Текст книги "Гианэя (изд.1989г.)"

Автор книги: Георгий Мартынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

2

Точного времени катастрофы никто не заметил. Она не сопровождалась ничем, что могло бы сразу обратить на себя внимание. Произошла ли она внезапно или постепенно, осталось неизвестным.

В том, что это случилось, каждый убеждался на опыте.

Вересов и Тартини заканчивали разговор, ради которого командир корабля позвал навигатора на пульт утром тридцатого марта. Речь шла о выходе наружу с целью корректировки прожекторов.

Кроме них здесь находился механик двигателей Рикардо Медина, испанец по происхождению.

Его присутствие на пульте впоследствии оказалось очень полезным.

– Я сейчас пройду на обсерваторию, – сказал Тартини, когда они закончили обсуждение деталей корректировки. – Свяжусь с вами, и вы включайте прожекторы, один за другим. Надо проверить, который из них смещен.

– Хорошо! – ответил Вересов. Он посмотрел на часы и прибавил: – Через десять минут мне на смену придет Муратов. Вы встретите его по дороге. Скажите ему, в каком порядке надо включать прожекторы. Я уйду, и делать это придется ему.

Тартини кивнул головой и вышел.

Через несколько минут он вернулся.

– Посмотрите, в чем дело, – сказал он. – Люк в четвертый отсек не открывается.

Вересов кинул взгляд на приборы пульта.

– Этого не может быть, – сказал он, – все в порядке.

– Тем не менее именно так.

– Что-нибудь с кнопкой.

– Этого также не может быть, – сказал Медина и поспешно вышел.

– Вот уж не думал – сказал Тартини, – что на этом корабле может быть какая-нибудь неисправность.

Вересов включил радиофон, вызывая кают-компанию, где в это время всегда кто-нибудь находился.

Экран не вспыхнул.

– Ничего не понимаю, – сказал Вересов. Вернулся Медина.

– Кнопка люка в порядке, – доложил он, – но люк действительно не открывается.

– И не работает внутренняя связь, – сообщил ему Тартини.

Все трое недоуменно посмотрели друг на друга.

– Фантастика! – Вересов пожал плечами.

Ни у кого из них не возникло ни малейшей тревоги. Одновременный выход из строя люка в четвертый отсек и линии связи с третьим казался им случайным. Все трое решили, что причиной является какая-нибудь мелкая неисправность «Мозга навигации», которую он устранит сам в ближайшее время. Приборы пульта убедительно свидетельствовали о том, что решительно все на корабле находится в полной исправности.

Но можно узнать, что случилось у самого «Мозга».

Вересов подошел к задней (по ходу корабля) стенке помещения пульта, за которой были расположены сложнейшие агрегаты «Мозга навигации». На ней длинным рядом выстроились аппараты связи с ним. С помощью этих аппаратов можно было получить ответ на любой технический вопрос, касающийся исправности всех частей звездолета, его пути в космосе и работы двигателей. Под каждым аппаратом располагалось по четыре ряда разноцветных кнопок.

Много труда и времени потратили земные инженеры, чтобы разобраться во всей этой технике и научиться пользоваться ею.

Вересов послал в «Мозг» два вопроса:

«Что случилось с люком между пятым и четвертым отсеками?»

«Что случилось с линией связи?»

То, что могли перестать работать все люки на корабле, Вересову и двум его товарищам и в голову не приходило.

Радиофоны корабля были земной конструкции и заменили собой небольшие овальные экраны гийанейцев, но вся «проводка» осталась прежней и была связана с «Мозгом навигации». Менять ее не было смысла, так как обычная для радиофонов связь без каких-либо проводок на корабле, разделенном на отсеки металлическими стенами, все равно не могла действовать.

Потерявшее смысл название «радиофон» сохранилось просто в силу привычки. Прошла минута.

Время, необходимое «Мозгу навигации» для «уяснения» вопроса, проверки и составлении ответа, измерялось долями секунды. Он всегда отвечал мгновенно.

Прошла целая минута. Ответа не было.

