Текст книги "Предпоследний выход"

Автор книги: Георгий Саликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Георгий Саликов
Предпоследний выход

«Выходит дух его, и он возвращается в землю свою: в тот день исчезают все помышления его».

Псал. 145, 4.

Часть первая

«ГУЖИДЕЯ»

Первая вырезка

ОТ ВОСТОКА ДО ЛЕТНИКА

Глава 1. Новый ладонеглядка

Беззвучные позывные ладонеглядки причинили зуд на левой руке, точно в серединке «бугра любви». Они же заставили её вздрогнуть – от основания до кончиков пальцев.

– Фу ты, опять забыл, как он отключается, – шевеля рукой и неохотно пробуждаясь, приглушенно молвил сам себе Любомир Надеевич Ятин суховатым, но тонким голосом, – надо бы позвонить сынку племяшки, пусть подскажет.

Одинокий человек от недовольства участил и углубил морщинки на моложавом лице с чуть заметной печатью возраста, и вынужденно указательным пальцем чесанул «бугор любви». Зуд улетучился, а на ладони возникло объёмное изображение чиновника из местного узла обслуживания государственных иждивенцев первичного звена. Изображение чинно улыбалось, а в голове Любомира Надеевича сам по себе обозначился основной смысл того, что оно пыталось высказать. Суть смысла просочилась в недра черепного вместилища господина Ятина, не используя ни единого слова из какого-нибудь так или иначе известного ему языка. Внушалось о необходимости присутствовать сегодня на собрании голосового общения* в присутственном заведении на улице Фёдора Конюхова. Сходка иждивенцев состоится в третьем часе обедниковой вырезки суточного круга.

*) Голосовое общение – особый вид разговора.

М-да. Только вчера Любомир Надеевич обыденно и безбедно дорабатывал своё поприще по трудовому соглашению в чётко отлаженном заведении по обслуживанию окружающей среды, будучи там главным знатоком отдельных цельностей этой окружающей среды. И в течение многих лет его кропотливые дела производились без участия именно голосового общения. Ни суховатого, ни приглушенного, ни слишком тонкого. За совершенной ненадобностью. Чистенько жил. А ныне проснулся дома и сходу выпал в общество свежих людей, получающих государственное пособие по возрасту и уволенных со службы. то есть, каких-то там вольнополучников, Случаются счастливчики, они просыпаются знаменитыми (обычно), а Ятин – простым вольнополучником. Мало приятного. Да к тому же выскочила у кого-то к нему спешная нужда поболтать.

Чиновник исчез, а ладонь выявила суточный круг с крестом, делящим его на четыре вырезки. Те поделены пополам и ещё пополам. Осьмушка вырезки круга, иным словом, стрик, и есть час (или урок). А, тот сам, членится пополам и ещё пополам, иначе говоря, до четверти часа. Пущая точность измерения суток не имеет хождения, хотя до недавней поры народ использовал деления тоньше: чутки. Это – осьмушки осьмушек от осьмушки. Но за излишнюю занудливость их отменили. Осталась лишь память о них. Вот почему и нынче говорят: «на чуток», если речь идёт о наименьшем временном течении. Концы креста обозначены «севером», «летником», «западом», «востоком». Вообще, в окружении господина Ятина названия сторон света и хода времени приняты по обычаю обитавших тут древнейших поселенцев. Дань преемственности, так сказать, и оживление давно минувших лет. И суточные вырезки получили соответствующие имена: «полуночная» (между севером и востоком), «обедниковая» (между востоком и летником), «шалониковая» (между летником и западом) и «глубниковая» (между западом и севером).

На ободе суточного круга светилась точка; она уткнулась в пространство между полуночной и обедниковой вырезками, на чуток не достигнув последней. Иначе говоря, невидимое из помещения солнце обреталось как раз на подступах к непочатому востоку себя, и вот-вот начнётся его первый час. Стрик. Урок.

