорошо, а для чего она все-таки нужна, черт меня раздери?

Цигарка Нигглера истлела почти до самого конца. Он был решительно не в состоянии поддерживать этот разговор и тоже тупо глядел на холмы, на дворники, на дождь. Наконец окурок таки упал с его губ, и тогда мистер Фезерстоун деловито сказал, что попытается изложить все более просто и доступно.

– Возьмите, к примеру, себя. Как по-вашему, что такое жизнь? То есть я хотел спросить, как лично вы себе ее представляете? Я имею в виду людей. Как бы вы их разделили, на какие категории?

Нигглер тотчас же очнулся от своего оцепенения и разразился веселым, добродушным хохотом, будто сразу смекнул, в чем тут дело.

– На две, – сказал он, – всего только на две. На простофиль и на умных.

– Ну вот, стало быть, это и есть ваша житейская философия, – объяснил мистер Фезерстоун.

– Вишь ты!

– Теперь возьмем Гитлера.

Нигглер даже отодвинулся от мистера Фезерстоуна подальше – так он был оскорблен, что его поставили в один ряд с Гитлером.

– Гитлер – сволочь, – сказал он.

– Так вот, философию Гитлера, – продолжал мистер Фезерстоун, – можно охарактеризовать как макиавеллевскую. В отличие от Аристотеля, который...

– Маки... как вы сказали?

– Макиавеллевскую, – повторил мистер Фезерстоун и объяснил: Макиавелли был флорентийский дипломат и государственный деятель, он стремился создать сильное правительство и считал, что для этой цели хороши любые средства, даже самые низкие и противозаконные...

– Хорош гусь, – отозвался Нигглер.

Все больше увлекаясь, мистер Фезерстоун предложил оторопевшему Нигглеру познакомить его с Аристотелем. Аристотеля весь мир считает величайшим мыслителем всех времен и народов, – запинаясь, говорил он. В каком-то смысле его даже можно назвать основоположником философии. Данте, например, называл его "учителем тех, кто знает". Свой основной принцип созерцательную деятельность разума – он заимствовал у Платона. С другой стороны...

Ошарашенный Нигглер принялся молча скручивать еще одну цигарку. Он, как во сне, сунул ее в рот, но спичку зажечь забыл, и самокрутка так и осталась торчать из его толстых губ нераскуренной. На этот раз молчание длилось минут пять, не меньше, очнулся Нигглер, лишь когда мистер Фезерстоун произнес:

– Ведь уж был указатель Солсбери. Наверное, вот-вот приедем.

Встрепенувшись, Нигглер сердито огляделся по сторонам и чертыхнулся, точно не веря, что заехал не туда.

– Пропадите вы пропадом, Фезер, задурили мне голову, я и прозевал поворот. Больше мили отмахал, теперь изволь возвращаться.

– Простите, ради бога, – проговорил мистер Фезерстоун. – Я никак не предполагал...

Нигглер начал разворачивать грузовик, беззлобно чертыхаясь, и, развернувшись, сказал:

– Как же так – не побывать у старушек. Они меня ждут. Я им еще на той неделе кур обещал.

– Стало быть, вы обдумали все заранее? А я-то решил, это чистая случайность.

– Ну уж нет, Фезер, я всегда все заранее обдумываю. Едешь в одну сторону – примечаешь, где есть живность, а на обратном пути изловишь. Я, Фезер, случайностям не доверяю. Опасная это штука.

Изрекши эту философскую сентенцию, Нигглер разразился своим хриплым, оглушительным смехом и наконец-то раскурил цигарку. Кабину заволокло таким плотным дымом, что стало ничего не видно снаружи, и Нигглеру даже пришлось остановиться и протереть стекло рукавом.

Вглядевшись внимательно в окно, он объявил, что дождь кончился и к вечеру небо совсем прояснится. Потом вспомнил о петушках и в предвкушении удовольствия хохотнул. Он уже давно выкинул из головы чудные рассуждения мистера Фезерстоуна о философии, теперь его мысли были заняты одними только цыплятами, начинкой и густым мучным соусом.

– Глядите. – Он толкнул мистера Фезерстоуна локтем в бок и одновременно выпустил в него такой мощный залп махорочного дыма, что тот буквально ослеп. – Вот мы и приехали, Фезер. Видите ворота? Нам туда.