Повторять вопросы было бесцельно. По тому, как засветились крохотные экраны, шкалы и стрелки Вересов понял, что его вопросы получены «Мозгом», но он не собирается отвечать на них.

– Очень плохо! – сказал Вересов. – Если бы он не знал, то все равно как-то откликнулся бы.

– В чем же дело? – спросил Тартини. Вересов не ответил. Когда он повернулся к товарищам, они заметили, что командир очень бледен.

– Плохо! – повторил он. – Очень, очень плохо!

– Может быть, пробоина? – неуверенно сказал Медина. – Пробит борт четвертого отсека и повреждена линия связи.

Он не ждал ответа, понимая, что никакая пробоина не могла привести к молчанию «Мозга». А если бы оказался пробит борт в самом помещении, где размещался «Мозг», то есть совсем близко от них, они не могли бы не услышать удара и взрыва.

Аэролит, летящий с космической скоростью, при ударе обязательно взорвется. Кроме того, никакой аэролит, какого бы размера он ни был, не мог пробить и стенку корабля, и стенку помещения «Мозга». Этого не смогло бы сделать даже тело, летящее со скоростью света.

– Подождем! – решил Вересов. – Если пробоина, то она заделается через несколько минут. И тогда люк должен открыться. Но ведь ты сам понимаешь, – обратился он к Медине, – что никакой пробоины нет. Локаторы ничего не показали, и «Мозг» не стал бы молчать по такой причине. Здесь что-то другое, и, боюсь, очень серьезное.

– Что будем делать? – спросил Тартини.

– Я сказал, подождем! Возможно, произошла небольшая поломка в системах «Мозга», и он не отвечает потому, что занят поисками и исправлением. И отключился от нас. Такая операция предусмотрена его схемой.

– Мол, не мешайте, – засмеялся Тартини.

– Вот именно!

Прошел час, проведенный в молчании. Да и о чем им было говорить? Все трое были людьми действия, не склонными к бесцельным догадкам и предположениям.

Приборы пульта по-прежнему показывали, что все исправно и ничего не случилось на всем корабле. Это успокаивало Медину и Тартини, но Вересов, лучше их знакомый с устройством «Мозга навигации» и знающий систему связи его с приборами пульта, беспокоился все больше и больше. Именно то, что приборы как бы отключились от «Мозга», не указывали даже на неисправность управления люками (пусть одним люком), противоречило основным принципам их устройства. Это могло произойти только по специальному «указанию Мозга», а для такого указания Вересов не мог найти причины.

Он вспомнил, как в процессе подготовки этого корабля к полету на планету Мериго многие возражали против оставления гийанейского «Мозга навигации» и предлагали заменить его другим, своей, земной конструкции. Это не было сделано только потому, что не хватило времени, да и самый «Мозг» казался очень совершенным, что, разумеется, так и было.

Небольшие аварии возможны в любой конструкции, и земная также не была гарантирована от них.

Прошел еще час.

– Что ж! – сказал Вересов и встал. – Мы дали ему время, и вполне достаточное. Придется самим вмешаться.

– Жаль, что с нами нет Володи или Нади, – заметил Тартини.

Владимир Попов и его жена Надя были программистами вычислительных машин. Сейчас они спали в анабиозных ваннах. Оба были настолько молоды, что все называли их по именам.

В смене Вересова программиста не было, а если бы и был, то его помощью нельзя было бы воспользоваться до тех пор, пока не устранена неисправность люка, для чего, собственно, он и требовался.

– Надо действовать самим! – повторил Вересов, ничем не давая понять, что заметил нелогичность в словах навигатора.

Помещение «Мозга навигации» отделялось от пульта глухой стеной. Пройти туда можно было только кружным путем – спуститься в нижний коридор, открыть аварийную дверь и снова подняться. Прежде, до реконструкции, существовал прямой вход из четвертого отсека, но теперь его не было. Перенос пульта управления с носа корабля на корму потребовал переделки переборок, и для второй двери не оказалось места.

– А ведь нижние двери также управляются «Мозгом», – заметил Медина.

