Текст книги "Огни в бухте (Дилогия о С М Кирове - 2)"

Автор книги: Георгий Холопов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Среди приезжих попадались бойцы героической 11-й армии. К ним Киров был особенно внимателен.

На пристани стояли походные кухни с горячей пшенной кашей. Члены бакинского Совета распределяли среди беженцев ордера на квартиры. Серебровский со своими помощниками тут же вербовал на бухту и на "Солдатский базар" желающих работать. Было много больных. Санитары на фаэтонах и машинах развозили их по больницам.

В четвертом часу утра пристань угомонилась, и Киров поехал домой.

Машина плавно шла по берегу, мимо пустынных пристаней и улиц, и потревоженные голуби, хлопая крыльями, поднимались на крыши и карнизы окон.

Горизонт на востоке полыхал заревом. Было уже светло, и дворники тушили фонари.

У самого берега со стоном кружились чайки, ныряя в волны. Где-то шел караван верблюдов, и далекий колокольный перезвон звал в степь и пустыню.

Приоткрыв глаза и оглядевшись, Сергей Миронович нетерпеливо расстегнул ворот рубахи, вздохнул:

– В такую рань хорошо бы по лесу побродить. Где-нибудь у реки или озера... Травинка не шелохнется...

– Надо бы пострелять, Сергей Мироныч, съездить куда-нибудь, – сказал шофер.

– Вот выберем свободный денек, поедем за утками.

– Все обещаете! Дни приходят и уходят, так и ружья заржавеют.

– Поедем бродить... Мы уж побродим...

Сон опять одолел Кирова, и он замолк. Тигран искоса посмотрел на Сергея Мироновича и понял, что он очень и очень устал, – с ним никогда ничего подобного не бывало. И он укоризненно сказал:

– Люди по ночам спят, а вы все ездите и ездите...

Киров сквозь дремоту ответил:

– Беженцев видел?.. Тысячи их... без крова... голодные... Нет, спать в такое время никак нельзя...

Перед глазами, занесенная снегом и в сугробах, вставала Астрахань совсем недавних дней. Мелькали предместья с низенькими бревенчатыми домами, рыбачьи поселки, мерцающие огоньки на пригорках. Тянулись волжские берега и осевшая на них отступающая армия и беженцы с Кавказа. Слышался грохот пушек, двуколок, походных кухонь, тревожные сирены на кораблях флотилии, церковный перезвон, храп коней, топот отрядов, идущих то на отдых, то – в бой; брань и стоны тифозных и раненых, приглушенное рыдание матерей и крики детей: "Хлеба!.." Виделись, словно наяву, озаренные пламенем лица бойцов, склонившихся над кострами; дроги с мертвецами; братские могилы... Вспомнились заговоры, белогвардейские мятежи, расстрелы, митинги на фабриках, в судоремонтных мастерских, в армии, в ревкоме; вспоминались друзья и враги...

Машина прошла мимо утопающих в цветах могил двадцати шести бакинских комиссаров и остановилась у углового дома.

Киров позвонил.

Парадную дверь открыла Мария Львовна.

– Наконец-то приехали, полуночники, – сказала она, кутаясь в шаль.

Киров взял жену под руку, и они стали подниматься по лестнице.

Шофер остался внизу, принявшись за осмотр мотора.

Из окна вскоре раздалось:

– Тигран, чай пить!

– Я поеду в гараж, Сергей Мироныч. Спасибо!

– Есть виноград и пироги. Давай, давай!

Возражать было бесполезно. Тигран поднялся наверх. Умылся. Зашел в столовую...

В какой бы час ночи Киров ни приезжал домой, его всегда ждала горячая пища. Сегодня было жаркое. Стол был уже накрыт. Сели ужинать. Компанию составила и Мария Львовна.

Сергей Миронович ел без аппетита. Сказывалась утомленность. Но только ли утомленность?

– Нет, не буду есть... не могу... – сказал он, отодвигая от себя тарелку.

– Может, мясо жирное? – спросила Мария Львовна, вставая. – Я переменю.

– Нет, Мария, не надо. – Киров усадил жену на место. – Если бы ты была на пристани... видела бы голодающих с Поволжья...

Тигран смутился, положил вилку на тарелку.