На каменных столбах, увенчанных фигурами орлов, у одного из которых была отбита голова, висели ржавые чугунные ворота, которые когда-то, вероятно, открывали вход в замок.

Нигглер ввел машину в ворота и поехал по дорожке среди буйных зарослей лавра и рододендрона, опутанных плетями куманики, рассказывая одновременно мистеру Фезерстоуну, что здесь-то он и познакомился со своими приятельницами, мисс Монтифиори и мисс Пирс, когда менял промозглым декабрьским вечером колесо.

– Холодрыга, ветер, слякоть. Они и пожалели меня, позвали в дом выпить чаю, а сами накормили, обласкали, приняли как родного.

Впереди, в просвете оплетенной куманикой чащи, открылся партер в густой щетине чертополоха и за ним дом из красного кирпича весьма эклектической архитектуры – смесь викторианского стиля с эпохой Тюдоров и шотландским феодальным замком. Он высился точно одинокий свидетель событий, о которых все давным-давно забыли.

Нигглер дал сигнал и разразился своим хриплым, оглушительным смехом, окурок вывалился у него изо рта. Но он не стал ловить окурок, он торжествующе взмахнул рукой и крикнул:

– Глядите, Фезер, глядите!

Мистер Фезерстоун поднял взгляд и увидел на посыпанной гравием площадке перед замком двух женщин; вероятно, они услышали сиплый гудок грузовика и теперь изо всех сил махали им руками.

– Нигглер, Нигглер, вы приехали, вот радость-то!

Мисс Монтифиори, которой Нигглер начал представлять мистера Фезерстоуна, оказалась худенькой, розовой, воздушной и чем-то напоминала молодой стебель ревеня. Двигалась она легко и плавно, голосок был звонкий, щебечущий.

– Привет, Нигглер, привет, старый греховодник. Ну, как делишки? Молодец, что приехал.

Мисс Пирс была низенькая, необъятно толстая и грубоватая. Одета в зеленые вельветовые брюки и белую шелковую рубашку, на шее блестящий золотой галстук. Бюст так странно отвисал вниз, что казалось, ей приходится обертывать его вокруг пояса. Коротко, по-мужски, стриженные черные волосы зачесаны назад и набриолинены, черты лица правильные, не то что у Нигглера, просто лицо очень большое и одутловатое, точно в голову накачали слишком много воздуха и забыли спустить избыток.

– Увы, мы в доме не живем, – объяснила мисс Монтифиори мистеру Фезерстоуну, когда он выдавил из себя несколько любезных замечаний по поводу его архитектуры. – Никак не получается. Прислуги нет, да если б и нашли, налоги уж очень высокие.

Мистер Фезерстоун обратил внимание, что мисс Пирс называет свою приятельницу Монти, а та в свою очередь именует мисс Пирс Персом.

– Мы живем в помещении над конюшней, – пояснила Перс. – Нигглер, чертушка, наконец-то приехал! – Она хлопнула его по спине и от полноты чувств крепко обняла одной рукой. – Переночуете у нас? Милости просим, голубчик, милости просим.

Нигглер сказал: "Премного благодарен" – и спросил, а что крысы, не появлялись больше с прошлого его приезда?

– Ни одной не попалось на глаза, – сказала Монти. – Видно, все пропали от вашего пива.

– Как, как – от пива? – переспросил мистер Фезерстоун. Они в это время подходили к конюшне, и от неожиданности он даже остановился.

– Этот изумительный способ придумал сам Нигглер, – объяснила Перс. Понятия не имею, что он с этими тварями делает. Может быть, заклинания над ними творит, только они исчезли все до единой.

– Не знал, что крысы любят пиво, – сухо заметил мистер Фезерстоун, охваченный внезапным подозрением.

– Значит, вы никогда не бывали на пивоваренных заводах, – отозвался Нигглер. – Там, куда ни ступишь, всюду пьяные крысы валяются.

Между прочим, продолжал он, мистер Фезер – студент, философию изучает, а сейчас едет в Пензанс. Как дамы, не против, если он тоже у них переночует?

