Текст книги "Дело о Сумерках богов"
Автор книги: Георгий Персиков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Возможно, чтобы припугнуть князя, поляки и похитили сына, но выкупа покамест не требуют, – согласился Торопков и картинно заохал, схватившись за сердце. – Ой, не к добру это все, ой, помяните мое слово… Ох, сердце мое бедное…
Родин, покопавшись в своем шкафчике, нашел успокоительные капли и отмерил лекарство для Торопкова:
– Вот, выпейте. Вы знаете, мне кажется, это слишком старомодно – похищать кого-то, чтобы свести счеты. Его бы давно уже убили и успокоились. Слишком романтически выглядит вся эта история, вам не кажется?
Торопков глотнул капли, скривился и кивнул.
– Вы знаете, я бы даже посмел предположить, что тут может быть дело в самом сыне князя. Возраст юный, самое время для подобных глупостей. Это вполне мог быть побег, замаскированный под такое похищение. Классический сюжет.
Сыщик хихикнул:
– Да, и вправду, может быть, дело молодое. Ну и известно, что с отцом он был не в ладах, князь для того и взял сына в деловой вояж, чтобы хоть как-то наладить с ним отношения. Вот и наладил. Кстати говоря, о молодежи, я слышал, что у вас с Полиной Савостьяновой свадьба скоро намечается?
– Да не так и скоро, – вздохнул Родин. – У Полиньки брат во флоте служит, на Камчатке. Они недавно испытывали новые заряды, мелинитовые… ну, только вы понимаете, что все это страшная тайна… – Родин сделал большие глаза, – и произошел несчастный случай. Там в щепки разлетелось полкорабля. У Максима два ранения было, контузия, страшное дело. Его через Индию перебазировали домой, а там он ввязался в портовую драку, и его еще ранили. Так что теперь ему дорога в лечебницу. Вся семья Савостьяновых собралась ехать в Польшу на воды, там идеальная вода для его болезни, да и мне предлагают присоединиться, Поля очень упрашивает. Говорит, семейная гостиница их знакомых, будет время наконец спокойно пообщаться, отвлекусь от своих дел. А то я последние месяцы все бегаю да бегаю по делам. А потом уже, когда все подлечатся, свадьба.
Торопков понимающе кивнул.
– Контузия – это да… Пока не отлежишься – не очухаешься. Меня как-то тоже в одном деле взрывом приглушило… когда я служил у Белого генерала[4]4
Так называли генерала Скобелева.
[Закрыть]. То еще, я вам доложу, удовольствие. Потом недели три отходил, а правое ухо стало слышать только через месяц.
– Вот-вот, – кивнул Георгий. – Да и мне надо бы прийти в форму, а то растолстел, умучился. Хотя мне не очень хочется ехать, когда такие дела вокруг творятся. Я тут нужнее. Да и скучно там…
– Да вы что, Георгий, поезжайте, конечно! Польша – дивный край. Да и отдохнете.
Родин поморщился.
– Вы же знаете все это «водное общество». Я там на второй день озверею от разговоров о шляпках и борзых.
– Ну, никто ж вас не заставляет это слушать. Отдохнете себе тихо, с Полиной, сами с собой. К тому же, раз вам так на месте не сидится… – Торопков хитро пошевелил усами.
Родин вопросительно на него посмотрел.
– Ну, Польша, поляки… – пояснил тот. – Вдруг вы оттуда сможете выйти на след недоброжелателей их сиятельства? А я могу вам письмами помогать, рекомендации дам на всякий случай.
Торопков явно намеревался открыть счет на нового польского агента и хорошенько с него поживиться.
Родин задумался.
– И вправду. Но давайте перенесем этот разговор на несколько дней, я еще все обдумаю и сообщу вам. А насчет лечения – заходите к Юсупову, он поставит вам пиявок к затылку, очень помогает.
Глава четвертая
А между тем отдых от дел земных никак не подразумевал отдых от дел сердечных. Георгий тяжело вздохнул и устроился в кресле у окна. В столь поздний час на улице, освещенной лишь газовыми фонарями, уже никого не было. Только какой-то паренек шел пружинистой походкой, поминутно рассеянно поднимая глаза к небу.
«Со свидания», – догадался Родин и тяжело вздохнул.
