Текст книги "За тридевять планет"

Автор книги: Георгий Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Весь этот видимый мир вовсе не единственный в природе, и мы должны верить, что. в других областях пространства имеются другие земли с другими

людьми и другими животными.

Тит Лукреций Кар (99-55 гг. до н. з.)

Насколько же замечательна и удивительна эта величественная

бесконечность Вселенной! Сколько Солнц, сколько Земель…

Христиан Гюйгенс (1629-1696 гг.)

Недавно я получил посылку из родных мест. В ней оказались листы тонкой розоватой бумаги, исписанные неровными, сбегающими, точно падающими с откоса строчками. Я прочитал лист, другой, третий… Что такое? Я стал читать дальше и… уже не оторвался, пока не дочитал до конца.

Это были первые главы записок Эдика Свистуна, удивительных записок, единственных в своем роде, которые можно было бы назвать фантастическими, не будь они столь безыскусственно правдивы и убедительны.

Вот они, эти главы, от слова до слова. Я ничего не добавлял от себя, лишь кое-где внес поправки, главным образом стилистического характера, да расставил знаки препинания.

Глава первая
Я делаю решительный шаг
I

Сегодня утром [Как удалось установить, это было 17 июня 1975 года. ] ко мне подошел инженер Шишкин и сказал:

– Ну как?

Речь шла о другой планете, я сразу догадался и кивнул головой.

– Вот и отлично,– обрадовался Шишкин.– Отлично, отлично! Ты не представляешь, как это здорово! Я не нахожу слов.

Трактористы и комбайнеры стали трясти мне руку, хлопать по плечу, хотели даже качать, но я не дался.

Один Семен, мой сосед и друг, когда мы остались с глазу на глаз, доверительно шепнул:

– Разыгрывает!

– Шишкин? Разыгрывает? – не поверил я.

– А что? Ты подумай только, американцы на что уж башковиты, и те дальше Луны ни шагу. А он…

– Не может быть! Шишкин и розыгрыш… Не может быть!

– Смотри, тебе видней. Только я на твоем месте, прежде чем лететь, подумал бы хорошенько. Другая планета – это все-таки другая планета!

– Ты так думаешь? – Я посмотрел на Семена снисходительно. Чудак человек, речь идет о планете, которая населена вполне разумными существами, может быть, такими же разумными, как и мы, грешные. Значит, другая планета она только с виду другая, а на самом деле, может быть, и не совсем другая.

– А есть ли они, такие планеты? – стал в тупик Семен.

– А ты сомневаешься?

Мой вопрос окончательно сбил его с толку.

– Не сомневаюсь, однако… Я каждый день слушаю радио, читаю газеты и не помню, чтобы об этом когда-нибудь говорилось или писалось…

– А скажи честно, ты о Ефремове и Бредбери слыхал?

– А кто они такие?

– Темнота! – Я завел свой колесный трактор «Беларусь» (хорошая машина, кстати сказать) и подался на озеро Лебяжье. Мне надо было подкинуть на ферму пару стожков сена.

Вернувшись обратно в РТМ (это было под вечер), я увидел, что трактористы и комбайнеры сидят около конторки и машут руками. Когда я остановил трактор и подошел к ним, все как по команде встали и крикнули:

– Ура! Ура! Ура!

Мне это понравилось, и я помахал кепкой.

Так мы стояли и махали друг другу, они – руками, я – кепкой, пока не вышел Шишкин. При виде инженера все расступились и перестали махать. Наступила тишина, какая редко бывает, и в этой тишине раздался приятный голос Шишкина:

– Теперь, Эдя, тренировки, тренировки и тренировки. Пробежки, барокамера и прочее.

Потом он зачитал приказ по РТМ. Привожу главные пункты:

«1. Строительство корабля «Красный партизан» предполагается начать 15 июля с. г.

6 2. Как нам сообщили, за основу взят проект, разработанный Н-ским отделением Академии наук, по общему мнению, наиболее простой, а значит и наиболее экономичный.

3. По согласованию с вышестоящими инстанциями командиром корабля назначить Эдуарда Петровича Свистуна».

У меня даже пятки похолодели.