«Пожалуй, осьмушку посплю», – подумал Ятин, закрыв глаза. И на самом деле в голове поехала забывка, а внутри закрытого взора незамедлительно полопались клейкие почки, дабы обнажить и освободить лёгкие лепестки сновидений. Они ещё представляли собой лишь тончайшие черты того, что вскоре налилось бы сладкими видениями нехитрых радостей. Растеклось бы там обворожение и умиротворение, – прямо из глубины всегда бодрствующего сердца человека, существа отзывчивого, чуткого и глубоко восприимчивого. Но одновременно (когда поехала забывка), ладонеглядка, независимо от воли владельца, включил одно из чудных маломерных созданий грёзоискусства. И блаженную дрёму Ятина, едва взошедшую из небытия, тотчас посетили умеренно смелые образы, созданные выдающимся ныне создателем грёзополотен. Художественная вещичка втиснулась востреньким плечиком в пространство невесомого забытья и, без явной наглости, но на правах завсегдатая, подмигнула всеми глазами своих действующих лиц. И представление потекло, поехало одновременно с забывкой, плавно её вытесняя.

Вообще, тот знаменитый художник в основном создаёт величественные полотна со сложно закрученными происшествиями, вовлекающими сонмы действующих лиц в звонкую от перенапряжения ткань событий. Он – большой искусник, потрясший мир любителей изящных искусств ещё с юных лет своих. Но есть у грёзового живописца и мелочи. Милые такие зарисовки. Они вылетают из-под пера в промежутках между спадами и подъёмами вдохновенья и ярко подаются из ёмкости творческого поставщика и накопителя в те минуты, когда, в ходе созидания чего-либо великого, там зависает и застревает натиск основной мысли. И пока длится это зависание, сама собой производится какая-нибудь мелочёвка. Нате вам одну. В другой раз будет ещё. Но и легко творимые пустяковые вещички, по признанию искусного рукодельца, ему дороги не меньше основных творений, подобно отеческой любви к сыну глупенькому наравне с детьми незаурядного ума. Многолюбие, оно будто бы свойственно исключительно всем выдающимся деятелям искусств, как впрочем, и иным личностям, причастным к возделыванию человеческих ценностей.

Одна из таких красочных безделиц и закатилась в подсознание Любомира Надеевича. Пошевелила востреньким плечиком, вошла и накинула трепещущую тень на зачаток цветов собственных сновидений, готовых распуститься, да не успевших освободить себя от почечных скорлупок. Многоцветия естественного сонного вещества понурились, еще не распустившись, и принялись преждевременно вянуть. А образы общемирового грёзоискусства, к слову сказать, оказались пусть и дерзкими, но не столь уж навязчивыми, несмотря на глыбоподобие их сочинителя. Тем более, они – исконно художественного свойства, к жизни действительной да к жизни сновидений не имеющие и отдалённого касательства. И не склонны к соревнованию с естеством. Но именно таковая неназойливая особенность искусственных образов позволила им не только втиснуться да бросить тень в область обитания увядших цветочков сна природного, но и без остатка занять её. Искусник всегда главнее бытия. И, как подобает истинно художественному произведению высоко поднятого уровня, оно чуждалось прямоты воздействия на ощущения. Иначе говоря, не опредметчивалось. Ни из чего не состояло. Бесследно парило в восходящих потоках подсознания, не задевая собой ни рассуждения, ни умословия, ни иного какого выражения смысла вещей. Просто наличествовало. Но потребитель сего зрелищного товара вполне ощутимо наблюдал сдвиг в настроении ума, и навеивалось у него кой-какое переживание чувств. То и другое созидало причудливое волнение на поверхности преждевременно увялого поля неглубокого сна. Волнение было больше гладеньким, но порой выдавало стрельчатые всплески.

А пока наше главное действующее лицо, – либо спит, либо развлекается, мы объясним возникшее тут происшествие.

Новый ладонеглядка с начинкой избранных искусных сопровождений был пожалован Любомиру Надеевичу вчера на вечеринке. Такие же – были выданы и другим начинающим получателям государственного пособия. Вечеринка-то и случилась в честь достижения ими соответствующего возраста. Событие нешуточное. Стало быть, и торжественность не могла не отличаться знатностью. Оттого-то, почтенные граждане, и наш человек в том числе, принимая подношения и ласковые речи, пребывали в состоянии волнующейся растерянности и трепетного ожидания нового, совершенно необычного для них выпуска. Выпуска в следующую область бытия, неразведанной рассудком, и не воображаемой всею совокупностью чувств.

