Текст книги "Кот ушел, а улыбка осталась"
Автор книги: Георгий Данелия
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
НЕ КУРИТЬ!
Для того чтобы встретиться с актерами, отобранными по видеокассетам в Париже, в апреле 88 года мы с Аркадием полетели в Америку (там нас ждал Константин). Летим – курить нельзя. Стоим в длиннющей к паспортному контролю очереди – курить нельзя (тогда я курил очень много и Аркадий тоже). Ждем багаж – курить нельзя. Едем в такси – курить нельзя. В вестибюле гостиницы – курить нельзя. В лифте – курить нельзя. В коридоре – нельзя. В номере – можно!
Позвонил Константин и сообщил, что через час в холле гостиницы нас будет ждать Гриффин Данн.
– Я отсюда никуда не выйду, там курить нельзя! Зови его, пусть поднимается, – сказал я.
– В номер звать актера неприлично.
– Тогда давай встретим его на улице!
И Константин, проклиная меня, для встречи с актером снял на два часа апартаменты.
Гриффин Данн пришел вовремя. Молодой, энергичный, резкий. Аркадий рассказал ему сюжет (Аркадий хорошо знал английский).
Данн сказал, что не очень понял, почему, если евреям не нравится жить в Советском Союзе, один брат с семьей уезжает в Израиль, а второй брат и отец нет.
– Потому что отец и второй брат не евреи, а грузины.
– Что значит грузины?
Тогда о Грузии в Америке мало кто слышал.
– Национальность такая. Кавказ знаешь?
– Это в России, да?
– Да. Там и живут грузины.
– Значит, грузины – русские?
– Ну, если так тебе удобнее, называй их русскими.
– Тогда вообще непонятно, в чем проблема. Русские ведь тоже евреи.
– Почему ты так решил?
– А потому, что я был на Брайтон-Бич (район, где в Нью-Йорке живут евреи из России). И там все русские – евреи. У них и синагога есть. (В то время всех приехавших в Америку из СССР называли русскими.)
Константин положил перед Гриффином Данном сценарий.
– Ты это прочти, тогда тебе понятней будет. Данн спросил, где мы собираемся снимать? Мы сказали, что в России и в Израиле.
– Очень заманчиво. Чернобыль, белые медведи, арабские террористы.
Гриффин Данн сказал Константину, чтобы он связался с его агентом, и ушел.
– С этим все ясно, – сказал Константин. – Он сниматься не будет.
С Питером Рихардом обедали в ресторане гостиницы (в зале для курильщиков). Сюжет Питеру понравился. Что русские не евреи, а грузины не русские, он знал. География его не смущала.
– Братьев будут разные актеры играть или один? – спросил он.
– Один.
Рихард встал, прошелся между столиками и показал походку одного, потом другого. Очень точно. Один был озорным и расхлябанным, второй спокойным и собранным. Выпили кофе. Рихард попрощался и ушел.
– Ну, что скажешь? – спросил Константин.
– Хороший, но возраст. Мераб должен быть моложе. (Питеру Рихарду было под сорок.)
Между прочим. С этой поездки и дальше Константин выплачивал нам суточные. Мне 100 долларов в день. Я первый раз держал стодолларовую купюру в руках. Потом выяснилось, что это мучение. У меня в кармане бумажка с размерами детей и внуков: Лапочки, Кирилла, Иришки, Маргариты, Саши и Аленки, всем надо было что-то купить. Поход в магазин был для меня кошмаром. Я с тоской вспоминал счастливое время, когда мне платили 3 доллара в день, я привозил всем по пачке жевательной резинки, и все были счастливы.
ХУИЗХУ
Вечером мы с Аркадием ужинали в русском ресторане «У Иосифа». Официант узнал меня:
– Вы советский режиссер пан Георгий Данелия?
– Да.
Оказалось, что официант – польский актер, играл в знаменитом польском фильме Иисуса Христа (в Польше тоже была перестройка). А меня узнал, потому что видел мою фотографию в польском киножурнале. Он взял заказ и ушел. Через минуту вернулся с фотоаппаратом, дал фотоаппарат бармену, подошел ко мне и спросил:
– Пан Георгий, можно с вами сделать фото?
