Текст книги "Течет река Мойка... От Фонтанки до Невского проспекта"

Автор книги: Георгий Зуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Светлейший князь, фельдмаршал Н.И. Салтыков

Взойдя на престол, Павел I сделал его фельдмаршалом. В 1783 году императрица назначает Николая Ивановича воспитателем своих внуков Александра и Константина, составив для него специальную инструкцию. Император Александр I в 1812 году назначил фельдмаршала Н.И. Салтыкова председателем Государственного совета и Комитета министров, в дополнение к этому даровал ему титул светлейшего князя. Его супругой была Наталья Владимировна, урожденная княгиня Долгорукова, скомпрометировавшая светлейшего князя перед императором своим невероятным даже по тем временам поступком. Дело в том, что с годами княгиня не только потеряла свою привлекательность, но и начисто облысела. Чтобы скрыть ужасный дефект от окружающих, она посадила своего парикмахера в железную клетку, установленную вблизи ее домашнего туалета. Цирюльника выпускали из заточения только на период операции по укладке парика барыни.

Через три года (!) своего унизительного заточения «придворный» крепостной куафер сбежал.

Княгиня обратилась в полицию с требованием разыскать и вернуть беглого крепостного. Дело со всеми подробностями возмутительного поведения княгини дошло до императора Александра I, тот приказал прекратить поиск крепостного человека Салтыковой, а ей сообщить, что ее слуга утопился.

Фельдмаршал и светлейший князь Н.И. Салтыков скончался в 1816 году. В официальном извещении о его смерти «Русский инвалид» упоминал, что «гроб с телом покойного находится в его втором доме на Большой Морской улице, 33».

Дом на Неве у Марсова поля перешел по наследству младшему сыну покойного фельдмаршала – Сергею Николаевичу Салтыкову, женившемуся на фрейлине императрицы Екатерине Васильевне, в девичестве Долгоруковой. Супружеская жизнь бывшей фрейлины с сыном светлейшего князя сложилась настолько неудачно, что даже сам Александр I предложил Екатерине Васильевне развестись с супругом. Однако благочестивая и богобоязненная княгиня вынуждена была отклонить это предложение и терпеливо нести свой тяжкий крест до кончины мужа в 1828 году. В день смерти князя С.Н. Салтыкова, 27 апреля, столичный почт-директор К.Я. Булгаков не преминул известить московского брата не только об уходе из жизни князя, но и об отсутствии его духовного завещания. В письме петербургский почтмейстер по этому поводу, в частности, писал: «Князь Сергей Николаевич Салтыков умер вчера. Духовной не сделал; следовательно, жена его получит только седьмую часть с имения, а он, говорят, хотел оставить ей все, пока был жив. Все жалеют о княгине Салтыковой. Да и подлинно, хоть бы муж ей дом оставил…»

Дом, о котором упоминал в письме своему московскому брату почт-директор К.Я. Булгаков, являлся знаменитым зданием, подаренным фельдмаршалу Н.И. Салтыкову императрицей Екатериной II. После смерти бездетного фельдмаршала дом на Марсовом поле перешел по наследству его племяннику. Оставшаяся «бездомной» вдова приобрела у дочери министра финансов графа Д.А. Гурьева – М.Д. Гурьевой (жены министра иностранных дел графа К.В. Несельроде), дом на набережной Невы, расположенный в двух шагах от дворца, в котором Екатерина Васильевна продолжала свою придворную службу. В 1835 году она даже была пожалована сначала в статс-дамы, а несколько позже в гофмейстерины при императрице Марии Александровне – супруге царя Александра II.

Дом светлейшего князя Н.И. Салтыкова. Австрийское посольство. Гравюра Л. Тюмлинга. 1830 г.