– Ну и что же?

– А то, что нижняя дверь может не открыться, так же как не открывается люк в четвертый отсек.

Вересов вздрогнул. Только сейчас, при этих словах Медины, у него и Тартини мелькнула мысль, что испортиться могли все люки на корабле, а не только один.

– Проверь вентиляцию между нашим и четвертым отсеками, – приказал Вересов.

Медина поспешно вышел. Он сразу понял тревожную мысль командира.

Прибор на пульте показывает, что вентиляция работает, но ведь другой прибор свидетельствует, что и люки исправны, а на самом деле по крайней мере один из них не действует.

Инженер-механик вернулся взволнованным.

– Вентиляция выключена, – сказал он. Чем дальше, тем хуже!

– Если кто-нибудь застрял во втором или четвертом отсеках, – сказал Вересов, – он находится в большой опасности.

Тартини понял, что командир корабля больше не сомневается в том, что авария имеет «тотальный» характер.

– Верхних резервуаров хватит надолго.

– Если они также не отключены. «Мозг» свихнулся. Это очевидно.

– Что будем делать? – снова спросил Тартини.

– Снимать защиту и отключать связь «Мозга» с автоматами. Другого пути нет.

– А если нижняя дверь.

– Мы обязаны туда проникнуть! – перебил Вересов. – Любым путем. Ремонт «Мозга» мы не сможем произвести втроем. У нас нет запасных деталей, они в четвертом отсеке, отрезанном от нас.

Вот когда они почувствовали настоящую тревогу.

Как они теперь и ожидали, нижняя дверь не открылась.

«Свихнувшийся», как выразился Вересор, «Мозг» выключил управление всеми дверями и люками.

– Я начинаю думать, что все приборы пульта дают сейчас неверные показания, – сказал Вересов.

– Что же будем делать? – в третий раз спросил Тартини.

Вересов повернулся к Медине. Если кто-нибудь может помочь проникнуть в помещение «Мозга», то только он. Случай, приведший инженера-механика на пульт перед самой катастрофой, впервые за этот день показал, насколько он был счастливым для них.

Но не в последний.

– В этом коридоре, – сказал Медина, – есть кладовые деталей для ремонта двигателей. Их вообще шесть. И одна из них здесь. В кладовых имеются инструменты и необходимые аппараты. Я думаю, что мы сможем вскрыть дверь в помещение «Мозга». Но после этого дверь практически перестанет существовать. Учтите это!

– У нас все равно нет выхода. Как можно скорее надо отключить связь «Мозга» с автоматами люков и линий связи. Кто-нибудь может находиться в четвертом или втором отсеках. Эта дверь не имеет существенного значения. Важны люки и двери между отсеками.

– Тогда попробуем. Но это адская работа.

– Не имеет значения. Лишь бы удалось!

К счастью, специальные кладовые для деталей двигателей, как и сами эти детали, были изготовлены на Земле. Гийанейцы или не считали их нужными, или, что было вероятнее, не имели возможности сделать запасные части.

Ведь все, что было известно о них, указывало на поспешность бегства с Гийанейи. А на планете Мериго, где этот корабль подготавливался для полета к Земле, не было заводов, чтобы можно было изготовить столь сложные детали.

Небольшой люк, ведущий в кладовую, находился в полу коридора. Медина специальным ключом открыл замок и поднял его.

Все трое спустились по металлической лесенке. Все здесь находилось в образцовом порядке, аккуратно разложенное на стеллажах и в ящиках.

– Я помню, – сказал Медина, – что для устройства люков в кладовые нам пришлось прорезать шесть круглых отверстий в полу коридора. Каждое из этих отверстий потребовало нескольких дней работы. На Земле! – подчеркнул он. – Настолько тверд и прочен гийанейский металл. С тем, что есть в нашем распоряжении, мы трое, работая круглые сутки, сможем вырезать замок двери не раньше, как через неделю.

– А это? – спросил Вересов, указывая на аппарат в одном из ящиков.

– Это плазменный резак, – ответил Медина. – И предназначен для работы снаружи корабля.