Нет, он не любил книжных историй об испепеляющей любви и подвигах во имя прекрасной дамы. Не видел себя в роли героя-любовника, соблазняющего самых примерных скромниц. Да и выматывающей, выжигающей страсти наелся в юности с Катериной досыта. Ему не хотелось бдений у балкона возлюбленной, да и от экзальтированных истеричных дамочек он подустал. Но жаждал Георгий такой простой и понятной человеческой любви: чтобы один взгляд – и на всю жизнь.
Еще давным-давно, в совсем прошлой жизни, дед Григорий Евдокимович подозвал к себе двенадцатилетнего Енюшу и сказал по-гоголевски, чувствительно хлопнув внука по плечу тяжеленной ладонью:
– А поворотись-ка, младшенький… Дай-ка я на тебя подивлюсь…
Мальчик повернулся вокруг своей оси мелкими шажками и снова замер, глядя в желто-зеленые глаза деда.
– Черт тебя разберет, Енька, – проскрипел старик, опираясь на свою неизменную клюку, – вроде и наш, родинский, а как присмотришься, что-то и зозулинское есть, что-то щекинское, шут тебя дери. Что ты квелый такой? Браты твои молодцы, родинское племя, а ты вроде и да, а вроде и нет. Нешто ты в отца пошел, а не в меня? Что ты возле него трешься?
– Батюшка такой печальный и одинокий после смерти матушки… – отвечал Енюша, потупя взор, – а вина в этом моя… Вот я и хочу поддержать его…
– Не мели ерунды! – крикнул дед. – Нет в том твоей вины! Защищайся!
Он бросил внуку крепкую палку, стоявшую у стены, и бросился на него со своей клюкой. Удары посыпались сверху, снизу, с плеча, тычком, с разворота… Мальчик ловко парировал, лишь отступая под штормовым натиском.
– В отмах бей! Не отступай! Бей! – рычал дед, не прекращая бить быстро, почти без замаха.
Внук изловчился, углядел брешь в этой мельнице ударов и, извернувшись змеей, попытался огреть противника по голове. Правда, это ему не удалось, старик ловко перехватил палку, вырвал ее у внука и отшвырнул в сторону, приставив свою клюку к горлу мальчика. Тому ничего не оставалось, как поднять руки.
– Нешта, – ухмыльнулся старик, – все ж таки Пётра тебя маленько научил на палках драться. Не зря, стало быть. Так вот, чего я хотел-то. Мне тут сказывали, ты с младшей поповной уже шуры-муры навострился крутить?
Георгий покраснел до корней волос, а дед захохотал.
– Нешта, правильно! Так и надо! Вот это по-нашему, по-родински, тут ты их всех переплюнул! Я вижу, у тебя будет горячая жизнь!
Мальчик улыбнулся, а предок продолжал:
– Стар я стал. Хоть одно доброе дело сделаю для тебя, потом будешь всю жизнь благодарить.
Он распахнул рубаху и протянул с груди, покрытой седой шерстью, потертый крест на кожаном гайтане.
– Клянись, что не женишься до тридцати лет. То моя предсмертная воля. Ты в меня тут пошел, от баб отбою не будет. Только не прыгай к первой, выжди, сравни.
– А как же… А ежели…
– Ежели даст Господь знак, то женись. А нет – и думать не моги.
– А что ж за знак, дедушка? – спросил Георгий, поднося губы к кресту.
– Мимо не пройдешь, – ответил дед.
Прошло время, и Георгий не один раз сказал деду спасибо. Каждый раз, когда он принимал решение жениться, думая, что вечная любовь – это и есть Божий знак, какая-нибудь небольшая деталь, будто подарок от деда, вдруг раскрывала его избранниц с такой черной стороны, что рассыпался доселе счастливый союз, и Родин думал: какой же я молодец, что не женился.
Последний случай был как раз с Катей Компанейцевой. Брюнетка уже переехала к нему, стала осваиваться, отвоевывать какие-то маленькие уголки, потихоньку переставлять мебель, как Георгий слишком, по ее мнению, откровенно заговорил с Полинькой Савостьяновой, дочерью его профессора. Разразилась буря, в стену летели сахарницы и чашки, и в очередной раз Георгий подумал: вот он, знак Божий. Не надо пока жениться.