– А ты ешь, – сказал Киров. – Тебе надо есть... Сегодня нам предстоит большая поездка...

Тигран взял вилку, сказал нерешительно:

– А вам бы хорошо, Сергей Мироныч, винца выпить. Так, чуточку рюмочку, для аппетита...

В это время зазвонил телефон.

Киров вошел в кабинет. Прикрыл дверь. Взял трубку.

– Простите за такой ранний звонок... – раздался в трубке голос Богомолова.

– Я уже выспался, Павел Николаевич. Даже успел позавтракать, – сказал Киров, немало удивленный этим звонком.

– Сегодня мне подали фаэтон, и я хотел вас искренне поблагодарить, Сергей Миронович...

– Благодарить надо Серебровского. Это он распорядился. Сегодня с утра должны были прислать и мальчика для помощи вам.

– Да, да, благодарю, и мальчик приехал, славный мальчик, я устрою его жить у себя, это временно мне поможет... В конторке пока у нас нет телефона, и я решился позвонить к вам из квартиры, Сергей Миронович. Вы уж извините...

По взволнованному голосу Богомолова Киров понял, что с ним что-то произошло. Он сел на угол стола.

– Я слушаю вас внимательно, Павел Николаевич.

– Помните, при последней встрече со мной вы сказали, что поддержите любое смелое начинание. Я говорю о Ковше.

– Помню, помню, как же!

– Ковш – самый нефтеносный участок в районе Биби-Эйбатской бухты. Я разрешил... Знаете, ночью у меня было такое хорошее настроение... Я разрешил и проблему, и судьбу Ковша. В этом деле мне необходима ваша помощь, многим мой проект может показаться рискованным.

– Проект ускоряет сроки засыпки?

– Если вы меня поддержите, то к Новому году нефть будет!

– Вы шутите!..

– Нет, я говорю всерьез.

– Ну, если это так... Вы сейчас едете на бухту?

– Да, сейчас выезжаю. Сегодня должно работать много народу.

– Вот что, Павел Николаевич. Я тоже сейчас выеду на бухту. Нагоню вас где-нибудь на Баилове.

– Хорошо, Сергей Миронович. С утра пораньше, на свежую голову все и обсудим.

– Так и решим! – Киров повесил трубку, вошел в столовую улыбающийся, с хитринкой в глазах, обнял жену за плечи. – Значит, дело наше верное, Мария. Звонил Богомолов. Предлагает проект, который сразу нам даст нефть. Прямо с Ковша. Со дна моря. Будет чудесно, если к Новому году на бухте ударит фонтан. – Он обернулся к Тиграну: – Едем на бухту.

Шофер взял с подоконника свое промасленное кепи и вышел в коридор. Но вернулся, стал в дверях.

– А он, выходит, того... понимающий инженер, Сергей Мироныч... И человек, выходит, честный... Что-то придумал такое, что не выдержал, позвонил вам так рано...

– Твоя правда, Тигран. По этому поводу – заводи машину.

Тигран сорвался с места и побежал вниз.

Держа на вытянутых руках по кисти винограда, для себя и шофера, Киров стал спускаться по лестнице. Остановился, сказал жене:

– Спи, пожалуйста. Не жди меня.

Богомолов был уже на месте. Высокий, сутулый, с тростью в руке, он нервно разгуливал по берегу Ковша. Следом за ним шли мальчик Коля и дочь Лида с толстой папкой бумаг и чертежей.

Море было неспокойно, волны шумели на прибрежных камнях. Кричали петухи в Шихове. Где-то весело перекликались буксиры.

И шум моря, и крик петухов, и гудки буксиров – все это Богомолову было хорошо знакомо с первых дней работы в бухте. Но никогда, как казалось ему, он не прислушивался к ним с таким наслаждением. Настроение у него было поэтическое, победное, бодрое, хотя он со вчерашнего дня еще не спал и впереди ожидался напряженный рабочий день с новыми бригадами рабочих.

С тростью в руке Богомолов ходил по берегу, все еще думая о вчерашнем посещении неизвестного, о том, что в конечном счете он инженер, и только инженер, а потому ему до "политиков" нет никакого дела.

– Я работать и жить хочу! – сказал он вслух. – Работать! Ко всем чертям всякую политику!

Где-то вдали раздался гудок автомобиля.