– Я знаю.

– Зачем же ты тогда спрашиваешь? Работать с этим резаком внутри корабля нельзя.

– Почему? – спросил Вересов.

Инженер с удивлением посмотрел на командира.

– Потому что при работе он развивает температуру в четырнадцать тысяч градусов в радиусе десяти метров. Что ты, сам не знаешь? А температура самой струи…

– Сколько времени нужно этому резаку, чтобы уничтожить механизм замка двери?

– Десять минут, – пожав плечами, ответил Медина.

– Вот и прекрасно! Нам не надо аккуратно вырезать замок. Только чтобы дверь открылась. Можно укрепить резак, а самим уйти отсюда.

– Это идея! – Медина задумался. – Но тогда придется изготовить автомат для его включения и выключения.

– Это я беру на себя. На пульте есть запасный автомат сигнала тревоги. Я его переделаю за два, три часа. А ты и Тартини за это время укрепите резак у двери. Нам дорог каждый час.

Так они и сделали.

Плазменная струя за десять минут, как и сказал Медина, начисто уничтожила кусок двери с вмонтированным в него замком. Но при этом как сама дверь, так и примыкающие к ней стены коридора настолько раскалились, что войти сюда было невозможно без асбестового костюма, снабженного охладителем, которого у них не было. Пришлось ожидать, пока металл не остынет. Это заняло десять часов.

За это время случилось только одно событие, очень странное само по себе, но оставившее их равнодушными, настолько все их мысли были заняты судьбой товарищей, отрезанных от них.

А случилось так.

В пять часов дня, обычное время обеда в кают-компании, они достали из кладовой пятого отсека аварий ный пакет и только собрались утолить голод, как совершенно неожиданно и одновременно сами собой включились все наружные экраны пульта.

И, как всегда, тут же погас свет.

Вересов сказал только: «Совсем взбесился!», имея в виду «Мозг навигации». Подойдя к пульту, он на ощупь включил свет и попытался выключить экраны, но из этого ничего не получилось.

– Хорошо хоть то, что освещение корабля не зависит от этого проклятого «Мозга», – сказал Тартини.

– Да, это наше счастье!

Остаться в полной темноте было бы очень неприятно. А работать при свете аварийных ламп трудно.

В одиннадцать часов вечера они, наконец, получили возможность пройти в помещение «Мозга».

Там все было как всегда. В ярком свете холодно блестели металлические поверхности пяти огромных кубов, стоявших посередине, и двенадцати – меньших размеров, расположенных вдоль стен.

На передней панели центрального куба находился овальный экран.

Как только они подошли к нему, экран засветился.

– Он хочет нам что-то сообщить, – сказал Вересов. – Что ж, послушаем!

В его голосе звучали насмешка и ирония. Теперь, когда он находился здесь, вопреки «намерениям Мозга», Вересов был уверен, что заставит «Мозг» подчиниться и навести порядок на корабле. А если «Мозг» все же не сделает этого, они трое обойдутся без него.

Если бы он мог только заподозрить… Если бы вспомнил в эту минуту то, чему был свидетелем на Луне полтора года тому назад!

Он вспомнил, но слишком поздно!

На экране появилась четкая надпись. Она была на испанском языке, и в первое мгновение они подумали, что она заложена в «Мозг» земными инженерами, испанцами. Но зачем им было пользоваться именно испанским, а не общепланетным языком? И к чему было вообще делать эту надпись?

Медина прочел ее вслух. Только он и мог сделать это. И оба его товарища поняли, что присутствие инженера испанца вторично оказалось счастливым для них. Без Медины тайна катастрофы осталась бы тайной.

Надпись гласила:

«За похищение корабля вы приговорены к смерти!

Цели вы не достигнете. Корабль прекратит полет, и вы не можете помешать этому. Он останется неподвижным, пока не начнет падать на ближайшую звезду. В ее Огне исчезнут и корабль и вы. Мы могли бы просто уничтожить вас, но не делаем этого.

