Текст книги "Избранные научно-фантастические произведения в 3 томах. Том 3"

Автор книги: Герберт Джордж Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Русобородый опять что-то ответил.

– Скажите, что он не просыпался. Ну, там что-нибудь. Предоставляю это вам. – Он поспешно вернулся к Грэхэму. – Вам необходимо поскорее одеться. Вам нельзя оставаться здесь… Это невозможно…

Он опять куда-то торопливо удалился, не отвечая на вопросы Грэхэма. Вскоре он вернулся.

– Я не могу объяснить вам, что здесь происходит. Этого в двух-трех словах не расскажешь. Через несколько минут вам сделают одежду. Да, через несколько минут. А тогда я смогу увести вас отсюда. Волнения скоро кончатся.

– Но этот шум. Они кричат…

– Про Спящего? Это про вас. Они свихнулись, что ли. Я ничего не понимаю. Решительно ничего!

Пронзительный звон прорезал глухой отдаленный шум и крики. Толстяк подбежал к какому-то аппарату в углу зала. С минуту он слушал, глядя в стеклянный шар, и иногда кивал утвердительно головой, потом произнес несколько неясных слов; закончив переговоры, он подошел к стене, через которую недавно удалились двое. Часть стены поднялась, подобно занавесу, но он остановился, что-то выжидая.

Грэхэм поднял руку и с удивлением заметил, что силы к нему возвратились. Он спустил с ложа сначала одну ногу, потом другую. Головокружения как не бывало. Едва веря такому быстрому выздоровлению, Грэхэм сел и принялся себя ощупывать.

Русобородый вернулся с балкона. Перед толстым незнакомцем опустился лифт, и из него вышел седобородый худощавый человек в узкой темно-зеленой одежде со свертком в руках.

– Вот и портной, – проговорил толстяк, указывая на вошедшего. – Теперь вам больше не понадобится этот черный плащ. Я не понимаю, как он попал сюда. Но нельзя терять времени. Поторопитесь! – обратился он к портному.

Старик в зеленом поклонился и, приблизясь, сел рядом с Грэхэмом. Держался он спокойно, но в глазах у него светилось любопытство.

– Моды сильно изменились, сир, – сказал он и покосился на толстяка. Потом быстро развернул сверток, и на его коленях зарябили яркие материи. – Вы жили, сир, в эпоху, так сказать, цилиндрическую, эпоху Виктории. Полушарие шляп. Всюду правильные кривые. Теперь же…

Он вынул приборчик, по размеру и наружному виду напоминающий карманные часы, нажал кнопку, и на циферблате появилась небольшая человеческая фигурка в белом, двигавшаяся, как на экране. Портной взял образчик светло-синего атласа.

– Вот мой выбор, – обратился он к Грэхэму.

Толстяк подошел и, встав около Грэхэма, произнес:

– У нас очень мало времени.

– Доверьтесь моему вкусу, – ответил портной. – Моя машина сейчас прибудет. Ну, что вы скажете?

– А что это такое? – спросил человек девятнадцатого столетия.

– В ваше время портные показывали своим клиентам модные журналы, – ответил портной, – мы же пошли дальше. Смотрите сюда. – Маленькая фигурка повторила свои движения, но уже в другом костюме. – Или это. – И на циферблате появилась другая фигурка в более пышном одеянии.

Портной действовал очень быстро и нетерпеливо посматривал в сторону лифта.

Легкий шум – и из лифта вышел анемичный, похожий на китайчонка подросток, с коротко остриженными волосами, в одежде из грубой ткани светло-синего цвета; он бесшумно выкатил на роликах какую-то сложную машину. Портной отложил кинетоскоп, отдал шепотом какое-то приказание мальчику, который ответил гортанным голосом что-то непонятное, и попросил Грэхэма встать перед машиной. Пока мальчик что-то бормотал, портной выдвигал из прибора ручки с небольшими дисками на концах; эти диски он приставил к телу Грэхэма: к плечу, к локтю, к шее и так далее, около полусотни дисков.

