Текст книги "Сто одиннадцатый (с иллюстрациями)"

Автор книги: Георгий Мартынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Не знаю, не знаю! Но мне определенно кажется. Я даже слышу какие-то звуки, не то дыхание, не то… не знаю! Очень тихие! Да вы прислушайтесь!

– Не пытайтесь меня уверить, что у вас галлюцинация слуха, – улыбнулся врач. – Никаких звуков нет! Даже из соседних купе. И, кроме нас, здесь никого быть не может!

– Вы правы, конечно! Этот свист так подействовал на нервы.

– Ну конечно!

Постучав, вошел проводник. Поставив на столик стаканы и положив рядом пакетики с сахаром, он молча удалился.

– Перед самым этим проклятым свистом, – сказал директор, – я хотел вам сказать, доктор, что попасть в Н…ск быстрее и проще не из города, где вы хотите сойти с поезда, а со станции Озерная. Можете мне поверить, я хорошо знаю эти места, бывал здесь. И Н…ск знаю. Скучный городок! И что вас потянуло сюда, да еще от моря?

– Как раз это самое. Мне надо несколько лет пожить в континентальном климате. А Сибирь – чего уж лучше!

– А, ну это другое дело! Летом Н…ск довольно живописен. Много зелени. Да, так вот, от Озерной до Н…ска всего полчаса пути на автобусе. Они часто ходят. А от областного города будете трястись почти два часа.

– А когда мы будем в этой Озерной?

– На два часа раньше. В восемь двадцать. Так что вы экономите не меньше чем три, три с половиной часа.

– Спасибо! – сказал врач. – Воспользуюсь вашим советом. Тем более, что в субботу в областном центре мне нечего делать. Учреждения не работают. Так и так придется туда съездить в понедельник.

– На всякий случай справьтесь у проводника.

– Откуда ему знать, я больше вам верю. Да мне, помню, говорили, что проехать можно ближе.

Ничто не изменилось.

Те же пятеро серебристых операторов, в тех же «креслах», перед тем же пультом, что и в момент старта Норит сто одиннадцать.

Те же светящиеся растения за прозрачной стеной и то же звездное небо. И далеко-далеко тот же бледно-желтый диск.

Там, возле него, неведомая планета, где сейчас находится Норит сто одиннадцать, если только он не погиб сразу же. Что там, на планете, никто не знает!

В помещении пульта включены все двенадцать сферических экранов. На всех, кроме одного – прямо напротив середины пульта, – огромные залы, заполненные до отказа. Это ученые, крупнейшие инженеры, руководители административных центров.

Пятеро операторов знают: там, в этих залах, на экранах видны они сами.

По всей планете (она не вращается вокруг оси, и время на ней повсюду одно и то же) все ждут…

Возле пульта воздух сух и тепел. Этого требуют приборы. Долго оставаться здесь трудно. И поочередно, то один, то другой, серебристые операторы покидают кресла и на триста – четыреста секади исчезают в бассейне.

Никто ведь не знает, сколько придется ждать…

Но пока не выяснится судьба Норит сто одиннадцать, никто не покинет своего места. И пока не выяснится, что происходит на неведомой планете, нельзя приступать к работе.

Летят секади… В такие моменты кажется, что они очень длинны.

Близится утро!

Три поколения уже плохо понимают это слово, его первоначальный смысл. Для всех, живущих сейчас, утро – это только определенное время (одинаковое для всех), когда сон сменяется бодрствованием, и только! Вокруг ничего не меняется!

Планета ждет…

Вензот, руководящий экспериментом, видит перед собой маленький кружок прибора, стрелка которого неподвижно замерла на точке, означающей конец видимого и осязаемого мира. За этой точкой неведомое, которым научились пользоваться ученые, но до конца осознать которое не в силах никто.

За точкой лежит безграничная и одновременно не имеющая протяженности сфера, охватывающая собой всю Вселенную, не имеющая никакого радиуса, вечно существующая и не имеющая временного существования…

Стрелка неподвижна!