Живите долго! У вас много пищи, воды и воздуха. Мы оставляем вам включенные экраны. Смотрите в лицо вечности в темноте и страхе, пока не сойдете с ума от этоro зрелища.

Такова участь тех, кто нарушает нашу волю!»

Надпись погасла и снова вспыхнула. – То же самое, – сказал Медина. – Наивно! – пожал плечами Вересов. Он забыл о Луне.

Надпись погасла, экран перестал светиться.

И тотчас же раздался шипящий звук из куба, стоявшего рядом. Потом из другого… третьего… четвертого…

– Отойти к двери! – приказал Вересов.

Он внезапно понял, что случилось, понял потому, что вспомнил.

3

– Я не могу простить себе, что вовремя не подумал о коварстве и низменных нравах соплеменников Гианэи, – говорил Вересов, нервно шагая по рубке управления.

– А что вы могли сделать? – рассудительно заметил Тартини.

– Я должен был предвидеть возможность того, что сегодня произошло. Пример лунной базы был достаточно красноречив. Мы не должны были подходить вплотную к экрану центрального куба или, если уж подошли, сразу отойти, как только увидели, что он засветился. Ему нечего было нам «сказать».

– Вы думаете, что «послание» гийанейцев в этом случае не появилось бы? Ведь экран начал работать.

– Не появилось бы! – решительно ответил Вересов. – Эта надпись предназначалась не для нас с вами, а для Мериго. Предвидели ли гийанейцы похищение корабля или приняли меры против его захвата вообще, не столь важно. Они придумали наказание для тех, кто вздумает лететь помимо их согласия, и, разумеется, хотели, чтобы эти люди, Мериго или кто-нибудь другой, прочли приговор. Это вполне в их стиле. Предусмотрели же они наше приближение к лунной базе. – Почему же не погибли четверо?

– Потому, что боялись подойти к «Мозгу навигации». Они не обратили внимания на выключение люков и на самовольное включение экранов. А «Мозг» был настроен на самоуничтожение только после появления «послания».

– Каким же образом четверо смогли выйти из корабля, если все люки были выключены?

– Потому что корабль приземлился. Программа «наказания» уже не могла быть осуществлена. «Мозг» очень разумен и умеет действовать логично. Но он все же механизм и никак не мог рассуждать. Он слепо подчинялся заложенной в него программе действий. «Поняв», что обстановка не позволяет выполнить приказ, он восстановил первоначальное положение.

– Допустим, что все это так, – сказал Тартини. – Но тогда мы не имели бы возможности отключить связи «Мозга» с аппаратами управления.

– Вполне имели. Если бы вовремя заподозрили. Связь с аппаратами осуществлялась не центральным кубом, а четырьмя остальными, им управляемыми.

– Но теперь эти связи отключились сами.

– Это почему? – спросил Вересов.

– Потому что уничтожено содержимое кубов.

– Вы ошибаетесь. Уничтожены не связи, а управляющие схемы «Мозга». Без них все двенадцать аппаратов превратились в мертвый набор деталей. – Он помолчал и добавил с ожесточением в голосе: – Я должен был подумать об этом!

– По-моему, никак не мог, – сказал Медина. – «Мозг» был детально обследован нашими учеными и инженерами.

– Мог и должен был, – упрямо возразил Вересов. – Не пытайтесь снять с меня вину. Я командир не планелета, а космического корабля в космосе! Я должен обо всем думать. Но сделанного не воротишь! Что касается твоего замечания о том, что «Мозг» был обследован и изучен, то оно только кажется убедительным. «Мозг» не разбирали на части. Его изучали только в отношении его схем, чтобы понять принципы его работы и его возможности. С этой задачей наши специалисты блестяще справились, хотя она была неимоверно трудна. В столь сложном и громоздком устройстве нет никакой возможности заметить крохотную деталь, само существование которой никому не могло прийти в голову.

– Что будем делать дальше? – задал Тартини свой обычный вопрос.

– Будем действовать. Но теперь наша задача колоссально усложнилась. У меня не выходит из головы, что кто-нибудь может находиться во втором или четвертом отсеке.

