Текст книги "Команда осталась на судне"

Автор книги: Георгий Кубанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Над лощиной взвилась ракета. Радиосообщение в управлении приняли.

И снова три лыжника, три еле приметные на склоне горы точки поползли вверх, оставляя за собой на насте неровную лесенку следов. Усталость чувствовалась все сильнее, чаще стали короткие остановки. Движения лыжников потеряли необходимую в горах уверенность, точность.

Крестовников остановил спутников, достал из рюкзака веревку. Дальше из предосторожности они шли на связке.

Чем выше поднималась маленькая группа, тем меньше становилось снега, чаще проглядывали из него острые грани камней. Наст стал крепким, почти не поддавался под лыжами. Стоило поскользнуться, и покатится человек под гору, где черными зубами выделялись под снегом каменистые выступы. На твердом насте даже связка не всегда надежна. Пришлось снять лыжи и двигаться дальше пешком, временами проваливаясь выше колен в сугробы. Особенно трудно пришлось Шихову с его капризным грузом. Он шел осторожно, прощупывая снег лыжной палкой. Связанные вместе лыжи тянул волоком идущий последним Саня.

За взгорком открылось сравнительно ровное место. Над ним круто вздымалась почти отвесная стена с источенным ветрами каменистым гребнем. Широкие наплывы снега свисали с него, тянулись вниз пухлыми языками. К стене прижимались наметенные ветрами снежные заструги.

Крестовников дал спутникам передохнуть после тяжелого подъема и свернул налево, повел их между застругами. Теперь ветер из противника превратился в помощника – подталкивал в спину. Саня попробовал даже завести беседу, однако привыкший к строгой горной дисциплине Шихов остановил его.

Из-за скалистого выступа показалась неровная гряда камней, некогда отброшенных спускающимся ледником. За ними угадывалась прорезавшая горный кряж вмятина.

– Отдохнем, – остановился Крестовников.

Шихов прикинул взглядом расстояние:

– Идти-то осталось немного.

– И все же мы отдохнем, – повторил Крестовников.

Шихов понял, что нечаянно нарушил одну из основных заповедей: в горах с руководителем не спорят. Он невольно покосился на Саню – не заметил ли тот его промаха – и снял рацию.

Крестовников достал из футляра бинокль. Внимательно осмотрел свисающие с вершины снежные наплывы. Они походили на перелезающего через зубчатый хребет белого медведя: две лапы ухватились за каменистый обрыв, между ними любопытно заглядывающая вниз голова и чуть подальше – крутые плечи. Еще вчера мощный снежный карниз обеспокоил Крестовникова. Одной "лапы" снежного "медведя" было достаточно, чтобы засыпать маленькую группу.

Лыжники подкрепились горячим кофе, бутербродами. Отдыхая, Крестовников еще раз напомнил, как должен вести себя лыжник, попавший в лавину. Особенно важно, подчеркнул он, закрыть рот и нос, иначе снег забьет дыхательные пути, задушит человека. Потом он поднялся, приказал спутникам высвободить руки из ремней лыжных палок и растянуться – держаться метрах в пятидесяти друг от друга.

Идти в одиночку тяжело. Кажется, что и ветер сильнее, и подъем круче. Даже в рюкзаке словно бы груза прибавилось.

А Крестовников шел впереди ровным, размеренным шагом, почти не оглядываясь. Все внимание его поглощало наблюдение за "медведем": не покажутся ли под свисающими с хребта "лапами" легкие дымки – предвестники отрыва карниза.

Наконец он остановился. Подождал спутников. Все облегченно вздохнули: опасное место осталось позади.

– Видите камень? – Крестовников показал лыжной палкой на небольшую скалу с обращенным к долине ребристым обрывом. – За ним, метрах в трехстах, будет точка отрыва лавины.

Остаток пути прошел незаметно. Когда видишь цель, легче идти. Под скалой с плоской, словно примятой, вершиной Крестовников сбросил рюкзак, расправил онемевшие плечи, осмотрел небольшую, почти ровную площадку.

– Здесь мы укроемся после взрыва, – сказал он.

– Укроемся? – переспросил Шихов.