С расстояния, которое почти невозможно себе представить (расстояния в этом, привычном, мире, а не в том, где нет никаких расстояний), стрелку заставит шевельнуться сам Норит сто одиннадцать. И этого мгновения нельзя пропустить. Правда, имеется звуковой сигнал, но Вензот не спускает глаз со стрелки. А когда он удаляется в бассейн, за ней следят другие четверо серебристых.

Планета ждет… Пятеро операторов ждут напряженнее всех.

И все же отрывистый звонкий щелк сигнала раздается неожиданно!

Стрелка вздрагивает и чуть заметно отходит от прежней точки. И сразу… исчезает!

Мгновенно повернуты нужные тумблеры. По всей планете, на всех экранах одновременно появляется…

Вензот и его коллегам кажется, что они ясно слышат изумленное восклицание, вырвавшееся одновременно у многих миллионов!

Кроме их самих – пяти операторов.

Они ожидали этого!

Девяносто восемь раз появлялись уже на экранах обитатели иных миров. Память о них сохранила видеозапись, хорошо знакомая всем серебристым. Почти все были разными!

И вот перед ними девяносто девятый!

Никто, кроме Норит сто одиннадцать, не мог заставить шевельнуться стрелку маленького прибора на пульте. Никто, кроме Норит сто одиннадцать, не может появиться на экране…

Это он, но… в облике аборигена той планеты, на которой сейчас находится!

Что из того, что этот облик совсем не походит ни на что привычное! Это облик разумного существа!

Знакомый всем голос Норит сто одиннадцать произносит с экрана, рассеивая все сомнения:

– Во имя жизни!

И сразу вместо него появляется цифра: «320».

А внизу знак направления.

Экран гаснет. Все экраны гаснут одновременно.

Потом, в заранее согласованное время, экран вспыхнет снова, но уже только здесь, в помещении пульта. И не один раз! А для всей остальной планеты все, что нужно, уже сказано:

НОРИТ СТО ОДИННАДЦАТЬ ЖИВ! НУЖНА КОРРЕКТИРОВКА ЛУЧА НА ТРИСТА ДВАДЦАТЬ АРЭ В УКАЗАННУЮ СТОРОНУ! РАБОТУ МОЖНО НАЧИНАТЬ!

ГЛАВА 4,

о том, как в отделении н…ской милиции разыгралась сцена из корриды, а Саша Кустов вновь проявляет выдающиеся способности к «ясновидению»

Кабинет Аксенова невелик, в два окна и с двумя дверьми. Одна выходит в коридор, а вторая – в кабинет следователя, которого сейчас не было, так как его вызвали в район. А из кабинета следователя вторая дверь выходит в тот же коридор. Обе двери были заперты. В кабинете Аксенова ключ висел на стене, рядом с дверью, а второй ключ следователь всегда уносил с собой.

И вот, когда присутствующие поднялись, чтобы разойтись, в запертом кабинете следователя внезапно раздался пронзительный свист, за ним страшный грохот, а затем… мычание!

Случалось ли вам, читатель, слышать, как мычит корова или бык в небольшом замкнутом помещении? Если случалось, вы можете себе представить впечатление, произведенное на офицеров этим оглушительным, а главное, необъяснимым звуком, раздавшимся из помещения, где не могло оказаться не только быка или коровы, но и самого маленького котенка.

– Черт возьми! – воскликнул Аксенов, вскакивая и бросаясь к двери. – Что же это творится в нашем городе?!

Но пока он снимал ключ и вставлял его в замочную скважину, из-за стены раздалось новое мычание, вернее мощный рев, заставивший всех офицеров схватиться за пистолеты, а затем треск ломаемого стола или шкафа. Одновременно все услышали глухой стук копыт по полу.

– А ведь и вправду похоже, что там находится бык, – сказал Саша. – Как же, однако, он туда попал? Осторожнее, товарищ капитан! Вы же не тореадор, чтобы…

Договорить Саша не успел и подобно другим офицерам выхватил пистолет из кобуры. Аксенов отлетел к стене, отброшенный ударом распахнувшейся двери, и перед ними предстал огромный бурый с белыми подпалинами бык с пеной на морде, с налитыми кровью глазами, видимо до крайности разъяренный.