– Пожалуйста, – ответила Перс, – чем больше народу, тем веселее. Все друзья Нигглера... да, кстати, как поживает та молоденькая австриячка, которая у нас как-то ночевала, фройляйн Шпиглер, вы ее больше не видели? Она, помнится, тоже была студентка? Хорошенькая девушка, очень мне понравилась.

Пропустив мимо ушей вопрос о хорошенькой австриячке, Нигглер вдруг хлопнул себя по лбу и вскричал:

– Вот черт, петушков забыл!

Мистер Фезерстоун вызвался их принести, и через какие-нибудь десять минут Нигглер уже ощипывал и потрошил их в кухне возле раковины. Монти накрывала на стол, а Перс крупно резала желтоватую спаржевую капусту и объясняла, что это сорт "Королева мая", она уже отходит. Мистер Фезерстоун сидел на древнем плетеном стуле и чистил картошку.

– У нас всем приходится трудиться, ничего не поделаешь, – говорила Монти. – Прислуги нет, одна только Эффи, и то лишь для черной работы.

Вдруг Перс, которая резала лук и петрушку, чтобы начинить кур, обратилась к Нигглеру зычным басом, впору какому-нибудь дюжему парню:

– Все хочу спросить вас, Нигглер, как там наши ставки? Ничего нам не перепало, голубчик?

Нигглер на минуту оторвался от кур.

– А, вы о скачках. У меня все записано. Сейчас начиню кур и разберемся.

– Как, неужели мы выиграли?

Нигглер разразился своим хриплым, оглушительным хохотом.

– Мы всегда выигрываем, разве нет?

– Верно, нам всегда везет. Да ведь всякому везенью приходит конец. Вдруг счастье переменится?

– Не переменится, – заверил ее Нигглер, – не волнуйтесь.

Он ловким, точным движением разбил яйцо в миску с начинкой и начал перемешивать. Мистер Фезерстоун то и дело кидал на него исподтишка подозрительные взгляды, но Нигглер ни разу ему не улыбнулся, даже не подмигнул в ответ.

– Знаете, у Нигглера удивительное чутье на лошадей, – объяснила Перс, срезая корку с двух длинных полос сала. – Что-то сверхъестественное. Он безошибочно угадывает победителей.

Нигглер начинил петушков, аккуратно перевязал каждого поперек грудки лентой сала и сунул в духовку.

– Ну вот, а теперь поглядим, как наши дела, – сказал Нигглер, открыл бумажник, и из него дождем посыпались какие-то вырезки. Он выбрал одну и, почесывая у себя за ухом, принялся изучать сосредоточенно и важно, точно пытался расшифровать мудреное письмо.

– Чем, голубчик, порадовала нас эта неделя? – спросила Перс. – Я просто сгораю от нетерпения. Ведь находишься в полном неведении, это-то и захватывает.

– Золотой Скипетр, – прочел Нигглер. – Ставки семь к двум. Пришел в числе последних. Бристольская Волшебница – ставки восемь к одному, тут вы обе выиграли по десять шиллингов. Н-да, не густо. Безумная Ночь – сорок к одному, я вроде бы на нее ставил, но... Так, сейчас проверим. Совершенно верно. Сын Трубача – ставки сто к девяти, мы выиграли. Песнь Рыбака ставки четыре к одному, тоже выиграли.

– Гений! – воскликнула Монти. – Просто гений!

– Да, Нигглер, вы вполне заслужили полпетушка, никак не меньше, поддержала ее Перс. – Сколько же всего набежало?

Нигглер долго и углубленно подсчитывал, потом объявил, что выходит по двадцать пять шиллингов на брата.

– А сколько, интересно, вы ставили? – спросил мистер Фезерстоун.

– Четыре фунта, – ответила Монти.

Мистер Фезерстоун не без ехидства осведомился, уверены ли дамы, что игра стоит свеч?

– Конечно! – Монти вдруг потеряла сходство с нежным ревеневым стеблем. Она вся взъерошилась и пошла в наступление. – Еще как стоит! Ждешь, волнуешься, сердце замирает. Для нас это такое удовольствие!

– Чтобы играть на скачках, нужен философский склад ума, – заметила Перс. – Уж вам бы это следовало знать, ведь вы философию изучаете.

– К сожалению, я очень плохо разбираюсь в скачках.