В своей книге «Дома и люди» историк Петербурга А.А. Иванов приводит сведения о дальнейшей жизни княгини Е.В. Салтыковой и ее прекрасных душевных качествах: «Отличавшаяся острым язычком и не страдавшая чрезмерным добродушием А.Ф. Тютчева, говоря в своем дневнике о Е.В. Салтыковой, употребляет выражение „матушка Гусыня“ и утверждает, что ее „ничто так не подавляет и не смущает, как торжественная глупость, вроде глупости мамаши Салтыковой“. Это не мешало княгине быть доброй (но не особенно счастливой) женщиной; сама же Тютчева, описывая свое первое впечатление при дворе в качестве фрейлины, отмечает, что именно Салтыкова была к ней очень приветлива и добра».

В поместье Салтыковке на реке Охте княгиня на свои средства построила богадельню для бедных, а по проекту архитектора В.П. Львова – каменную церковь во имя своей небесной покровительницы Св. Екатерины и завещала на богоугодные дела особый капитал.

Церковь, богадельню и захоронение княгини Е.В. Салтыковой в 1960 году снесли, оставив на месте разгрома пустое место.

С 1826 года особняк сдавался внаем австрийскому посольству, возглавляемому в те годы графом Карлом-Людвигом Фикельмоном, женатым в 1821 году на внучке фельдмаршала М.И. Кутузова – Дарье Федоровне, урожденной Тизенгаузен. В середине 1831 года в дом переехала ее мать – дочь полководца Елизавета Михайловна Хитрово, и оставалась в нем вплоть до своей кончины.

Д.Ф. Фикельмон. Художник П.Ф. Соколов. 1836 г.

Пожалованная во фрейлины во времена царствования Павла I, она тогда с достоинством защитила себя от ухаживаний императора и замужества по принуждению. Фрейлина вышла замуж по взаимной любви в годы правления Александра I. 6 июня 1892 года в возрасте девятнадцати лет она обвенчалась в придворной церкви Павловска со штабс-капитаном инженерных войск Фердинандом (Федором Ивановичем) Тизенгаузеном. В счастливом браке, одобренном Михаилом Илларионовичем Кутузовым, рождались любимые дочери. Елизавета Михайловна была заботливой матерью и сумела дать детям отличное воспитание и образование. Судьба военных бывает трагичной. 20 ноября (2 декабря) 1805 года в сражении под Аустерлицем муж Елизаветы Михайловны – Ф. Тизенгаузен со знаменем в руках повел в бой один из отступающих русских батальонов и пал смертью храбрых. Этот героический эпизод впоследствии послужил материалом Л.Н. Толстому для описания сцены смертельного ранения князя Андрея Болконского в романе «Война и мир». Все последующие годы после гибели супруга тоска, слезы и безысходное отчаяние становятся горестным уделом Елизаветы Михайловны.

Кутузов, горячо любивший дочь и переживавший гибель любимого зятя, узнав о ее поездке в Ревель, где похоронили Ф. Тизенгаузена, написал дочери: «Милый друг, Лизонька; я еду по твоим следам. Слышу, что ты поехала в Ревель. Жаль, душенька, что ты там будешь много плакать. Сделаем лучше так: без меня не плакать никогда, а со мною вместе».

Е.М. Хитрово. Художник П.Ф. Соколов. 1838 г.

Через шесть лет Елизавета Михайловна выходит замуж вторично за генерал-майора Николая Федоровича Хитрово. Зять не понравился М.И. Кутузову, ибо он по состоянию здоровья не участвовал в сражениях Отечественной войны 1812 года. В письме любимой дочери фельдмаршал из действующей армии иронично спрашивал ее: «Что поделывает Хитрово со своим несчастным здоровьем?»

В 1815 году Н.Ф. Хитрово назначается русским поверенным в делах во Флоренции, куда он отправился вместе с семьей. Дом Хитрово во Флоренции был гостеприимным. Многие русские в те годы побывали в нем и познакомились с русской посланницей.