Все последующее произошло в несколько секунд, но офицеры успели увидеть позади быка разгромленный кабинет, стол, превращенный в груду щепок, и опрокинутый шкаф с разбитыми стеклами дверец. А также совершенно целую, запертую дверь, ведущую в коридор.

«Не мог же бык влететь в окно!» – подумал каждый.

Но размышлять и решать загадки не было времени. Бык явно не собирался спокойно смотреть на людей.

Капитан лежал на полу. Половину офицеров отделял от двери в коридор стол для заседаний, как нарочно покрытый КРАСНЫМ сукном. Остальные ни за что не покинули бы товарищей в опасности.

Оставалось одно…

Бык наклонил голову, выставив вперед два великолепных острых рога, его мощное тело напряглось, шея вздулась и… он с шумом свалился, пронзенный шестью пулями. Как выяснилось впоследствии, ни один из стрелявших не промахнулся, да и трудно было сделать это на таком расстоянии.

На выстрелы сбежались все находившиеся в здании и в изумлении остановились у порога, глядя на огромную тушу, лежавшую на полу кабинета. Никто не мог понять, как попал сюда бык.

Три часа назад семье Кустовых показалось чудом исчезновение Белки. Чудом могло показаться и исчезновение Анечки, хотя там, в доме Болдыревых, никто не подумал о «чуде». Но во всех трех случаях имело место именно чудо, потому что «чудом» как раз и называется все, выходящее за рамки естественного на уровне современной науки.

– Ну, теперь-то они не смогут отмахнуться от моего донесения, – сказал капитан Аксенов. Он пришел в себя, встал и взялся за трубку телефона. – Теперь у нас есть бесспорное доказательство! – Он кивнул на тушу быка.

Так и получилось. Ни в районе, ни в области на этот раз, видимо, не усомнились в истинности слов капитана, хотя бы потому, что оставалось одно из двух – либо поверить, либо прийти к выводу, что начальник н…ской милиции сошел с ума, а для этого не было оснований.

– Они выезжают к нам, – сказал Аксенов.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Кузьминых. – Может быть, вызвать врача?

– Нет, не надо. Меня довольно сильно ударило дверью, больше ничего. Ну и ошеломило, конечно. Разойтись! – приказал он, обращаясь к толпе любопытных у порога двери.

Коридор опустел.

Саша вспомнил о полученном приказании.

– Товарищ старший лейтенант, – сказал он, – разрешите идти для выполнения вашего приказа.

– Да, идите!

Уходить Саше не хотелось, но дисциплина есть дисциплина. Он четко повернулся и вышел. Ему казалось ненужным после всех происшествий сегодняшнего утра предупреждать домашних, чтобы они молчали об исчезновении Белки. Он подумал, что гораздо лучше поступить наоборот и предать все это самой широкой гласности, – авось кому-нибудь придет в голову правильная догадка.

Пять минут быстрого хода, пять минут дома (Саша не мог не рассказать отцу и матери о происшествии в милиции, этого все равно нельзя было скрыть от жителей города), и через пятнадцать минут Саша подходил обратно к отделению. Возле дома стоял старенький ГАЗ, показавшийся ему знакомым (где-то он видел совсем недавно эту машину), а подойдя к двери, Саша едва не столкнулся с дедом, Степаном Никифоровичем, который, как уже известно читателю, работал в колхозе.

– Привет дедушке! – сказал Саша. – Какими судьбами?

– Ох, внучек! – Степан Никифорович заметно волновался. – Кабы ты только знал, что у нас случилось!

– А кто исчез?

Старик посмотрел на внука диким взглядом.

– Ты… что? – спросил он, запинаясь на каждом слове. – Ты… откуда знаешь? Разве в милиции… знают?

– Все мы знаем, все нам известно. Так кто же у вас исчез? Говори, не томи, ради бога!

– Ну, знаешь! – Степан Никифорович с шумом выдохнул воздух. – Ну и ну! Это, однако, здорово! – Он, видимо, совсем растерялся от неожиданности. – Что же это… по распоряжению…

– Вот именно! По распоряжению свыше исчезают коты и дети. Это у нас, а у вас кто?

