Текст книги "Человек, способный творить чудеса"
Автор книги: Герберт Джордж Уэллс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Герберт Уэллс
ЧЕЛОВЕК, СПОСОБНЫЙ ТВОРИТЬ ЧУДЕСА
Пантум [1]1
Пантум (также пантун, индон. pantun, pantoum) – традиционный фольклорный жанр малайской (позднее индонезийской) поэзии, сложившийся еще в Средние века. Поначалу представлял собой одно из проявлений устного народного творчества малайских народов, создаваясь анонимно в народной среде и передаваясь из поколения в поколение.
[Закрыть]в прозе
Был ли его талант врожденным – неизвестно. Мне представляется, что это был внезапный дар, озарение, если хотите. Во всяком случае, до тридцати лет он считал себя скептиком и не верил в чудеса. Позволю себе заметить, что он обладал весьма заурядной внешностью: маленького роста, с очень темными, как непроницаемая бездна, карими глазами, густой рыжей шевелюрой, усами, закрученными вверх, и веснушчатым лицом. Звали его Джордж Мак-Уиртер Фотерингей – согласитесь, от человека с таким именем трудно ждать каких-либо чудес, – да и служил он обычным клерком у Гомшотта.
Любитель словесных баталий, мистер Фотерингей отстаивал свою точку зрения в категорической форме. И вот однажды, в разгар жаркого спора, когда сей неисправимый полемист, как всегда, не терпящим возражений тоном утверждал, что чудес не существует, случилось невероятное, ибо он вдруг впервые осознал, что сам обладает сверхъестественной силой.
Упомянутый выше знаменательный спор происходил в баре «Длинный дракон», а главным оппонентом был Тодди Бимиш, который своим монотонным, но весьма многозначительным «это только на ваш взгляд» вывел мистера Фотерингея из равновесия.
Свидетелями их препирательства стали покрытый дорожной пылью велосипедист, по случаю заглянувший в бар, хозяин заведения Кокс и мисс Мейбридж, весьма почтенная пышнотелая барменша. Мисс Мейбридж, стоя спиной к мистеру Фотерингею, мыла стаканы, остальные с интересом следили за течением диспута, забавляясь тщетностью схоластических рассуждений.
Раздраженный изнуряющей противника партизанской тактикой в духе той, что использовали испанцы против французов у португальского городка Торрес-Ведрас, которую избрал для этой словесной дуэли Тодди Бимиш, мистер Фотерингей прибегнул к не совсем обычному риторическому приему.
– Послушайте, мистер Бимиш, – сказал он. – Чтобы уяснить, что мы говорим об одном и том же, давайте для начала попробуем дать определение самому понятию «чудо». Так вот, чудо – это нечто, противоречащее законам природы, вызываемое силой воли, без направленного действия которой ничего сверхъестественного вообще не могло бы произойти.
– Это только на ваш взгляд! – все теми же словами парировал мистер Бимиш.
Мистер Фотерингей призвал в сторонники до сих пор молчавшего велосипедиста. Тот кивнул, потом нерешительно кашлянул и взглянул на мистера Бимиша. Хозяин «Длинного дракона» оставил свое мнение при себе, не выказав желания поучаствовать в дискуссии, поэтому мистер Фотерингей вновь обратился к Бимишу и был приятно удивлен, что тот, хоть и с оговорками, готов согласиться с его определением чуда.
– Теперь рассмотрим, что такое чудо, на конкретном примере, – продолжил он, заметно приободренный. – По законам природы, эта лампа не может гореть, если ее перевернуть вверх дном. Не правда ли, мистер Бимиш?
– Это только на ваш взгляд! – упрямо гнул свою линию Бимиш.
– А вы? – вскричал Фотерингей. – Вы полагаете, что может, да?
– Нет, – неохотно согласился Бимиш, – не может.
– Превосходно, – сказал Фотерингей. – А теперь представьте, что приходит некто, любой человек – ну, допустим, хоть я, – стоит на этом самом месте и, сосредоточив всю свою волю, говорит лампе, вот как я сейчас: «Перевернись вверх дном, но не упади, не разбейся и не погасни», и… ого!