Вот что записал в своем дневнике один из гостей Елизаветы Михайловны: «Она скорее некрасива, чем красива, но очень романтически настроена, не мажется, в моде, хорошо играет трагедию и горюет о своем первом муже, покойном графе Тизенгаузене… а также о своем славном старике отце Кутузове… Словом, все в этом открытом доме преувеличено, хотя и вполне прилично».

Близость к дипломатической службе и жизни европейских дворов не прерывалась у дочери М.И. Кутузова и после смерти мужа.

3 июня 1821 года шестнадцатилетняя младшая дочь Елизаветы Михайловны – Долли, выходит замуж за австрийского посланника при Королевстве обеих Сицилий в Неаполе – графа Шарля Луи Фикельмона, опытного европейского дипломата, он был старше своей невесты почти на тридцать лет. Бабушка Долли Хитрово – Екатерина Ильинична Кутузова в январе 1821 года неожиданно получила письмо жениха ее внучки: «Княгиня, нет на свете для меня ничего более счастливого и более лестного, чем событие, которое накладывает на меня, княгиня, обязанность вам писать: я исполняю ее с величайшей поспешностью. Ваша дочь и ваша внучка одним своим совместно сказанным словом только что закрепили мое счастье, и мое сердце едва может выдержать испытанное мною волнение. Я удивлен, найдя у них обеих такие соединения достоинств, столько очарования, добродетелей, естественности и простоты. Неодолимая сила увлекла меня к новому существованию. Теперь его единственной целью будет счастье той, чью судьбу доверила мне ее мать. Все дни моей жизни будут ей посвящены, и поскольку воля сердца могущественна, я надеюсь на ее и мое счастье.

Как военный, я горжусь больше, чем могу это выразить, тем, что мне вручена рука внучки маршала Кутузова и я имею честь принадлежать вашей семье…»

Выйдя замуж, Дарья Федоровна Фикельмон довольно долго жила вместе с сестрой и матерью в Неаполе.

В 1829 году австрийский посол в России граф Шарль Луи Фикельмон и его супруга Дарья Федоровна приехали в Петербург и обосновались в посольском доме, арендованном у наследников князя Салтыкова. Вскоре к ним присоединилась и мать Долли – Елизавета Михайловна Хитрово с дочерью Екатериной Федоровной Тизенгаузен.

Здесь начался новый период жизни любимой дочери и внучки прославленного фельдмаршала Кутузова, оставившей заметный след в русской истории, литературе и общественно-политической жизни Северной столицы.

По отзывам современников, «…дамы эти были на редкость образованными и просвещенными, одаренными разнообразными способностями. Долли Фикельмон на дипломатическом поприще решительно затмила своего супруга и даже иногда сама сочиняла для него дипломатические депеши». Вежливая и благовоспитанная, она не выносила скуки и посредственности, поэтому создала в столице блестящий салон, собиравший петербургских знаменитостей и известных политических деятелей.

В бывшем доме светлейшего князя Салтыкова, а тогда австрийского посольства, образовался литературно-политический салон с политическими и литературными центрами. Их полезную общественную деятельность по достоинству ценили дипломаты и литераторы, в числе последних был и А.С. Пушкин. Здесь стали бывать знаменитые и интересные люди. Визитеры знакомились с последними российскими и европейскими новостями. Салон Елизаветы Михайловны вел прием обычно от часу до четырех пополудни, а чета Фикельмонов принимала гостей вечером.

«Вся животрепещущая жизнь европейская и русская, политическая, литературная и общественная, имела верные отголоски в этих двух родственных салонах, – писал П.А. Вяземский, называя их «всемирной, изустной, разговорной газетой», и продолжал: – А какая была непринужденность, терпимость, вежливая, и себя и других уважающая свобода в этих разнообразных и разноречивых разговорах».

В числе постоянных гостей салона Елизаветы Михайловны Хитрово бывали известные писатели П.А. Вяземский, В.А. Жуковский, И.И. Козлов, А.И. Тургенев, В.А. Сологуб и А.С. Пушкин.