– Бык исчез!

– Как ты сказал?

– Бык исчез, говорю!

– Бык?!

От удивления Саша совсем по-детски раскрыл рот. В колхозе бык, и здесь тоже бык. Там пропал, здесь появился! Что за дьявол!

– Исчез бык, – повторил Степан Никифорович. – Наш знаменитый производитель симментальской породы. Медалист!

– Исчез сегодня, в десять минут восьмого? Так?

– Да… вроде этого. Десять минут восьмого, да… наверное, так. Значит, это… что же… по радио…

«При чем тут радио? – подумал Саша. – Заговорился дед! Да и неудивительно!»

– Бурый с белыми подпалинами? – спросил он, желая убедиться окончательно, хотя и так все было ясно до жути.

Старик даже не смог ничего ответить. Он знал, что Саша никогда не видел их знаменитого быка, так как после возвращения из школы милиции ни разу не был в колхозе. А бык совсем молодой.

– Идем, дед! – сказал Саша.

Ему не хотелось говорить здесь, на улице, что медалист симментальской породы лежит в кабинете начальника милиции, годный в лучшем случае только на мясо. Дед сам увидит. Саша знал, как дорожат в колхозах такими производителями, и ему было жаль огорчать Степана Никифоровича.

Оказалось, что за время отсутствия Саши капитану Аксенову стало настолько плохо, что спешно был вызван врач. Разъяренный бык (кто знает, что ему пришлось испытать, прежде чем он оказался в кабинете следователя) с такой силой ударил головой в дверь, что дело не ограничилось для начальника н…ской милиции синяком на лбу, как сгоряча показалось самому пострадавшему. Было обнаружено повреждение левой руки и два сломанных ребра.

Когда Саша с дедом вошли в кабинет, врач как раз говорил по телефону, вызывая машину «скорой помощи». Его присутствие оказалось весьма кстати и для Степана Никифоровича.

Старый колхозник, увидя на полу мертвого быка, того самого, который исчез на его глазах три часа назад в пятнадцати километрах отсюда, так разволновался, что медицинская помощь потребовалась незамедлительно.

И как тут было сохранить спокойствие! Ведь если даже бык не «растворялся в воздухе», если его исчезновение только померещилось, то и тогда самый факт, что он очутился в Н…ске, в пятнадцати километрах от родного колхоза (быки, как известно, не отличаются резвостью орловских рысаков), не говоря уж о том, что лежал он не на улице, а внутри здания милиции, был столь необъяснимым, что доджен был подействовать на нервную систему старого человека сильнейшим образом. Дело могло кончиться совсем скверно, не окажись здесь врача.

Степана Никифоровича не отправили в больницу вместе с капитаном Аксеновым, а уложили в одной из комнат, где стоял небольшой деревянный диван. Врач приказал не беспокоить старика в течение часа, но стоило ему только покинуть помещение милиции, как Кузьминых, оставшийся за начальника, тут же попросил рассказать обо всех обстоятельствах, при которых из колхоза исчез бык. Старшим лейтенантом руководило не любопытство (вполне простительное в данном случае), а необходимость. Очень скоро в Н…ск прибудет начальство из района и области. Начальство будет задавать вопросы в отсутствие капитана Аксенова именно ему, старшему лейтенанту Кузьминых, и он, естественно, хотел быть в курсе дела, чтобы ответить на любой вопрос.

Рассказ Степана Никифоровича был очень похож на то, что рассказывал час назад Саша. Только дело происходило не в комнате, а на дворе животноводческой фермы. Старый Кустов работал на этой ферме, и в его обязанности входило выпускать по утрам единственного в колхозе быка-производителя во двор «размять ноги». Так поступил он и сегодня. Открыв стойло, вывел быка. И вдруг у самой двери во двор бык заупрямился и не захотел выходить, тогда как обычно выбегал весьма охотно. Степан Никифорович, удивленный таким поведением быка, слегка хлопнул его рукой по крупу, но бык пятился назад, и тогда старик, рассердившись, схватил стоявшую у двери метлу и сильно ударил упрямца.