А ведь была любовь, страсть, обветренные от поцелуев губы и расцарапанные в кровь спины, и слезы, и боль в сердце от счастья, и ежедневный ужас от того, что все закончится… И вот – такой пустячок и все вдребезги. И хорошо, хорошо, что вовремя углядел, а то была бы его семейная жизнь наполнена тьмой и скрежетом зубов. А все равно было грустно, когда Катя с блеском в глазах рассказывала про Ивана Гусева и про «Зеркало шайтана», которое вдруг тоже стало донельзя важным и нужным. Ведь она такая красивая…
– Уже не твоя, – снова зазвучал в голове голос деда. – Забудь. А лучшее лекарство от душевных томлений – это следовать старому закону: клин клином вышибают. Вон – Полинька только тебя и ждет.
Да и не просто ждет! Шутка ли – замуж ее позвал. Позвал-позвал!
Георгий посмотрел на свое отражение в оконном стекле (вот что значит, хозяйство ведется с любовью, и не женой, а нянюшкой – ни единого пятнышка, отполировано, будто хрусталь на званом обеде), призывая самого себя к ответу. Однако в размытом темном образе не увидел ничего необычного. Полинька ведь не первый год на него глазами Моны Лизы смотрит: барышня давно на выданье – шутка ли, двадцатый год пошел, а она все в девках! И ведь сколько ее уже Георгий знает? Он начал загибать пальцы: значит, когда учился в университете и к профессору Савостьянову на лекции ходил, она уже показывалась где-то на периферии, девчонка еще совсем, угловатая, с глупыми косичками… А потом, уже когда вернулся со своих южноафриканских кампаний героем, встретил расцветшую молоденькую девушку – личико премилое, тонкая и звонкая, будто ивушка…
Как там у Пушкина? «Пришла пора, она влюбилась…» Да, грешен, поспособствовал! А какому ж мужчине не будет приятен восхищенный взгляд юной особы?! Вот и проводил с ней времени больше, чем положено. Катерина хоть и сама по себе ревнивица и строптивица, да угадала правильно (теперь уж можно и сознаться): всегда Полюшке улыбался теплее, всегда с ней ласковее был, чем с обычной знакомицей. Но ради ее горящего преданного взора, ради интереса, что звездочками загорается в глазах…
От одного воспоминания о невесте Георгий распалился не на шутку. Неужто он ее все-таки любит? Все ж таки с женщинами посложнее, чем с международной разведкой или английскими бекасниками, так выходит? От пули в перестрелке можно и увернуться, завидев блеск ствола на лунном свете – насторожиться, а с дамами как быть? Речами ласковыми бдительность усыпят – ты растаял, сердце твое уже в тисках, и не выбраться!
Родин глубоко вздохнул. Как бы там ни было, он совершил очень импульсивный поступок, сделав это предложение. Можно сказать, в состоянии аффекта его совершил – после бегства Лилии да приключений с «Зеркалом шайтана». Он ведь все потерял: и возлюбленную, и друга детства, и дядьку названого, и сокровища с убийцей настоящим упустил! А что получил? Ничего!
Хотя нет, Георгий легонько ударил себя ладонью по лбу. Как же он мог забыть? Перед самым отбытием из Крыма на малую родину он получил в подарок бутылочку портвейна с нового императорского завода. Врач хоть и старался не злоупотреблять, однако ж хорошее вино – оно лучше любого лекарства, особенно если в правильной дозировке. А уж не попробовать напиток, что самому императору на стол подают, и вовсе грешно, тем более о подвалах нового предприятия ходили легенды: восемь тоннелей прямо в горах с идеальным микроклиматом… Чудо!
Георгий откупорил бутылку, налил благородный темный напиток в бокал из тонкого хрусталя. Вдохнул аромат: букет был превосходный, тонкий, с легким ароматом паслена. Сделал глоток и даже слегка зажмурился от удовольствия: производители свое дело знали! Вкус был полный, гармоничный и очень мужественный. Родин буквально чувствовал, как тепло крымского солнца разливается по его венам. И все тревоги стали уже не такими важными.