– Открывать двери мы научились.

– И не думайте об этом! То, что можно сделать с ничего не значащей дверью в помещение «Мозга», нельзя сделать с дверями и люками отсеков. Кораблю предстоит долгий путь. Лишать его элементарной защиты мы не имеем права ни при каких обстоятельствах.

– В «послании» сказано, что корабль остановится.

– А затем начнет падать на ближайшую звезду, то есть на Солнце. Мало что сказано в «послании»! Они рассчитывали на умственный уровень Мериго или подобных ему. Порядок действий таков, – Вересов заговорил твердо и решительно. – Первое – вскрыть кубы и посмотреть, что можно сделать с ними. Второе – все силы бросить на исправление автоматов, ведающих люками и вентиляцией. Если понадобится, смонтировать суррогат управляющей схемы этих аппаратов. Так или иначе подчинить их нашей воле. Двигатели пока могут остановиться или работать в обратном режиме, нас это не касается. До них доберемся потом. На это понадобятся силы всего экипажа. Главное – получить свободное сообщение и разбудить всех, кроме четверых.

– Не будем терять времени, – сказал Медина.

– Мы и не теряем. Сейчас будем ужинать и ляжем спать. Это необходимо. Хотя бы на четыре, пять часов. А затем разделим силы. Я займусь «Мозгом», Тартини – аппаратом люков, а Медина – вентиляцией.

– Значит, – сказал Тартини, – корабль будет лететь сам по себе. «Мозга» нет, дежурного на пульте не будет.

– А что может сделать дежурный? Приходится положиться на счастье. И не только сегодня, а все время, пока не будут исправлены или как-нибудь изготовлены схемы управления всеми двенадцатью аппаратами.

– Вы уверены, что они-то в порядке?

– Конечно! Это же наши, а не гийанейские конструкции.

– Этого я не знал.

– Вернее сказать, что они наши только по изготовлению. Их схемы остались прежними.

– А почему их заменили?

– Потому что, не желая разбирать «Мозг навигации», наши специалисты должны были на чем-то ознакомиться со схемами гийанейцев. Они сделали это на вспомогательных аппаратах. А потом изготовили их копии. Потому в них и не может быть никаких сюрпризов.

За ужином Медина предложил включить генераторы и послать в космос сигнал бедствия.

– Зачем? – возразил Вересов. – Кто его получит?

До Земли слишком далеко. Кроме того, я совершенно уверен, что мы справимся и корабль полетит дальше своим путем. Ни к чему просить помощи, положение не столь катастрофично.

– Пожалуй! – не очень охотно согласился Медина.

Он не разделял оптимизма командира относительно двигателей, хорошо зная, как сложно управлять ими. Двигатели были не земными, а гийанейскими. Но Медина не высказал вслух своих мыслей. Зачем тревожить и волновать товарищей. Вересов прав в одном – их сигналов некому принять! Сейчас надо думать о главном!

Они легли на отдых в каютах тех, кто жил в пятом отсеке. Хозяева этих кают лежали в анабиозных ваннах в четвертом. Прежде чем заснуть, Вересов подумал, что если кто-нибудь и находится действительно в четвертом или втором отсеке, то не все же пятеро. Муратов и Гианэя, вероятно, оказались запертыми в первом. В самом худшем случае экипаж потеряет трех человек. Находившимся в ваннах никакая опасность не угрожала.

«Справимся!» – подумал он, засыпая.

Как ни тяжела гибель товарищей, он рассуждал, как командир, обязанный думать обо всех!

Все трое проснулись одновременно, через четыре часа.

Короткое купанье в бассейне, завтрак, и они были готовы к работе.

Вентиляция между пятым и четвертым отсеками по-прежнему была выключена, связи не было, люки не открывались.

– Только мы трое можем спасти корабль и его экипаж, – сказал Вересов.

Они прошли в помещение «Мозга навигации». Там все было, казалось, как всегда. По внешнему виду ничто не изменилось.