Вообще, предстоящая новая и заслуженная пора, – знаете ли, необычайна и завлекательна. Приятного, может быть, и вправду кот наплакал, но, поистине, времечко сие весьма трепетное.

Вон, глядите туда, по ту сторону горы возраста государственного иждивенца, где по её склонам стекает милое прошлое. А вот, гляньте сюда, – по сию сторону годов его, где непредсказуемо и непрестанно бьёт ключом… не будущее, нет. Настоящее. Но необыкновенное. И струится будто вечно. Здесь – начало становления действительно клокочущих жизненных сил на поприще утаённых ранее возможностей человека. Оно бесподобно. И аж дух захватывает, да так берет, что, поверьте, чувство это посильнее прорвавшегося как-то, в ранней молодости первого подобного зачатка. Помните, когда вы, после избрания основного занятия, начинали овладевать всеми его тонкостями? Вы посвятили ему всю жизнь, вы слили его с неповторимой собственной личностью! Вы и тогда почувствовали некий выпуск из какой-то там ранее необоснованной жизни. Сильный такой выпуск, ничем не удерживаемый. Вон он там, в милом прошлом, стекающим по ту сторону поднятого возраста, а если и вытаскиваемым оттуда, то лишь воспоминаниями, по сути, повтором, то есть, при отсутствии свежести. И теперь выпуск. Но разница несравненная. Тогда впереди зияло будущее. И его предвосхищение напрямую подводилось к широкому горлу этого будущего, действительно какого-то грядущего, ревностного и ненасытного, уходящего за пределы осознанного пространства. Оно ведь на самом деле поглощает всё. Потому что оно главнее настоящего. И больше. И возможностей у него столько, что ни сказкой сказать, ни пером описать. А наставшее теперь новое начало совсем иное. Оно вообще вне соперничества. Оно само по себе. Оно сверхсущественно, и по этому признаку превосходит все ожидания в пережитом былом. Кажется, будто этим началом соизволилось даже смещение плоскостей времени вокруг оси вечности. Похоже на то, что у нашего товарища проклюнулся выпуск в мир поистине вроде бы неизведанности, туда, где не только прошлым, но, извините, как раз и будущим-то никто не помышляет баловаться. Только настоящее, и более ничего. И тот мир уж, знаете ли, никогда не провалится в безвозвратное, хоть и действительно – до пронзительности милое прошло-минувшее, висящее на волоске памяти. Одним словом, то новое, что произошло, оно просто ВЫПУСК. Выпуск как таковой. По сути своей. ВЫПУСК. При всем при том, сколько завораживающего и одновременно жутковатого упрятано в этом имени существительном!

Любомир Надеевич улыбнулся. Не знаем, что его умилило. Неожиданный поворот в произведении грёзоискусства или внезапная искорка воспоминания чудесного прошлого.

Однажды его выпустили из тёплого материнского чрева. Затем последовала цепочка выпусков из одного за другим учебных заведений, – тоже чего-то материнского. Далее – выпуски по должностным ступеням. Один сменялся другим. Так, все эти неповторяемые выпуски то и дело, куда-то выталкивают человека всю его жизнь. И каждый из них таит в себе что-то будто завораживающее и вроде жутковатое. Такая здесь явилась парочка имён прилагательных, но ни к чему не приложенных, и потому имеющих смысл существительных: завораживающее и жутковатое. Сия чета является перед взором после каждого выпуска.

Любомир Надеевич глубоко вздохнул во сне. Глазные яблоки, закрытые веками, едва заметно вздрогнули.

И предстанет ведь ещё один выпуск. Он же последний. Вот почему этот, который предпоследний, никогда не уйдёт в прошлое. Никогда. Некому будет его наблюдать. Очи-то навек сомкнуты. Оттуда не увидишь ничего. Последний выпуск отправит нас в сущую бездну вселенского пространства. И с той же парочкой имён прилагательных, ни к чему не приложенных. Сначала – чего-то жутковатого, затем – чего-то завораживающего… Но не стоит его предвосхищать.