В это время на лифте позади Грэхэма в зал поднялись еще несколько человек. Портной пустил в действие механизм, части машины пришли в движение, сопровождаемое слабым ритмическим шумом; затем он нажал рычаги и освободил Грэхэма. На него накинули черный плащ, русобородый подал ему стакан с подкрепляющей жидкостью; выпив ее, Грэхэм заметил, что один из новоприбывших, бледный юноша, смотрит на него особенно упорно.

Толстяк, нетерпеливо расхаживавший все время по залу, вошел под арку и направился к балкону, откуда по-прежнему доносился глухой, прерывистый гул. Коротко остриженный мальчуган подал портному сверток светло-синего атласа, и оба принялись всовывать материю в машину, растягивая ее так, как растягивали в девятнадцатом столетии рулоны бумаги на печатных станках. Затем бесшумно откатили машину в угол комнаты, где висел провод, закрученный в виде украшения. Включив машину, пустили ее в ход.

– Что они там делают? – спросил Грэхэм, указывая на них пустым стаканом и стараясь не обращать внимания на пристальный взгляд новоприбывшего. – Этот механизм приводится в движение какой-то энергией?

– Да, – ответил русобородый.

– Кто этот человек? – спросил Грэхэм, указывая рукой под арку.

Человек в пурпуровой одежде потеребил в замешательстве свою маленькую бородку и ответил, понизив голос:

– Это Говард, ваш старший опекун. Видите ли, сир, это трудно объяснить вам. Совет назначает опекуна и его помощников. В этот зал обычно разрешается доступ публике. Но в особых случаях это может быть воспрещено. Мы в первый раз воспользовались этим правом и закрыли двери. Впрочем, если угодно, пусть он сам объяснит вам.

– Как странно, – произнес Грэхэм. – Опекун! Совет!

Затем, обернувшись спиной к новоприбывшему, он спросил вполголоса:

– Почему этот человек так упорно смотрит на меня? Он месмерист?

– Нет, не месмерист! Он капиллотомист.

– Капиллотомист?

– Ну да, один из главных. Его годовое жалованье – полгросса львов.

– Полгросса львов? – машинально повторил удивленный Грэхэм.

– А у вас разве не было львов? Да, пожалуй, не было. У вас были тогда эти архаические фунты. Лев – это наша монетная единица.

– Но вы еще сказали… полгросса?

– Да, сир. Шесть дюжин. За это время изменились даже такие мелочи. Вы жили во времена десятичной системы счисления, арабской системы: десятки, сотни, тысячи. У нас же вместо десяти – дюжина. Десять и одиннадцать мы обозначаем однозначным числом, двенадцать или дюжину – двузначным, двенадцать дюжин составляют гросс, большую сотню; двенадцать гроссов – доцанд, а доцанд доцандов – мириад. Просто, не правда ли?

– Пожалуй, – согласился Грэхэм. – Но что значит кап… Как вы сказали?

– А вот и ваша одежда, – заметил русобородый, глядя через плечо.

Грэхэм обернулся и увидел, что сзади него стоит улыбающийся портной с совершенно готовым платьем в руках, а коротко остриженный мальчуган нажимом пальца толкает машину к лифту. Грэхэм с удивлением посмотрел на поданную ему одежду.

– Неужели… – начал он.

– Только что изготовлена, – ответил портной.

Положив одежду к ногам Грэхэма, он подошел к ложу, на котором еще так недавно лежал Грэхэм, сдернул с него прозрачный матрац и поднял зеркало. Раздался резкий звонок, призывающий толстяка. Русобородый поспешно прошел под арку.

С помощью портного Грэхэм надел комбинацию: белье, чулки и жилет, все темно-пурпурного цвета.

Толстяк вернулся от аппарата и направился навстречу русобородому, возвращающемуся с балкона. У них завязался оживленный разговор вполголоса, причем на лицах их выражалась тревога.

Поверх нижнего пурпурного платья Грэхэм надел верхнее из светло-синего атласа, которое удивительно шло к нему. Грэхэм увидел себя в зеркале хотя и исхудалым, небритым, растрепанным, но все же не голым.

– Мне надо побриться, – сказал он, смотрясь в зеркало.

– Сейчас, – ответил Говард.