– Вот тут и случилось это, товарищ начальник, – сказал Степан Никифорович. – Он, бык, значит, кинулся вперед – и только миновал порог, как исчез, ну словно провалился сквозь землю. Вышел я, огляделся, а его и след простыл. Во всем дворе никого и ничего. Я один! Ворота как были закрыты, так и стояли нетронутые. Не мог же бык перескочить через забор. Он высокий, метра на два, недавно построенный. Раньше на нашей ферме забора не было. Я туда-сюда, нет быка, да и только. Ну, пошел я к председателю. Вместе поискали, потом другие подошли. Можно сказать, обнюхали всю деревню. Пропал бык! Тогда председатель и говорит: «Сейчас машина пойдет в город. Поезжай, Степан Никифорович, и расскажи кому следует». – «Суббота, – отвечаю я, – нет никого, однако». – «Ничего, в милиции работают». Ну вот я и приехал. А вы уже и сами все знаете.

– То есть как это мы все знаем? – удивился Кузьминых. – Мы понятия не имели о том, что этот бык вашего колхоза.

– Да вот он, – Степан Никифорович указал на вспыхнувшего Сашу. – Внук мой, значит. Он сказал, что вы, однако, все уже знаете. И что все это…

– Постой! – перебил старика Саша, испугавшись, что его разговорчивый дед вспомнит и выложит старшему лейтенанту не слишком удачную шутку его, Саши, насчет «распоряжения свыше». – Постой! Я, товарищ старший лейтенант, просто угадал…

– Опять, значит, ясновидение! – Кузьминых улыбнулся. – Тебя скоро придется в цирк отправить. Ну ладно! – Он поднялся. – Спасибо за сообщение! Лежите, Степан Никифорович, как врач велел. И не гневайтесь на нас за своего быка. Иного выхода, как только застрелить его, у нас в ту минуту не было.

– Где уж тут выход! – сказал Кустов, довольный уважительным отношением к себе милицейского начальника. – Если не иметь опыта, с быками лучше не связываться. Но, однако, зачем вы затащили его в дом?

– Не затаскивали мы, он сам к нам пожаловал. Тут-то и есть загвоздка, Степан Никифорович! Но нам с вами ее не понять, пока ученые люди не разберутся.

– Это уж точно! Эх, приехать бы мне пораньше! Был бы живой наш бычок. А еще раньше и по дороге его захватили бы!

– Вы думаете? – с выражением, которого не понял старый скотник, спросил Кузьминых.

– А как же! Он был тихий, что телок. Добродушный, одним словом. Я бы его сразу успокоил.

– Тогда да, жаль!

– Был бы живой!

– Живой-то живой… – проворчал Кузьминых, выходя с Сашей из комнаты. – Да все равно не рассказал бы, где находился три часа, вот в чем дело! А дед говорит «по дороге захватили бы»… Был он на дороге, как же!

Только войдя вслед за старшим лейтенантом в кабинет – арену недавней корриды, – Саша спросил:

– Где находился три часа? Ты думаешь, он где-то находился?

– А как же иначе!

– Значит, и Анечка где-то находится, и наш Белка тоже?

– По-моему, да!

– Где же?

Кузьминых нахмурился.

– Я не ясновидец, как некоторые, – сказал он. – Откуда я могу это знать. Но где-то они должны быть, если живы. Впрочем, – прибавил он, – мертвые тоже не могут исчезать бесследно. Они тоже где-то должны быть. Кот, растворившийся в воздухе! Чушь зеленая! Девочка – тем более!

Он задумчиво посмотрел на тушу быка (до приезда начальства было решено ничего не трогать) и вздохнул.

– Вот кто мог бы рассказать многое, да не расскажет. Как ты думаешь, может, мы поторопились, может, можно было не убивать его? А? Например, накинуться на него всем разом, повалить… Глупости! – перебил он сам себя. – Все равно пришлось бы убить, только кроме капитана в больнице оказалось бы еще человек пять. Работать стало бы некому.

– Однако, – сказал Саша, – я и забыл совсем, что я сегодня дежурный по отделению.