Разве Ятин в былые дни возмущал мозг предвосхищением? Скажем, когда он отпал от привычного детского состояния беззаботности, да вышел прямо на порог возмужалости? Разве он представлял тот миг, когда уж непременно освободится от бесконечно продолжающихся успехов меж изнурительной общественно-трудовой деятельности? Неужто он старался тогда углядеть выход на уготованное государственное пособие, подоспевшее только теперь, да почти вдруг? Нет. Успехи, может быть, и представлял, но их окончание скрывалось за горизонтом событий.

И о чём он думал в миг ужаса при исходе из материнского лона? Занимала ли его дума о неотвратимом выпуске из вот-вот лишь наступающего детства, из этой блаженной и унизительной поры – в какую-то невероятную взрослость? Нет же. Когда оно ещё случится, да и случится ли вообще. Потянулся к тите, не замечая дуновений времён, и ладушки.

А при истошном упоении собственного зачатия – о чём помышлял Ятин? Хе. Разве предполагался вообще этот внешний мир?

Впрочем, названные нами прилагательные, а именно, завораживающее и жутковатое, надо думать, к чему-то всё-таки приложимы. Кто знает, вдруг Ятин позволит себе как-нибудь жениться. Немедленно. Чего тянуть? Немножечко потом.

Любомир Надеевич заложил руки под затылок. М-да. Забудет ведь все грёзы, когда проснётся.

Заметим в скобках: Ятин, бывало, всё-таки имел дело с женщинами, и не раз, а, порой, немалой продолжительности. Но… вот, видите – «но». Словечко маленькое такое, однако ж, несущее в себе огромное сомнение.

Любомир Надеевич кашлянул от капли слюны, упавшей в дыхательное горло. И будто пробудился.

А произведение грёзоискусства немедленно перекочевало из сновидения внутрь воображения. Невзирая на принадлежность этого творения выдающемуся умельцу, Любомир Надеевич счёл его неуместным там и тут. Но чем выключить? «Отведаем, – подумал утренний мыслитель, – попытаемся употребить самостоятельные действия без помощи сынка племяшки». И пальцы пытливо потыкались подряд наобум во всевозможные точки ладони, так и достигнув цели. И пусть себе. Само закончится.

Ладонеглядка для госиждивенца – орудие бесплатное. Оттого его обладателю заказано использовать пальцы второй руки, правой. За подобное право надо платить. Хм, любое право бесплатным не бывает. Значит, приходится, в данном бесплатном случае, тыкать пальцами в собственную ладонь (если действительно не хочешь платить), что всяко неудобно. Впрочем, и вообще всё бесплатное – неудобно.

«Отклеить чёртову поделку, что ли? Но нет ни сил, ни сноровки. Она и не приклеена вовсе, а нарисована бесцветным кружевом, впитанным во все поры ладони. Вручена».

«Вымыть, что ли чудо совершенства человеческой выдумки? Бесполезное занятие. Кто нарисовал, то есть, вручил, тот и вправе смыть, иначе говоря, отнять. Не бесплатно».

Одним словом, внутри ума сама собой росла шершавая озабоченность, щекотала восприятие действительности и набирала силу.

Любомир Надеевич поднялся с постели и, в сопровождении беспредметных образов художественного произведения, ничем не отключаемых, но и несильно навязанных, прошёл в купальню.

«Вымоюсь весь», – подумалось ему.

Душноватой парилке он предпочёл свежее корыто с родниковой водой промышленного изготовления, насыщенной смесью безопасного омовения. И окунулся с головой, задерживаясь под водой на длину времени, отпущенную возможностью не дышать. Затем бесшумно вынырнул и реденько фыркнул. Начали возникать новые мысли. У него неизменно в купальне возникают новые мысли. Свежие. И, наряду с ними, чужое произведение новейшего вообразительного искусства благополучно завершило превосходно сколоченную слаженность, пикнуло где-то в высотах и исчезло, не оставив никакого впечатления. Одновременно, в мгновенье ока освободились многомерные области ума Любомира Надеевича. Полностью и начисто. И призывно зияли. Хорошо-то как! Что ещё надо для произведения собственных мысленных образов, искрящихся жгучим нетерпением и, вместе с тем, совершенно необыкновенных!