– В самом деле? – отозвалась Перс и нанесла мистеру Фезерстоуну последний удар, который его и сокрушил: – Наверное, в философии не лучше.

Обескураженный мистер Фезерстоун не нашелся что ответить, Нигглер же, который не только вышел победителем из поединка, но и был окончательно увенчан этой репликой Перс, вдруг тяжело вздохнул и сказал, что с удовольствием выпил бы стакан воды.

– Воды? Ни в коем случае! – в один голос вскричали дамы. – У нас есть пиво. Мы нарочно купили целый ящик. Наверное, мистер Фезерстоун тоже не откажется?

Мистер Фезерстоун вежливо поблагодарил и отказался, сказав, что предпочел бы молока, если у них есть.

– Ничего, если я закурю? – осведомился Нигглер, вытащил кисет с махоркой и папиросную бумагу и предложил свернуть цигарку для Перс. Перс поблагодарила и сказала, что предпочитает трубку, вынула ее из кармана брюк и стала громко выколачивать о подошву.

– Да, Перс верна своей трубочке, – сказала Монти. – И сигарам.

– Сигары после ужина, – решила Перс. – Мы с Нигглером всегда ими балуемся, когда он приезжает.

Кухню наполнил аромат жарящихся кур, и гнев Перс против мистера Фезерстоуна начал мало-помалу остывать. Она даже поблагодарила его за то, что он почистил картошку – лично для нее это просто пытка, – и спросила его совета, как ее приготовить – просто сварить или запечь в духовке вместе с петушками?

– Половину сварим, половину запечем, – сказал Нигглер. – Я сам займусь, не извольте беспокоиться.

– Ну что за человек! – восхитилась Перс. – На все руки мастер. Нигглер, где вы всем вашим чудесам выучились, откройте секрет.

– В армии, – ответил Нигглер. – Я там поваром служил.

– А помните гуся, которого ваш приятель прислал нам осенью? – подала голос Монти. – Вот уж Нигглер его приготовил! Поистине королевское блюдо.

Нигглер скромно потупился от этих восторженных похвал и, дымя самокруткой, углубился в раздел о бегах.

– Пожалуй, тут можно рискнуть, – наконец проговорил он. – Поставим-ка на жеребца по кличке...

– Нет-нет, не называйте! – прервала его Перс. – Ни в коем случае! Мы предпочитаем не знать. Неизвестность как раз и захватывает. Когда знаешь, совсем не так интересно.

Нигглер широко взмахнул рукой, соглашаясь, что, пожалуй, Перс права. Чего не знаешь, о том не горюешь.

– Золотые слова, – кивнул мистер Фезерстоун.

Нигглер устремил горький, укоризненный взгляд на мистера Фезерстоуна, который в эту минуту стоял у окна со стаканом молока и рассматривал крапиву, заполонившую большую клумбу, где когда-то росли розы. Вечер действительно выдался чудесный, куковали кукушки, в золотых лучах апрельского солнца столбом плясала мошкара.

– А однажды мы даже готовили оленину, – сообщила Монти.

– Матерь божия! – вырвалось у мистера Фезерстоуна. – Неужто вы привезли оленя?!

– Он выскочил мне прямо под колеса возле одного большого парка, сказал Нигглер. – Не бросать же его было мучиться и умирать медленной смертью, как по-вашему?

Теперь по кухне плавали волны махорочного дыма и легкого ароматного табака. Перс стояла, широко расставив ноги в своих зеленых вельветовых брюках, и посасывала трубку.

– А что, Нигглер, голубчик, – ласково спросила она, – не пора ли ставить картошку?

Нигглер согласился, что действительно самое время, встал и начал перекладывать картофелины в кастрюлю, причем туда же упал длинный столбик пепла от цигарки, которая торчала у него в углу рта.

В половине девятого, когда сели за стол, Нигглер уже приканчивал четвертую пинту пива. Перс твердила, что умирает от голода, и призналась мистеру Фезерстоуну, что они с Монти закатывают такие пиры не часто, только когда Нигглер приезжает.

– Сама-то я яйца сварить не умею, – пояснила она, – а Монти готовит одно-единственное блюдо – бифштекс в кляре.

Дамы и мистер Фезерстоун налили себе хереса, и, прежде чем приняться за еду, Перс подняла свою рюмку.