Услышав это, молодой человек перестал разглядывать Грэхэма. Он закрыл глаза, потом снова открыл их: подняв худощавую руку, приблизился к Грэхэму. Остановившись, сделал жест рукой и осмотрелся кругом.

– Стул! – воскликнул Говард, и тотчас же русобородый подал Грэхэму кресло.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал Говард.

Грэхэм остановился в нерешительности, увидав, что в руках странного юноши сверкнуло лезвие.

– Разве вы не понимаете, сир? – учтиво пояснил русобородый. – Он хочет побрить вас.

– А! – с облегчением вздохнул Грэхэм. – Но ведь вы называли его…

– Капиллотомист! Это один из лучших артистов в мире.

Русобородый удалился. Успокоенный Грэхэм поспешно сел в кресло. К нему тотчас же подошел капиллотомист и принялся за работу. У него были плавные, изящные движения. Он осмотрел у Грэхэма уши, ощупал затылок, разглядывал его то с одной, то с другой стороны; Грэхэм уже начинал терять терпение. Наконец капиллотомист в несколько мгновений, искусно орудуя своими инструментами, обрил Грэхэму бороду, подровнял усы и подстриг волосы. Все это он проделал молча, с вдохновенным видом поэта. Когда он окончил свою работу, Грэхэму подали башмаки.

Внезапно громкий голос из аппарата, находившегося в углу комнаты, прокричал: «Скорее, скорее! Весь город уже знает. Работа остановилась. Работа остановилась. Не медлите ни минуты, спешите!»

Эти слова испугали Говарда. Грэхэм увидел, что он колеблется, не зная, на что решиться. Наконец он направился в угол, где стояли аппарат и стеклянный шар. Между тем долетавший со стороны балкона гул усилился, раскаты его, подобно грому, то приближались, то удалялись.

Грэхэм не мог более вытерпеть. Взглянув на Говарда и увидав, что тот занят и не обращает на него внимания, он быстро спустился по лестнице в коридор и через мгновение очутился на том самом балконе, где недавно стояли трое незнакомцев.

5. ДВИЖУЩИЕСЯ УЛИЦЫ

Грэхэм подошел к перилам балкона и заглянул вниз. При его появлении послышались крики удивления, и шум многотысячной толпы усилился.

Площадь внизу казалась крылом гигантского сооружения, разветвлявшегося во все стороны. Высоко над площадью тянулись гигантские стропила и крыша из прозрачного материала. Холодный белый свет огромных шаров делал еле заметными слабые солнечные лучи, проникавшие сквозь стропила и провода. Кое-где над бездной, словно паутина, висели мосты, черневшие от множества пешеходов. Воздух был заткан проводами. Подняв голову, он увидел, что верхняя часть здания нависает над балконом, а противоположный его фасад сер и мрачен, испещрен арками, круглыми отверстиями, балконами и колоннами, башенками и мириадами громадных окон и причудливых архитектурных украшений. На нем виднелись горизонтальные и косые надписи на каком-то неизвестном языке. Во многих местах под самой кровлей были прикреплены толстые канаты, спускавшиеся крутыми петлями к круглым отверстиям противоположной стены. Внезапно его внимание привлекла крохотная фигурка в синем одеянии, появившаяся на противоположной стороне площади, высоко, у закрепления одного из канатов, перед небольшим выступом стены, и державшаяся за едва заметные издали веревки. Вдруг Грэхэм с удивлением увидал, как этот человечек одним махом прокатился по канату и скрылся где-то наверху в круглом отверстии.

Выходя на балкон, Грэхэм прежде всего взглянул вверх, и все внимание его было приковано к тому, что происходило там и напротив. Затем он увидел улицу. Собственно, это не была улица, которую знал Грэхэм, так как в девятнадцатом столетии улицей называли неподвижную полосу твердой земли, по которой между узкими тротуарами двумя противоположными потоками стремились экипажи. Эта улица была около трехсот футов ширины и двигалась сама, кроме средней своей части. В первое мгновение он недоумевал. Потом понял.