А вспыхнули думки о путешествии.

«Надо бы зайти в лавку странствий да подыскать удачный выход из нашего ГУЖиДе*, чтобы метко попасть в лучшее место неизведанного ПоДиВо**». Именно сим выводом и завершилась остро заточенная дума. Надо сказать, подобная мечта бывшего опытного знатока отдельных средовых узлов давненько вызревала в способной голове, и не единожды. Но купальня ставила на нём точку. Помывка набело очищает воображение от всякой шелухи и выводит к разборчивости давнишних задумок, будто новеньких. Ятин удовлетворённо кивнул, подбородком вперёд, создав им шлепок о плоскость родниковой воды промышленного изготовления, затянутой плёнкой бывшей собственной грязи, и выставил мокрую ладонь левой руки. Минуло всего-то четверть осьмушки вырезки суточного круга, а столько происшествий успело содеяться, даже не начинаясь!

*) ГУЖиДе – гражданственное устройство жизнедеятельности. Международное толкование: ЦивЭС, (civilizational ecosystem), цивилизованная экосистема. Простонародное: «Гужидея».

**) ПоДиВо – порядок дикого возделывания. Международное толкование: (silvestre ecosystem), СилЭС, дикая экосистема. Простонародное: «Подивозь».

Любомир Надеевич вышел из корыта и постоял в сушилке, где тело мелко сотрясалось, проворно сбивая с себя влагу и остро возбуждая мышцы к работе. Приняв безукоризненную сушильную службу внешних устройств, и зарядившись бодростью, возбуждённой внутренней мыслью, Ятин, без раздумий включил напёрстником большого пальца незатейливое изображение выходного наряда. И облачился. Правильнее сказать, изображение одеяния само ловко село на Любомира Надеевича. А далее таковое платье надёжно поддерживается на теле нарочно для того испытанным учреждением обслуживания. И, разумеется, никогда, не допускает сбоев: ни внутри себя, ни вовне. Пусть и при невыносимо тяжких обстоятельствах. Изображения складочек на изображении одежды послушно изменяют собственный рисунок и степень глубины, в зависимости от малейшего движения любого участка туловища и отдельных членов человеческого тела. Трепещут и волнуются, откликаясь даже на ничтожное шевеление мышц, причём с изумительной точностью. Изображения по отзывчивости превосходят подобную игру, если бы та велась в одежде вещественной, дедовской. Не пачкается и не изнашивается. Только плати, не дожидаясь окончания сроков, коль, и впрямь хочешь иметь сие удобство и удовольствие. А вчера как раз-таки господин Ятин и свежий госиждивенец, получил значительное выходное пособие и пополнил им свой напёрстник. Носи на здоровье.

Доска с показателями искусственной погоды выставила новейшие данные: воздух в ближайшей области (расстояние ходьбы в течение пары осьмушек вырезки суточного круга) – две трети человеческого тепла при двух третях насыщенной влажности; ветер неустойчивого направления и непостоянной скорости, но не перегоняющий человеческую ходьбу. То есть погода подобна вчерашней, и вообще всегдашней.

До улицы Фёдора Конюхова идти всего ничего, и состояние искусственной среды суть безразлично для оценки поведения в пути. Но хоть оно почти всегда таково, – знать надо сегодня. Для выбора изображения одежды сие, пожалуй, ни к чему, но что касается подогрева и проветривания собственного тела, здесь необходимо быть начеку. Ятин сам занимался средой. Кому, ежели не знатоку этого владычества представлять господствующий там необузданный нрав да склонность к подкидыванию время от времени, и отнюдь не ко времени, крепких задачек. Знатока не удивишь тонкостями видоизменения в среде всяческих узелков и пересечений. Повсеместно из неё выплёскивается на тебя неистовое соперничество всякого рода подельников, и всё это подаётся в твоё бытование, причём без твоего участия. Потому-то и жди подвоха. Не сегодня, так потом. Внимание всегда нелишне. Тем не менее, сегодня обойдёмся без подогрева и проветривания. Положимся на авось.