Да, тут было от чего воскликнуть «ого»! На глазах у всех присутствующих, также не удержавшихся от удивленного возгласа, прозвучавшего троекратным эхом, свершилось невозможное, невероятное. Лампа, перевернувшись, повисла в воздухе и, как ни в чем не бывало, продолжала гореть, только пламенем вниз. Это была самая обычная, ничем не примечательная лампа бара «Длинный дракон».
Мистер Фотерингей, ожидавший услышать звон разбивающегося стекла, насупил брови да так и застыл на месте – с вытянутым вперед пальцем, указующим на лампу. Велосипедист, который сидел к лампе ближе всех, вскочил и перепрыгнул через барную стойку. Остальные оторопело отпрянули. Мисс Мейбридж обернулась и завизжала. Секунды три лампа продолжала висеть в воздухе. Потом раздался сдавленный, будто преодолевающий нестерпимую боль, крик Фотерингея: «Я больше не могу удерживать ее!» Слегка пошатываясь, мистер Фотерингей сделал шаг назад, в то же мгновение лампа вспыхнула, в падении ударилась о стойку, отлетела в сторону и, грохнувшись на пол, погасла.
По счастью, она была с металлическим резервуаром, иначе не миновать бы пожара. Первым пришел в себя мистер Кокс, который, если отбросить междометия, выразился предельно ясно, объявив, что Фотерингей – болван. Несмотря на столь нелестную оценку, мистер Фотерингей не стал возражать, поскольку шок от увиденного лишил его каких-либо сил. Дальнейшее обсуждение никоим образом не прояснило ни произошедшего, ни того, какую роль во всем этом сыграл мистер Фотерингей. Все согласились с мнением мистера Кокса, наперебой обвиняя Фотерингея в том, что своей дурацкой выходкой он нарушил общественный порядок и подверг всех опасности. Да и сам Фотерингей, ошеломленный и растерянный, склонен был согласиться с ними и почти не возражал, когда его попросили уйти.
Он шел домой в смятении, ощущая жар, как при лихорадке, и подозрительно приглядывался к каждому из десяти уличных фонарей, мимо которых проходил. Воротник его пальто был смят, лицо окрасилось в свекольный цвет, в глазах сквозило отчаянье, уши горели. И только вернувшись в квартиру на Черч-роу, где в своей маленькой спальне он чувствовал себя более защищенным, мистер Фотерингей восстановил в памяти все подробности произошедшего и смог наконец задать себе мучивший его вопрос: «Так что же это все-таки было?»
Сняв верхнюю одежду и ботинки, он сунул руки в карманы и сел на кровать, в семнадцатый раз повторяя в свое оправдание: «Я вовсе не хотел, чтобы эта проклятая лампа перевернулась». И тут вдруг понял, что хотел – пусть неосознанно, но хотел. Отдавая лампе приказ, он невольно пожелал, чтобы это действительно случилось, а когда увидел, как она повисла в воздухе, почувствовал, что может удержать ее в таком положении, хотя и не представлял, каким образом это делает. Мистер Фотерингей не обладал философским складом ума, иначе непременно задумался бы над понятием «невольное желание» и понял бы, что коснулся одного из самых темных вопросов в учении о свободе воли. Но так как подобные материи никогда его не занимали, а смутные, путаные мысли не помогали прийти ни к какому логическому выводу, он решил проверить все опытным путем.
Сознавая, что ведет себя глупо, он вытянул руку в сторону свечи, сосредоточился и скомандовал: «Поднимись вверх!» И тут же его сомнения рассеялись без следа: свеча послушно взлетела и мгновение бесподобно парила в воздухе, пока мистер Фотерингей не нарушил ее полет изумленным возгласом, в результате чего она упала на туалетный столик, погрузив комнату во мрак, и только тлеющий фитиль еще какое-то время слабо светился в темноте.
Пару минут мистер Фотерингей сидел, не двигаясь, пытаясь прийти в себя.
– Это снова произошло, – сказал он наконец. – Но как такое возможно? Не понимаю.
Он тяжело вздохнул и стал шарить по карманам в поисках спичек. Не найдя, покопался в вещах на туалетном столике.