В конце концов, обещать – не значит жениться! Человек ведь только предполагает, а располагает Всевышний, никто не знает, как жизнь повернется. Родин ведь еще недавно думал, что судьба ему послала Лилию. Несчастную, обманутую и разочарованную в жизни девочку. Послала, чтобы он до конца жизни был ее спасителем и утешителем. Но когда эта девушка с лицом ангела сбежала, ему хоть и жаль было, да только будто камень с души свалился, когда он от нее записку прочел! Ведь если б то была суженая его, разве не ринулся бы он за ней, сметая все преграды на своем пути? Разве не разорвал бы в клочья всех, кто только посмеет подумать о том, чтобы их разделить? Быть спасителем для кого-то приятно и почетно, только это не жизнь, а вечная, каждодневная работа. А спасения людей Георгию, положа руку на сердце, хватало и в больнице.
Врач снова устроился в кресле и сделал еще один глоток. Зачем он себя мучает понапрасну? Чем демагогии разводить в ночи, не лучше ли хорошенько выспаться, а завтра с самого утра отправиться в деревню, навестить Полинушку. Глядишь, слово за слово, он для себя все и поймет.
* * *
Легкая коляска доктора катилась по проселочной дороге мимо цветущего луга. Кучер Еремей ловко правил двойкой лошадей. Жених довольно щурился от уже по-летнему яркого солнца. Природа пела: молодая зелень наливалась соком после обильных дождей, в воздухе витали ароматы трав, на ярко-лазоревом небе не было ни единого облачка. Все тяжелые и мрачные думы будто выветрились из головы, уступив место по-юношески легким мечтам. Врач даже стал насвистывать модную мелодию и уже готов был запеть в голос, но первые деревенские избы вынырнули из-за поворота дороги. Не солидно как-то петь при местной публике.
Тем более что ехал Георгий к небольшому, но уютному зданию сельской приходской школы, недалеко от усадьбы Савостьяновых, где Полинька преподавала местным детишкам естественные науки. Время было обеденное, так что между уроками, как верно рассчитал Родин, был перерыв. Легко выскочив из коляски, Георгий уверенно прошел в одноэтажное деревянное здание. Правда, куда идти дальше, он не знал. Несколько раз обведя взглядом двери без табличек, он решил спросить у одного из сорванцов, что бегали по узенькому коридору, но особо ретивый малый врезался в городского гостя сам.
– Звините, барин, – шмыгнув носом, промямлил мальчишка и приготовился бежать дальше, но Георгий ловко схватил его за плечо, останавливая.
– Экий ты шустрый. Ну, не красней, ругать не буду. Лучше скажи мне, где учительствует Полина Витальевна?
Мальчишка буквально расплылся в улыбке, в которой не хватало пары зубов.
– Отчего ж не сказать, барин?! Там, – мальчик ткнул пальцем в крайнюю дверь. – Плина Витальна сейчас у нас урок вести будет! Страсть как важно она читает, – мальчик уверенно пошел в сторону класса, видимо, решив стать провожатым городского господина. Глядишь, и перепадет чего. – Вроде про наши травы, ан выходит будто по-заморски, вот как!
Георгий усмехнулся: что с мальчишки взять?! Да и плохо разве, что он таким задиристым и предприимчивым растет? Если его энергию направить в верное русло, кто знает, может, новый большой коммерсант из него вырастет. Сейчас мир такой, что родине нужны люди с кипучей энергией и живым умом.
В светлой комнате, украшенной картинами с изображениями животных и различной растительности средней полосы России, было очень уютно. Совсем недавно силами местного духовенства, и в частности сурового отца Феликса (духовника Георгия), удалось собрать деньги на ремонт здания и закупить мебель. Так что длинные столы с лавками сменились настоящими партами, а у задней стены, напротив блестящей на солнце грифельной доски, выстроились шкафы с книгами, учебниками и альбомами с гербариями, которые для детишек собирали студенты профессора Савостьянова. Сами ученики в потертых, но чистеньких рубахах и сарафанах рассредоточились группками по кабинету, обсуждая свои важные детские дела. Правда, когда дверь скрипнула и Георгий вошел в класс, несколько пар любопытных глаз мгновенно впились в него. Жадные до нового, будто зверята, школьники по внешнему виду вошедшего старались понять, будет ли им интересен этот элегантный гость.
– Барин с городу, Плину Витальну ищет, – зычно объявил «провожатый», явно испытывая удовольствие от сознания собственной важности.