Любомир Надеевич вышел на улицу, устланную весенней травкой, мягкой с упругостью и прохладной с шероховатостью. Промышленный, экологически чистый ветерок, действительно, крутил, обдавая умеренной свежестью, но с ног не сбивал. И тепло, исходящее из невидимых источников, – в точности такое, что и дома, в прихожей. Впрочем, ходить пешком, не обязательно. Всевозможные средства передвижения, оттуда и отсюда тебе навязывают наилучшие на данный случай удобства. Пожалуйте, вот вам кратковременные, а вот непродолжительные и слегка длительные. Тут и дальние. Есть беззаботные и малозаботные. Есть спокойные. Получайте беспокойные, сверхыздёргивающие. А при особом желании берите безукоризненно невыносимые. Кроме того – в запасе имеются предложения, до сего дня ни разу не испытанные на предмет человеческих потребностей. Пожалуйста, стоит лишь ткнуть в ладонеглядку, и всплывёт список орудий по преодолению любого пути и подачи в назначенный конец. На любых условиях. А вам выбирать и усаживаться в ближайшую повозку, тыкая напёрстником. Поехали. И вас обязательно довезут, ублажая удобствами, в соответствии с ценой.

Но нашего действующего лица, ступающего по мягкой и упругой травке, влажной да несильно щекочущей, озабоченность выбора повозок не посетила и малым уголком. Любомир Надеевич Ятин, не останавливая своевольного хода ног, подчёркнуто независимым взглядом окинул малость лихорадочно подпрыгивающие повозки ездового обслуживания, таким способом привлекающие к себе внимание. Его взгляд столь же независимо пересёк всю область улицы, насыщенной навязыванием иных услуг, большей частью незнакомых, но откровенно лезущих в родственники. «Хм. Имея всё это изобилие достоинств городского обслуживания, ты свободен от него. Ты великолепно себя чувствуешь, когда ты пешеход, и точно знаешь, что тебе надо, и видишь собственным зрением свою цель». – Промелькнула мысль в голове вольного человека.

Глава 2. Улица Фёдора Конюхова

Ступни ощупывают тонко подобранный холодок травы, остальное тело радуется ласковому прикосновению к нему лёгкого тёплого ветерка. Изображения твоих одеяний тому не мешают, поскольку положены преимущественно для приличия, и не более того. Бывает, правда, что прилаживается добавок для выгодного внешнего облика: что-то скрыть или смазать, а что-то подчеркнуть или выставить напоказ. Покупай дополнительное сопровождение да подправляй свой внешний вид. Хочешь, на чуть-чуть, хочешь, до полной неузнаваемости. Складочки притом станут откликаться не на тело, а на заданный тобой облик. Любители подобных новинок в «Гражданственном устройстве жизнедеятельности» неиссякаемы, потому и спрос на изощрённые способы видоизменить своё исходное обличье тоже не оскудевает. Но свежий вольнополучник и мыслимый путешественник – к таковым не относился, непригодностью не страдал. Ему было по вкусу его первозданное естество. Вот оно, облачённое в скромное изображение приличествующих одежд, достигло заданной им улицы и зашло в нужную лавку. Любомир Надеевич без посторонней помощи отыскал надобную книгу, лучше сказать, справочник. Надавив пальцем в напёрстнике на полюбившуюся ячейку, он заказал на ладонеглядку вероятностную корзину услуг по выбору удобного пути. С учётом уже накопленной платёжеспособностью и положенного возобновляемого пособия.

В долг госиждивенцам ничего не предлагается и ничего не уготовлено. Право человека что-либо одолжить – утрачивается тотчас, без промедления, в миг выхода из состояния заработка в состояние получателя государственного пособия. Но зато утренний горячий напиток им везде дают бесплатно. Кроме опьяняющего.