– Как же мне нужна хотя бы одна спичка! – воскликнул он и, встав, порылся в карманах пальто, но и там спичек не оказалось. Тогда ему пришло в голову, что со спичками тоже можно творить чудеса. Он протянул руку и грозно уставился на нее в кромешной тьме.
– Пусть в руке появится спичка! – твердым голосом велел мистер Фотерингей и тут же почувствовал, как что-то легкое упало ему на ладонь. Он судорожно сжал пальцы – это была вожделенная спичка.
После нескольких напрасных попыток зажечь ее Фотерингей понял, что спичка – безопасная, а значит, без коробка – абсолютно бесполезная. Он бросил ее на туалетный столик, но в следующий миг пожелал, чтобы она сама зажглась. Стоило ему только подумать об этом, как спичка вспыхнула маленьким язычком пламени. Он быстро схватил ее, однако она погасла у него в руках. Тем не менее мистер Фотерингей не пал духом – сила, которую он ощущал в себе, открывала перед ним множество возможностей и наполняла его уверенностью. Он ощупью нашел свечу и вставил ее в подсвечник.
– А теперь зажгись! – сказал мистер Фотерингей, и свеча в то же мгновение загорелась. При свете он увидел небольшую черную дырочку в салфетке на туалетном столике и струйку витавшего над ней дыма. Несколько секунд он смотрел то на прожженную спичкой дырочку, то на огонь свечи, а потом поднял голову и встретился взглядом с самим собой, взиравшим на него из зеркала. Решив, что лучшего собеседника не найти, он спросил, обращаясь к собственному отражению:
– Ну, и что ты теперь думаешь о чудесах?
Последующие размышления мистера Фотерингея были довольно напряженными, но весьма туманными. Он понял, что его способность воздействовать на предметы носит волевой характер. Все, произошедшее до сих пор, не располагало к дальнейшим экспериментам, разве что к самым безопасным. Тем не менее он заставил взлететь лист бумаги и окрасил воду в стакане сначала в розовый, а потом в зеленый цвет. Еще он создал улитку, которую тут же уничтожил, и тем же чудодейственным образом сотворил новую зубную щетку. К полуночи он окончательно осознал, что обладает исключительной, на редкость сильной волей, о чем смутно догадывался и раньше, но не имел возможности убедиться в этом. Испуг и смятение, овладевшие им, когда его дар впервые проявился, теперь отошли на второй план, ибо эта невероятная сила наполняла его гордостью, теша тщеславие, и при правильном применении могла быть весьма полезной. Башенные часы соседней церкви пробили один раз, оповещая, что уже час ночи, а так как ему еще не пришло в голову использовать свои новые возможности и в повседневных делах, освободив себя от работы в конторе Гомшотта, мистер Фотерингей поспешил раздеться, чтобы без дальнейших проволочек лечь спать.
Он уже снимал через голову рубашку, как вдруг его осенила блестящая мысль.
– Хочу немедленно оказаться в постели! – сказал он и, когда его желание мгновенно исполнилось, добавил: – Раздетым! – Но, обнаружив, что простыни холодные, быстро проговорил: – И в моей ночной сорочке! Нет, лучше – в мягкой, шерстяной. Вот так! – удовлетворенно отметил он. – А теперь хочу спокойно уснуть…
Утром мистер Фотерингей проснулся в обычное время и сразу вспомнил, что случилось накануне. Завтракал механически, почти не ощущая вкуса еды, поскольку его мучили сомнения: а не приснилось ли ему все это? Разрешить сомнения можно было, только проведя несколько небольших опытов, к чему он, не мешкая, и приступил. Так, например, помимо двух поданных квартирной хозяйкой обычных яиц, мистер Фотерингей съел еще одно – только что снесенное и сваренное, как он любит, восхитительно свежее гусиное яйцо, материализованное его чудодейственной силой.
Тщательно скрывая свое возбуждение, он отправился в контору Гомшотта и вспомнил о скорлупе третьего яйца только вечером, когда о ней заговорила квартирная хозяйка. Мысли о невероятной силе, которую он открыл в себе, весь день мешали ему работать, что, впрочем, не было чревато неприятностями, поскольку с помощью новых способностей он благополучно сделал все, что нужно, в последние десять минут.