Еще вчера ты был как все, а назначили – и точно приподняли тебя над всеми. Та же земля, те же люди и комбинезон на тебе тот же – барахло, в сущности, комбинезон,– но сам ты уже не тот. Теперь ты будешь ходить и воображать черт знает что, и сны тебе будут сниться такие, что сказать стыдно, и, наконец, (чем черт не шутит) окончательно потеряешь голову.

И все только потому, что тебя назначили.

– Эдя,– шепчет чей-то ласковый голос,– будь скромным, помни: все великие…

– Что за вопрос! – перебиваю я непрошеного советчика, а сам чувствую, как земля уходит из-под ног и за плечами вырастают крылья.

– Эдя, Эдя…

Бог мой, это же Семен, скептик и маловер. Нужны мне его советы, у меня и своя голова… А впрочем, почему бы и не послушать – так, для приличия,– а сделать все-таки по-своему? А?.. Отличная идея!

– Ну что? – спрашиваю, а самого возносит и возносит, и ничего-то с этим нельзя поделать, как ни старайся.– Ну что? Что еще надумал?

Но ласковый советчик не успевает я слова сказать, как на мою голову обрушивается лавина поздравлений.

– Поздравляю, Эдя, поздравляю!

– Ну молодец! Просто орел! Завидую!

– Эдя, петушка! Я всегда верил в тебя, Эдя!

И – руки, руки… Они тянутся, тычутся, норовят похлопать, потрепать, пожать, ущипнуть, пощупать, словом, выразить свой восторг.

Только Шишкин – великий Шишкин – спокоен, как скала, под которую не успели заложить динамит.

Кончив читать, он аккуратно свернул бумагу вчетверо, не спеша «засунул ее в карман штанов и со словами:

– Я очень рад за тебя, Эдя… Дай я тебя поцелую, черт! – облапил меня обеими руками.

II

Чтобы отмести всякие подозрения, какие только могут возникнуть при чтении этих записок, я заранее должен сказать, что здесь нет ни слова вымысла. У меня и колебаний особых не возникало. Правда, на другой или третий день, прежде чем приступить к тренировкам, я глянул в окно (я люблю по утрам смотреть в окно)и сказал:

– А страшновато все-таки, как подумаешь!

Тетка Соня, хозяйка дома, у которой я снимаю комнату, разогнула спину и строго заметила: – Не лети. Дома, что ли, плохо?

Я сказал что-то в том роде, что дело это тонкое, деликатное и не всякому дано его понять. Тетка Соня усмотрела в моих словах обидный намек, буркнула:

– Где уж нам! – и вышла из боковушки.

Я остался один. Ходил из угла в угол и, отметая всякие колебания, размышлял вслух: – Космос… Что такое, в сущности, космос? Пространство, забитое всякими обитаемыми и необитаемыми планетами… Значит, если даже лететь прямо и прямо, никуда не сворачивая, рано или поздно попадешь на обитаемую. «Здравствуйте!» – «Здорово живешь!» – «Как тут? Порядок?» – «А ты думал?!» В это время опять вошла тетка Соня. Она даже и не глянула на меня, как будто меня не было и быть не могло в этой комнате-боковушке… Вошла с ведром и кружкой и стала поливать цветы на подоконнике.

А мне вдруг захотелось подурачиться, позубоскалить со старухой. Вообще-то я человек серьезный, десять классов кончил и хочу поступать в институт, скорее всего – на заочное отделение, но и на меня иногда находит. Я легонько тронул тетку Соню за плечо и продолжал: – Представляешь, тетя Соня, прилетает Эдька Свистун (это меня зовут Эдька Свистун) на другую планету, а там уже полный коммунизм. Хочешь – ешь, хочешь – спишь, хочешь за девками ухаживаешь…

Здорово, а?

– Уж куда здоровей! – отвела плечо тетка Соня.

– Нет, ты представь, тетя Соня… Представь, спускаюсь я на корабле-самолете, выхожу чин чином, а публика уже дрожит, волнуется: «Эдуард Петрович!.. Эдуард Петрович!..» – и все в этом роде.

– Это какая же публика? – наконец заинтересовалась, как бы снизошла тетка Соня.

– Тамошняя,– говорю.– «Эдуард Петрович! Эдуард Петрович!» А девчата ну так и вешаются на шею, отбоя нет.

Тетка Соня чуть не прыснула:

– Откуда же тамошней публике знать, что ты Эдуард Петрович? Она и знать тебя не знает.

Я объяснил глупой старухе, что там, на другой планете, цивилизация. И не просто цивилизация, как у нас, например, а высшая цивилизация. Высшая из высших, какую можно себе представить. Не успею я спуститься, как там все будут знать. И как зовут, и кто ты родом, и какое у тебя образование.

– Хватит болтать-то, космонавт! Иди завтракай.

Я посмотрел на часы, занимавшие почти весь простенок, и вспомнил, что сейчас будут передавать важное сообщение. Ребята еще вчера говорили: «В восемь ноль-ноль включай репродуктор и слушай!» Часы показывали ровно восемь. Тютелька в тютельку… Я усадил тетку Соню: «Сиди и не дыши!» -подошел к репродуктору и усилил звук. Минута прошла в напряженном ожидании. Казалось, репродуктор хотел и не в силах был произнести первое слово. Потом в нем что-то зашуршало – как будто тараканы завозились,– и раздался голос диктора:

– Внимание, внимание! Передаем интервью с инженером Шишкиным.

– А я что говорил? – подмигнул я тетке Соне.

– Георгий Валентиныч,– продолжал репродуктор, не обращая на нас никакого внимания,– разрешите задать вопрос. Как, по-вашему, ежели, скажем, послать человека подальше, то он как, воротится обратно или не воротится?

– Сейчас Шишкин… Шишкин…

И правда, не успел я предупредить тетку Соню (она могла ведь и прослушать), как заговорил Шишкин.

– Это зависит от того, как послать,– сказал он, заметно волнуясь и покашливая.– Ведь в деле космических полетов главное что? Главное – развить сверхсветовую скорость. Я не выдам секрета, если скажу, что этого еще никому не удавалось сделать. Только ракета, сконструированная Н-ской Академией наук (он так и сказал – Н-ской Академией наук) и построенная нашими дорогими и, можно сказать, уважаемыми…

И вдруг… Что за ерунда? Шум, треск и никакого впечатления. Я постучал по репродуктору, но тот молчал, как убитый. Перевел взгляд на тетку Соню и ахнул. Старуха стояла бледная, губы у нее тряслись.

– Ракету сделали… Это ж надо!

– Наши да не сделают! – заговорил я каким-то не своим, бодреньким голосом.– Дай им побольше денег, так они самого черта сделают. Вот только страшновато, тетя Соня. Вдруг что откажет в полете? А?.. Или, скажем, прилетишь, а этой… атмосферы кот наплакал?

– Ой, да как же без атмосферы-то? – еще пуще побледнела тетка Соня.

– Вот и я думаю: лететь или не лететь? С одной стороны, конечно, слава, почет и прочее. А с другой… Впрочем, что я… Тебе этого все равно не понять, образование мелковато!.. Чай готов? Вот и отлично, тетя Соня. Сейчас мы попьем чайку и займемся тренировками. Пять туда, пять обратно…

– Ох, Эдя, Эдя…– тяжело вздохнула тетка Соня и пошла готовить завтрак.

На этом мои колебания и кончились. Стоило мне подзаправиться как следует и поразмять руки, ноги и спину, стоило подумать, что там (я кивнул вверх) пропасть планет, может быть, не менее обжитых, чем старуха Земля, как на душе стало легко и необыкновенно весело. Помню, мне особенно понравилось выражение «старуха Земля». Выйдя во двор, я топнул раз, топнул другой, так что куры брызнули врассыпную, сказал:

– Ну что, старуха Земля? – и засмеялся.

И, помню, еще подумал, что только мы, космонавты, можем быть запанибрата с собственной планетой, с этой старухой Землей, на которой живем и по которой ходим каждый день, но которую в общем-то не очень и жалуем.

– Ну что, старуха Земля? – сказал я и притопнул, и мне опять стало необыкновенно хорошо и весело.

III

Но читатель, возможно, захочет узнать, в чем заключались тренировки.

Прежде всего Шишкин установил строгий режим.

При этом он сказал, что режиму современная наука придает главное значение. С помощью режима можно похудеть и пополнеть, избавиться от всяких болезней, сделать карьеру, разогнать грусть-тоску, добиться благорасположения женщины и т. д.

Между прочим, говорят, где-то за границей лечат рак… И знаете чем? Режимом!

Так вот, режим, режим и еще раз режим. В семь подъем, в одиннадцать отбой. Спать на правом боку, врачи утверждают, что это самая здоровая поза.

Можно, конечно, и на животе, но лучше все-таки на правом боку. И ни в коем разе на левом или на спине.

Почему? Сейчас объясню.

Когда человек спит на левом боку, то поневоле давит на сердце, а это плохо. Очень плохо. Спросите любого мало-мальски смыслящего в своем деле врача, и он вам скажет, как это плохо!.. Что касается спины, то ее вообще надо беречь и лелеять, дабы она не потеряла эластичности. Потеря эластичности, то есть способности сгибаться и разгибаться,– я не знаю, что в жизни может быть хуже этого.

Ездить на машине, на лошади, на ишаке надо как можно реже – лучше ходить или бегать. Кто-то из ученых, мудрая голова (об этом даже газеты писали), двинул теорию, будто в недалеком будущем все более или менее сознательные граждане вообще откажутся от транспорта на близкие расстояния. Представляете, какая милая картинка! Стоят автобусы, троллейбусы, пригородные поезда, стоят такси и эскалаторы (вместо тротуаров скоро будут делать одни эскалаторы), а люди идут или бегут – кому как хочется – и радуются, что они могут бежать.

Госплану надо это иметь в виду и заблаговременно предусмотреть сокращение всех видов транспорта.

Сокращают же ракеты. Почему бы не сократить и машины?

Впрочем, к нам, деревенским, это не относится.

Мы и сейчас больше ходим, чем ездим, значит, проблема транспорта вряд ли станет для нас слишком острой.

Правда, на бригадные станы приходится все же ездить… Знаете, как это бывает? Рано утром подкатываешь к конторе, забираешь людей на прицеп, везешь – и душа радуется: шутки, смех, песни… Однако в будущем, я полагаю, и на бригадные станы будут ходить или бегать. Впереди, само собой, бригадир, за ним – рядовые колхозники. Если учесть, что расстояние порядочное, то пробежка окажется весьма, весьма полезной.

Сужу по себе. Каждое утро, как и предписал Шишкин, я совершал своего рода променаж. Выходил из дому и направлялся не прямиком, а в обход деревни.

Сперва шел не спеша, потом ускорял шаг, потом переходил на легкую рысь, на галоп… Через какое-то время (засекать было некогда) я прибегал в РТМ и, отдохнув немного, приступал к работе.

Иногда тренировался и в ходе трудовой деятельности. Не доезжал, скажем, до бригадного стана километра три-четыре, останавливал трактор и, приглушив мотор, пускался дальше на своих на двоих, как говорится. Пройдя километра два-три, возвращался обратно и дальше ехал обычным манером.

Госплану (или кому другому, не знаю, кто этим занимается) следует подумать и над тем, как бы сделать технику самоуправляемой.

Есть же автопилоты. Почему не быть автоводителям, автотрактористам, автокомбайнерам? Пустил трактор или комбайн своим ходом, а сам вылезай и труси рысцой рядом. Скорость можно увеличивать или уменьшать, в зависимости от желания. Можно даже приотстать немного – пусть думают, будто машина сильнее,– а потом и нагнать, потом и доказать превосходство живого человека над мертвой техникой.

Здорово, а? Летчики лопнут от зависти. Ведь они, даже при наличии автопилотов, не отважатся выскочить и бежать следом за самолетом.

Второй момент тренировок – двухпудовая гиря. Вообще-то, сначала двухпудовая гиря, а потом пробежки.

Но можно и наоборот. От этого ничто не изменится.

Так вот, проснувшись в семь утра, вы перво-наперво проделываете несколько легких упражнений (разминка), потом берете гирю и начинаете пестовать ее правой (тренировка правой руки) и левой (тренировка левой руки) до тех пор, пока не надоест.

Пальцы рекомендуется растопыривать и делать ими движения, как бы давить на клавиши. Этим в руках вырабатывается ловкость, цепкость, широта захвата.

Правда, последнее больше подходит руководящему составу, но и нам, рядовым, не повредит. По словам Шишкина, человек всегда должен быть способен на большее, чем ему положено.

– Сегодня ты кто? Тракторист, правильно. А завтра? Завтра студент. Выходит, послезавтра ты можешь стать инженером, главным инженером, начальником, министром!

Наконец барокамера… Но едва речь заходит о барокамере, я пас, даже не то чтобы совсем пас, а не знаю, что и сказать. Уж лучше, кажется, пройти через районный вытрезвитель, чем сидеть в барокамере. Где-нибудь в Звездном городке – оно, может, и ничего… А у нас, в колхозе «Красный партизан», все самодельно, примитивно – ну ни вздохнуть, ни охнуть… Сидишь ночь напролет и думаешь, каких страданий стоит человечеству каждый шаг в космосе. Не только материальных затрат, но еще и страданий!

Разрешается спать. Но, бог мой, какой тут сон!

Представьте, что вас согнули в три погибели – голова ниже колен, а пятки упираются в затылок… Хотел бы я посмотреть, как вы станете спать в такой трипогибельной позе!.. Однако человек ко всему привыкает, это доказано многочисленными опытами… Привык и я.

После второго или третьего сеанса (Шишкин это называет сеансами) я и в барокамере засыпал как убитый, и даже всякие сны видел. Один сон произвел на меня особенно сильное впечатление. Будто бы я в старом лесу. Подходит ко мне Фрося, сестра капитана Соколова, летчика, и этак соблазнительно машет ручкой. Я делаю шаг, полный всяких надежд, и вдруг замечаю, что это вовсе и не Фрося, а Софи Лорен, и бедрами туда-сюда, ну точь-в-точь как Софи Лорен. «Эге,– думаю,– да это совсем недурственно!» – и делаю еще шаг, может быть, самый решительный в своей жизни… И что же?

Наша Фрося, сестра капитана Соколова, которая вдруг обернулась Софи Лорен, нисколько не возражает. Наоборот! Ну, а если она наоборот, то и я наоборот, и то, что мы оба наоборот, знаете ли, чертовски здорово.

Глава вторая
«Адье»-значит «будь здорова»
I

Увы, не все шло гладко, как может показаться.

Бывало, тренировки и прерывались. Как-то раз, во время одного такого перерыва, я хотел кое-что разузнать у капитана Соколова о тех – других планетах,тщетно!

В то утро я проснулся в семь ноль-ноль. Быстренько вскочил с кровати, поразмялся и, выйдя во двор, стал возиться с двухпудовой гирей. Было тихо. Пахло укропом, полынью и еще чем-то терпким, чему и названия, кажется, не придумали. Во дворе копались куры. Одна из них – рябенькая, с хохолком на макушке – раза два спросила у своего кавалера: «Ты куда? Ты куда?» – и, не дождавшись ответа, умолкла. На заборе в самых живописных позах сидели огольцы, наблюдая, как я работаю.

Удивительная публика, эти огольцы! Казалось бы, что в том, что человек рано утром выходит из избы в трусах и майке и начинает тренировать свои бицепсы?

Так нет же, им обязательно надо сбиться в кучу, залезть на забор и, скаля зубы, следить за каждым движением этого человека. И не просто следить, а еще и отпускать всякие замечания.

– Двадцать-то раз поднимет, а тридцать, я думаю, кишка тонка.

– А вот и не тонка! Вот и не тонка!

И начинают считать:

– Десять… пятнадцать… двадцать… двадцать пять… тридцать… У-ух, здорово!

Ну, думаешь, все, теперь-то, убедившись, что кишка не тонка, они оставят тебя в покое. Как бы не так!

– А сорок два раза ни за что не поднимет!

– Сегодня не поднимет, а завтра, может, и поднимет.

– Почему завтра, а не сегодня?

– Все зависит от тренировок. Чем больше человек тренируется, тем он, выходит, сильнее.

Ну, не огольцы, а кандидаты наук!

Повозившись с гирей, сколько надо было, я почистил зубы, умылся с мылом, обтерся до пояса мокрым полотенцем (чтобы закалить нервную систему) и сел завтракать. Тетка Соня, помню, поджарила толстый кусок сала, предварительно разрезав его на ломтики, и вдобавок разбила в сковородку три яйца. Когда она разбивала яйца, поднялось такое шипение – хоть уши затыкай. Потом шипение мало-помалу приутихло и сковородка торжественно перекочевала из печки на стол.

– Ну-с, продолжим тренировки,– сказал я и придвинул сковородку поближе к себе.

Тут я должен поделиться с читателем одним важным наблюдением, а именно: пища для человека – что горючее для машины, без нее ни туды и ни сюды, как поется в популярной песне. Поэтому заправляться надо регулярно, желательно три раза в день, и по возможности сытно, плотно, основательно.

Мне лично тетка Соня делала яичницу из трех яиц на свином сале. Сала в зависимости от аппетита, но не слишком много. Граммов триста-четыреста, ну от силы пятьсот… Потом я выпивал кринку простокваши, а если простокваши не оказывалось, то полкринки обыкновенного молока, иногда – парного, и не спеша вылезал из-за стола.

В субботу и воскресенье к яичнице прибавлялись пресные блины – тонкие, как папиросная бумага, покрытые яичным желтком, точно глазурью, лоснящиеся от свежего, только что истопленного сливочного масла, и пирожки с творогом, маком, печенкой, рыбой, морковью и прочими дарами старухи Земли.

Вообще-то, замечу, наши женщины не обучены всяким кулинарным тонкостям и хитростям, все у них просто и ясно, зато ведь и питательно, дай бог! Возьмите те же блины, только что соскочившие со сковородки.

Их ведь едят не просто так – взял и в рот… Нет! Сперва на этот блин подуешь, чтоб он остыл немного, затем свернешь его вчетверо, как салфетку, окунешь в блюдце с топленым маслом и, выждав момент, когда масло перестанет стекать ручьем, суешь куда следует.

А пироги с рыбой! Казалось бы, что тут такого?

Очистил доброго – с рукавицу величиной – карася или, что тоже сойдет, порядочную щуку, разрезал на куски, ну посолил и поперчил, и заворачивай в тесто, как в ватное одеяло, а потом на противень да в печь.

Так нет! Хорошая хозяйка (а тетка Соня хозяйка, каких поискать) нашпигует это ватное одеяло еще и свиным салом, так что тесто, будучи в жаркой атмосфере, пропитывается и жиром, и рыбьим соком, и начинает распространять такие запахи, что у самого бесчувственного и то слюнки потекут.

Десятка полтора-два таких пирожков – и все, можешь отваливать от стола.

На завтрак у меня ушло минут двадцать, не больше. Разделавшись с яичницей и выпив кринку холодной, только что из погреба простокваши, я сказал: – Спасибо, тетя Соня,– и вернул ей пустую кринку.

– А что ж ты, а? Может, еще чего поел бы? – заохала тетка Соня, хотя, кроме яичницы и простокваши, у нее, кажется, больше ничего и не было. Середина недели – самое скучное время в этом смысле.

– Нет, спасибо, сыт и нос в табаке.

Я посидел ровно столько, сколько требуется, чтобы выкурить папиросу, и подался в РТМ. Обычно меня сопровождали огольцы – привяжутся, ну хоть ты что с ними делай! В этот раз огольцов что-то не было видно.

Наверное, и им надоело издеваться над человеком. Довольный, что никто не свистит вдогонку и не улюлюкает, я вышел за ворота, повернул не направо (если сразу в РТМ, то надо направо), а налево, прошел шагом до проулка, свернул в тот проулок и скоро очутился на задах, то есть за огородами. Здесь людей бывает мало, я чувствую себя свободнее и постепенно увеличиваю скорость.