– Можно, – я встал с ним рядом. – А это писатель Аркадий Хайт.
– Бардзо ладно[2]2
Очень хорошо (польск.).
[Закрыть].
– Аркадий, иди к нам.
Аркадий тоже встал. Бармен нас щелкнул.
– А теперь, пан Аркадий, можно фото – я и пан Георгий, пожалуйста? – попросил официант.
Аркадий сел.
Бармен щелкнул меня и официанта.
– Пан Георгий, а можно я позову мою жону Ванду?
– Можно.
Официант ушел. Мне стало неловко перед Аркадием.
– Аркадий, извини.
– Бремя славы, – улыбнулся Аркадий. Официант вернулся с высокой статной блондинкой в белом халате. Я встал.
– Пан Георгий, моя жона Ванда, она тоже актерка.
– Очень приятно. А это пан Аркадий Хайт, наш знаменитый писатель и сценарист, – представил я Аркадия. – Знакомьтесь.
– А он какие фильмы зробил?
– Всего лишь один мультик, – улыбнулся Аркадий.
– Ванда, вы «Ну, погоди!» видели? – спросил я.
– Это он зробил?!
– Он.
– Пан Аркадий, можно с вами фото? Вы и я?
– С удовольствием. – Аркадий встал, застегнул пуговицы пиджака, улыбнулся.
А потом с автором «Ну, погоди!» сфотографировались: официант, бармен, пожилой армянин, две украинские дивчины, американская супружеская пара, хозяин ресторана Иосиф, гардеробщик, повар с поварятами и толстый китаец-швейцар. А про меня забыли. Теперь и я понимал, ху из ху…
Аналогичный «ху из ху» был со мной, когда мы с Евгением Примаковым, Давидом Иоселиани и с женами полетели в Иорданию отдохнуть и встретить там Новый, 2009 год. Прилетели рано утром 31 декабря. Расположились. Выбрали столик в ресторане. Заказали новогодний ужин. В 11 вечера пришли в ресторан провожать Старый год. На сцене музыканты. Грохочет музыка. Все скачут и трясутся. Музыка играет так громко, что тосты говорить невозможно, ничего не слышно, приходится орать. И даже ровно в 12 ничего не изменилось: музыка как грохотала, так и грохочет, все как скакали, так и скачут! Мы встали, чокнулись, прокричали: «Ура!»
Ко мне подошел парень в кофте с белыми оленями и закричал:
– С Новым годом, Георгий Данелия!
– С Новым годом!
– Я ваш поклонник!
– Спасибо!
– Люблю ваши фильмы!
– Спасибо!
– Они прикольные!
– Спасибо!
– Господин Данелия, небольшая просьба, отодвиньтесь немножко!..
– Что?
– Отойдите в сторонку! – еще громче заорал он. – Я хочу с Евгением Максимовичем Примаковым сфотографироваться!
Но бывают и иные «ху из ху».
Париж. Аэропорт Шарль де Голль. Сижу в кресле. Жду вылета. Глаза слипаются: всю ночь отбирал дубли. Вдруг слышу:
– Здравствуйте, Данелия.
Поднимаю голову. Передо мной космонавт Георгий Гречко – улыбка искренняя, глаза озорные, прическа ежик.
– В Москву летим? – спросил он.
– В Москву.
– У вас какое место?
– Не помню, – достал билет.
– У вас первый класс? (На картине «Паспорт» я летал первым классом.) И у меня первый. Там попросим и сядем рядом.
– С удовольствием.
– Я задумал киносценарий писать, хочу посоветоваться. Можно?
– Ну конечно!
– Тогда договорились. Пойду воды куплю. Вам принести?
– Нет. Спасибо.
Гречко пошел, его все узнавали, оглядывались. А я приуныл: «Попался! Хотел в самолете выспаться». Вернулся Гречко с водой:
– Георгий Николаевич, у вас какой рейс? Тут у них, оказывается, в Москву два подряд.
Я снова достал билет.
– 2544.