– Обязательно. – Крестовников встретил вопросительный взгляд Шихова и пояснил: – Если б даже я не был так стеснен во времени и смог обследовать не только точку отрыва лавины, но и весь участок (он обвел лыжной палкой широкую полосу склона), то и в этом случае пришлось бы искать укрытие. Даже в самые точные расчеты горы могут внести нежелательные поправки. Пренебрегать опасностью не следует. Кстати, – круто повернул разговор Крестовников, – отсюда можно будет снять редкостные и ценные кадры: отрыв и движение лавины. – Он обернулся к Шихову: – Возьмите у Сани кинокамеру и приготовьтесь.

Крестовников держался спокойно, словно подрывать лавины было для него привычным делом.

– Кинокамеру изготовили? Отлично. А теперь развертывайте рацию. Сообщите в поселок о выходе на место и ждите моего сигнала. Я иду закладывать взрывчатку. Как только управление подтвердит готовность к встрече лавины, быстро свертывайте рацию и беритесь за кинокамеру.

– Ясно! – привычно отчеканил Шихов.

– Снимайте взрыв и момент отрыва лавины. Эти кадры, как я уже говорил, будут не только интересны, но и ценны для науки.

Крестовников достал из кармана рюкзака толовую шашку, запальный шнур и, оставив товарищей под скалой, направился к снежному мешку, нависшему над склоном и уже готовому сорваться от собственной тяжести. Шел он осторожно, не отводя взгляда от снежного мешка, как бы небрежно брошенного на склон. Несколько раз он останавливался, вслушиваясь: не скрипит ли снег, предвещая опасность? Нет, тишина полная.

Метрах в десяти от выпуклой снежной стены Крестовников остановился. Вырыл лыжной палкой неглубокую ямку. Прикрепив запальный шнур к желтой, похожей на кусок мыла, толовой шашке, опустил ее в ямку и забросал снегом.

Потом он поднял палку: внимание!

Шихов ответил ему так же: все готово!

И, словно подтверждая его сигнал, над лощиной поднялась красная ракета.

Пора!

Крестовников ослабил лыжные крепления, зажег спичку.

Вялый огонек лизнул кончик шнура и сразу стал красным, упругим.

Теперь только бы не оступиться, не упасть! Слегка отталкиваясь палками, Крестовников плавно скользил к ожидающим его товарищам. Скала-укрытие приближалась медленно, нестерпимо медленно. Хотелось налечь на палки в полную силу... Спокойно, спокойно! Время в запасе есть. Смотри, как Шихов прильнул к кинокамере. Еще несколько широких шагов – и Крестовников скользнул под скалу.

За спиной что-то ухнуло.

Крестовников обернулся. Мог ли он упустить редкостное зрелище – отрыв лавины?

Грузный снежный мешок дрогнул и, разваливаясь в падении, тяжко рухнул. Склон перед ним пришел в движение. Четкие сизые тени рвали крепкий наст. Куски его сталкивались, дыбились, собирались в неровные складки; складки сливались в шершавую белую волну; волна скользила по склону, набирая скорость, устремилась вниз. Быстро расширяясь клином, она захватывала все большее пространство. Темные трещины юркими змейками разбегались в сторону от места отрыва лавины, приближались к камню, под которым укрылись Крестовников, Шихов и Саня. Уже и возле камня наст медленно оплывал. Разрывающие его трещины становились темнее, резче, проворнее...

Крестовников тревожно оглянулся. С дальней от него стороны камня снег тоже двинулся, пополз. Шорох его быстро нарастал, глушил гул катящейся под гору лавины.

– К скале! – закричал Крестовников, силясь перекрыть громкий шорох снега. – Плотнее к скале! Рот закройте! Рот!

Голос его утонул в надвинувшемся гуле. Снег обтекал скалу справа и слева все быстрее, быстрее. Комья его уже стали неразличимы, сливались в иссиня-серые дрожащие полосы. Клочок неподвижного наста под обрывом быстро таял.

Над скалой с глухим рокотом взметнулся клубящийся снежный султан.

"Вот она!.. – мелькнуло в сознании Крестовникова. – Белая смерть!"

– Рот!..