– Вспомнил, наконец! – усмехнулся Кузьминых. – Дежурит старшина Груздев. Это еще капитан приказал. В таком деле, как у нас сегодня, без ясновидца не обойтись.

– Да будет вам, товарищ старший лейтенант! – сказал Саша, официальным обращением показывая, что ему очень неприятны эти шутки. – Какой я ясновидец. Все дело в Белке.

– Простите, товарищ младший лейтенант! – Кузьминых вздохнул и сказал серьезно: – Давай-ка, Саша, подытожим события, разберемся до приезда начальства. Есть мысли? Если есть, выкладывай!

– Я думаю…

– Вот и хорошо, что у тебя есть о чем думать. А у меня никаких мыслей нет. Словно этот бык ударил дверью не капитана, а меня и вышиб мозги.

Могло показаться странным, что после всех необъяснимых происшествий сегодняшнего утра они могли спокойно говорить и даже обмениваться шутками. Словно и не исчезала трехлетняя девочка, не лежал тут же рядом неведомо как оказавшийся здесь бык, – словом, ничего, выходящего за рамки обыденного, не случилось. Но это действовал инстинкт самозащиты. Мозг, неосознаваемо для них, защищал себя от вторжения того, что могло нанести ему вред. Так было не

Отсутствуют страницы 51, 52

Младший лейтенант Кустов, самый молодой сотрудник н…ской милиции, до сегодняшнего дня ничем не примечательный, внезапно приобрел в глазах Кузьминых непререкаемый авторитет. Раз он говорит надо, значит, надо!

Но старшему лейтенанту не пришлось придумывать предлог для своего звонка или передавать трубку Саше. Едва только он сказал: «Говорят из н…ской милиции» – чей-то голос на том конце провода радостно воскликнул: «Вот хорошо, а мы только что собрались звонить вам!» А дальше ошеломленный старший лейтенант услышал такое, что в первое мгновение усомнился – уж не спит ли он? Не прерывая собеседника, он слушал минуты три, потом спросил только: «В каком состоянии?» – и, получив ответ, положил трубку. Ни слова не говоря Саше, вопросительно смотревшему на него, Кузьминых позвонил и приказал вошедшему сержанту:

– Машину к подъезду!

Сержант ответил «Есть!» и вышел. Кузьминых нервно (его руки дрожали) переставил зачем-то чернильный прибор, сильно потер пальцами виски, повернулся к Саше и не менее минуты смотрел на него, словно впервые видел.

– Она там? – спросил Саша.

– Послушай! – Старший лейтенант снова потер виски, хотя голова у него и не болела. – Что это означает, однако? Ты что, и в самом деле ясновидящий? Ну с чего ты взял, что Анечка в деревне Фокино, а не на станции Озерная?

Саша поморщился при слове «ясновидящий». Еще прилипнет к нему это прозвище, потом не отделаешься!

– Все очень просто, – сказал он. – Просто и не требует никакого ясновидения. Я подумал, что если мог вернуться бык («Откуда вернуться?» – снова мелькнула все та же мысль), то почему должна пропасть бесследно девочка? Не логичнее ли предположить, что и она вернулась? («Вот привязалось слово!») А если так, то где она может оказаться? По аналогии – в пятнадцати километрах от города, то есть от места исчезновения, но в другую сторону, вернее в ту же сторону, если продолжать аналогию с быком. А там как раз расположено Фокино, на одной линии, если провести ее от колхоза через город. Через город. Вот и все! А как она, Анечка? Появилась, как бык, в доме?

– Нет, ее увидели на улице.

– Раздетую? В одной рубашке?

– Да, в рубашке и босиком. На снегу, в двадцатиградусный мороз. И она совершенно здорова, их фельдшер осмотрел ее. Но тут не все ясно. Они толкуют о какой-то пленке. Я что-то не понял. Сейчас подадут машину. Заезжай за Болдыревой и за доктором, я позвоню в поликлинику. Фельдшеру я не слишком доверяю. И в Фокино! Я бы сам поехал, но начальство вот-вот пожалует. Только ты позвони мне оттуда обязательно.