Тот же П.А. Вяземский вспоминал: «Не нужно было читать газеты, как у афинян, которые также не нуждались в газетах, а жили, учились, мудрствовали и умственно наслаждались. В двух этих салонах можно было запастись сведениями о всех вопросах дня, начиная от политической брошюры и парламентской речи французского или английского оратора и кончая романом или драматическим творением одного из любимцев той литературной эпохи. Были тут и обозрения текущих событий; был и Premier Petersburg с суждениями своими, а иногда и осуждениями, был и легкий фельетон нравописательный и живописный. А что всего лучше – это всемирная, изустная разговорная газета, издаваемая по направлению и под редакцией двух любезных и милых женщин. Подобных изданий не скоро найдешь».

Говоря о Елизавете Михайловне, по-видимому, следует согласиться с мнением Вяземского, весьма точно и образно охарактеризовавшего эту необычную женщину: «Она была неизменный, твердый, безусловный друг друзей своих. Друзей своих любить немудрено, но в ней дружба возвышалась до степени доблести. Где и когда нужно было, она за них ратовала, отстаивала, не жалея себя, не опасаясь для себя неблагоприятных последствий, личных пожертвований от этой битвы не за себя, а за другого…»

Отношение же Елизаветы Михайловны к Пушкину было особенным, исключительным. Она питала к нему «самую нежную, страстную дружбу». Русского поэта связывали с дочерью великого русского полководца дружеские отношения. Друзья Пушкина отмечали, что «ему, с детства лишенному постоянной материнской доброты, встречи с ней бывали необходимы, но как всякая чрезмерность, даже самая высокая по чувствам, иногда трогала, иногда казалась утомительной. Сказывалась и разница в возрасте. Елизавета Михайловна годилась поэту в матери, а ей хотелось и более нежных чувств…» В переписке с ней Александр Сергеевич всегда находил тактичный отход от тем, которые он считал неуместными в их отношениях, и с искренней благодарностью воспринимал ее советы и информацию, касающуюся его профессиональных литературных и общественных интересов.

Ее дочь Долли по существу могла бы быть вполне довольна своей участью. У нее любящий муж, заботливые мать и сестра. В ее салон приходят добрые друзья, известные люди, такие как А.С. Пушкин и П.А. Вяземский, но и ее постоянно тревожит непонятная печаль, о которой она вспоминает в своем дневнике: «Влияние севера на настроение человека должно быть очень сильным, потому что посреди такого счастливого существования, как мое, я испытываю постоянную потребность бороться со своей грустью и меланхолией». Беседы на раутах у графини Д.Ф. Фикельмон А.С. Пушкин называл «приветливыми и увлекательными».

После того как сыновья Екатерины Андреевны Карамзиной ввели в салон Фикельмонов молодого кавалергардского офицера Ж. Дантеса посещения Пушкиным этого дома становятся неприятным и мучительным делом. Д.Ф. Фикельмон записала в своем дневнике: «Вскоре Дантес, забывая деликатность благоразумного человека, вопреки всем светским приличиям, обнаружил на глазах всего общества проявления восхищения, совершенно недопустимые по отношению к замужней женщине… он был решителен довести ее до крайности». Дневник Фикельмон свидетельствует о напряженной гнетущей атмосфере сплетен, интриг и ненависти, окружающей Пушкина в последние месяцы его жизни. Александр Сергеевич далеко не всегда мог владеть своими эмоциями, и на одном из светских раутов в салоне Фикельмон 16 ноября 1836 года произошло очередное столкновение поэта с Дантесом.

7 января 1837 года А.С. Пушкин нанес Фикельмонам последний визит. Хозяйка салона, в день его гибели напишет в своем дневнике: «Сегодня Россия потеряла своего дорогого, горячо любимого поэта Пушкина, этот прекрасный талант, полный творческого духа и силы! И какая печальная и мучительная катастрофа заставила угаснуть этот прекрасный сияющий светоч, которому как будто предназначено было все сильнее и сильнее освещать все, что его окружало, и который, казалось, имел перед собой еще долгие годы!..»

Смерть Пушкина привела Долли Фикельмон к душевному расстройству. Появились невралгические боли, заставившие внучку фельдмаршала Кутузова весной 1838 года навсегда покинуть Отечество, не дождавшись отставки супруга. Ее мать Елизавета Михайловна скончалась в особняке светлейшего князя Салтыкова 3 мая 1839 года на 56-м году жизни. П.А. Вяземский, вернувшийся из-за границы, писал по этому поводу: «Не стало у меня внимательной, доброй приятельницы, вырвано главное звено, которым держалась золотая цепь, связывающая сочувственный и дружеский кружок. Опустел, замер один из петербургских салонов, и так уже редких в то время».

Особняк Салтыковых неоднократно арендовался у владельцев европейскими посланниками для своих дипломатических представительств.

Австрийская дипломатическая миссия арендовала особняк у наследников князя Салтыкова до 1855 года. В период с 1858 по 1862 год в этом здании располагалось датское посольство. Затем с 1863 до начала 1918 года в его помещениях находилась дипломатическая миссия Великобритании.

30 августа 1918 года в вестибюле Главного штаба выстрелом из пистолета был убит председатель петроградской ЧК Моисей Соломонович Урицкий.

Сколь странно бы это сегодня ни звучало, но многие считали тогда, что Урицкий – не самый худший представитель Чрезвычайной комиссии. В.М. Бузинов в своей книге писал о нем, что «он был от природы даже скорее несколько сентиментален. Кровь лилась в Петрограде не всегда по его распоряжению. Существует даже мнение, что он хотел даже упорядочить красный террор, что был против того, чтобы людей резали без всяких на то оснований». Известные авторы перестроечной поры Г. Нилин и Р. Медведев писали о том, что Урицкий предотвратил развертывание в Петрограде красного террора после убийства Володарского в июне 1918 года. Он протестовал против садистских методов допроса в ЧК, чем вызвал специальное решение фракции коммунистов конфедерации ЧК, предложившей ЦК партии «отозвать Урицкого с его поста в Петроградской ЧК и заменить его более стойким и решительным товарищем, способным твердо и неуклонно провести тактику беспощадного пресечения и борьбы с враждебными элементами, губящими советскую власть и революцию…»

Урицкого убил двадцатидвухлетний петроградский поэт Леонид Акимович Каннегисер, совершая акт мщения за своего невинно расстрелянного приятеля в стенах Чрезвычайной комиссии на Гороховой улице, 2. Его арестовали и расстреляли, причислив молодого поэта к членам «Союза спасения Родины и Революции».

После покушения не только по Петрограду, но и по всей России прошла волна репрессий под лозунгами: «Они убивают личностей, мы убьем классы», «За каждого нашего вождя – тысячи ваших голов»…

Церемония прощания с Урицким проходила в Таврическом дворце, переименованном во Дворец Урицкого. Дворцовую площадь в тот же день переименовали в площадь Урицкого. Толпы народа на похоронах выкрикивали: «Позор! Смерть!» В первую ночь после убийства Урицкого в Петрограде расстреляли 500 человек. Петроградская «Красная газета» гневно писала: «Сотнями будем мы добивать врагов. Пусть будут это тысячи, пусть они захлебнутся в собственной крови. За кровь Урицкого пусть прольются потоки крови – больше крови, столько, сколько возможно!»

Совет народных комиссаров опубликовал решение о красном терроре. В день гибели Урицкого он сразу же начался в Петрограде. Президиум Петросовета распорядился «организовать аресты среди буржуазии, офицерства, студенчества и чиновничества…»

Дома бывшей имперской столицы окутала атмосфера страха, арестов и расстрелов. И они не заставили себя ждать.

В ночь на 31 августа 1918 года вооруженные чекисты ворвались в особняк князя Салтыкова, занимаемого с 1863 года посольством Великобритании. По распоряжению Ф.Э. Дзержинского операцию захвата иностранной дипломатической миссии и производства там незаконного обыска поручили тогда петроградскому чекисту С.Л. Геллеру. Группу чекистов под его командованием на главной лестнице посольского дома встретил с револьвером в руках капитан Ф. Кроми и тут же был застрелен. В оправдание вероломного убийства английского дипломата, защищавшего посольство, та же «Красная газета» позже утверждала, что первым якобы выстрелил англичанин.

Получив сообщение о возмутительном нападении чекистов на британское посольство, его разграбление, разрушение и убийство капитана Кроми, защищавшего дипломатическую миссию в Петрограде, министр иностранных дел Великобритании в сентябре 1918 года направил официальную ноту наркому иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерину, в которой потребовал «немедленного расследования инцидента и жестокого наказания всех ответственных за подобное нарушение международной конвенции о неприкосновенности иностранных дипломатических миссий и тех, кто в нем непосредственно участвовал».

Руководитель вооруженного отряда петроградской Чрезвычайной комиссии С.Л. Геллер по распоряжению своего руководства вынужден был дать письменные показания по поводу инцидента в Британском посольстве, случившегося в бывшем особняке фельдмаршала и светлейшего князя А.И. Салтыкова на набережной Невы у Марсова поля. Авторам путеводителя по Петербургу историкам Агеевым удалось ознакомиться и даже опубликовать этот исторический документ в своей книге со всеми его стилистическими и орфографическими погрешностями: «Когда мне было предписано тов. Дзержинским захватить посольство и произвести там обыск, то мною наскоро было собрано человек 10 комиссаров и разведчиков и мы туда поехали. Быстро войдя в парадный вход при чем рядом со мной шел тов. Шейнкман. Расставив у нижних дверей поднялись на верх свернули в левую дверь и по коридору на лево вошли в канцелярию. Когда я просил их поднять руки вверх, то в это время Шейнкман быстро выбежал из комнаты и тотчас же раздался сзади меня на коридоре выстрел и крик Шейнкмана: „Я ранен, спасите меня“, с этим криком он вбежал ко мне в комнату, где я стоял с револьвером в руке. В это время на коридоре продолжалась стрельба и я бросился в коридор, где видел, что из темного угла коридора бегут люди. Впереди бежал человек с приподнятым воротником, кажется в кепке. Я выстрелил, в это время человек упал. В тот момент я не знал упал ли он от моего выстрела или вообще от выстрелов, но в это время раздался крик: „Не стреляйте, свои“. Я вернулся в комнату где успокаивал Шейнкмана. Ко мне в комнату стали вводить задержанных в других комнатах и я приступил к обыску и первому устному допросу… Вечером в комиссии у меня был разговор с тов. Бальбеко. Он мне сказал, что кажется моя пуля уложила нашего сотрудника из Москвы… Судя по всему Бартновского ранил я…»

Авторы путеводителя по Петербургу, опубликованного в 2005 году, также сообщили, что «во время налета был убит чекист Иенсон (или Янсон). Позже Геллера уволили из ЧК за случайное ранение сотрудника, разгульный образ жизни и различные махинации с конфискованным золотом и драгоценностями. Ему порекомендовали отправиться на фронт, но он не внял совету. В октябре 1919 года Геллера арестовали, а 10 января 1920 г. приговорили к расстрелу».