Это было последнее, что он успел крикнуть. Что-то упругое подкатилось сзади под ноги. Уже падая, Крестовников рывком поднял кашне, прикрывая лицо. Новая упругая волна толкнула в спину. И тут сверху обрушился кипящий белый поток, швырнул Крестовникова в сторону и с силой прижал к шершавому граниту... Казалось, все неровности камня вжались в спину. Но тут же скала будто отступила от Крестовникова. Снежные тиски сжали тело со всех сторон. Шум оборвался. Не слышно стало ни гула, ни шороха. Неожиданная пугающая тишина. Лишь неправдоподобно громко билось сердце.

Самохин не мог избавиться от неприятного ощущения, что забыл сделать что-то очень важное. Снова и снова перебирал он в памяти события минувшей ночи, последних часов. Аварийные бригады распределены по участкам. Краны отведены в укрытия. Тракторы рассредоточены и в любой момент выйдут туда, где может понадобиться их помощь. Медпункт переведен в цокольный этаж клуба – наиболее безопасное место в поселке. Полевая телефонная линия протянута, закопана в снег и проверена... И опять он мысленно перебирал сделанное, до мелочей. А неприятное ощущение не уходило.

Так и вернулся он в управление, полный смутного беспокойства. В кабинете сбросил куртку, валенки. Лег на диван. Лишь сейчас он почувствовал, как устал. Хотелось курить. Но шевельнуться, достать портсигар из кармана висящей на спинке стула куртки не было сил. Тридцать шесть часов Самохин не спал. Почти все время в напряжении, на ногах. Но и сейчас заснуть было невозможно. Он лежал, вслушиваясь в ноющее от усталости тело, и ждал; ждал вести оттуда, с Кекура.

...Стук в дверь подбросил его с дивана. Самохин выбежал в приемную в одних носках. В комнате было как-то по-особому тихо, так тихо, что Анна Павловна сердито взглянула в его сторону. Самохин застыл на месте.

В приемнике послышались шорох, щелчок, потом какой-то грохот, словно в горах все уже рушилось, валилось, летело к чертям. Грохот оборвался. Из динамика четко прозвучало:

"Раз, два, три, четыре, пять! Пять, четыре, три, два, один! Даю поверку! Даю поверку! Движемся благополучно. Сроки выдерживаем. Находимся на траверзе гидроэлектростанции. Повторяю: вышли на траверз электростанции. Как вы меня поняли? Прошу ответить ракетами. Жду. Шихов".

Приемник замолк.

Первой опомнилась Люся. Взяла ракетницу и выбежала на крыльцо.

Сочный хлопок выстрела. Второй. За окном вспыхнула ракета. За нею вдогонку устремилась другая – сигнал: "Слышали вас отлично. Поняли все".

Самохин вернулся в кабинет. Лег. Закрыл глаза.

За стеной дежурили у радиоприемника Анна Павловна и Люся. Они знали, что следующий выход на связь будет только через час, и все же не отходили от приемника. А вдруг он заговорит, обратится за помощью? Горы! Люся знала, что такое горы.

Анна Павловна никогда в жизни не ходила по горам, и оттого все, что происходило сейчас наверху, казалось ей еще страшнее.

И все же Самохин заснул. Заснул мертвым сном усталого человека.

Разбудил его громкий голос Люси:

– Вышли на место!

Самохин вскочил с дивана. От нетерпения он не мог попасть ногой в валенок и вышел в приемную, когда ее заполнил низкий голос Шихова.

– ...В поселке все должно быть наготове: люди в укрытиях, аварийные группы на местах. Подтвердите готовность к взрыву красной ракетой. Ждем красной ракеты.

Комната была полна народу. А тишина стояла в ней, как в наглухо закрытом погребе. Слышалось лишь чье-то тяжелое дыхание да легкое потрескивание приемника.

– Отдохнули? – встретил Самохина дежурный по штабу Николай Федорович. Держался он подчеркнуто спокойно, уверенно, и это было приятно. Принимайте командование.

Самохин кивнул в ответ и, чувствуя на себе ожидающие взгляды, сказал Люсе:

– Ракету.

Люся взяла пистолет и вышла из комнаты. Шаги ее четко простучали в коридоре. Хлопнула наружная дверь.