Бывший знаток устройства окружающей среды, не выжидая вопроса лавочника, покивал головой, и вяло откинул левую ладонь за плечо. Тот, с пониманием, на чуток исчез и затем появился с подносом. Лепной глиняный сосуд и лепная глиняная чашка на нём соседствовали с разноцветными сладостями. Сосуд и чашка не имели ручек. Сладости слиплись между собой. «С зачином», – не применяя голоса, выдал владелец лавки со смыслом, оставляя на столе съестные дары, и удалился за прилавок. Посетитель, обжигаясь, но, терпя, двумя руками поднял неудобный сосуд, высоко так поднял и с чувством прихода будущего удовлетворения пустил из него тонкую струю. Та падала в увесистую чашку с толстыми стенками аляповатой круглости, а из неё подпрыгивали горячие капельки золотистого цвета, играя в лучах невидимого источника. Урчащий звук струи, ниспадающей в собою созданную воронку, вызвал у гостя улыбку. Ей ответил и человек за прилавком.

Собрания голосового общения – нарочно выделенные места в государстве, где есть возможность и необходимость говорить людям без обиняков, прямо лицо в лицо. Там толкуют между собой чужие люди. Случаи подобные редки, но чудаками страна чрезвычайно насыщена, потому-то собрание не оскудевает и не теряет многочисленности.

Для обычной жизни обычных людей, по сути, высосанная из пальца необходимость в голосовом общении – сущий вздор. Ведь початые и непочатые дела, работы и заботы, стычки, своды и разводы, ровно как и остренькие, щекотливые и гладенькие развлечения, забавы и потехи, – в продвинутом обществе – установлены и узаконены. И непременно всё это надёжно и ладно переплетено между собой не менее надёжными и ладными жилами, в коих текут носители нескончаемых затей. По бесчисленным руслам закачивается и подпитывается рост и поддержание полезных потребностей граждан путём тонких сетей соблазнов, искушений и обворожений. Закономерность тут совершенно очевидная. Но, вместе с тем, было бы странным эдакое ограничение подачи всякой всячины лишь здоровыми и полезными потребностями. Весь смысл «Гражданственного устройства жизнедеятельности», иначе, по-иностранному говоря, «цивилизации» – оскудевает при такой постановке дел. Устройство мгновенно распадается, если не производить никому не нужные, но жизненно необходимые излишества. И они, кстати говоря, охотно усваиваются населением. И ещё – подарки. Как же, как же. Без них вообще никуда не проткнуться. Тем более, подарки славные. Они подкидываются человеку, охочему поживиться на дармовщину, через грубоватые ловушки подкупа, одурачивания и мошенничества, разработанные многовековыми науками человечества. Одним словом, подключайтесь. Подключайтесь к величайшему достижению человеческого саморазвития. И вы свой в доску.

А коль в подключении вы становитесь действительно своими, почти родными, – тогда и токи вашего общения по любому поводу вашей жизнедеятельности внутри отлаженного устройства – достают вас, минуя совершенно никчёмную голосовую речь. Непосредственно.

Да, но, вставив слово «непосредственно», это мы сказали, не подумав. Ой, ведь всё ж наоборот, перетекание всего во всём, весьма и весьма опосредовано. Как же, как же. Нет ни единой лазейки в ладном устройстве бытия без вделанных туда посредников. Куда ни ткнись, ни просочись, ни проскользни, или ни спрячься вообще с глаз долой, всюду тебя встретит чуткий посредник. Да и сам ты посредник. Окружение, и есть посредство. Кольца, одно в другом. И верчение их, можно сказать, вселенское.