Под самым балконом эта необыкновенная улица быстро неслась направо, со скоростью курьерского поезда девятнадцатого столетия, – бесконечная платформа с небольшими интервалами, что позволяло ей делать повороты и изгибы. На ней мелькали сиденья и небольшие киоски, но они проносились с такой быстротой, что не было возможности их рассмотреть. За ближайшей, самой быстрой платформой виднелся ряд других, двигавшихся также вправо. Каждая двигалась несколько медленнее предыдущей, что позволяло переходить с платформы на платформу, добираясь до неподвижного центра, через который люди шли на другую сторону. Там виднелась вторая серия подобных же платформ, у них тоже была различная скорость, но двигались они в обратном направлении, налево от Грэхэма. Множество людей, самых разных, сидело на двух наиболее широких и быстрых платформах и переходило улицу, особенно густо скопляясь в центре.

– Вам нельзя оставаться здесь, – послышался голос Говарда. – Сейчас же уходите отсюда!

Грэхэм ничего не ответил. Казалось, он ничего не слышал. Платформы неслись с грохотом, а толпа кричала. Грэхэм заметил женщин и девушек с развевающимися волосами, в нарядных одеждах, с бантами на груди. Они прежде всего бросались в глаза. Преобладающим цветом в этом калейдоскопе костюмов был светло-синий, того же оттенка, как одежда у подмастерья портного.

Он ясно слышал выкрики:

– Спящий! Что случилось со Спящим?

Движущиеся платформы были словно усеяны светлыми пятнами человеческих лиц, обращенных к балкону. Он видел, как указывали пальцами. Толпа людей в синих одеждах кишела на неподвижной, средней части улицы против балкона. Казалось, здесь происходила какая-то борьба и давка. Толпа напирала, многих сталкивали на движущиеся платформы, и они уносились против своей волн. Но тут же спрыгивали с платформы и спешили вернуться в самую гущу толпы.

– Вот Спящий! В самом деле, это Спящий! – раздавались крики.

– Это вовсе не Спящий! – кричали другие.

Все новые и новые лица обращались к Грэхэму. В средней платформе Грэхэм заметил отверстия, как бы входы в подземелье: очевидно, там находились лестницы, по которым поднимались и спускались люди. Около одного из входов, ближайшего к Грэхэму, теснилось множество людей. Люди устремлялись туда со всех сторон, ловко перепрыгивая с платформы на платформу. Те, что были на более высоких платформах, то и дело обращали свой взгляд на балкон. У самой лестницы, сдерживая натиск растущей толпы, суетились фигурки в одеянии ярко-красного цвета. Здесь, казалось, была наибольшая давка. Яркие точки резко выделялись на синем фоне толпы. Происходила какая-то борьба.

Говард тряс Грэхэма за плечо и что-то кричал ему в ухо. Потом он внезапно исчез, и Грэхэм остался на балконе один.

Крики «Спящий!» стали повторяться все чаще, народ на ближайшей платформе встал с сидений. Правая, ближайшая быстроходная платформа опустела, движущиеся в обратном направлении были густо усыпаны народом. На средней, неподвижной части улицы против самого балкона быстро собралась громадная волнующаяся толпа, и отдельные крики слились в многоголосый хор: «Спящий! Спящий!» Рукоплескания, взмахи платков и крики: «Остановите движение!» Слышалось еще какое-то странное, незнакомое Грэхэму слово, вроде «острог». Медленно движущиеся платформы были полны народа, люди бежали против движения, чтобы быть поближе к Грэхэму, и кричали: «Остановите движение!»

Более проворные перебегали из центральной части улицы на крайнюю, ближайшую к нему платформу, выкрикивая что-то непонятное, и бежали наискось опять к центральной платформе.

– Это действительно Спящий! Это действительно Спящий! – кричали они.

Несколько минут Грэхэм стоял неподвижно. Потом вдруг понял, что все эти крики, все это волнение, несомненно, относятся к нему. Приятно удивленный такой необыкновенной популярностью, он поклонился и в виде приветствия помахал рукой.

Рев толпы усилился. Давка у лестниц стала еще более ожесточенной. Все балконы были облеплены людьми, некоторые скользили по канатам, другие перелетали через площадь, сидя на трапециях.