– Едет! – почти одновременно крикнули Лида и Коля.

Переваливаясь с боку на бок, словно судно при бортовой качке, фордик с рокотанием пробивался через ухабы и рытвины "новой площади". Вот он остановился, из него вышли трое.

– Их трое, папа, – сказала Лида.

– Интересно, кто еще... – Богомолов снял панаму, стал разглаживать волосы.

Киров подошел, крепко пожал ему руку.

– Явился с небольшим военным советом. Со мной Серебровский и управляющий будущим бухтинским промыслом – инженер Дадашев. Прошу знакомиться. Пока будил их, к вам опоздал.

Богомолов нерешительно протянул Дадашеву руку.

Киров рассмеялся:

– Вот и сосватали вас! Я его, Павел Николаевич, решил утащить с "Солдатского базара".

– Сосватать-то сосватал, Мироныч, но ни у жениха, ни у невесты пока нет приданого! – сказал Дадашев.

– Сирота! Бедный сирота! – смеялся Киров.

– У товарища Богомолова еще нет земли, тут огромная работа впереди, пришел в ужас Дадашев, глядя на пустынные болота. – А у меня не только ни одной буровой вышки, не только рабочих, но здесь вообще ничего нет.

– Бедность не порок. Вы скоро наживете богатство. Богомолов – богатый жених, у него триста десятин земли! И такая привлекательная невеста, как ты, Дадашев, с твоим умением и чутьем находить нефть, – прекрасная партия!

– Я думал, что вы шутите, Сергей Миронович, – теперь рассмеялся и Богомолов, до этого несколько неловко чувствовавший себя в этой веселой компании.

– Хороши шутки! – не без огорчения сказал Дадашев. – Я на этом "Солдатском базаре" в течение года создавал образцовый промысел, ночи не спал, там, где нефтепромышленники добывали одну только воду, нашел нефть, утер нос всем этим нобелевским оракулам, провел нефтепровод... узкоколейку... весь промысел электрифицировал, и вдруг – бросай все это и давай все начинать сначала на этой бухте!

Богомолов протянул руку Дадашеву.

– Если я жених, тогда смело положитесь на меня.

Всей группой они направились к Ковшу. В отдалении шли Лида и Коля.

Когда они приблизились к горловине Ковша, Богомолов сразу же перешел к делу, стал объяснять сущность своего проекта:

– По моему новому, русскому проекту – я подчеркиваю: русскому – я сокращаю сроки засыпки первой очереди бухты до трех месяцев. Это, конечно, ориентировочно. Возможно, что и раньше можно будет сделать, и соответственно с этим смета с двух миллионов сократится до ста тысяч золотых рублей. Я смею думать, что большевиков это устроит...

– Эту сумму я легко найду. И в Москву не надо будет обращаться, сказал Серебровский.

– Ну и прекрасно!.. Я не думаю одновременно засыпать всю площадь, все триста десятин. Да и не нужна для создания промысла вся бухта сразу. Богомолов обратился к Дадашеву: – Что думает на этот счет управляющий будущим промыслом?

– Мне бы только несколько островков твердой земли. Чтобы поставить первые буровые вышки, – ответил Дадашев.

– Правильно! Важно как можно скорее дать эти островки. На днях они уже будут, мы это сделаем силами энтузиастов на субботниках. Но важнее соединить разделенные Ковшом южный и северный участки "новой площади" в единое целое, оградить всю бухтинскую землю надежной плотиной от моря, а потом уже начать работы внутри всей площади. Я это дело так представляю себе: Ковш занимает двадцать восемь десятин водного пространства. В центре он доходит до пятиметровой глубины. Чтобы засыпать Ковш, сровнять его с остальной территорией "новой площади", нужно до одного миллиона кубических метров земли и камня. Надо где-то срыть целую гору, перевезти ее сюда и засыпать Ковш. Это дело растянется в лучшем случае на пять – семь лет... Это – дорогостоящее предприятие.

Богомолов сделал паузу.