«В сущности, – неожиданно для себя самого подумал Вересов, – откуда мы знаем, что „Мозг“ полностью вышел из строя? Мы сделали такое заключение по аналогии с лунной базой. А здесь может быть иначе. Достаточно просто „запереть“ „Мозг“ – и люди уровня Мериго ничего сделать не смогут. Цель будет достигнута. Но тогда что за звук слышали мы из четырех кубов?»

– Ладно, увидим! – сказал он.

– Что увидим? – спросил Тартини, – Я ответил на свои мысли. Не обращайте внимания.

Прежде чем заняться своим делом, Тартини и Медина помогли снять задние стенки всех пяти кубов. Вооружившись ручным фонарем, Вересов занялся прежде всего центральным. Надо было выяснить, можно ли вскрывать автоматы люков и сигнализации.

– Можете работать, – сказал он через несколько минут.

К пяти вечера положение стало вполне ясным.

Хмурые и усталые, они собрались за обеденным столом. Первым заговорил Медина.

– Включить вентиляцию, – сказал он, – не столь уж трудно, но нужно время для изготовления импульсной схемы. Будь у нас возможность проникнуть в четвертый отсек, все было бы просто.

– Сколько времени тебе нужно?

– Это зависит от того, где взять необходимые детали. В кладовой, где мы вчера были, ничего пригодного для этой цели нет.

– Что тебе нужно?

Медина, словно читая по списку, назвал больше двадцати предметов.

– Так! – сказал Вересов. – Ясно. А как у тебя? – обратился он к Тартини.

– Совершенно то же самое.

– Хорошо. С этим мы справимся. Можно сделать один импульсный прибор на два автомата, с кнопочным переключателем. Используем для этого все тот же запасный автомат сигнала тревоги. В нем есть все необходимое, а если и не все, то на временную, упрощенную схему хватит во всяком случае. А теперь слушайте, что обнаружил я.

Выражение лица командира не обещало ничего хорошего.

– Им было вполне достаточно просто «запереть» «Мозг», – начал Вересов, и оба его слушателя поняли, что он говорит о гийанейцах. – Для Мериго и других ни к чему было устраивать сложную систему самоуничтожения. Это наводит на мысль, что опасались не только соплеменников Мериго, но и землян. Ведь этот корабль должен был лететь вслед за кораблем Рийагейи. Очевидно, и там было сделано то же самое. Это интересный факт, но о нем успеем поговорить потом. – Вересов на минуту замолчал, потом заговорил вновь: – Дело обстоит так. Все главнейшие узлы схемы выведены из строя. Окончательно! В наших условиях изготовить эти узлы немыслимо. Для этого нужен завод электронного оборудования. Я обнаружил хитро замаскированную крохотную батарейку, видимо достаточно высокого напряжения постоянного тока. Реле, спрятанное в механизме экрана, включило ток, и во всех главных узлах сгорели «вэлкоды», как мы называем такие приборы. Вы знаете, что это такое. В кубическом миллиметре десятки микроскопических деталей. У нас нет запасных «вэлкодов», а если бы и были, то заменить сгоревшие мы не смогли бы. Потому что схема не наша, а гийанейская. Наши «вэлкоды» сконструированы совсем иначе. Мы знаем только, что и наши и гийанейские имеют одно и то же назначение. Мозг вышел из строя. Что из этого следует?

Тартини и Медина молчали.

– А следует вот что, – продолжал Вересов. – Мы сможем восстановить работу всех двенадцати автоматов. На корабле все будет в порядке. Но управлять двигателями мы не сможем! Ими управлял левый, от центрального, куб, и именно он пострадал больше всех. Двигатели вышли из-под нашего контроля. Они будут выполнять последнюю команду «Мозга». А какую команду он дал, ясно из «послания». Они будут тормозить корабль, а когда он остановится, прекратят работу уже автоматически. И пустить их мы не в силах. Нужна помощь с Земли. Вы понимаете, конечно, что эта помощь придет весьма не скоро. Как минимум, через тридцать лет. И для нас, в условиях неподвижности, пройдет также тридцать. К этому я могу добавить, что содержимого всех пяти продовольственных кладовых хватит на двадцать пять лет.