За спиной Грэхэма послышались шаги и голоса, кто-то спускался по лестнице из-под арки. Грэхэм почувствовал, что его крепко схватили за руку. Обернувшись, он увидел своего опекуна Говарда, который старался оттащить его от перил и кричал что-то непонятное.

Грэхэм обернулся. Лицо Говарда было бледно.

– Уходите! – кричал он. – Они сейчас остановят движение. Весь город восстанет.

За Говардом по коридору с голубыми колоннами спешили другие: рыжеволосый незнакомец, затем русобородый, какой-то высокий мужчина в ярком малиновом одеянии и еще несколько человек в красном, с жезлами в руках; вид у всех был взволнованный.

– Уведите его! – приказал Говард.

– Но почему? – воскликнул Грэхэм. – Я совсем не вижу…

– Вы должны уйти отсюда! – произнес повелительно человек в красном. Выражение лица у него было решительное. Грэхэм напряженно вглядывался в лица этих людей. Внезапно он понял, что они готовятся учинить над ним насилие. Кто-то схватил его за руку… Его потащили.

Рев толпы увеличился, словно усиленный эхом огромного здания. Изумленный и смущенный, не находя в себе сил для сопротивления, Грэхэм чувствовал, как его не то ведут, не то тащат по коридору с голубыми колоннами. Неожиданно он очутился наедине с Говардом в поднимающемся лифте.

6. ЗАЛ АТЛАСА

С того момента, как ушел портной, и до того, как Грэхэм очутился в лифте, прошло не более пяти минут. Летаргический сон все еще тяготел над ним; неожиданно перенесенный в этот новый мир, он находил все чудесным, почти нереальным; ему казалось, что он видит это во сне. Он наблюдал за всем со стороны, как изумленный зритель. Все, что он видел, в особенности волнующаяся, кричащая под балконом толпа, казалось ему театральным представлением.

– Я ничего не понимаю, – проговорил он. – Что это за волнение? У меня мысли в голове путаются. Почему они так кричат? В чем опасность?

– У нас есть тоже свои волнения, – ответил Говард, избегая вопрошающего взгляда Грэхэма. – Сейчас такое тревожное время. Конечно, ваше пробуждение и ваше появление на балконе находится в связи…

Он говорил отрывисто и замолчал, точно у него перехватило дыхание.

– Я ничего не понимаю, – повторил Грэхэм.

– Поймете потом, – ответил Говард и посмотрел наверх, словно движение лифта казалось ему слишком медленным.

– Надеюсь, что, осмотревшись, я буду лучше понимать окружающее, – в замешательстве сказал Грэхэм. – Но сейчас я в полном недоумении. Мне все так непонятно, так странно. Мне кажется, что вокруг меня творятся какие-то чудеса. Впрочем, кое-что понятно: ваш счет, например, отличающийся от нашего.

Лифт остановился, и они вступили в узкий длинный коридор среди высоких стен, вдоль которых тянулось невероятное множество труб и толстых канатов.

– Какая колоссальная постройка! – воскликнул Грэхэм. – Это все – одно здание? Что это такое?

– Здесь один из центров по снабжению города светом и тому подобным.

– Что за волнение видел я на этой огромной улице? Какая у вас система управления? Есть ли у вас полиция?

– Несколько родов, – ответил Говард.

– Как несколько?

– Около четырнадцати.

– Не понимаю.

– В этом нет ничего удивительного. Наша социальная жизнь покажется вам чрезвычайно сложной. Сказать по правде, я и сам не совсем ясно ее понимаю. Да и никто не понимает. Быть может, вы поймете со временем. Теперь же мы направляемся в Совет.

Внимание Грэхэма было отвлечено людьми, которых они встречали в коридорах и залах. На мгновение он подумал о Говарде и о его сдержанных ответах, но скоро его заинтересовало другое. Большинство людей, попадавшихся им в коридоре и в залах, было в красном одеянии. Светло-синего цвета, преобладавшего в толпе на движущихся платформах, здесь совсем не было видно. Встречные смотрели на них, приветствовали и проходили мимо.