– Я предлагаю расправиться с Ковшом иначе. Накинуть на горловину петлю и отделить Ковш от моря. Под петлей я подразумеваю великолепную плотину, настоящую китайскую стену. Чтобы ни одна капля морской воды не могла просочиться в Ковш! А дальше – все проще. Мы установим три центробежных насоса и в течение двух месяцев выкачаем из Ковша в море сто миллионов ведер воды. На месте Ковша останется только обнаженное дно. Можно будет его немного засыпать землей... Вот, пожалуй, и все! Вот вам первая очередь бухты, первые двадцать восемь десятин нефтеносной площади. Ставьте себе на здоровье сотню-другую вышек и ищите нефть.

Проект был прост, и в нем так неожиданно разрешалась проблема Ковша. Наступило неловкое молчание. Каждый соображал, прикидывал в уме возможности претворения в жизнь богомоловского проекта. Молчание было долгое; это смутило слепого инженера, дало ему повод к различным догадкам и предположениям о возможных погрешностях в проекте – ведь он для него возник как-то неожиданно.

Первым нарушил молчание Киров:

– А что, Павел Николаевич, если вместо трех насосов поставить шесть?..

У Богомолова отлегло от сердца: "Раз Киров задает такой вопрос значит, проект ясен".

– Здесь простая арифметика, – ответил он, – тогда мы воду откачаем в месячный срок. Будет превосходно, если вы найдете шесть центробежных насосов.

– Трудная задача, – сказал Серебровский.

– А что, Павел Николаевич, если (с каким-то ребяческим задором, улыбаясь, не сводя взгляда с Серебровского) мы вместо шести насосов поставим двенадцать?

– Ну и аппетит же у вас, Сергей Миронович, – рассмеявшись, сказал Богомолов. – Дай вам возможность – вы бы в один день выкачали всю воду из Ковша. Поставили бы сто насосов и выкачали!

– Выкачал бы! – вполне серьезно ответил Киров. – Беда в том, что сотню насосов не достать. А двенадцать мы как-нибудь уж подберем и воду из Ковша выкачаем в две недели. Был Ковш – и поминай его как звали.

– Ты всерьез? – спросил Серебровский.

– Какие тут могут быть шутки? Разрешается проблема нефти.

– Хорошо. Тогда скажи, где ты достанешь двенадцать насосов?

– А у тебя же на складах Азнефти, Александр Павлович. Я как-то побродил по ним... кое-что в них можно найти.

– Но с условием, что на этот раз такую экскурсию мы совершим вместе. – Серебровский печально улыбнулся. – К сожалению, все это хламье требует капитального ремонта.

Киров дружески обнял Серебровского за плечи:

– Что ж, готов хоть сам приняться за ремонт. Кое-что ведь в этом деле я понимаю.

Кирову было весело. Радовал его проект Богомолова. Он уже видел осушенный Ковш и сотню фонтанов на нем. Он спросил у Дадашева:

– Что ты по существу можешь сказать о проекте?

– Мне он нравится. Смелый проект! – ответил Дадашев. – Я бы даже сказал – дерзкий! А ежели так, тогда мы с Богомоловым хорошо сработаемся. В нашем деле без дерзости погибнуть можно. Мне все ясно. Мы пока установим несколько буровых на северном участке, а потом, когда построят плотину, перекочуем сюда. По мере снижения уровня воды будем строить дамбу и ставить буровые вышки.

– Меня немного только смущает плотина, – сказал Серебровский. – Не будет ли у нас переливания из пустого в порожнее? Мы будем откачивать воду, а море будет делать свою разрушительную работу и вода – обратно просачиваться в Ковш? Не придется ли нам вечно откачивать воду?

– Плотина будет совершенно непроницаемая, – ответил Богомолов. – Для большей надежности мы к внутренней стороне плотины присыплем земляную насыпь с глинистым слоем, поставим диафрагму из двойного шпунтового ряда. В проекте все это ясно указано, можете ознакомиться с деталями...

– Ну, а раз это уже детали, то в них вы, Павел Николаевич, разберетесь лучше нас, – сказал Киров. – При вашем опыте, с таким помощником, как Петрович, дело у вас должно выйти наверняка.

– Да, пожелаем вам успеха в вашей нелегкой работе, – сказал Серебровский. – Я лично окажу вам всяческую помощь.

– Значит, благословляете?.. – настороженно спросил Богомолов, обернувшись к Кирову.