– А что она, Анечка, говорит?

– Не знаю! Об этом они мне ничего не сказали, а я забыл спросить. Слишком был ошеломлен таком новостью. Но ведь главное, в конце концов, в том, что девочка не замерзла, как это ни удивительно. Подумать только, из теплой постели – и прямо на улицу, на мороз!

– Через три часа, – добавил Саша.

– Что через три? Ах, да, верно! Где же она все-таки могла находиться эти три часа?

Саша еще раз пожал плечами, хотя этот жест никогда не был ему свойствен.

– Снова тот же неразрешимый для нас вопрос, – сказал он. – Не стоит и пытаться ответить на него, это явно бесполезно. Я все время думаю вот о чем. Если бык мог, допустим, пройти пятнадцать километров от колхоза, где работает мой дед, до Н…ска, то трехлетняя Анечка никак не могла пройти те же пятнадцать километров от Н…ска до Фокино. Правильно? Значит, они не шли это расстояние. И, уж конечно, не ехали, особенно бык. Получается, что они вообще не передвигались. Во всяком случае, не передвигались понятным, привычным нам способом. И все же оказались в пятнадцати километрах от места, где исчезли. И почему-то «переместились» точно в одну сторону, по одной линии! Да еще пленка какая-то! Что за пленка, откуда?.. Послушай, старший лейтенант, тебе не страшно?

– Страшно? Пожалуй, да, есть немного. Не по себе как-то! Что ни говори, а к чудесам мы не привыкли, однако.

Тот же пульт с двенадцатью сферическими экранами перед ним.

Те же пятеро серебристых операторов, в одинаковых креслах, на равном расстоянии друг от друга, по всей длине пульта.

Кажется, все, как было, ничто не изменилось после первого кратковременного появления на экране Норит сто одиннадцать в облике аборигена неизвестной еще планеты.

Более чем странный, непонятный, трудно воспринимаемый сознанием облик! Только усилием воли можно заставить разум примириться с виденным, признать подобное «произведение природы» разумным существом, а следовательно, и равным, а главное, почувствовать в нем «брата по разуму». Трудно, очень трудно, несмотря на практику почти сотни предыдущих встреч.

Потому и сочли необходимым девяносто восемь предшественников Норит сто одиннадцать, а теперь и он сам, прежде всего поступить именно так – показать, как выглядит «хозяин» того мира, с которым, быть может, придется вступить в контакт, подготовить сознание своих соотечественников к восприятию чуждого облика, как бы ни был этот облик чудовищен с привычной для них точки зрения.

Пятьдесят семь раз был показан сам подлинный «хозяин», а сорок один раз его облик вынуждены были по тем или иным причинам принимать посланцы планеты. В двенадцати случаях разумная жизнь не была обнаружена.

И вот в сорок второй раз посланец планеты предстал на экранах своей родины в облике аборигенов того мира, куда был послан. Это означало одно из двух: либо Норит сто одиннадцать не может находиться там в своем естественном виде (это могло грозить ему какой-нибудь опасностью, так уже бывало не раз), либо он решил строго придерживаться инструкции по поведению на чужих планетах, требующей не рисковать и открываться аборигенам только после проверки их отношения к чуждому и непонятному. Такая проверка будет осуществлена по сигналу самого Норит сто одиннадцать, когда он сам найдет это нужным.

Руководители эксперимента ждут…

Но впечатление, что в помещении пульта ничто не изменилось, ошибочно. И конечно, пятеро серебристых находились здесь не все время. Сеансы связи с Норит сто одиннадцать подчинены согласованному с ним самим расписанию, и в промежутках между сеансами на пульте достаточно одного дежурного.

Сейчас здесь находятся все пятеро просто потому, что подошло время.

Связь через пространство без протяженности, через исполинские расстояния, равные нулю в этом пространстве, без малейшей потери времени (потому что там, где нет пространства, нет и времени) исключительно трудна. Дистанционное управление установками огромной сложности и мощности требует столь большой точности, что справиться с этой задачей под силу только объединенной мысли и вниманию пяти операторов высочайшей квалификации. Число пять установлено давно, определено опытным путем еще предками нынешних руководителей экспериментов, после нескольких ошибок, обошедшихся очень дорого.