В длинном коридоре, куда они вошли, на низеньких стульях сидело много девочек, точно в классе. Учителя Грэхэм не заметил, но увидел своеобразный аппарат, из которого доносился чей-то голос. Девочки с любопытством и удивлением смотрели на Грэхэма и на Говарда. Однако второпях он не мог их как следует разглядеть. Ему показалось, что девочки знают Говарда и недоумевают, кто такой Грэхэм. Говард, очевидно, важная особа и, однако, приставлен к Грэхэму. Как это странно!

Затем они вступили в полутемный коридор, под потолком тянулся помост, по которому сновали люди; Грэхэм видел только их ноги не выше лодыжек. Затем потянулись галереи с редкими прохожими, которые с удивлением оглядывались на него и его спутника в красном одеянии.

Выпитое им возбуждающее снадобье, очевидно, уже переставало действовать. Он начал уставать от такой быстрой ходьбы и обратился к Говарду с просьбой замедлить шаг. Вскоре они вошли в лифт с окном на улицу, но оно было заперто, и с высоты он не мог рассмотреть движущиеся платформы. Он видел только людей, проходящих по легким воздушным мостам и скользящих по канатам.

Затем они перешли очень высоко над улицей по стеклянному мосту, такому прозрачному, что было страшно идти. Вспомнив скалы между Нью-Куэем и Боскаслем (это было так давно, но казалось ему недавним), Грэхэм решил, что он находится на высоте около четырехсот футов над движущимися улицами. Он остановился и посмотрел на кишащих внизу синих и красных карликов, толкающихся, жестикулирующих под тем крошечным балконом, где он недавно стоял. Легкая мгла и блеск больших шарообразных фонарей мешали разглядеть картину. Человек, сидевший в ящике, как в люльке, быстро, точно падая, скользнул по канату, над мостом. Грэхэм невольно остановился, чтобы посмотреть, как исчезает этот необыкновенный пассажир в обширном круглом отверстии внизу, затем снова стал наблюдать густую толпу.

На одной из быстроходных платформ двигалась густая толпа людей, одетых в красное. Поравнявшись с балконом, они рассыпались и устремлялись на неподвижную середину улицы, туда, где кипела наиболее ожесточенная борьба. Казалось, эти люди в красном были вооружены палками и дубинками, которыми они размахивали и дрались. Глухой гул, крики, вопли доносились до Грэхэма слабым эхом.

– Идите же! – крикнул Говард, кладя руку ему на плечо.

По канату скользил еще один человек. Желая узнать, откуда он взялся, Грэхэм посмотрел вверх и сквозь стеклянный потолок и сплетения канатов и балок увидел что-то вроде ритмически движущихся крыльев ветряной мельницы, а за ними далекое бледное небо. Говард потащил его дальше, и они очутились в узеньком проходе, украшенном геометрическими лепными узорами.

– Я хочу посмотреть вниз! – воскликнул Грэхэм, сопротивляясь.

– Нет, нет, – отвечал Говард, не выпуская его руку. – Вы должны идти сюда.

Двое провожатых в красном, видимо, готовы были поддержать это требование силою.

В конце коридора появились негры в черной с желтым форме, напоминавшие огромных ос, один из них поспешно отодвинул скользящую заслонку, очевидно, дверь, и открыл перед ними проход. Грэхэм очутился на галерее, висевшей над обширной комнатой. Провожатый в черно-желтом одеянии прошел вперед, открыл следующую дверь и остановился в ожидании.

Эта комната походила на вестибюль. Там было множество народа, в противоположном конце виднелась широкая лестница, а над нею вход, завешенный тяжелой драпировкой, за которой находился обширный зал. По обе стороны входа неподвижно стояли белые люди в красных и негры в черных с желтым одеяниях.

Проходя через галерею, Грэхэм услышал доносившийся снизу шепот: «Спящий!» – и почувствовал, что на него все смотрят. Пройдя еще один маленький коридорчик внутри стены, они очутились на металлической галерее, вьющейся вокруг того самого громадного зала, который он видел сквозь занавес. Он вошел с угла и сразу же обратил внимание на огромные размеры зала. Негр в черном с желтым одеянии замер в позе хорошо вымуштрованного слуги и тотчас же захлопнул за ними дверь.

По сравнению со всеми другими помещениями, которые до сих пор видел Грэхэм, зал показался ему необыкновенно роскошным. В противоположном углу на высоком пьедестале возвышалась гигантская белая статуя Атласа, подпирающего мощными плечами земной шар. Эта статуя прежде всего привлекла внимание Грэхэма – она была такая огромная, выразительная, благородная в своей простоте, ослепительно белая. В обширном помещении ничего не было, кроме этой фигуры и эстрады посредине. Эстрада, затерявшаяся в нем, показалась бы издали полоской металла, если бы стоявшая на ней вокруг стола группа из семи человек не подчеркивала ее размеры. Все семеро, одетые в белые мантии, только что поднялись со своих мест и пристально смотрели на Грэхэма. На краю стола блестели какие-то приборы.

Говард провел-Грэхэма через всю галерею, пока они не оказались наконец против статуи согнувшегося под тяжестью гиганта. Здесь он остановился. К Грэхэму сейчас же подошли те два человека в красном, которые следовали за ними, и стали по обе его стороны.

– Вы должны остаться здесь на некоторое время, – прошептал Говард и, не дожидаясь ответа, поспешно пошел дальше по галерее.

– Но почему… – начал было Грэхэм и сделал движение, как бы намереваясь идти за ним.

– Вы должны ожидать здесь, сир, – сказал человек в красном, загораживая ему дорогу.

– Почему?

– Таково приказание, сир.

– Чье приказание?

– Нам так приказано, сир.

Грэхэму послышалось в его голосе сдержанное раздражение.

– Что это за комната? – спросил он. – Кто эти люди?

– Это члены Совета, сир.

– Какого Совета?

– Нашего Совета.

– Ого! – воскликнул Грэхэм и после новой неудачной попытки добиться ответа от другого стража подошел к перилам и взглянул на неподвижных людей в белом, пристально рассматривающих его и, по-видимому, перешептывающихся о чем-то.

Совет? Грэхэм заметил, что их теперь уже восемь, хотя и не видел, откуда появился новоприбывший.

И никакого приветствия! Они смотрели на него так же, как смотрела бы в девятнадцатом столетии на улице кучка любопытных на взмывший высоко в небо воздушный шар. Что за Совет собрался здесь? Что это за жалкие фигурки подле величественной белой статуи Атласа, среди торжественного пустынного зала, где их никто не может подслушать? Зачем привели его сюда? Неужели только для того, чтобы смотреть на него и перешептываться?

Внизу показался Говард, направляющийся по блестящему полу к эстраде. Приблизившись, он поклонился и сделал какой-то жест, очевидно, требуемый этикетом. Затем поднялся по ступеням эстрады и остановился возле аппарата на краю стола.

Грэхэм наблюдал за неслышной ему беседой. Вот один из членов Совета взглянул в его сторону. Грэхэм тщетно напрягал слух. Жесты разговаривающих становились все более оживленными. Он перевел взгляд на спокойные лица служителей… Вот Говард протянул руку и качает головой, словно против чего-то протестуя. Вот его прерывает один из одетых в белое людей, ударив рукою по столу.

Совещание, как показалось Грэхэму, длилось бесконечно долго. Он взглянул на неподвижного гиганта, у ног которого происходило заседание Совета, затем на стены зала, украшенные панно в псевдояпонском стиле, некоторые из них были очень красивы. Эти панно в громадных, тонкой работы рамах из темного металла размещались между металлическими кариатидами галереи и продольными архитектурными линиями. Изящные панно еще более подчеркивали строгую белизну и мощную простоту огромной статуи в центре зала.

Взглянув снова на Совет, Грэхэм увидел, что Говард уже спускается со ступеней. Когда он приблизился, Грэхэм заметил, что лицо его было красно и что он отдувался, как человек, только что выдержавший неприятный разговор. Он был, видимо, смущен и встревожен.