– Дурак ты, Гришка! Какой же это барин с городу, – с насмешкой сказала белокурая, серьезная не по годам девчушка, сразу видно – отличница. – Это же доктор Родин! Кто твоей тетке Марфе Васильне ногу-то лечил, когда ее отнять уже хотели? Эх ты…
Дети, поняв, что гость не просто абы какой, а очень даже уважаемый, мгновенно собрались вокруг него и жаждали утянуть свой кусочек общения.
– Полина Витальевна пока с директором общаются, – тихо сказал рыженький мальчик, который оказался на голову ниже своих однокашников.
Георгий удивленно поднял брови: малыш будто сошел с карикатур про черту оседлости, которые часто печатали в газетах, только вот видеть карикатуру в приходской школе странно. Правда, детей, в отличие от взрослых, вопросы национальности, видимо, не волновали.
– А вам зачем наша учительница? – набычившись, спросил крупный, но по виду совсем не злобный парень.
В нем Георгий узнал сына местного мельника Степана, такого же здорового и добродушного. С виду – разбойник, на темной дороге от него даже отпетые шугались. А в душе – добрый, такой жалостливый, что даже на кулачные бои не хаживал, все боялся, что пришибет кого ненароком.
– Да вот интересуюсь, не обижаете ли вы Полину Витальевну, сорванцы, – с доброй улыбкой заявил Георгий.
И тут же утонул в детском гомоне: малыши защебетали на разные лады, какая у них замечательная преподавательница. У каждого была своя история: кому на именины она пирог испекла, кому ленту подарила «шелковую и дорогущую», кому с уроками помогла. И по всему выходило, что вовсе она не кисейная барышня, а очень даже уважаемая особа. А уж когда дошло до рассказов о ее замечательных уроках, Георгий и вовсе рот раскрыл: чтобы крестьянские дети да такими знаниями влет щеголяли, надо было по-настоящему их заинтересовать, проявить живой ум, смекалку, глубокое знание преподавательской науки. Вот как выходит: глядел он, глядел столько лет на Полиньку, да самого главного и не разглядел.
Неожиданно дверь с грохотом отворилась, да так резко, что чудом на петлях удержалась.
– Чего разорались, малышня? – страшным басом проревел рябой увалень. Он вразвалку прошел на середину комнаты, пачкая светлые натертые половицы комьями грязи с поношенных сапог. – Совсем страх потеряли, юродивые?
Громила, криво ухмыляясь губами-варениками, дал щелбан еврейчику, да такой силы, что рыжик чуть не кувыркнулся на спину. Прихвостни бугая, которые просочились в комнату не так театрально, в голос загоготали.
– Где моя Полинушка? – рыкнул здоровяк. – Жениться охота! Не хочу учиться, а хочу жениться!
Георгия кто-то испуганно подергал за рукав сюртука. Это оказался тот самый задира Гришка, который привел его в класс, правда, теперь от его прыти не осталось и следа.
– Вот, он Плину Витальну обижает, – прошептал малец. – С дружками разбойными. И нам учиться не дают.
Георгий вообще-то не собирался связываться со школьниками, но этот здоровый лоб явно засиделся за партой, да и шутки его по поводу Поли были недопустимыми, так что пора преподать урок, который не входит в школьную программу. Дополнительное образование на вольных началах, можно сказать. Врач выпрямился во весь рост и подошел к богатырю.
– Ступай-ка, барин, пока не зашибся.
– Я доктор, – сохраняя полную невозмутимость, прервал его Родин, разве что поморщился от смрадного дыхания переростка, – так что первую помощь окажу по всем правилам.
– Ах, ты собрался драться, – загоготал увалень.
– Ну такого Кузьму я и сам возьму, – добавил его адъютант со сломанным носом. Он даже нагнулся, якобы для того, чтобы поправить штаны, но скорее всего, чтобы незаметно вынуть из кармана ножик либо свинчатку.
– Вот, понюхай, чем пахнет, – проревел громила, сунув кулак под нос Георгию.