В доме генерал-фельдмаршала князя Н.И. Салтыкова в 1919 году открыли Коммунистический политико-просветительный институт имени Н.К. Крупской, ставший впоследствии Институтом культуры. Это высшее учебное заведение готовило специалистов в области культурно-просветительной работы, библиотечно-библиографического дела. Сразу же после завершения Великой Отечественной войны впервые в истории этого вуза в нем организовали аспирантуру по подготовке научных и педагогических кадров книговедов. Из стен института вышло немало высококвалифицированных специалистов, разрабатывающих проблемы истории отечественной и зарубежной книги, и организаторов библиотечного дела в Петрограде, Ленинграде и Петербурге. Сегодня этот вуз Петербурга преобразован в Государственный университет культуры и искусства, который располагается не только в бывшем особняке светлейшего князя Салтыкова, но и в соседнем с ним здании, некогда принадлежавшем Ивану Ивановичу Бецкому, – старинном доме, обращенном южным фасадом на Марсово поле.

Этот дом замыкает квартал, расположенный между нынешней Суворовской площадью и Летним садом с его Лебяжьим каналом на северной границе Марсова поля. Об этом строении, так же как и соседнем доме графа Салтыкова, столичные газеты писали довольно часто, а в аристократических салонах Петербурга периодически возникали самые разнообразные легенды и истории о происхождении хозяина этого необычного особняка. Однако справедливости ради, следует заметить, что ныне существующий каменный дом Бецкого, оказывается, не являлся первым зданием, возведенным на этом участке.

В 1750 году, после того как дотла сгорел известный «Оперный дом» на Невском проспекте, было решено построить новое здание театра на углу Невы и Лебяжьего канала. Двухэтажное деревянное здание по проекту зодчего Ф.Б. Растрелли построили довольно быстро. По своему внешнему виду и внутренней отделке оно во много раз превосходило сгоревшее в пожаре здание старого столичного театра у Полицейского (Зеленого) моста на Мойке.

И.И. Бецкой. Художник А. Рослин. 1777 г.

Зрителей поражала богатая декоративная отделка нового «Оперного дома» на берегу Лебяжьего канала на северной границе Царицына луга (Марсова поля). Партер зрительного зала выглядел роскошно и величественно. В проекте Растрелли предусматривались пышно отделанные и искусно украшенные театральные ложи в два яруса. Особым великолепием и богатой отделкой выделялась императорская ложа, с тремя отделанными золотом креслами. Небольшой зрительный зал для менее знатных особ меблировали достаточно удобными деревянными стульями и скамейками. В отличие от сгоревшего театра новый «Оперный дом» называли «Большим театром», он считался придворным, и его посещение в те времена знатной публикой было бесплатным. В нем обычно гастролировали знаменитые французские и итальянские оперные и балетные труппы.

В 1757 году «Оперный дом» передали в аренду итальянской труппе, после чего вход в него стал по театральным билетам. Подобное «новшество» петербургские театралы приняли весьма спокойно, а представители столичного бомонда теперь даже стали абонировать театральные ложи на весь сезон. Особой популярностью у зрителей пользовались комические оперы и одноактные балеты. Театр часто посещали царская семья, светская публика и состоятельные столичные предприниматели. «Оперный дом» отличался довольно высоким уровнем сценографии и богатыми сценическими костюмами. Его деревянное здание было достаточно просторным и удобным как для артистов, так и для зрителей. С годами его популярность и посещаемость все же стали снижаться и в 1763 году театр прекратил свое существование, а его итальянская труппа вернулась на родину.

До 1770 года здание пустовало, а затем, в течение двух лет его приспособили для офицеров и служителей придворного ведомства. В 1772 году по указу Екатерины II деревянное двухэтажное строение «Оперного дома» на углу набережной Невы и Лебяжьева канала снесли. На освободившемся месте в 1788 году Иван Иванович Бецкой, вельможа и общественный деятель времен Екатерины II, занимавший пост президента Академии художеств и другие высокие государственные должности, построил необычное для тех времен здание, выходящее своими фасадами на набережную Невы, Лебяжий канал и Царицын луг (Марсово поле). Особняк дворцового типа поразил жителей столицы своим висячим садом, разбитым весьма искусно над вторым этажом здания. Изящные башенные надстройки ограничили необычный садовый участок.