Поглядите: 1) кольцо вездесущего и несметного числом государственного чиновничества; 2) кольцо всевидящего наблюдения; 3) кольцо хитроумных стряпчих; 4) кольцо подобострастных оповестителей горячими новостями; 5) кольцо мудрёных переводчиков чего угодно, на что угодно; 6) кольцо ловких предпринимателей, крупных, мелких и мельчайших, вместе с вороватыми торговцами, тонко умеющими использовать вовремя наведённый нюх, да содержащими несметные богатства, причём только для вас придерживающими сей редкий товар. Помимо того, есть 7, 8 и 9, – пригоршни из колец умельцев в области чувственных и мыслительных услуг. По тем кольцам, прыгая из одного в другое, идут в оборот: 1) сокровенные и животрепещущие желания, 2) хитрые и простодушные предложения, 3) однозначные и иносказательные мысли, 4) подозрительные и благие намерения, 5) обольстительные и ответственные обещания, 6) злополучные и спасительные решения. Ещё есть 7, 8 и 9, – цепочки колец возделывания успехов, пересекающих цепочки предыдущие: 1) во всём существующем, 2) о чём ещё пока никто и представления не имеет, 3) в мыслимом и немыслимом, 4) в желанном и противном, 5) в любимом и ненавидимом, 6) в никому неведомом. И, кроме того, 7, 8, 9, – невидимые места колец загадок и таинственностей, играющих перечисленными кольцами: 1) дающих жизнь; 2) лишающих жизни; 3) того, что было; 4) того, есть; 5) того, что будет; 6) на чём сердце успокоится. И наряду с тем, 7, 8, 9, – пучки, совершенно неразличимого…

И зачем при всём при том голосовое общение? А? Спрашивается. Есть у вас напёрстник для покупок, есть вам ладонеглядка для связи. Им, чудесным приспособлениям говорить ничего не надо, они тебя понимают без слов. Первые попавшиеся желания и мысли переходят от человека к человеку без голоса и без письма. От каждого гражданина ко всякому гражданину. Радуйся и наслаждайся. Одна забота – не забывай платить. Всему есть своя цена. Рынок неиссякаем.

Тем не менее, случаются люди, чуждающиеся любого подключения, или временно отключённые. Тогда и происходят речи лицом к лицу в собраниях голосового общения. Большей частью там показываются госиждивенцы. Те на рынке лишь покупатели, игроки в одни ворота. Им выложить на продажу нечего. У них нет прав на заработок. Вот они и говорят без деловой пользы, то есть, по пустякам. Правда, и бесполезные пустяки – тоже необходимо нажить нерядовым устройством ума. Лишь чудаки могут себе такое позволить. И вольнополучники. А государство относится к тому человечно и доброжелательно.

Но надо ли там появляться господину Ятину?

Любомир Надеевич ковырял вилкой слипшиеся сладости. Её зубья прогибались и проминались, не нарушая сцепления бывших отдельных комочков: будто левашней, леденцов, а то и мазуни с засохшим вареньем. Конечно, легче действовать пальцами. Нет, лучше немедля надавить на данную мешанину собственными зубами. Таковое и осуществил утренний посетитель одной из многочисленных лавок, торгующих странствиями. Неудобно. А, и ладно. Всё равно съедим. Зато руки свободны. «Позвоню племяшке». Пришлось прибегнуть к помощи лавочника. Тот показал, как это делать, а заодно и научил управлять ладонеглядкой. Ятин оказался способным учеником. Ткнув о «бугор любви» мизинцем, он вызвал на ладонь изображения записанных людей для связи. Взглядом выбрав одно из них, а именно племяшку, он стряхнул остальных лиц беглым движением руки. Племяшка на том конце долго не понимал спросонку, чего от него хотят, и сообщил: «сам свяжусь, позже». Новый получатель пособия, нажав на отбой, потёр в воздухе щепоткой пальцев. Затем щёлкнул ими. Ладонь обнаружила на себе исчерпывающий состав предоставляемых услуг. Выбрав те, что заказал здесь, в лавке, остальное легонько скинул. Сопоставив цены и удобства, он обозначил два, на его взгляд наиболее подходящие общественные присутственные заведения. И оба на улице Фёдора Конюхова. Одно – по странствиям меж мест, обустроенных продвинутым человеческим обществом, другое – по местам соприкосновения с диким естеством. А остальные стряхнул. Заправски так скинул, будто упражнялся подобными движениями с младенческой поры. Подробно изучил те и другие условия путешествий и оставил на ладони пока первое (обустроенные места), а второе (дикие области), пригасил большим пальцем. «Покатаюсь немножко средь себе подобных».