В течение дня его возбуждение сменилось небывалым подъемом, хотя подробности произошедшего в «Длинном драконе», особенно – как ему указали на дверь, вспоминать было по-прежнему неприятно, тем более что история эта в искаженном виде уже успела дойти до его сослуживцев, дав им повод для шуток и добродушных насмешек Что ж, размышлял мистер Фотерингей, придется в будущем быть более осторожным с хрупкими предметами, но в остальном его дар, открывавший новые возможности, сулил немалую выгоду. Почему бы, к примеру, тайно используя эту чудодейственную силу, не улучшить свое благосостояние? Он сосредоточился и материализовал для себя пару великолепных бриллиантовых запонок, но тут же уничтожил их, увидев, что к его конторке приближается младший Гомшотт. Еще спросит, откуда он их взял, а с даром надо быть осмотрительным, пока не овладеешь им в совершенстве, – это мистер Фотерингей уже понял. Впрочем, научиться управлять своими способностями не труднее, чем ездить на велосипеде, решил он, а значит, ему удастся с этим справиться. Аналогия с ездой на велосипеде вкупе с осознанием того, что в «Длинном драконе» его вряд ли ожидает радушный прием, привели мистера Фотерингея к мысли поработать над своим даром в одиночестве в пустынном месте, и после ужина он отправился в переулок за газовым заводом, чтобы сотворить еще несколько чудес.
Возможно, его эксперименты не отличались особой оригинальностью, но ведь и сам он, если не считать ниспосланной ему свыше силы, был абсолютно заурядным человеком.
Сначала он решил повторить чудо с медным змеем Моисея, однако вечер выдался темный, и наводнять улицу большими ядовитыми змеями было небезопасно – не дай бог расползутся. Потом он вспомнил, как расцвел сухой посох Папы в опере Вагнера «Тангейзер», сюжет которой как-то прочитал на обороте программки местной филармонии. Это чудо показалось ему необыкновенно привлекательным и совершенно безобидным. Подойдя к краю тротуара, туда, где начинался газон, он воткнул в дерн свою красивую трость из розового дерева с луковицеобразным набалдашником, носившую гордое название «Адвокат из Пенанга», и велел ей зацвести. Воздух сразу наполнился благоуханием роз, и при свете спички Фотерингей убедился, что потрясающее воображение чудо на самом деле свершилось. Но не успел он насладиться радостью, как услышал приближающиеся шаги. Не желая обнаружить свой дар преждевременно, он поспешно крикнул цветущей трости: «Назад!» – хотя, конечно, подразумевал, чтобы она просто вернулась в обычное состояние. Растерялся, поторопился и в результате сказал совсем не то, что хотел. Трость стремительно сорвалась с места, исполняя его приказание, и тотчас же раздался чей-то сердитый крик, переходящий в брань.
– Эй, какому придурку пришло в голову кидаться колючими ветками? – гневно вопрошал направлявшийся к Фотерингею человек. – Вы попали мне в голень.
– Прошу прощения, старина, – извинился мистер Фотерингей, не зная, что сказать в свое оправдание, и нервно ухватил себя за ус.
Пострадавшим оказался Уинч, один из трех констеблей Иммеринга.
– И зачем вы это сделали? – подойдя, спросил констебль. – А! Так это вы?! Джентльмен, разбивший лампу в «Длинном драконе»! Ну, и зачем?
– Без всякой задней мысли, – ответил Фотерингей. – Просто так.
– Просто так? – переспросил полицейский.
– Вот незадача! – воскликнул мистер Фотерингей.
– В самом деле – незадача! Вы причинили мне боль, знаете об этом?.. И зачем, скажите на милость?
Мистер Фотерингей не мог придумать ответ. По-видимому, его молчание рассердило Уинча.
– Вы напали на полицейского, молодой человек. Вот что вы сделали!
– Послушайте, мистер Уинч, – растерянно и смущенно начал Фотерингей, – я сожалею, очень сожалею… Дело в том, что…
– Ну?
Ничего, кроме правды, в голову не приходило.
– Я творил чудо, – признался он наконец, стараясь говорить беспечным тоном, но ему это не удалось.