Родин не стал долго размышлять, а быстро вскинув трость, ударил противника сначала в живот, потом по колену и, когда тот уже скрючился на полу, добавил по загривку. Все-таки школа – не место для кулачных боев: действовать нужно было быстро и четко. Перепуганный и ошалевший от такого быстрого поражения громила проскулил что-то неясное своим сообщникам. Те, хоть явно и трусили, все же ринулись в бой, надеясь одолеть количеством, да еще и с помощью стальных «аргументов». Однако действовали они хаотично, неслаженно, еще и норовили спрятаться за спинами соратников, так что Родину не составило труда быстро раскидать их по углам, нанося четкие и сильные удары тростью. Точно как учил его деда Пётра. Все молодцы валялись у стены, пара ножей улетела в другой конец класса, а Георгий даже не запыхался. Он стоял все такой же собранный, спокойный и невозмутимый, а вот ребятишки за его спиной заходились в крике, свисте и улюлюканье. Они создавали такой шум, что Родин даже подумал, что сейчас сюда сбежится вся деревня.
– А теперь послушайте меня, – обратился он к поверженным противникам, которые краснели как вареные раки, понимая, что весть об их позоре мгновенно разлетится по округе, – если я узнаю или хотя бы заподозрю, что кто-то из вас в школе бесчинствует или младших обижает, я приеду и тогда уже буду не тумаки раздавать, а беседовать по-взрослому. Хотите вести себя, как отрепье, когда вас пытаются в люди вывести, так получите по заслугам: я вам и казенный дом устрою, и прогулку по этапу. Увидите, как уголовнички живут, может, поумнеете да придете учителям ножки целовать. А теперь выметайтесь!
Родин был сам гнев. И на шалопаев, и на остальных ребят он произвел поистине демоническое впечатление. Он возвышался над ними, как скала, и буквально хлестал их словами, в которых слышался чистый металл. Его глаза, казалось, метали молнии. И если бы кто-то из местных хоть раз видел Федора Шаляпина в роли Мефистофеля, то нашел бы немало сходства между ним и Родиным в момент атаки.
Впрочем, был один зритель, который оценил спектакль по достоинству. В дверях, сурово поджав губы и нахмурив тонкие красивые брови, стояла Полина Витальевна Савостьянова. Она, безусловно, больше других учителей страдала от нерадивого поведения этой шайки и в глубине души была благодарна жениху за то, что он их утихомирил. Но вот средства, которые он использовал, противоречили ее глубоко гуманистическому воззрению. Своих подопечных она всегда учила решать вопросы умом, а не грубой силой, а тут такой наглядный пример противоположного подхода к воспитанию.
– Теперь я могу начать урок? – спросила Полина, не повышая голоса.
И поверженные, и победитель, и зрители как один повернулись к дверям. Полина в своих светлых одеждах, совсем невесомая, будто прозрачная, прошла к учительскому столу. – Ну, Антип, опять со своей шайкой хулиганишь? Ладно бы со здоровыми лбами связался, но к младшим-то чего? Только самый подлый трус будет слабых задирать, так-то, получили вы по заслугам. Идите. Да уроки приготовить не забудьте.
Побитый Антипка и его прихвостни не решались даже глаза поднять на учительницу. Так и вышли, понурив головы.
– Вот как? У нас здесь еще один хулиган?! – Если бы Полина повысила голос, эффект был бы смазан, но она произнесли эти слова спокойно и уверенно. Более того, в ее тоне появились насмешливые нотки. – И как, останетесь на наш урок?
Ребятишки затаили дыхание, шестым чувством угадав в разговоре что-то волнующее.
– Извините, Полина Витальевна, никак не могу. Но, может, проводите меня до коляски, чтобы я больше ничего не натворил?
Георгий был рад, что невеста не держит на него зла. Более того, то, как смело, спокойно, без заискивания и кокетства принимала она его помощь, просто восхищало. Как же раньше он не видел в Полине того благородства, с каким она относится ко всем и каждому, даже к тем, кто ведет себя с ней совсем неподобающе?
– Полинушка, – позволил себе вольность Родин, когда дверь кабинета затворилась за ними, – хотел вас проведать, а только расстроил.
– Полно вам, Георгий. Вы поступили как мужчина. Даже если я, как женщина, и не одобряю вашего подхода. Вы за меня вступились, как истинный рыцарь, – сказала она, потом попрощалась, улыбнувшись, и добавила: – И прошу вас, посмотрите Максима. Юленька говорит, ему стало хуже. И еще. Я вас люблю.
Георгий стоял как громом пораженный. Еще ни одна женщина не производила на него подобного впечатления ни показной скромностью, ни сладострастным очарованием, ни вульгарным напором. Его сердце екнуло, пропустило пару ударов и подлетело к горлу. Так вот она какая – настоящая любовь.