В огромном помещении пятеро сейчас не одни. Позади них, между пультом и бассейном, плотно, один к одному, стоят в ожидании еще несколько десятков, среди которых нет серебристых. Большинство – темно-синие или желтовато-зеленые. Изредка попадаются и темно-вишневые.

Ничего, что хотя бы отдаленно походило на часы или иной указатель времени, на пульте и вообще в помещении не видно. И неизвестно, чем руководствуется Вензот, когда внезапно произносит:

– Внимание!

Быть может, снова шевельнулась стрелка на грани реального мира? Но ни Вензот, ни его коллеги не смотрели в этот момент на маленький кружок прибора, врезанного в панель пульта перед каждым из них.

– Внимание!

Секади… секади… секади…

– Старт!

Та же команда, тот же возглас, что и при отправке Норит сто одиннадцать. Но сейчас никто никуда не отправляется, предстоит только сеанс связи. Слово «старт» относится к посылке энергетического луча, который должен стать как бы проводником связи между двумя планетами через… ничто!

На мгновение чуть тускнеет свет в помещении и вне его, что хорошо заметно сквозь прозрачные стены…

И на экране… Норит сто одиннадцать!

На этот раз ни у кого не возникает сомнения в том, что это именно он. Навсегда запомнился всем облик разумного существа иного мира, хотя первое, памятное, свидание с ним было очень кратковременным.

Теперь Норит сто одиннадцать никуда не исчезнет с экрана более продолжительное время. Корректировка луча произведена по его указанию, и посланца планеты можно рассматривать сколько угодно.

Не менее двухсот секади все молчат, вторично пораженные зрелищем. «Фантазия природы бесконечно разнообразна!» – думает каждый.

И, понимая причину их молчания, не произносит ни слова и Норит сто одиннадцать, хотя это дается ему труднее, чем им.

Пусть только на одном экране из всех, имеющихся на планете, виден сейчас Норит сто одиннадцать, все же его видят на родине, тогда как он сам не видит никого! Перед его глазами картины чуждого ему мира, быть может, его окружают сейчас обитатели этого мира, быть может, в этот самый момент происходит с ним что-нибудь, требующее от него всего внимания, на какое он только способен, может быть, ему очень трудно сейчас. Но идет сеанс связи, заранее запланированный, и посланец планеты выполняет свою задачу, что бы ни происходило с ним!

Удивительное существо необходимо рассмотреть самым тщательным образом, зафиксировать его навсегда в видеозаписи. И Норит сто одиннадцать должен для этого оставаться неподвижным там, где он находится, иначе его изображение будет колебаться, исчезать и вновь появляться, несмотря на то, что зримая связь осуществляется им мысленно!

Но вот внешний осмотр окончен.

– Во имя жизни!

Это произносит Норит сто одиннадцать, очевидно почувствовавший этот момент. И голос его звучит с экрана так ясно, будто здесь находится он сам, а не его облик, порожденный силой его же воображения.

– Во имя жизни!

Отвечает один Вензот. Аппаратура связи рассчитана и настроена на биотоки его мозга. У Норит сто одиннадцать вообще нет никакой аппаратуры. Иначе нельзя. И то, что «говорит» Вензот, слышит один только Норит сто одиннадцать «там». А здесь произносимое ими обоими «слышит» и навсегда запоминает скрытый в недрах пульта специальный прибор.

Все, кто находятся сейчас в помещении пульта, принимали участие в составлении перечня вопросов к Норит сто одиннадцать, но выбор принадлежит Вензот. Разговор через икс-пространство не может быть слишком продолжителен. Не хватит энергии, не хватит силы воображения у Норит сто одиннадцать «там» и у Вензот «здесь», не хватит фиксирующей устойчивости самого луча, ведь та планета, с которой осуществляется связь, вращается вокруг оси!

Никто в зале не слышит мысленных вопросов Вензот, но по ответам Норит сто одиннадцать все могут следить за первой беседой с посланцем науки, ушедшим в чужой мир.