– Творил чу… Перестаньте нести чушь! Творил чудо, как же! Чудо! Потеха, да и только! Вы, человек, который не верит в чудеса?! Еще один из ваших дурацких фокусов – вот что это такое. А теперь послушайте…
Мистер Фотерингей так и не узнал, что именно хотел сказать ему мистер Уинч. Он понял, что, потеряв осторожность, сболтнул лишнего, и теперь о его драгоценном даре узнают все – слухи разносятся со скоростью ветра. Сильный приступ гнева побудил его к действию. Он стремительно повернулся к констеблю.
– Ну, хватит с меня, надоело! – с яростью в голосе выпалил он. – Да! Я покажу вам дурацкий фокус, покажу. Убирайтесь в преисподнюю! Ну!
Он был один.
Мистер Фотерингей в тот вечер больше не творил чудес и даже не удосужился узнать, что стало с его цветущей тростью. Он вернулся в город, испуганный, притихший, и; добравшись до дома, сразу пошел в свою спальню.
– Боже! – воскликнул он. – Какой могучий дар. Необычайной силы. Я совсем не хотел заходить так далеко. Правда, не хотел… Интересно, как выглядит преисподняя?
Он сидел на кровати, снимая ботинки, как вдруг его осенила счастливая мысль, подсказавшая способ исправить ситуацию: не мешкая, мистер Фотерингей перенес констебля Уинча в Сан-Франциско, а потом, не нарушая больше естественного хода вещей, спокойно лег спать. Ему приснился разгневанный Уинч.
На следующий день мистер Фотерингей узнал две интересные новости. Во-первых, кто-то посадил очень красивый куст степной розы напротив дома мистера Гомшотта-старшего на Лаллаборо-роуд; во-вторых, реку до самой мельницы Роулинга пройдут с рыболовным тралом в поисках констебля Уинча.
Весь день мистер Фотерингей был рассеян и задумчив. Он больше не творил чудес, кроме некоторых мер предосторожности в отношении Уинча, а также для облегчения своей повседневной работы, безупречно выполнив все, что от него требовалось, при помощи чудодейственной силы, несмотря на рой мыслей, жужжащих в его голове. Фотерингей выглядел настолько рассеянным и вел себя так непривычно кротко, что это не укрылось от сослуживцев, вызвав бурные пересуды. Он же большую часть времени думал об Уинче.
В воскресенье вечером он отправился в церковь, и, по странному совпадению, мистер Мэйдиг, немного интересовавшийся оккультизмом, произнес проповедь «о неправомерных явлениях». Мистер Фотерингей не был постоянным прихожанином, но в тот день столь милая ему доктрина позитивного скептицизма, о которой я упоминал раньше, сильно пошатнулась в его глазах. Проповедь пролила совершенно новый свет на все произошедшее с ним в результате обретения необычайного дара, и он неожиданно для себя решил сразу после богослужения посоветоваться с мистером Мэйдигом и даже удивился, что не подумал об этом раньше.
Мистер Мэйдиг, худощавый, нервный мужчина с необыкновенно длинными кистями рук и такой же длинной шеей, был явно польщен просьбой мистера. Фотерингея о приватной беседе, особенно если учесть, что пренебрежений этого молодого человека к вопросам религии давно уже стало предметом пересудов.
Завершив все необходимые формальности, он провел мистера Фотерингея в свой кабинет в домике, примыкавшем к церкви, усадил с удобствами и, стоя перед ярко пылающим камином, – его ноги отбрасывали на противоположную стену тень столь огромную, точно он был Колоссом Родосским, – попросил мистера Фотерингея изложить свое дело.
Не зная, как начать, мистер Фотерингей немного растерялся.
– Боюсь, вы не поверите мне, мистер Мэйдиг… Вряд ли вы сможете, – бормотал он, запинаясь, одно и то же в течение некоторого времени, ни на шаг не приближаясь к сути. Наконец он решился, первым делом поинтересовавшись, что мистер Мэйдиг думает о чудесах.
– Ну, видите ли… – только и успел сказать мистер Мэйдиг с критическими нотками в голосе, когда мистер Фотерингей перебил его:
– Полагаю, вы не верите, мистер Мэйдиг, что какой-нибудь обыкновенный человек, вроде меня, сидя здесь перед вами, одной только силой воли мог бы сотворить чудо?