– За вашего друга, который прислал нам этих петушков, хороший он человек.

– За моего друга, – повторил Нигглер, старательно избегая сверлящего ледяного взгляда мистера Фезерстоуна, – дай ему бог доброго здоровья.

На кур буквально набросились. Голодный как волк мистер Фезерстоун восторженно пролепетал, что куры изумительные, потрясающие, и выразил Нигглеру восхищение его кулинарным искусством. Если в армии всех так кормят, то...

– Я готовил для наших офицеров во Франции, – объяснил Нигглер, – и, между прочим, ничего, кроме НЗ, у меня не было. Попробуй-ка сооруди из НЗ форель в миндальном молоке или утку под соусом из красного вина. Поневоле волшебником станешь.

– Вы именно волшебник! – подхватил мистер Фезерстоун.

Когда он немного погодя поглядел на Перс, то увидел, что она уже съела все мясо с ножки и, зажав кость в обеих руках, обгладывает ее с прожорливостью изголодавшегося бездомного пса. Монти ела куда более деликатно, она держала свою ножку, точно леденец на палочке, и откусывала крошечными кусочками.

Нигглер ножом накладывал зеленый горошек на вилку, отхлебывал пиво и, не переставая жевать, рассказывал, как он удачно однажды договорился с одной графиней, которая жила в старинном замке. Оба были очень довольны и он в выигрыше, и она не внакладе.

– Уж вы-то, конечно, были в выигрыше, не сомневаюсь, – заметил мистер Фезерстоун.

Нигглер замычал, показывая, что уязвлен в лучших своих чувствах.

– В выигрыше как раз была она, – возразил он. – У нее был потрясающий коньяк, нам с вами такой и не снился.

После того как Нигглер столь тонко навел речь на коньяк, Перс вспомнила, что у нее с рождества хранится полбутылки. Нигглер уже испросил у дам позволения снять пиджак и сидел в подтяжках, время от времени блаженно рыгая. При этом он описывал свои любовные приключения с фламандскими фермершами, а Монти и Перс внимали с благоговением и завистью и то и дело разражались смехом.

Наконец на столе появился коньяк и вместе с ним две сигары – одна для Нигглера, другая для Перс. За окном стемнело, кукушки умолкли. Монти спросила своим нежным, певучим голоском, рано ли Нигглер завтра собирается выехать. Они обязательно напоят их на дорогу чаем.

Перс со своей стороны напомнила Нигглеру об их любимом развлечении. Она в эту неделю решила поставить три фунта – кутить так кутить, уж больно ужин был хорош. Монти сказала, что поставит два фунта, как всегда, она сегодня утром смотрела свой гороскоп, так там советуют не рисковать в финансовых вопросах.

– Дадим-ка мы вам деньги сейчас, – сказала Перс, – а то вдруг завтра забудем.

И Нигглер взял пятифунтовый банкнот вежливо и рассеянно, точно сигарету, и сунул его в карман.

Выпив почти весь коньяк и докурив сигару, Нигглер объявил, что, пожалуй, пора и на боковую. Пусть мистер Фезерстоун спит на кровати в свободной комнате, а он, Нигглер, отлично устроится на диванчике в кухне. Он тут уже не раз ночевал. Дамы с обожанием в голосе принялись желать ему покойной ночи, горячо благодарили за то, что навестил их, за щедрость, и главное, за внимание. Подумать только – не забыл про кур, для них сегодняшний вечер – праздник, настоящий праздник.

Оставшись один в кухне, Нигглер начал готовиться ко сну. Но едва он расстегнул воротник и снял галстук, как в дверь тихонько постучали и Монти шепотом спросила, можно ли ей войти.

– Это за кур. – Она сунула ему в руку фунтовую бумажку. Нигглер сделал вид, что оскорблен, стал отталкивать деньги, будто они жгли ему ладонь.

– Нет-нет, ни за что! – обиженно запротестовал он. – Как вам только в голову пришло! Я привез их в подарок.

– Я вас очень прошу, пожалуйста, – настаивала она. – И не будем больше об этом говорить. Перс не догадалась вам отдать, я знаю, она такая рассеянная. А я при мистере Фезерстоуне не могла, неловко.