– Не раз, не два, а трижды! Благодарим вас, Павел Николаевич. Партия не забудет вашего подвига... да, да, подвига. Этим проектом вы на бухте устроите целую революцию, это будет хорошей пощечиной всем нашим явным и тайным врагам. ("И Неизвестному!" – хотел сказать Богомолов, но передумал, решил, что не будет он вводить Кирова в какую-то грязную, несерьезную и в конечном счете личную историю.) Начните работу, дайте ход делу и поезжайте в Москву. Там уже знают о вас. С лечением нечего медлить!

– Сейчас? В Москву? Нет, пока на бухте не ударит фонтан, я никуда не уеду. И думать не посмею.

– Взвесьте все "за" и "против" и решитесь.

– Нет, нет, и думать не посмею.

Киров взял Богомолова под руку, и все направились обратно.

Чтобы скрыть как-то свое волнение, Богомолов спросил:

– Это правду говорят – прибыли глубокие насосы для буровых скважин?

– К тому же – абсолютную, – ответил Киров. – Прибыла и вторая партия вращательных станков. Это чудо техники. Работы у нас должны быстро продвинуться вперед. На новой земле мы будем работать и на новой технике. А желонку и все дедовские методы бурения сдадим в музей на память нашим внукам. Не так ли, Александр Павлович?

Начальник Азнефти сдержанно улыбнулся.

– Бедноваты мы еще пока для этого, Сергей Миронович. Ведь все нам достается с невероятными трудностями. За все приходится господам капиталистам платить золотом, чистым золотом.

– Ну, а через несколько лет?

– Ну, тогда, я надеюсь, мы наладим собственное производство всей буровой техники...

Позади раздались отрывистые озорные гудки. Киров обернулся. Недалеко от бухтинского берега шел буксир и тянул... шаланду? Нет, на шаланду не было похоже...

– Да это же наш землесос! – воскликнул Киров. – Это же Фома Матвеич идет в бухту. Идемте, идемте, товарищи, встречать героя!

Вскоре к берегу причалил буксир, а потом и землесос. На борту среди матросов, обнявшись, улыбаясь, махая шапками, стояли два брата – Фома и Петрович.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Придя домой, пообедав и приготовив все нужное для охоты, братья Крыловы еще засветло легли спать – во дворе, на паласе, среди зелени. В половине третьего ночи Ирина их разбудила. Было темно. Фонарь покачивался над столом, самовар шумел.

Через полчаса братья уже шли в город. С Петровичем была только его фляга; остальное ему обещал дать Сергей Миронович. Ну, а Фома был в полном охотничьем снаряжении, в соломенной широкополой шляпе, с биноклем поверх подозрительно тяжелой сумки.

Дойдя до управления Азнефти, они пошли Приморским бульваром. Уже занималась заря, светало. С бамбуковыми удилищами в руках на берег шли старые и малые рыболовы. Садовники, засучив до колен штаны, волочили за собой шланги и широкой струей поливали и цветы на клумбах, и кустарники, и деревья. То там, то сям, растянувшись на скамейках, спали бездомные. Какие-то старцы с четками в руках степенно разгуливали мимо скамеек. Ватага шумных цыганок гадала засидевшейся парочке. А там дальше, на небольшой поляне, обложившись десятком фонарей "летучая мышь", гуляла пьяная компания лодочников, и два ночных сторожа в белых фартуках, с начищенными медными бляхами на животах, опираясь на увесистые палки, стояли позади лодочников, пили и закусывали вместе с ними, радуясь этой бесшабашной попойке.

Два брата шагали по бульвару, с интересом наблюдая за неизвестной им ночной жизнью города.

В четыре часа, немного запоздав к условленному времени, они подошли к дому Кирова. У парадного подъезда стоял знакомый кировский фордик. Он был вымыт и вычищен. Не видя нигде шофера, братья прошлись по пустынной улице, вернулись к парадному и сели на скамейку, не решаясь подняться к Сергею Мироновичу, думая, что в такую рань он, наверное, еще спит. Посидели, закурили.

Киров жил на втором этаже, и все окна квартиры были распахнуты.

– Вы что же это, ребята, сидеть пришли у моего дома или же на охоту собрались? – вдруг раздался сверху строгий голос.

Братья подняли головы и увидели Кирова.

Он встретил их в коридоре, побранил за опоздание.