После некоторого молчания Медина сказал:

– Протянуть вместо двадцати пяти тридцать лет не столь уж трудно. Но тридцать – это минимум. Может пройти и сорок. Мне кажется, что единственная надежда на то, что земной космолет, который отправится на планету Мериго через четыре года земного времени, пролетит близко от нас. Он обязательно пролетит близко. И его локаторы обнаружат нас.

– И примут за крупный аэролит.

– Ну, это вряд ли. Наш корабль слишком велик. Кроме того, мы можем включить передатчик и непрерывно давать сигнал «SOS». Мы сделаем это через четыре года.

– На сколько лет рассчитаны анабиозные ванны? – спросил Тартини.

– К сожалению, – ответил Вересов, – они рассчитаны на собственное время корабля в условиях полета с полной скоростью. По земному времени они будут работать не больше двух лет.

– Тем лучше, – пошутил Медина. – Веселее будет коротать годы «робинзонады».

Вересов с удовольствием услышал смех своих товарищей. Его сообщение не обескуражило их и не лишило спокойствия. Они оказались настоящими космонавтами.

– Итак, за дело! – сказал он и встал.

Разборка автомата сигнала тревоги не заняла много времени, но с монтажом пришлось потрудиться. Деталей не хватало, а использовать ставшие совершенно ненужными части «Мозга» они не могли. Ни одна из них не подходила к земной схеме.

С ними не было программиста, и это давало себя чувствовать. Пять схем, одна за другой, оказались негодными. Они не смогли расшифровать условный код, с помощью которого «Мозг» посылал автоматам свои «приказы», и поочередно пробовали известные им коды, применяемые в электронике и кибернетике. Но все было тщетно, автоматы не «слушались».

На эту работу ушло восемь дней.

Беспокойство за остальных бодрствующих членов экипажа росло с каждым днем. Живы ли они?..

– Остается одно, – сказал Вересов, когда и пятая попытка не удалась.

– Терять еще восемь дней, чтобы перепробовать все коды, неразумно. Он может быть вообще нам неизвестным. Мы не программисты. Перемонтируем самые автоматы.

– Шутка сказать! – усмехнулся Медина.

– На это уйдет четыре дня, – продолжал Вересов. – И еще день на переделку импульсной схемы.

– Четыре дня на два автомата! – усомнился Тартини.

– Ну, пусть не четыре, а восемь. Зато успех полностью обеспечен.

– Давайте так, – согласился Медина.

Закипела новая работа. Они еще больше сократили время сна и для поддержания сил пользовались тонизирующими средствами, бывшими в каютных аптечках.

Работа требовала предельной тщательности.

Только один раз они прервали свой труд, да и то на один час. Это произошло тогда, когда тем же способом, что и Виктор Муратов, они обнаружили замедление скорости корабля.

– Действительно тормозится! – сказал Тартини. – Не считаете ли вы разумным повернуть корабль? Пока он как-то движется, пусть летит к Земле, а не от нее.

– Это надо было сделать давно, – с досадой сказал Вересов. – Мы же наверняка знали, что корабль начнет торможение.

– Тогда нам было не до того, – примиряющим топом сказал Тартини. – Я первый должен был об этом подумать. Но лучше поздно, чем никогда. Хорошо, что у нас есть возможность сделать поворот.

Инженеры Земли посчитали, что боковые дюзы необходимы, и не положились в этом на двигатели, управляемые гийанейским «Мозгом навигации». Они допуска ли такой случай, что командиру может понадобиться немного повернуть корабль тогда, когда «Мозгу» это «не придет в голову» или он «не пожелает» выполнить этот маневр, считая его ненужным.

Ведь вблизи крупных небесных тел управление переходило к командиру, что было предусмотрено схемой «Мозга». Инженеры Земли не очень доверяли его послушанию. И на корме были установлены обычные реактивные двигатели, управление которыми не зависело от «Мозга». Именно про них и говорил Тартини.