– А у меня 2144, через полчаса после вашего.
– А, жалко, – обрадовался я.
Объявили мою посадку. Попрощались. Прошел на свое место, сел в широкое и удобное кресло первого класса, скинул ботинки, вытянул ноги. И заснул. Летим. Слышу, кто-то шепчет:
– Георгий Николаевич, если вы спите, то спите… Открываю глаза – Гречко.
– Я не сплю, Георгий Михайлович.
– Я рейс поменял. «Попался!» – подумал я и сказал:
– Это хорошо!
– Георгий Николаевич, пойдемте, я там занял два места.
Я встал. Пошли.
– Гречко, – перешептывались пассажиры. Места легендарный космонавт нашел только в последнем ряду, у туалета. У окна спала пожилая женщина. Я сел рядом с ней, в среднее кресло. Гречко в крайнее, у прохода.
– Значит так, Георгий Николаевич, пока это только наброски, особенно не придирайтесь… – начал Гречко.
– Извините, что отвлекаю, – парень с другой стороны прохода протянул блокнот с ручкой, – не могли бы вы…
– Молодой человек, извини, давай потом… Только не обижайся.
Гречко повернулся ко мне и начал рассказывать свой сюжет. Рассказывал он хорошо, увлекательно. Действие, естественно, было связано с космосом. Когда он закончил, я сказал:
– Ну что же, все интересно…
– Извините, – парень с другой стороны прохода снова протянул свой блокнот, – а теперь можно?
– Подожди, я сам скажу, когда… Георгий Николаевич, а вы взялись бы такое кино снимать?
– Георгий Михайлович, все очень интересно, но это не моя тематика.
– А кого посоветуете?
– Надо подумать.
Гречко повернулся к парню с блокнотом.
– Ну, молодой человек, давай, – взял у парня блокнот, – кому писать?
– Извините, товарищ Гречко, но мне надо, чтобы режиссер Данелия написал.
– Прости. – Гречко смутился и положил альбом мне на столик.
– Пишите, – начал диктовать молодой человек. – Клубу авиамоделистов-самоделыциков «Пепелац» города Йошкар-Ола, режиссер фильма «Кин-дза-дза!» желает процветания и всяческих малиновых Ку! Число и ваша подпись.
В Москве мы несколько раз созванивались с Георгием Михайловичем, но так и не встретились.
ЧЛЕН ПРАВЛЕНИЯ
На следующий день после ужина «У Иосифа» мы с Константином полетели в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с Николасом Кейджем. Аркадий остался в Нью-Йорке по своим писательским делам. Поселились в Голливуде, в гостинице «Хилтон». Константин кому-то долго звонил и наконец радостно сообщил, что агент Николаса Кейджа примет нас сегодня, в три часа.
Офис агента занимал весь 27-й этаж, а кабинет был размером с баскетбольную площадку, и из него открывался вид на весь Лос-Анджелес и океан. За столом сидел полный краснощекий мужчина лет пятидесяти, как положено, в подтяжках и с сигарой в зубах.
– Он по-английски говорит? – спросил агент Константина, показав на меня сигарой.
– Говорит, но плохо…
– А как он будет работать с актером?
– Через переводчика.
– В мировом прокате его фильмы были? – спросил агент.
– Его фильмы получили призы на фестивалях в Канне, Венеции, Берлине… – начал перечислять Константин.
– Не имеет значения, – перебил его агент. – Мировой прокат – это когда фильм выходит во всех кинотеатрах мира. И в Африке, и во Франции, и в Вашингтоне. Везде.
– В мировом прокате мои фильмы не были, – сказал я.
– А какие фильмы делали вы, сэр? – спросил агент Александрова.
Константин назвал.
– Не слышал.
– Это французские картины.
– Все ясно, – агент посмотрел на часы и сказал, что Кейдж очень занят и в этом году встретиться с вами не сможет.
И я понял, что и господин Данелия из России, и господин Александров из Франции для американского агента люди из глухой провинции. Дикари.
Вернулись в гостиницу. Теперь, когда сказали, что Кейджа мы не увидим, я считал, что только Кейдж и именно Кейдж должен играть Мераба.
Что делать? Позвонил Яше Бронштейну (моему бывшему ученику, который уехал в Америку) разузнать, как еще можно выйти на недосягаемого Николаса Кейджа.
– Очень просто, – сказал Яша. – Вы же с Копполой знакомы, позвоните ему.
– А при чем тут Коппола?
– Николас Кейдж его родной племянник. Через час Яша был у меня, и мы звонили Копполе в Сан-Франциско. Ответил мужской голос.
– Его нет, а кто его спрашивает?
– Советский кинорежиссер Джордж Данелия, – сказал Яша.
– Привет, Джордж, как поживаешь?!
– Я не Джордж, я переводчик.
– Он там? Дайте ему трубку.
– Я слушаю.
– Hello, Джордж! Это Джулио. Брат Фрэнсиса. Помнишь меня?
– Да, конечно, – сказал я.
– А Фрэнка нет, он в Греции. А что ты хочешь?
– Мне надо встретиться с его племянником Николасом Кейджем.
– Зачем?
– Хочу, чтобы он прочитал сценарий моего нового фильма.
– А ты где?
– В Америке. В Лос-Анджелесе. В гостинице «Хилтон».
– О'кей! Через час Николас будет у тебя и прочитает сценарий. Это мой сын.
Ровно через час Николас Кейдж появился в холле нашей гостиницы. Яша вручил ему сценарий. Кейдж сел в кресло у столика, прямо в холле, и начал читать. Итальянская семья. Слово отца – закон для сына.
Я позвонил Константину и сказал, что в холле его ждет приятный сюрприз. Через пару минут Константин вышел из лифта. Увидел Николаса Кейджа и остолбенел.
– Это он? Я не ошибаюсь? – спросил Константин тихо.
– Не ошибаешься. Это Николас Кейдж читает сценарий «Паспорт».
– Как тебе это удалось?!
– Он узнал, что я член правления Общества дружбы ОАР – СССР, – объяснил я.
Сценарий Кейджу понравился, сниматься он согласился и сказал, что все остальное Константин должен согласовать с его агентом.
Между прочим. В середине шестидесятых годов, когда мое имя стало упоминаться в прессе, ко мне стали приходить письма от общественных организаций, где сообщали, что я избран в члены правления и что ближайшее заседание Правления этой организации состоится там-то и тогда-то. Уведомления приходили два года. Я не ходил. Потом их присылать прекращали. И только одна организация – Общество дружбы ОАР-СССР преданно присылало мне приглашения почти двадцать лет. И в знак признательности этому обществу я включил в число своих регалий и это свое почетное членство. На официальных письмах я стал подписываться: народный артист, лауреат Государственных премий, член правления Общества ОАР – СССР Георгий Данелия. А когда я так подписал поздравительную телеграмму в Тбилиси своему другу кинорежиссеру Эльдару Шенгелая и ее зачитали на торжестве в честь его юбилея в Доме кино, было немало звонков от моих тбилисских коллег. Они интересовались, что это за общество, какие оно дает привилегии и что надо сделать, чтобы стать его членом.
Я отвечал, что это не телефонный разговор.
ГРИМАСЫ КАПИТАЛИЗМА
Константин уехал на встречу со Спилбергом с надеждой уговорить его принять участие в нашем проекте. Яша отправился по своим делам, а я вышел прогуляться. Никаких магазинов поблизости не было, только бутик при гостинице. На витрине бутика стоял манекен, фигурой похожий на мою супругу Галю. На манекене был английский костюм в полоску, «простенький, со вкусом».
– Вот такой бы Гале, – подумал я. И зашел в бутик.
– Слушаю вас, – сказал пожилой мужчина в золотых очках, очевидно, хозяин.
– Вот этот костюм, – я показал на манекен, – сколько стоит?
– Вы русский?
– Можно и так сказать.
– Мистер, у нас эксклюзивные товары и поэтому цены очень высокие.
– Ну, а все-таки.
– Извините, – сказал хозяин и распахнул дверь.
У бутика остановился «Роллс-Ройс» с водителем в униформе. Из машины вышел молодой человек в тройке и высокая женщина в брючном костюме. Молодой человек открыл заднюю дверцу, подал руку и помог выйти старухе лет под девяносто.
– Хелло, мисс Эрмитаж, хау а ю? – радостно поприветствовал старуху хозяин.
Гости вошли в помещение. И в ту же секунду появились полная дама с сантиметром и девушка-манекенщица. Сразу стало тесно. Старуха что-то сказала, девушка ушла и вернулась с коробкой. Вытащила из коробки яркое цветастое платье и приложила к себе. Старуха кивнула, и все куда-то ушли. Я остался один. Через какое-то время вывели старуху в этом платье, подвели к большому зеркалу в барочной золотой раме и стали восхищаться. Старуха вопросительно посмотрела на меня.
– Вери найс! – соврал я. Платье старуху не украсило.
– О'кей, – сказала старуха.
Молодой человек выписал чек. Старуха не стала переодеваться, и они уехали на своем «Роллс-Ройсе». Полная дама и девушка-манекенщица ушли.
– Извините, что вам пришлось ждать, – неожиданно доброжелательно обратился ко мне хозяин.
– Ничего страшного. А все-таки сколько стоит этот костюм?
– Сказать вам, сколько мисс Эрмитаж заплатила за платье?
– Скажите.
– Двенадцать тысяч долларов.
– Я все понял. Извините, до свидания.
– Минутку. Вы турист?
– Нет, по делам приехал.
– Надолго?
– Послезавтра домой.
– А сколько вы могли бы заплатить за костюм?
– Сколько могу, вас не устроит.
– Ну а все-таки.
– Ну, долларов триста.
– О'кей, договорились. Но есть два условия: в Америке этот костюм никто не наденет и вы никому не скажете, что купили его у меня за такую цену.
– А если спросят?
– Отвечайте, что это коммерческая тайна.
В Нью-Йорке перед вылетом пошли покупать армейские ботинки для сына Аркадия на Яшкин-стрит (улицу, где отоваривались туристы из Советского Союза). В одном из магазинчиков увидел: висит цветастое платье – точно такое же, какое купила старуха Эрмитаж за двенадцать тысяч.
– Сколько стоит? – спросил я хозяина.
– Это люксовый товар, эксклюзивный.
– Ну а все-таки?
– Сорок девять долларов, – твердо сказал он. Гримасы капитализма…
Костюм Гале понравился.
– Угадал! Молодец! – обрадовалась она и повесила его в шкаф.
И пока еще ни разу не надевала. «Простенький, со вкусом» костюм в полоску висит в шкафу двадцать семь лет и четыре месяца, ждет подходящего случая.
МАЛЕНЬКИЙ УЗБЕК
Во время Московского кинофестиваля 1979 года позвонили с «Мосфильма» и сказали, что завтра в десять утра показывают Фрэнку Копполе «Осенний марафон» и Сизов просит меня приехать. Приезд Фрэнка Копполы на Московский кинофестиваль с фильмом «Апокалипсис» произвел фурор. За него шла борьба, все хотели с ним пообщаться и пригласить в гости.
В 10 я был на «Мосфильме». Зашел к Сизову. Он говорил по телефону:
– А когда вы его привезете? Ну, хорошо, подождем, – положил трубку и сердито сказал мне:
– Вчера он был у кого-то в гостях, там его так накачали, что теперь не могут разбудить. Так что давай подождем часик. Покажем фильм, потом пообедаем.
Через час Коппола не появился, через два тоже. Приехал он только в половине второго, как раз к обеду. Приехал не один. С ним был брат Джулио, племянники, двоюродная сестра с мужем, детьми и няней, переводчики.
За обедом я рассказал Копполе о том, что произошло в Тбилиси, когда показывали в Доме кино его знаменитый фильм «Крестный отец». Попасть на этот просмотр мечтал весь город. Одному богатому человеку по почте прислали пять билетов, тот обрадовался. Пошли всей семьей: он, жена, сын, дочь и родственница из Дигоми. Когда они вернулись, квартира была пуста. Вынесли все, включая картины, антикварную мебель и даже чешский унитаз.
Копполе эта история понравилась.
После обеда показали гостям фильм. Фильм итальянцам понравился.
А потом поехали в гостиницу «Россия», где жили гости фестиваля. Семья Копполы – на двух фестивальных «Чайках». А Коппола с переводчиком со мной на моей машине. По дороге он спросил:
– У вас в фильме герой полтора часа изменяет жене. Были проблемы?
– Нет.
– Странно… вчера мне ваши коллеги жаловались, что в советском кино ничего показывать нельзя. Это не так?
– Кое-что показывать можно, но не все…
В гостинице мы попрощались. Коппола пошел к себе. А я направился к стойке администратора, чтобы узнать, в каком номере остановился западногерманский продюсер Сергей Гамбаров, для него у меня был припасен альбом с рисунками Сергея Эйзенштейна. В вестибюле гостиницы наткнулся на свою сестренку, актрису Софико Чиаурели.
– Ты Коку Игнатова не видел? – взволнованно спросила она.
– Нет, а что?
– Вчера Коппола был у Двигубского, и мы с Кокой пригласили его сегодня в «Иверию» (был такой грузинский ресторан в Голицыно, по Минскому шоссе). – Кока куда-то исчез, а у меня всего шестьдесят рублей. Надо деньги доставать. У тебя есть?
– Вы Копполу вчера так ухайдакали, что вряд ли он помнит, что говорил вчера Кока.
– Что значит – не помнит, а если помнит?
– Давай спросим.
Подошли к фестивальной службе, попросили выяснить планы Копполы на сегодняшний вечер. Они позвонили секретарю Копполы, и тот сказал, что сегодня вечером Копполу пригласила грузинская актриса в загородный ресторан.
У меня было с собой рублей тридцать, у Софико шестьдесят, всего девяносто – для ужина с Копполой и его свитой в загородном ресторане маловато. Что делать? Ехать в сберкассу за деньгами поздно, уже закрыто. Поднялся в номер к своему сокурснику, режиссеру Шухрату Аббасову, взял взаймы «до завтра» 190 рублей (все, что у него было) и, естественно, пригласил его на ужин. Спустился в вестибюль. Спросил у Софико:
– Сколько нас будет?
– Я, ты, Коля Двигубский, их человек восемь.
– Еще Шухрат.
– Берем с запасом – пятнадцать.
– Если в Доме кино, должно хватить, а в ресторане «Иверия» – не знаю.
– А еще такси, – сказала Софико.
Снова позвонили секретарю Копполы и попросили узнать, не хочет ли Коппола вместо загородного ресторана пойти в ресторан Дома кино. Секретарь сказал, что Коппола в Доме кино уже был, а сегодня хочет посетить загородный, грузинский. Пришлось звонить в «Иверию», заказывать стол на пятнадцать человек.
Когда Коппола со своей семьей и свитой спустились, я сказал, что Софико моя сестра, пригласила меня на ужин тоже, и объяснил переводчику, как ехать в «Иверию».
Между прочим. В конце шестидесятых в Голицыно построили ресторан грузинской кухни и назвали его «Иберия» (так античные и византийские историки называли древнее грузинское царство). Принимать ресторан начальство приехало под вечер. В двухэтажном здании зажгли свет, зажглись и цветные буквы на крыше с названием ресторана. Все было празднично.
– Красиво? – спросил директор ресторана.
– Красиво, ~ сказал кто-то.
– Красиво-то красиво, – сказал главный начальник. – А что будет, если у вас буква «и» погаснет?
Тягостная пауза.
– Вот именно! И будет под Москвой ресторан имени предателя родины, японского шпиона Лаврентия Берия.
Букву «б» заменили на букву «в». И ресторан стал называться «Иверия».
От гостиницы отъехали в таком составе: две «Чайки» с семьей Копполы, три «Волги» с переводчиками, фестивальной службой и свитой Копполы, «мосфильмовский» рафик с кинокритиками, микрик со съемочной группой с ЦСДФ, лихтваген. И мы на синем «жигуле» – Софико, художник Коля Двигубский, Шухрат Аббасов и его приятель, маленький узбек в тюбетейке, с медалью «Ветеран труда» на лацкане пиджака.
– Какой ужас! Вся эта шобла с нами за стол сядет? – нервничала Софико.
– А куда деваться.
Я затормозил у телефона-автомата, позвонил в «Иверию» и попросил, чтобы стол организовали не на пятнадцать, а на тридцать человек и еще отдельный стол – на восемь, для водителей. А закуски пока не ставили.
Когда приехали и все расселись по своим столам, Софико сказала Копполе:
– Фрэнк, есть два варианта: можно заказать обычный ужин, это примерно та же еда, что ты ел вчера, или простой крестьянский ужин, какой грузинские крестьяне едят каждый вечер.
– Я люблю простую еду, – сказал Коппола.
– Неси всем лобио, зелень, сулугуни, хлеб, семь бутылок водки и тридцать «Боржоми», – заказал я.
– Все? – спросил официант.
– Нет, подожди, – сказал маленький узбек в тюбетейке, – Георгий, знаете, что еще вкусное крестьянское? Сациви. Это вареная курица с орехами, – объяснил он переводчику. Тот перевел.
– Сациви всем? – спросил официант.
– Мне не надо, – сказал я.
Софико и Двигубский тоже отказались. Остальные заказали сациви.
Я открыл меню и начал искать, сколько стоит сациви.
– Все? – спросил официант.
– Все, – сказала Софико, – неси.
– Нет, подожди. Софья Михайловна, а знаете, что еще любят грузинские крестьяне? – не унимался маленький узбек. – Грузинские крестьяне любят молодого барашка, зажаренного целиком.
– Сейчас не сезон, уважаемый. Неси то, что уже заказали, – велела Софико официанту.
Официант пошел выполнять заказ.
– Откуда он взялся, этот идиот? – спросила у меня Софико по-грузински.
– Шухрат привел, – ответил я ей тоже по-грузински.
Шухрат услышал свое имя и пожал плечами, мол, все понимаю, но ничего не могу поделать.
Когда официанты принесли водку «Столичную» и воду «Боржоми», маленький узбек спросил:
– Георгий Николаевич, а вино «Киндзмараули» они пробовали?
– Не пробовали, – сказал переводчик.
– Вино «Киндзмараули» сколько бутылок? – тут же спросил официант.
Софико посмотрела на меня, вздохнула и сказала:
– Неси пять бутылок, а потом посмотрим.
И тут я увидел, как другой официант несет на подносе восемь банок с черной икрой и лососину к столу водителей. Маленький узбек тоже увидел.
– Георгий Николаевич, здесь черная икра есть! Спроси, – велел он переводчику, – они черную икру любят?
– Любят, – уверенно сказал переводчик.
– Черную икру сколько? – спросил официант. Мы с Софико посмотрели друг на друга. «Оставлю паспорт, завтра деньги сниму с книжки и расплачусь», – решил я.
– Черную икру неси всем! – сказал я. И успокоился.
Вечер прошел хорошо. Было весело. Софико, умная и обаятельная, была прекрасным тамадой. Оркестр, не прекращая, играл музыку из «Крестного отца» и «Мимино». Потом на сцену вышел Джулио и спел арию из оперы «Паяцы». После него худенький кинокритик в роговых очках, Фима Розенберг, со сцены спел «Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько душ я загубил, только тебя, занозу сероглазую, больше я всех полюбил». Ему казалось, что эта песня в стиле фильма «Крестный отец» и Копполе должна понравиться. А чтобы не обидно было и мне, критик спел песню на слова Евтушенко, которая звучит в ресторане в фильме «Мимино»:
В стекло, уткнув свой черный нос,
Все ждет и ждет кого-то пес.
Я руку в шерсть его кладу,
И тоже я кого-то жду…
Когда ужин подошел к концу, я попросил официанта принести счет.
– Все оплачено, – сказал официант и посмотрел на маленького узбека.
Маленький узбек виновато развел руками и застенчиво улыбнулся.