– Думали, спишь, Мироныч, – крепко пожимая руку Кирову, сказал Фома Матвеевич.

– Ну, будет он спать в такое время! – Из столовой вышла Мария Львовна и пригласила гостей к столу.

Сергей Миронович познакомил Крыловых с женой, все вместе зашли в столовую, и он увел Петровича в другую комнату.

Вскоре они вышли оттуда. Петрович был в кировской кожанке и в полном охотничьем облачении; в руках он держал ружье и любовался им.

Фома взял у брата ружье, осмотрел его.

– Да, из такого ружья стрелять – одно удовольствие.

В дверях показался Тигран – растрепанный, запыхавшийся, с румяными чуреками в руках.

– Успел! – сказал он радостно. – Доброе утро!

– Здравствуй, Тигран!

– Ты что же это так? Слетал бы на машине, – сказал Киров.

– А вот что я думал, Сергей Мироныч: раз они опоздали, то, значит, должны были идти к вам нерешительно, гадая – уехали вы или нет? И если бы увидели, что машины нет у подъезда, они могли решить, что вы уже уехали, подниматься тогда наверх им было бы незачем, и... компания могла расстроиться. А так – машина была внизу, и это значило, что все в порядке! – сверкнув лукавыми глазами, сказал Тигран. Положив чуреки в корзину, сунул ее под мышку, захватил одной рукой кувшин с водой, другой сверток брезента и умчался вниз.

Мария Львовна еще раз пригласила Крыловых к столу. Они отказались. Тогда Сергей Миронович сам усадил братьев за стол. Мария Львовна принесла им блинов, яиц и черного кофе.

Вещи уже были снесены вниз, и Тигран заводил мотор. Киров посмотрел на часы: четверть пятого. "В шесть будем на месте, – подумал он, поздновато, но еще не поздно. Жаль, Теймуров занят. Без него придется ехать". Вынул кисет, набил трубку, закурил, сложил руки на груди и невольно стал наблюдать за братьями. Любил он их, исконных пролетариев, людей самоотверженных, которые сейчас так много делали для скорейшей засыпки бухты. Сильные духом, они были сильными и физически, закаленными солнцем и ветрами, тяжелой работой с детства, и эта сила чувствовалась во всех их движениях, немного неуклюжих и угловатых, что тоже нравилось Сергею Мироновичу. Вот Петрович: всегда малоразговорчивый, сосредоточенный, немного грубоватый. Суровую жизнь он прожил, в суровых переплетах бывал, ему больше, чем Фоме, приходилось думать и страдать, и это сказалось на его характере. "Тяжел, – подумал Киров. – А такие люди, как Петрович, решали судьбу подполья и революции. У него даже имя настоящее забыто: так и живет в народе как "Петрович"... Такие, как он, с открытыми глазами шли на смерть, побеждали ее, как герои, так же героически, преданные идее, умирали за дело своего класса. У них третьего пути никогда не могло быть". Он хорошо знал эту категорию людей; они были ему известны с детства, с далекого Уржума, и потом он их сотнями видел в подполье, тысячами в годы революции и гражданской войны. И целая галерея лиц всех возрастов и национальностей живой воскресала перед Кировым. Он закрыл глаза, словно оглянувшись в прошлое, и вновь открыл их, уйдя от воспоминаний, от дней таких близких и дорогих сердцу.

Петрович покончил с блинами и, обжигаясь, пил кофе. Фома все еще ел блины и, казалось, никуда не торопился.

Киров невольно сравнил братьев. Фома хотя и был старше Петровича лет на пятнадцать, но выглядел рядом с ним цветущим юношей. "Ему еще прожить целую жизнь, – подумал Сергей Миронович. – Легок в жизни, ему и вправду много не надо – на одной ухе и "водичке" проживет. Вот он сидит с биноклем На груди. Зачем ему на охоте понадобится бинокль? Оригинал! И эта старомодная выгоревшая шляпа, и этот перстень на обрубленном мизинце. Оригинал, оригинал!" – сказал он себе и спросил у Фомы Матвеевича о бинокле.

– Глаз у меня правый немного игрючий, – шуткой ответил багермейстер, – не всегда правильно примечает цель. Перед тем как выстрелить, погляжу в бинокль. Так оно без промаха получается.