– Ну, почему, – ответил мистер Мэйдиг, – кое-что подобное я вполне готов допустить.
– Если позволите воспользоваться чем-либо в вашем кабинете, я продемонстрирую это опытным путем, – сказал мистер Фотерингей. – Вот, к примеру, эта банка с табаком на столе. Я хотел бы знать, считается ли чудом то, что я с ней сейчас сделаю. Полминуточки, мистер Мэйдиг, пожалуйста…
Он сдвинул брови и, указывая на банку с табаком, непререкаемым тоном повелел: «Стань вазой с фиалками».
Приказание тут же было исполнено.
Мистер Мэйдиг вздрогнул и растерянно перевел взгляд с цветов на чудотворца и обратно. Он не проронил ни слова, застыв в недоумении. Потом наконец решился и, наклонившись над столом, понюхал фиалки: они были совсем свежие и очень красивые, будто их только что сорвали. Убедившись в реальности вазы с цветами, мистер Мэйдиг снова пристально посмотрел на Фотерингея.
– Как вы это сделали? – спросил он.
Мистер Фотерингей потянул себя за ус.
– Я просто приказал, и вот, как видите… Что это: чудо, черная магия или еще что-нибудь? И что, по-вашему, со мной? Вот о чем я хотел спросить.
– Это исключительно необычайное явление!
– А неделю назад я даже не знал, что способен на такое. Это случилось внезапно. Что-то с моей волей не так, что-то в ней открылось особенное… Так, по крайней мере, мне кажется.
– Вы можете делать только это или что-то еще?
– О, Господи, конечно! – воскликнул Фотерингей. – Все что угодно! – Он задумался, а потом вдруг вспомнил фокус, поразивший его в свое время на одном представлении. – Смотрите! – Он протянул руку. – Превратись в чашу с рыбой!.. Нет, в стеклянную вазу с водой, в которой плавают золотые рыбки… Вот так-то лучше!.. Видите, мистер Мэйдиг?
– Это удивительно! Невероятно. Вы или самый необыкновенный… Нет…
– Я могу трансформировать это во что угодно, – сказал мистер Фотерингей. – Во что угодно. Смотрите! Стань голубем! Слышишь?
Через мгновение сизый голубь парил по комнате, и мистер Мэйдиг наклонял голову всякий раз, как он пролетал мимо него.
– Остановись! Слышишь? – велел мистер Фотерингей, и голубь неподвижно повис в воздухе. – Я могу превратить его опять в вазу с цветами, – продолжил он, что тут же и сделал, приказав сначала голубю сесть на стол. – Вам, вероятно, скоро захочется покурить трубку, – добавил он и снова материализовал банку с табаком.
Мистер Мэйдиг следил за всеми этими превращениями молча, лишь изредка издавая изумленные восклицания. Он окинул мистера Фотерингея задумчивым взглядом, осторожно приподнял банку с табаком, внимательно изучил ее и поставил обратно на стол.
– Да уж! – проговорил он, ничем больше не выразив своих чувств.
– Теперь мне будет легче объяснить, зачем я пришел, – сказал мистер Фотерингей и подробно, хоть и очень сбивчиво, то и дело упоминая мистера Уинча, что весьма затрудняло рассказ, описал свои удивительные опыты, начиная с лампы в «Длинном драконе». Но по мере того как он говорил, сознание собственной исключительности, вызванное изумлением мистера Мэйдига, постепенно улетучивалось, и вскоре он снова стал тем обыкновенным мистером Фотерингеем, каким был всегда.
Мистер Мэйдиг напряженно слушал, сжимая в ладонях банку с табаком; в процессе рассказа реакция его менялась. Когда мистер Фотерингей заговорил о чуде с третьим яйцом, священник перебил, взмахнув рукой.
– Это возможно, – сказал он. – Даже вполне вероятно. Поразительно, конечно, но позволяет понять ряд противоречий. Сила творить чудеса – это дар, особое свойство, подобное гениальности или ясновидению; она встречается очень редко и только у исключительных людей. Но в данном случае… Меня всегда изумляли чудеса, которые творил Магомет, или индийские йоги, или госпожа Блаватская. Ну, конечно! Это просто дар. Что прекрасно подтверждает рассуждения великого мыслителя, – мистер Мэйдиг понизил голос, – его светлости герцога Аргайл-ского. Здесь мы постигаем некий сокровенный закон, более глубокий, чем все обычные законы природы… Да-да… Продолжайте!
Мистер Фотерингей приступил к рассказу о несчастном случае с Уинчем, и мистер Мэйдиг, оправившись от благоговейного страха, стал размахивать руками и издавать удивленные возгласы.
– Именно это тревожит меня больше всего, – продолжал мистер Фотерингей. – В истории с Уинчем мне просто необходим ваш совет. Допустим, констебль сейчас в Сан-Франциско, где бы этот Сан-Франциско ни находился, но вы понимаете, мистер Мэйдиг, как все это неловко для нас обоих. Он, конечно, не может понять, что случилось, и, наверное, страшно сердит, пожалуй, даже думает, как бы отомстить мне. Возможно, не раз уже пытался уехать оттуда. Стоит мне вспомнить об этом, как я через каждые несколько часов отправляю его обратно. Чего он тоже не может понять, и, смею думать, это его очень напрягает. А если он еще и билет берет, представляете, сколько ему будут стоить эти многочисленные попытки вернуться домой? Я делаю для него все возможное, но сомневаюсь, что он сумеет поставить себя на мое место. Например, я подумал, что его одежда могла обгореть… когда он очутился в… если то, что говорят о преисподней, верно. Не дай бог, чтобы его из-за этого арестовали в Сан-Франциско. Я, конечно, сделал так, чтобы у него был новый костюм и как раз по размеру. Однако вы сами понимаете, как я чертовски запутался.
Мистер Мэйдиг выглядел озабоченным.
– Да, вы действительно запутались. Ситуация весьма затруднительная. Как вы со всем этим справитесь… – Он не знал, что еще сказать, и замолчал. – Впрочем, оставим пока Уинча в покое, – начал он снова, – и обсудим вопрос по существу. Я не думаю, что тут замешана черная магия или что-то в этом роде… Не думаю также, что тут имело место нечто преступное, мистер Фотерингей, безусловно, нет. Разве только, если вы не скрыли от меня чего-то важного. Да, это чудеса, самые настоящие чудеса – высшего порядка, если можно так выразиться.
Он принялся, жестикулируя, расхаживать взад-вперед по ковру перед камином, а мистер Фотерингей с озабоченным видом сидел, положив голову на руку, которой упирался в стол.
– Просто не представляю, как мне быть с Уинчем, – сказал он.
– С вашим даром творить чудеса, – заметил мистер Мэйдиг, – с даром такой необычайной силы вы найдете способ уладить все с Уинчем. Не беспокойтесь об этом. Дорогой мой, вы невероятно могущественный человек, обладающий поразительными возможностями. Это очевидно! То, что вы могли бы сделать…
– Да, у меня были мысли на этот счет, – ответил мистер Фотерингей. – Но… не все получается так, как хочется. Вы видели ту, первую, вазу с рыбой? И ваза не та, и рыба не та. Вот я и подумал, что не мешало бы с кем-нибудь посоветоваться…
– И правильно, – сказал мистер Мэйдиг. – Очень мудрое решение. – Он остановился и посмотрел на мистера Фотерингея. – Ваш дар творить чудеса поистине безграничен. Давайте испытаем вашу силу. Если она такая… действительно такая, как можно предположить…
И вот, каким бы невероятным это ни показалось, в кабинете священника, в небольшом доме возле конгреционистской церкви, воскресным вечером десятого ноября 1896 года мистер Фотерингей, подстрекаемый и вдохновляемый мистером Мэйдигом, начал творить чудеса. Эта дата, несомненно, привлечет внимание читателя, который захочет возразить, а может, и уже возразил, что рассказанная нами история во многих аспектах не выдерживает никакой критики, что, если бы нечто подобное произошло на самом деле, об этом сразу же написали бы во всех газетах. И уж совсем маловероятным покажется то, о чем пойдет речь дальше, ибо, помимо прочего, из последующих событий вытекает, что предполагаемый читатель или читательница более года назад погибли беспрецедентным насильственным образом. Но чудо – не чудо, если оно не невероятно. Так что согласимся с тем, что предполагаемый читатель или читательница действительно погибли более года назад при самых трагических обстоятельствах. Вскоре это станет вполне очевидным для каждого разумного человека. Однако пока еще рано заканчивать рассказ, ведь мы дошли только до середины истории.
Поначалу чудеса, которые творил мистер Фотерингей, были скромные, пустяковые – ряд фокусов с чашками и прочими предметами домашнего обихода, нечто вроде бесполезных чудес теософов, но, несмотря на их ничтожность, священник, активно помогавший ему, воспринимал их с благоговением. Мистеру Фотерингею очень хотелось поскорее уладить дело с Уинчем, но мистер Мэйдиг все время отвлекал его. После того как они осуществили с дюжину таких простеньких, так сказать, «домашних» чудес, осознание собственной силы у обоих из-рядно укрепилось, воображение разыгралось и честолюбие возросло. На первое более серьезное предприятие их сподвиг голод, а также нерадивость миссис Минчин, экономки мистера Мэйдига. Ужин, на который священник пригласил своего гостя, был скуден и неаппетитен, что вряд ли способствовало бы восстановлению сил двух усердных чудотворцев. Все же они уселись за стол, и мистер Мэйдиг стал грустно жаловаться на свою экономку, как вдруг мистер Фотерингей понял, что их затруднительное положение предоставляет ему отличный повод для еще одной демонстрации его возможностей.
– Как вы думаете, мистер Мэйдиг, – сказал он, – если это не покажется вам дерзостью, я, пожалуй, мог бы…
– Дорогой мистер Фотерингей! Конечно нет! Я вовсе не считаю это дерзостью.
Мистер Фотерингей взмахнул рукой.
– Что мы выберем? – спросил он тоном радушного хозяина и по просьбе мистера Мэйдига материализовал все, что тот перечислил. – А мне, – добавил он, окинув взглядом уже появившиеся блюда, – больше всего по вкусу кружка портера и гренки с сыром. Это я себе и закажу. Я не любитель бургундского.
И стоило ему произнести вслух свое пожелание, как портер и гренки с сыром немедленно оказались на столе.
Они долго сидели за ужином, беседуя как равные – мистер Фотерингей с удивлением и гордостью отметил это, – о чудесах, которые им еще предстоит совершить.
– Между прочим, мистер Мэйдиг, – предложил Фотерингей, – я, если угодно, мог бы помочь вам… в ваших домашних делах.
– Что-то я не совсем понимаю вас, – откликнулся мистер Мэйдиг, наливая себе чудесным образом сотворенного старого бургундского.
Мистер Фотерингей уже приступил ко второй порции гренок, также материализованной из ниоткуда.
– Ну, что касается этой миссис Минчин (чав, чав)… – сказал он с набитым ртом. – Полагаю, я мог бы (чав, чав)… сотворить с ней чудо, заставив ее исправиться…
Мистер Мэйдиг поставил стакан на стол. Лицо его выражало сомнение.
– Она… знаете ли, мистер Фотерингей… очень не любит, когда вмешиваются в ее дела. Кроме того, теперь уже двенадцатый час, и она, наверно, уже легла спать. Не кажется ли вам, что…
Мистер Фотерингей обдумал его доводы.
– А почему бы не сделать это, пока она спит? – предложил он.
Поначалу мистер Мэйдиг противился этой идее, но потом уступил. Мистер Фотерингей отдал необходимые распоряжения, и они продолжили ужинать, хотя уже не так непринужденно. Мистер Мэйдиг заговорил о переменах, которые он надеялся обнаружить на следующий день в своей экономке, с таким оптимизмом, что даже Фотерингей, пребывавший в слегка расслабленном после ужина состоянии, счел его наигранную жизнерадостность немного преувеличенной. Вдруг наверху послышался шум. Они недоуменно переглянулись, и мистер Мэйдиг быстро вышел из комнаты. Мистер Фотерингей слышал, как он позвал свою экономку, а потом, судя по звуку тихих шагов, пошел к ней наверх.