Дом действительного тайного советника И.И. Бецкого в плане образовывал правильный четырехугольник с довольно обширным внутренним двором с расположенными в нем служебными флигелями. Южный фасад здания, выходящий на Марсово поле, первоначально был двухэтажным с двумя боковыми башнями и красивым висячим садом. Фасад северного корпуса практически сохранил свой первоначальный облик до нашего времени. Примыкавший к дому дворовый одноэтажный флигель, граничивший с особняком графа Салтыкова, впоследствии надстроили двумя дополнительными этажами.

Зодчий этого старинного особняка до сих пор остается неизвестным. Полагали, на основании характера обработки фасадов дома в ранней классической манере, что автором проекта вполне мог быть Ж.-Б. Вален-Деламот. Однако это предположение недостоверное, поскольку в этот период талантливый французский архитектор, завершив свою деятельность в России, уже покинул ее пределы. Существовала и иная гипотеза, приписывающая авторство проекта жилого дома И.И. Бецкого архитектору И.Е. Старову, приглашенному в 1784 году на должность главного зодчего «Канцелярии от строений, домов и садов ее величества». А воз главлял эту Канцелярию в то время деятельный талантливый советник Иван Иванович Бецкой – человек художественно одаренный и тогда занимавший должность президента Академии художеств.

Из версий авторства проекта этого особняка среди большинства искусствоведов и историков архитектуры доминирует гипотеза в пользу архитектора И.Е. Старова. Ее сторонники убежденно считают, что идея возведения столь необычного здания с висячим садом могла принадлежать будущему его владельцу, прожившему много лет в Европе и располагавшему сведениями о всех архитектурных новинках в странах Западной Европы. Глава «Канцелярии от строений, домов и садов» в империи вполне мог привлечь к реализации замысла по возведению собственного дворцового особняка своего подчиненного и приятеля – талантливого зодчего Старова.

Хозяин особняка вошел в историю государства Российского замечательными делами по реформированию народного образования и патриотического воспитания молодежи в век «просвещенного абсолютизма». По инициативе и содействии И.И. Бецкого в Петербурге открывались новые учебные заведения, работавшие по его программам и конкретным рекомендациям. Талантливый педагог и методист, он стал инициатором женского образования в России. В конце его жизни в Северной столице активно функционировали многочисленные учебные заведения, воспитательные дома и реформированные кадетские корпуса.

Иван Иванович Бецкой – внебрачный сын русского генерал-фельдмаршала Ивана Юрьевича Трубецкого. От отца ребенок унаследовал сокращенную, без первого слога, княжескую фамилию. Будущий российский вельможа и любимец Екатерины II появился на свет вследствие любовного романа между взятым шведами в плен русским князем и фельдмаршалом и молодой шведской баронессой. Юный Иван Бецкой воспитывался в Стокгольме матерью, служил в датском кавалерийском полку и успешно делал военную карьеру. Однако травма после падения с лошади на очередных кавалерийских учениях вынудила его оставить военную службу.

В 1727 году Иван Иванович Бецкой приезжает в Россию к отцу и по протекции фельдмаршала поступает на службу в Коллегию иностранных дел. Благодаря придворным контактам и высокому положению отца при императорском дворе Бецкой вскоре становится приближенным к свите русской императрицы Елизаветы Петровны. Недоброжелательное отношение к нему канцлера А.П. Бестужева заставляют Ивана Ивановича не только выйти в отставку, но и в 1774 году надолго покинуть Россию. Пятнадцать лет он жил во Франции, изучая труды философов, писателей и шедевры искусства великих художников и писателей.

В Париже Бецкой близко познакомился с известными европейскими просветителями и учеными – философом-материалистом Дени Дидро, основателем и редактором «Энциклопедии или Толкового словаря наук, искусств и ремесел»; французским писателем и философом Жан Жаком Руссо, братьями Якобом и Вильгельмом Гримм.