– Ракету вашу видим, – снова раздался голос Шихова – Крестовников закладывает взрывчатку. – Из приемника послышались легкое покашливание, какие-то шорохи. – Шашка заложена. Следующий сеанс связи через час. Ровно через час. Внимание! Ждите взрыва. Связь кончаю.

Щелчок. Все устремились на улицу. Одна Анна Павловна осталась за столом и закрыла лицо ладонями.

Самохин и Люся остановились на крыльце.

Поселок замер. На улице ни души. Лишь у крыльца управления люди сбились в плотную кучку. Тишина. Только в палисаднике еле слышно поскрипывал флюгер.

Все напряженно ждали взрыва, и никто его не услышал. Вдалеке, на склоне Кекура, взметнулся еле приметный глазу белый султанчик. Еще один, на этот раз пониже.

– Лавина! – шепнул кто-то.

В бинокль было видно, как белый склон пришел в движение. Снежный покров стягивался в крупные подвижные складки. Скоро бинокль стал не нужен. Неровно изгибающийся мохнатый вал скользил по горе, стремительно приближался. Местами над ним вспыхивали белые плотные облачка. Они быстро росли, рыхлели, временами опережали лавину. Тигр сбросил шкуру ягненка. Злобно шипя, устремился он в лощину, сметая все со своего пути.

Клубящаяся масса мчалась по склону с злобным воем, с силой, которую ничто не могло остановить или ослабить. В белых клубах исчезла метеорологическая станция. Разлетелся одинокий сарай. Приподнялась крыша и растаяла в белесой мути. Раза два в кипении снега мелькнуло какое-то темное пятнышко. Было ли это бревно, доска или обломок крыши, разглядеть никому не удалось.

Лавина вырвалась из-под окутавших ее снежных туч, с бешеной силой обрушилась на прикрывающий шахту каменный вал и встала дыбом. Отвесная стена с увенчивающим ее курчавым гребнем коротко замерла и с громовыми раскатами рухнула на неожиданное препятствие. Крепкие белые клубы накатились на шахту. В разрывах между ними выглянула красная звезда, установленная на вершине копра, и исчезла. Все смешалось в белом хаосе. Клубы снега бурлили и кипели, сливаясь в сплошную колышущуюся завесу. Она плотно накрыла шахту и прижавшиеся к ней строения, добралась до гидроэлектростанции. Что делалось за нею? Как шахта, люди?

Самохин, отодвинув кого-то с дороги, пробежал в управление. В приемной он бросился к полевому телефону. С силой провернул рукоятку индуктора. Снял с аппарата трубку, прижал ее к уху и услышал частые и гулкие удары в виске.

– Аварийный пост "Шахта" слушает, – ответил сочный мужской голос.

– Что у вас там? – нетерпеливо спросил Самохин.

– Присыпало крепко, – ответил дежурный. – Выдавило два окна. Вместе с предохранительными щитами. Стена рудоразборки пробита камнем. В остальном пока не разобрались.

– Не разобрались, – повторил Самохин.

Сгоряча бросил трубку на стол. Но тут же поднял ее, продул микрофон. Убедившись, что трубка в порядке, он бережно положил ее на аппарат.

– Дежурный по штабу!

Вошел Николай Федорович и выжидающе остановился в дверях.

– Разошлите людей по объектам! – приказал Самохин. – Выясните там обстановку, нанесенный лавиной ущерб, где нуждаются в срочной помощи. В первую очередь... Запишите.

Николай Федорович достал записную книжку, сел за круглый столик, отодвинул графин с водой.

В углу, где стоял столик, было темновато. Анна Павловна поднялась, щелкнула выключателем. Лампочка не вспыхнула.

Лицо Самохина исказилось. Словно невидимая рука, огромная, грубая, схватила его в горсть, стиснула.

– Что с вами? – испуганно воскликнула Анна Павловна. – Вам плохо?

Самохин хотел ответить и не смог, только шевельнул сразу пересохшими жесткими губами. Он забыл... Нет. Упустил из вида, что, если не будет электричества, радиоприемник перестанет работать. Управление не могло принять с горы ни доклада, ни призыва о помощи. Оно стало глухим.

– Ищите... – с усилием произнес он, глядя куда-то в сторону мимо замерших женщин, Николая Федоровича. – Найдите... где угодно найдите приемник, работающий на батарейном питании.

Лишь теперь все поняли его. Остолбенели в растерянности. Бледное лицо Анны Павловны под расчесанными на прямой пробор черными волосами стало почти белым.

Люся крупными шагами подошла к вешалке, сорвала с крюка пальто. Натягивая его на ходу, она почти выбежала из комнаты.

...Самохин не удивился бы, узнав, что за минувшие пять минут он поседел. Мысли о том, что делалось на шахте, электростанции, на Кекуре, не давали присесть, сосредоточиться. Несколько раз подходил он к полевому телефону, даже брался за рукоятку индуктора и останавливал себя. Рано. В такие минуты нельзя отрывать людей от дела. Разберутся в обстановке, сами доложат.

Ждать становилось все труднее. Несколько раз Самохин выходил в приемную. Люси там не было. Анна Павловна сидела у омертвевшего приемника. Николай Федорович стоял у окна, не отрывая взгляда от протоптанной к управлению дорожки.

Нет. Нельзя терять времени. Надо что-то делать. Но что?

Самохин решительно подошел к телефону, провернул рукоятку индуктора.

– Аварийный пост "Электростанция" слушает, – ответил низкий женский голос.

– Докладывайте.

– Что я могу доложить? – В трубке было слышно, как дежурная вздохнула. – Начальство еще у пульта управления.

– Вернется Фарахов, пусть доложит о положении электростанции, – сухо приказал Самохин. "Шахта"! Где там "Шахта"?

– "Шахта" слушает! – ответил знакомый мужской голос.

– То же самое, – сказал Самохин. – Освободится начальник шахты, пусть позвонит мне.

– Есть передать начальнику шахты, чтобы по возвращении немедленно позвонил вам! – четко повторил дежурный.

Стало легче от мысли, что люди на самом трудном участке действуют спокойно, четко. Захотелось поделиться своей маленькой радостью. Самохин подошел к Анне Павловне, увидел замерший приемник и помрачнел. Неужели в поселке не найдется приемника, работающего на батарейном питании? Хотя... кому он нужен? Во всех общежитиях установлены репродукторы, возле клуба и управления мощные динамики...

Самохин посмотрел на часы. Время идет. А он все еще ничего не сделал, все еще ждет...

– Где Люся?

– Ищет приемник, – напомнила Анна Павловна. – Вы ее послали.

– Через тридцать пять минут он будет не нужен.

Анна Павловна молча приподняла плечи. Что она могла ответить?

Самохин круто повернулся к стоящему у окна Николаю Федоровичу:

– Сколько же еще ждать?

– Кроме Люси, я послал двоих, – ответил Николай Федорович. – Ищут!..

– Ищут! – вспыхнул Самохин. Крупное скуластое лицо его с резкими морщинками у углов рта побагровело. – Где начальник радиотрансляционной сети?

– Сейчас вызову. – Николай Федорович направился к двери.

– Зачем он мне? – Самохин терпеть не мог промахов подчиненных, но свои упущения приводили его в состояние, близкое к ярости. – Бегать взад-вперед! Время терять. Передайте ему: если не найдет... – он посмотрел на часы, – за двадцать пять минут приемник на батарейном питании...

Перебил его продолжительный звонок телефона.

Самохин отстранил Анну Павловну и поднял трубку:

– Слушаю.

– Докладывает начальник электростанции Фарахов. Все наши объекты в порядке...

– Как снег? – нетерпеливо перебил его Самохин.

– Лавина разбилась у защитного вала, – ответил Фарахов. – Основная масса ее образовала перед шахтой снежный конус метров на двадцать высотой. Возможно, даже больше. От него вниз по течению реки тянется снежная гряда. Что там дальше, за конусом и грядой, от нас не видно.

– А как шахта?

– Я так думаю... – Фарахов помолчал. – Самостоятельно им не откопаться.

– Поможем, – бросил Самохин, хотя совершенно не представлял, чем и как можно помочь сейчас шахтерам. Дорогу к ним не проложить ни лопатами, ни тракторами. Но и ждать, пока снег растает, не будешь.

Фарахов понял состояние начальника комбината и сдержанно возразил ему:

– Думаю, что шахтерам самим надо действовать.

– Ясно, – поставил точку Самохин, хотя ничего о положении шахты так толком и не выяснил. – Где там "Шахта"?

– "Шахта" слушает, – ответил дежурный.

– Где начальник?

– Ваше приказание передано, – ответил дежурный. – Могу напомнить...

– Не надо.

Самохин увидел Люсю. Она вошла запыхавшаяся, в сбившейся на затылок шапке.

"Не нашла", – понял Самохин и уставился тяжелым взглядом на Николая Федоровича.

– Подгоните радиста. Объясните ему, что я не шучу...

Самохин запнулся. Выручил его продолжительный телефонный звонок. Самохин не любил припугивать подчиненных, но сегодня его не раз сносило с привычного, выработавшегося годами тона, и он поспешно снял трубку.

Докладывал начальник шахты.

– ...Я посоветовался с шахтерами, – закончил он короткое сообщение о положении на шахте, – и решил самостоятельно пробивать в снегу выход к кольцу шоссе.

– Хорошо!

– А вот до кольца придется вам...

– Сделаем.

– Работать будем кипятком, – объяснил начальник шахты. – Пустим две большие трубы. Не хватит, введем еще. Котельная у нас в порядке. Минут через десять приступим.

– Дорогу к пятачку пробьют тягачи, – подхватил Самохин. – Сейчас дам команду.

Он положил трубку и обратился к Николаю Федоровичу:

– Отправьте три тягача проминать дорогу к шахте... – Самохин увидел в дверях мужчину в облепленных снегом валенках. – Заходите, заходите.

Вернулся первый из разосланных Николаем Федоровичем людей и стал рассказывать о положении на обогатительной фабрике.

Анна Павловна сидела рядом с Самохиным и записывала сообщение в толстую синюю тетрадь – аварийный дневник.

Положение прояснялось. Сильнее всего пострадало подсобное хозяйство. Большая часть парников была раздавлена лавиной, часть сметена начисто. Конюшню разметало по бревнышку. От скотного двора и бревен не видно. Проложенную за последние сутки колею на шоссе завалило снегом, и она стала непроезжей, а подальше от поселка и непроходимой.

Слушая короткие донесения, Самохин делал заметки в настольном блокноте.

– Основные силы мы сейчас бросим на расчистку дороги к шахте и электростанции, – сказал он и обратился к главному инженеру: – Вы, Николай Федорович, займитесь установкой столбов под электропроводку. Подберите руководителя, людей...

Самохин увидел в окно спешащего в управление начальника радиотрансляционной сети. В его руках тускло поблескивал маленький чемоданчик – серый, с серебристым отливом.

– Все будет хорошо! – неожиданно воскликнул Самохин. – На чем я остановился?

– Нашли! – Начальник радиотрансляционной сети поставил серебристый чемоданчик перед Самохиным.

– "Турист"! – Самохин нахмурился. – Надежен ли он?

– Область принимаем! – воскликнул радист. – А тут по прямой... рукой достать можно.

Самохин посмотрел на часы. Лицо его стало озабоченным.

– До выхода на связь осталось шесть минут. – И обернулся к ожидающим его людям: – Восстанавливать электролинию начнем немедленно...

После томительного ожидания, вынужденной бездеятельности на Самохина обрушился шквал донесений, вопросов, телефонных разговоров. Все это быстро вернуло его в привычное состояние собранности, готовности к действию.

Только что он торопил бригаду поскорее выйти на установку столбов для электрической и телефонной линий, а сейчас резко отчитывал заведующую столовой, запоздавшую с обедом и задержавшую выход рабочих:

– ...Никаких причин для канители с обедом не было и быть не могло. Если у вас находятся уважительные причины, что тогда скажут люди, работающие на улице. В мороз, в ветер. По сравнению с их трудом у вас санаторий. Не желаю ничего слушать. Обеспечивайте питанием...

Завстоловой пыталась возразить, оправдаться.

В кабинет ворвалась Люся:

– Шихов не вышел на связь.

– Я сказал все! – Самохин положил бормочущую трубку и подошел к дочери.

– Не вышел? – Самохин оторопел. Всего ожидал он, только не этого.

А дочь смотрела на него, ждала. Она все еще верила в силу и всемогущество отца.

– Запроси ракетами, – сказал он. – Пускай покажут свое местонахождение.

Люся качнула головой.

– Запрашивали, – понял Самохин.

– Две банки ракет сожгли.

Самохин задумался.

– Где Буркова?

– Готовит аварийную группу.

Люся помолчала, выжидая, что скажет отец. Потом посмотрела на него и глухо сказала:

– Я пойду с Клавой Бурковой.

По тону, каким это было сказано, Самохин понял: дочь не спрашивает разрешения, даже не ждет его согласия, а лишь сообщает о своем решении. На этот раз он не смог возразить. Люся пойдет на Кекур. Разве он сам на месте дочери поступил бы иначе?

– Пойду готовиться, – сказала Люся.

И вышла из кабинета.

Настойчивый звонок телефона вернул его к столу.

– Слушаю. Шахта? Говорите, рыхлый снег? Надо дать ему осесть. Сколько понадобится на это времени? Я тоже не специалист по снегу, а приходится... Разберитесь на месте, тогда и решим. Тракторы уже вышли. – Он увидел в дверях Клаву Буркову и нетерпеливо закончил: – У меня все.

– Товарищ начальник штаба! Аварийная группа в составе семи человек готова к выходу в горы.

– Быстро вы!.. Молодцы! – Стараясь не выдавать охватившего его волнения, Самохин несколько переигрывал. – Молодцы!

– Мы были наготове.

На круглом лице Клавы Бурковой, усеянном мартовскими веснушками, не было и тени тревоги. Серые с легкой прозеленью глаза смотрели из-под падающих на лоб рыжих кудряшек спокойно. Что это? Уверенность знающего свои силы человека или же самонадеянность молодости?

– Действуй решительно, – напутствовал Буркову Самохин, – но не забывай и об осторожности.

Ему хотелось добавить, чтобы Клава не давала Люсе горячиться, но неловко было выделять дочь. Он с силой пожал маленькую крепкую ладонь девушки:

– Жду с удачей.

Трактор со спасательной группой тарахтел где-то на краю поселка, когда к управлению подошла запыхавшаяся Люся. В руках у нее были лыжи, за плечами рюкзак. Она оглядела пустое крыльцо, улицу и вбежала в приемную.

– Где Клава Буркова?

Анна Павловна вместо ответа показала рукой в сторону Кекура.

Лишь сейчас Люся поняла, что за выхлопы она слышала в стороне ведущего к горе проулка. Она привалилась плечом к стене. Глаза ее сузились, смотрели неприязненно.

– Ушли! Без меня...

– А кто знал? – растерянно спросила Анна Павловна.

Такого Люся в жизни не испытывала. Почему ушли без нее? Отец ее бережет! Не хочет, чтобы дочь рисковала. Но с Клавой Бурковой пошли ребята менее подготовленные. А она, горнолыжница, опять осталась в поселке. К черту! Надо взять лопату и разгребать снег, таскать тяжести... Что угодно, только не безделье в такую пору.

– Ушли! – повторила Люся.

В голосе ее прозвучало столько горечи, что Анна Павловна не выдержала.

– Выручи меня. Подежурь у приемника, – попросила она. – Мне надо срочно заняться аварийным дневником.

Люся бросила в угол ненужный рюкзак. Вяло опустилась на стул. Приемник молча светил зеленым глазом с черным зрачком, словно сочувствовал ей.

Крестовников очнулся от боли в ноге. Сколько времени он пробыл под снегом? Что с ногой – вывих или перелом?.. Вопросы беспокойно клубились в голове, теснили друг друга. Лишь одна мысль навязчиво возвращалась, глушила все остальное: "Вот это и зовут во всем мире Белой смертью".

Тупая боль в ноге становилась все настойчивее. Желая принять более удобное положение, Крестовников шевельнулся. Боль рванулась от голени вверх к колену.

Крестовников замер. Нет. Лучше не шевелиться. Он перенес тяжесть тела на здоровую ногу. Стало легче. Снова кипуче заработала мысль. Где Шихов, Саня? Живы ли они? Целы ли? Перед взрывом Крестовников предупредил, чтобы они ослабили лыжные крепления, но не проверил, выполнили его наказ или нет. Особенно беспокоил Саня. Удар лавины всегда кажется внезапным. А где внезапность, там и растерянность.

Стараясь успокоить себя, Крестовников думал о тех, кто остался в поселке. Не получив радиоинформацию, они, конечно, пойдут искать пропавшую группу. Только не просто это – искать засыпанных лавиной, не имея ни опыта, ни нужного снаряжения.

Стоять становилось все труднее. Тяжесть давила сверху, с боков, теснила дыхание.

Крестовников много читал о людях, засыпанных лавинами в самых различных условиях и обстоятельствах. Но то, что испытывал сейчас он сам, совершенно не походило на запомнившееся из книг. Снег давил равномерно со всех сторон, словно все тело плотно забинтовали. Чтобы приподнять руку, приходилось преодолевать упругое сопротивление снега. Стоит ослабить усилие, и снова рука прижата к телу.

Оставаться неподвижным было невозможно. Крестовников с усилием поднял руку. Осторожно опустил с лица кашне. От дыхания снег около головы подтаял, образовалась пустота. Велика ли она? Разглядеть невозможно. В сплошной тьме не было даже проблесков света. Основательно их засыпало. Лавина обрушила снег не только со склона, но и с гребня. Накатившийся верхний вал и завалил скалу, под которой он со своими спутниками укрылся. Основная масса лавины сошла, наверное, западнее, чем он рассчитал. Если она перебралась через вмятину, тогда и поселку пришлось плохо, и засыпанным под скалой нечего рассчитывать на помощь.

Больше всего угнетала Крестовникова в эти минуты не мысль об опасности, о возможной гибели, даже не боль в поврежденной ноге, а тишина, полная, абсолютная тишина, какую нельзя представить себе в обычных условиях. Не случайно о засыпанных лавиной принято говорить, что они попали в белую могилу. Но почему в белую, а не в непроглядную плотную тьму? Говорят, глаза привыкают к темноте. Чепуха! Темнота утомляет в шахте, изматывает ночью в лесу, в поле. Здесь, в мертвенном безмолвии, она ощущалась как физическая тяжесть, сковывала тело, волю, доводила до состояния, близкого к полному оцепенению...

Крестовников вслушался, не подаст ли голоса кто-либо из его спутников, хотя и понимал, что кричать в снегу бессмысленно: звук гаснет в нем, как в вате. Но все же...

Оставаться дальше в бездеятельности Крестовников больше не мог. С усилием он вытянул руку вперед, потом в сторону. Пальцы нащупали шершавый камень. Скала!

Крестовников оперся на здоровую ногу. Слегка пошевеливая плечами, а затем и всем корпусом, он медленно вжимался телом в упругий снег. Потом с трудом переставил поврежденную ногу и снова, выставив вперед плечо, несколько продвинулся к скале.

Холодный камень становился все ближе, доступнее. Наконец-то удалось привалиться к нему спиной. Давление снега сверху уменьшилось. Свободнее стало и рукам. Очевидно, Крестовников находился под выступом скалы. Теперь можно было и отдохнуть. Хорошо бы вытереть пот с лица. Крестовников сделал неловкое движение. Резкая боль рванулась от лодыжки к колену...

Пришлось смириться с неподвижностью. Он стоял, вслушиваясь в медленно затихающую боль. Незаметно пришло дремотное состояние, а за ним и ощущение полного безразличия.

Сколько времени пробыл он в таком состоянии? Снег вокруг него подтаял, отступил. Образовалось нечто вроде пещерки с неровными жесткими стенками. Крестовников в полусне нащупал выступ в камне. Сел. Боль в ноге затихла. Дремота незаметно перешла в сон.

В окутавшей Крестовникова плотной тишине послышался легкий скрип. Еще скрип. Сон развеялся. Появилась мысль, настороженная, четкая. Возможно, это, как говорят лавиноведы, "кричит снег"? И, словно отвечая замершему в напряженной позе Крестовникову, вдалеке послышался женский голос. Мигом исчезли остатки дремоты. Пропало и безразличие. Неужели он действительно слышал голос? Женский!..