– Охотник он с приспособлениями и удобствами, – пошутил Петрович.

– Я тут вспомнил про одного охотника. Зимой дело было, с Ильичем он охотился под Москвой... – сказал Сергей Миронович и готов был уже рассказать об этом, как зазвонил телефон. Он быстро пошел в кабинет.

На улице раздался шум мотора, потом короткий гудок.

Пора было ехать.

Братья стояли в дверях, выходивших в коридор, и ждали Кирова. Тигран снова засигналил, потом явился наверх.

Закончив разговор, Киров вышел в столовую. Он был нахмурен и чем-то взволнован.

– Не случилось ли чего? В какую рань звонят! – удивился Петрович.

– Случилось? – точно прислушиваясь к своему голосу, переспросил Киров, идя коридором. – Нет, пока не случилось. Но могло случиться! – Он взял с вешалки фуражку, перебросил через плечо плащ.

Тигран с сумкой, патронташем и ружьем вышел на лестницу; вслед за ним вышли Крыловы; Киров с порога помахал жене рукой:

– В шесть вечера будем дома, – и побежал по лестнице вниз.

Все расселись в машине, и фордик тронулся.

Сергей Миронович обернулся к Крыловым.

– Звонил инженер Мартиросов, управляющий третьим Балаханским промыслом. У него арестовали одного из сторожей: спит сторож по ночам, а по промыслу шляются какие-то люди! Управляющий просит освободить сторожа, ручается за него, говорит, что это первый случай. А трудно ли спящему сторожу прозевать поджигателя? Мало у нас врагов? В такое время, когда каждый пуд нефти достается нам ценою таких лишений, пожары страшны. И спать на вахте – величайшее преступление. – Он махнул рукой. – Инженер он честный, и я ему охотно верю. Но никому никаких поблажек!

2

Дорогой Киров повеселел, рассказывал занятные истории, и улыбка не сходила с его лица. Весело и легко было и Петровичу и Фоме.

Сергей Миронович про охоту и природу говорил с таким увлечением, что Петрович решил (и об этом он сказал Кирову), что, видимо, охотник он опытный и тягаться сегодня с ним будет трудно.

– Нет, охотник я молодой, можно сказать даже – начинающий, – весело отозвался Сергей Миронович.

Тигран обернулся.

– Лучшего охотника, чем Сергей Мироныч, здесь никогда и не было. От старых охотников сам слышал. И стреляет Сергей Мироныч с левой руки, а как пальнет, так и попадет. Ружье у него – что магнит.

– Ай да Тигран!

Смеялся и Киров.

– Ружья у меня такие, что они и впрямь притягивают свою цель. Тигран это верно подметил. Но вот, ребята, кто, говорят, хорошо стреляет, – так это наш Ильич. Мне в Москве рассказали такой случай. Как-то Ильич – дело было прошлой зимой – целый день ходил с егерем по лесу. Охота у них была не совсем удачная, и они решили обратно на станцию не возвращаться заночевать у лесника, а рано утром снова уйти в лес. Только это они поужинали и собрались ко сну, в сторожку вошел еще один охотник, неведомо где успевший выпить. Он сел за стол, стал ужинать и давай ругаться. Видать, день у него тоже был неудачный. Ильич натянул треух на уши и сел в сторонку. Он не любил пьяных и не вмешивался в разговор, который затеял егерь с охотником. Потом зашел разговор об Ильиче. Егерь и спрашивает охотника: "А ты его знаешь?" Охотник говорит: "Нет, видеть его не приходилось, но, говорят, охотник он, и даже будто бы неплохой". Егерь посмотрел на Ильича, и тот лукаво ему подмигнул. "А ты хотел бы поохотиться с Ильичем?" – спросил егерь. Охотник задорно ответил: "Говорят, он здорово стреляет, но я бы все-таки посмотрел, как он со мной постреляет!.." Утром Ильич подошел к охотнику и говорит: "Ну что же, товарищ, давай постреляем". Охотник вгляделся в Ильича, узнал его и сказал: "Знаете, товарищ Ленин, я плоховато стреляю, глаз у меня немного игрючий..." – со смехом закончил свой рассказ Сергей Миронович и обратился к Фоме: – А теперь ты вот с биноклем и тоже с "глазом игрючим". Я дома про этот случай и вспомнил. Ты уж не обижайся, Фома Матвеич, это я так, шутя. Не обиделся, нет?