– Сюда, – сказал он кратко, и они молча вошли в маленькую дверь, которая раскрылась при их приближении. По обе стороны этой двери стояли люди в красном одеянии. Переступая порог, Грэхэм обернулся и увидел, что весь Совет в белых одеждах стоит у подножия статуи и смотрит ему вслед. Затем дверь с резким стуком захлопнулась, и в первый раз по своем пробуждении он очутился среди полнейшей тишины. Не слышно было даже своих шагов.

Говард открыл другую дверь, и они оказались в первой из двух смежных комнат, белого и зеленого цвета.

– Что это за Совет? – спросил Грэхэм. – О чем эти люди совещались? Какое они имеют отношение ко мне?

Говард тщательно запер дверь и что-то пробормотал. Пройдясь по комнате, он обернулся и еще раз тяжело вздохнул.

– Уф! – произнес он с облегчением.

Грэхэм стоял и смотрел на него.

– Вы, конечно, понимаете, – начал наконец Говард, стараясь не глядеть на Грэхэма, – что наше социальное устройство чрезвычайно сложно. Если просто сообщить вам голые факты и никак не объяснить их, то у вас сложится неверное представление. Дело в том, что благодаря целому ряду причин небольшое состояние ваше, увеличенное состоянием Уорминга, вашего двоюродного брата, перешедшим по его смерти к вам, чрезвычайно возросло. Вместе с тем ваша личность приобрела весьма большое, мировое значение…

Он замолчал.

– Ну? – произнес Грэхэм.

– Происходят большие волнения.

– Что же дальше?

– Дела приняли такой оборот, что необходимо заключить вас в это помещение.

– Арестовать меня? – воскликнул Грэхэм.

– Не совсем так… На некоторое время вас необходимо изолировать.

– Странно! – удивился Грэхэм.

– Вам не будет причинено ни малейшего вреда.

– Ни малейшего вреда!

– Да, но вы должны оставаться здесь.

– Прежде я хочу осознать свое положение.

– Конечно.

– Отлично, рассказывайте же. О каком вреде вы упомянули?

– Теперь не время рассказывать.

– Почему же?

– Это чересчур длинная история, сир.

– Тем более оснований начать теперь же. Вы сказали, что моя личность имеет большое значение. Что это за крики, которые я слышал? Почему так волнуется народ, узнав, что я проснулся? Кто эти люди в белом зале Совета?

– Все в свое время, сир, – ответил Говард. – Не все сразу. Теперь такое смутное время, что голова идет кругом. Ваше пробуждение… Никто не ожидал, что вы проснетесь. Совет заседает.

– Какой Совет?

– Который вы только что видели.

Грэхэм сделал нетерпеливый жест.

– Этого недостаточно! – воскликнул он. – Вы должны сказать мне, что там происходит.

– Придется вам подождать. Вы должны подождать.

Грэхэм сел.

– Если я ждал так долго, чтобы вернуться к жизни, – проговорил он, – то думаю, что смогу и еще подождать немного.

– Отлично, – сказал Говард. – Это благоразумно. А теперь я пока оставлю вас одного. На некоторое время. Я должен присутствовать в Совете… Право, я очень сожалею…

С этими словами он подошел к бесшумно растворившейся двери и исчез.

Грэхэм подошел к двери и попробовал ее отворить, но тщетно. Он никак не мог понять ее устройство. Тогда он принялся ходить по комнате, потом сел.

Скрестив руки, нахмурив брови и кусая ногти, он неподвижно сидел и старался разобраться в калейдоскопе событий и впечатлений первого часа своей новой жизни после пробуждения. Гигантские механизмы, бесконечные анфилады комнат и переходов, суматоха и борьба на платформах, группа чуждых, враждебных людей у подножия гиганта Атласа, таинственное поведение Говарда! Намек на громадное наследство, в отношении которого, быть может, были допущены злоупотребления, на нечто, чему еще не было прецедентов в истории! Но что же делать?… Глубокая тишина уединенных комнат так красноречиво говорила ему о заключении.

Внезапно у него мелькнула мысль, что эта цепь ярких впечатлений – всего лишь сон. Он попробовал закрыть глаза, но и это испытанное средство не помогло.