– Чего же ему обижаться, – сказал Петрович, – охотник он хороший, не чета мне...

Метрах в трехстах вдоль дороги лежало железнодорожное полотно, а там, дальше, простиралось зеленое море.

В Баку мчались товарные составы с лесом, скотом, машинами; в обратную сторону – только цистерны с нефтью.

Стало веселее от этого движения поездов. Своим шумом и свистом они оживляли пустыню.

– Вот что такое Баку, – Киров кивнул на нефтяные эшелоны, – и вот что такое Россия, – указал он на встречные поезда. – Вы видите, как жизненно необходимы друг другу север и юг. Но нефть надо гнать и гнать без конца, чтобы хоть немного утолить топливный голод. Без нефти нам нечего и думать о восстановлении, а тем более о поднятии нашей промышленности. Простая, кажется, вещь нефть, а вот подите-ка попробуйте без нее построить социализм.

– Да, нефть – это государственное дело! – вздохнув, сказал Петрович.

– Но многие этого у нас еще не понимают. К нефти относятся только как к хозяйственному продукту.

– Потому многие, Мироныч, по правде говоря, и не понимают до сего дня, почему это ты, секретарь Центрального Комитета, и вдруг занимаешься нефтью, не вылезаешь с промыслов. Я знаю одного крупного инженера, к тому же коммуниста, который как-то при мне даже сказал, что ты просто не своим делом занимаешься, что это чисто хозяйственное дело... и всякое такое в этом роде.

– Хотел бы я видеть такого коммуниста!

– Я его так распек, что, пожалуй, теперь он больше и не появится на бухте.

По полю на запад шли караваны верблюдов.

– Вот и пригодился, Фома Матвеич, твой бинокль. Что они везут?

– Нефть.

В некоторых местах в пути встречались ослики. Опять Фома Матвеич смотрел в свой бинокль.

– Нефть, нефть в бурдюках! Вот богом проклятая местность; кроме нефти и песка, ничего здесь не встретишь. Хоть бы деревцо какое попалось!

– Ну, теперь скоро и до места доберемся, там увидим целую рощу.

Проехали невзрачную и пустынную станцию Сумгаит; куры гуляли по платформе, сторож заправлял фонарь. Потом проехали такую же маленькую станцию Яшма. За Яшмой берег моря стал удаляться все дальше и дальше, а вскоре и совсем исчез. Перед Килязами пересекли железнодорожное полотно и то проселочной дорогой, то полем поехали ко вновь приближавшемуся Каспию, до которого теперь осталось не более пяти верст.

Было половина шестого. Солнце еще не успело подняться высоко, но уже было белое, раскаленное, день опять ожидался душный и горячий.

В лощине у самого берега росли до двадцати низкорослых гранатовых и инжирных деревьев. Севернее по берегу виднелись скалы. Много скал, покрытых побуревшим мхом, выступало и из воды.

Среди деревьев мелькала палатка, чья-то легковая машина.

– Нас уже опередили. Кто-то здесь с ночи, с ночевкой. Это очень даже разумно: выспаться на вольном воздухе, а на зорьке пострелять. – И, весь в нетерпении, Сергей Миронович открыл дверцу, опустил ногу на подножку.

– Не понять только, чья машина... – Тигран выехал на берег, круто развернул автомобиль и почти влетел в гущу деревьев, на излюбленное место стоянки Кирова. – Ахундовская машина!

Да, это был лимузин главного геолога Азнефти Балабека Ахундова. Из машины, протирая глаза, вышел шофер и направился к Тиграну.

– Доброе утро, Ибрагим! – весело приветствовал его Тигран. – Хозяина привез? Одного? С компанией?

– С компанией. – Ибрагим остановился на полпути и стал раскланиваться.

– Что, давно ушли? – Киров нагнул ветку и стал выбирать спелый инжир.

– Спят еще немножко, – кивнул Ибрагим на палатку.

В это время из палатки – она стояла тут же, недалеко, шагах в сорока, – показалось заспанное лицо молодой женщины. Она равнодушно оглядела приезжих, зевнула и крикнула Ибрагиму: