Текст книги "Петербургская Коломна"

Автор книги: Георгий Зуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

«…ВЛАДЕЛ ДАРОМ СЛОВА И БЫЛ ОДАРЕН ТАЛАНТОМ К РИСОВАНИЮ И ЖИВОПИСИ»

Доходный дом № 22 на Офицерской улице принадлежал представителям старинного княжеского рода Лобановым-Ростовским, владевшим многочисленными особняками и жилыми зданиями в Санкт-Петербурге. В 1847 году строение перешло в собственность Николая Алексеевича Лобанова-Ростовского. По его распоряжению доходный дом капитально перестроил архитектор Александр Романович Геншвенд, внесший определенные изменения в фасад здания: второй этаж строения обработали рустом, а окна украсили красивыми наличниками с сандриками и фигурной лепкой.

Ул. Декабристов, 22. Современное фото

Часть обновленного дома занимали меблированные комнаты (их хозяйкой значилась У.С. Квасова). Первый этаж жилого строения управляющий князя сдавал в аренду состоятельным купцам. Длительное время здесь размещалась пивная лавка Дмитрия Степановича Черногорова. В 1912 году в доме снимал квартиру известный русский инженер-строитель Александр Кондратьевич Павловский, профессор, руководивший после революции 1917 года Петроградским, а затем Ленинградским институтом гражданских инженеров.

Судьба владельца дома № 22 по Офицерской улице князя Николая Алексеевича Лобанова-Ростовского заслуживает особый интерес. Жизнь его драматична и полна превратностей. Один из его сослуживцев, близко знавших лейб-гусара Н.А. Лобанова-Ростовского, писал о нем: «Очень умный, начитанный, любознательный, он владел даром слова и был одарен природным талантом к рисованию и живописи». Николаю Алексеевичу было девятнадцать лет, когда он в 1842 году написал портрет своего полкового начальника А.Г. Ломоносова – одного из самых близких знакомых М.Ю. Лермонтова, также служившего в лейб-гвардии Гусарском полку. Когда Лермонтова после окончания Юнкерского училища, в конце 1834 года, произвели в корнеты этого полка, ротмистр А.Г.Ломоносов отнесся к новичку очень доброжелательно. Существует мемуарное свидетельство, что именно он, «любивший его более других», сказал однажды поэту: «Брось ты свои стихи. Государь узнает, и наживешь ты себе беды».

А.Г. Ломоносов.

Портрет работы Н.А. Лобанова-Ростовского. 1841 г.

Лермонтов ответил на это: «Что я пишу стихи, государю известно было, еще когда я был в юнкерской школе, через великого князя Михаила Павловича, и вот, как видите, до сих пор никаких бед я себе не нажил». «Ну смотри, смотри, – грозил ему шутя старый гусар, – не зарвись куда не следует». Портрет лейб-гусара Ломоносова, написанный князем Н.А. Лобановым-Ростовским, долгое время находился в парижском собрании А.А. Попова. В 1967 году его наследница, Б.Е. Попова, отправила в Россию принадлежавший ей портрет А.Г. Ломоносова. С ее согласия Илья Самойлович Зильберштейн, один из выдающихся деятелей отечественной культуры, передал акварель Н.А. Лобанова-Ростовского в Государственный музей «Домик Лермонтова» в Пятигорске.

Николай Алексеевич являлся племянником князя Александра Яковлевича Лобанова-Ростовского, имевшего широкий круг знакомых и друзей. Открытый и доброжелательный, Александр Яковлевич довольно хорошо знал А.С. Пушкина, ценившего его прекрасные человеческие качества и готовность всегда оказать помощь нуждающемуся в ней. Находясь в Кишиневе, поэт 27 сентября 1822 года писал Н.И. Гнедичу: «Князь Александр Лобанов предлагает мне напечатать мои мелочи в Париже». Правда, по ряду причин это осуществить не удалось.

Александр Яковлевич слыл заядлым коллекционером, часть собранных им раритетов он передавал в музеи и библиотеки города. Известно и его страстное увлечение морем. Он стал опытным яхтсменом и способствовал развитию этого вида спорта в России. По его инициативе в Петербурге организовали яхт-клуб и построили целую флотилию морских судов и прекрасных яхт, участвовавших в ежегодных гонках.

Страсть к морю и яхтам он, вероятно, передал своему племяннику. Владелец дома на Офицерской, князь Николай Алексеевич Лобанов-Ростовский, недолго прослужил в лейб-гвардии Гусарском полку и вскоре оставил службу. Полагают, что подобное решение князь принял, чтобы быть поближе к морю. Его последующая работа довольно тесно связана с флотом. Он становится адъютантом генерал-адмирала, великого князя Константина Николаевича. Располагая значительными личными финансовыми средствами, Николай Алексеевич приобретает прекрасную крейсерскую яхту, на которой совершает смелые морские плавания, в том числе и такое длительное и опасное, как переход из Петербурга в Америку.

Однако внезапное и тяжелое заболевание навсегда вывело князя из строя и приковало к постели. Последствия травмы позвоночника после падения с лошади во время сложной вольтижировки на императорском смотру стали причиной необратимого паралича ног. Начались длительные и бесплодные лечебные процедуры, причинявшие больному лишь огромные страдания и мучения. Он их переносил мужественно. Героически вел себя даже при применении к нему таких «зверских» методов лечения паралича, как прижигание раскаленным железом.

Теперь ему приходилось лежать (только на груди!) в постели, подвешенной к потолку, дабы избежать возможных болезненных сотрясений. Но даже в подобном тяжелейшем положении он не пал духом: принимал гостей, вел горячие дискуссии и беседы с приятелями по проблемам искусства, мореплавания и политики. Прикованный к постели, он продолжал упорно рисовать. Незадолго до своей смерти, после тридцатилетнего пребывания в своеобразном гамаке, Николай Алексеевич выполнил сложный заказ церкви в Ментоне (Франция), где он проходил курс санаторно-курортного лечения. Князь написал Христа во весь рост для заалтарного витража русского храма.

По словам очевидцев, его работа оказалась настолько прекрасной и совершенной, что потрясла и покорила французских художников, пытавшихся ранее выполнить этот заказ.

Последним владельцем дома № 22 вплоть до 1917 года стал сын Николая Алексеевича, князь Алексей Николаевич Лобанов-Ростовский – шталмейстер Высочайшего двора, действительный статский советник и член Государственного совета.

НИКОЛАЕВСКИЙ КАДЕТСКИЙ КОРПУС

Находясь на Театральной площади, вы непременно обратите внимание на жилой массив, сформировавшийся постепенно на Офицерской улице в первой половине XIX века. Его представляют два дома – № 23 и 25.

Дом № 23 построен в начале 1840-х годов. В 1860 году его капитально перестроили и надстроили по проекту известного архитектора военного ведомства Александра Христофоровича Кольба. В этом скудно и суховато декорированном строгом пятиэтажном здании до 1918 года размещался Николаевский кадетский корпус, а в соседнем, той же высоты, доме № 25 – Главное интендантское ведомство и городской вещевой склад. Оба строения являлись собственностью военного ведомства и занимали обширный земельный участок, простиравшийся вплоть до улицы Глинки и набережной реки Мойки.

Ул. Декабристов, 25. Здание бывшего Николаевского кадетского корпуса. Современное фото

До кадетского корпуса здесь в первой половине XIX века располагался батальон военных кантонистов (так в России в 1805–1856 годах называли солдатских сыновей, числившихся со дня своего рождения за военным ведомством).

Батальон военных кантонистов сформировали в 1826 году на базе военно-сиротского отделения.

В первой половине XIX века в здании организовали Петербургское училище военного ведомства, получившее начало от преобразования батальона военных кантонистов. С целью подготовки инженерных и артиллерийских кондукторов, топографов, граверов и учителей для других, подобных этому девятнадцати училищ, находившихся в разных регионах России. Воспитанники, получившие в стенах училища военную подготовку, выпускались на службу нижними чинами с обязательством прослужить в армии 10–12 лет.

Здесь же, на Офицерской улице, действовало аудиторское училище, преобразованное из аудиторской школы, учрежденной в 1832 году при бывшем батальоне военных кантонистов. Оно готовило для различных управлений военного ведомства аудиторов – армейских юристов для военно-судебных учреждений.

Николаевский кадетский корпус ведет свое начало от Школы гвардейских подпрапорщиков, учрежденной 9 мая 1823 года по инициативе великого князя Николая Павловича.

В начале 1859 года школу переименовали в Николаевское училище гвардейских юнкеров и на его базе в 1864 году сформировали так называемый приготовительный пансион из двух младших классов. В него принимались только дети потомственных дворян. Первым начальником этого, по сути нового, учебного заведения стал действительный статский советник Александр Вениаминович Шакаев.

27 ноября 1878 года четырехклассный приготовительный пансион отделили от кавалерийского училища и преобразовали в самостоятельное учебное заведение с правами военной гимназии. Приказом по военному ведомству № 213 от 1878 года в нем утверждался семилетний курс обучения, рассчитанный на 300 воспитанников (200 интернов и 100 экстернов). В этот пансион принимались дети всех сословий в возрасте от 10 до 18 лет. Была установлена и плата за обучение: «за пансионеров – 550 рублей, а за приходящих – 200 рублей». В том же году пансион перевели на Офицерскую улицу, в здание бывшего батальона военных кантонистов, а затем аудиторского училища, закрытого к этому времени. В 1882 году, одновременно с переименованием военных гимназий в кадетские корпуса, приготовительный пансион также получил наименование Николаевского кадетского корпуса, увековечив таким образом имя императора Николая I, в царствование которого было положено начало этому военно-учебному заведению. Официальным днем основания кадетского корпуса считается 9 мая 1823 года. В 1886 году, вместе с изданием нового положения о кадетских корпусах, прием в Николаевский кадетский корпус детей мещан и крестьян прекратился. Однако, в порядке исключения, в него все же могли быть приняты, наряду с дворянскими детьми, дети купцов и почетных граждан.

После успешного окончания кадетского корпуса его воспитанники обычно переходили в кавалерийские училища или специальные военные учебные заведения.

Ежегодно 23 ноября кадеты торжественно отмечали свой корпусной праздник. Это событие всегда совпадало с днем храмового праздника Александра Невского. После Божественной литургии в домовой церкви кадетского корпуса Офицерская улица расцветала строгими шеренгами кадетов, одетых в парадную форму. Обычно в этот день Театральная площадь заполнялась народом, ожидавшим торжественного момента, когда кадеты в четком строю пройдут церемониальным маршем мимо представителей императорской фамилии и генералитета.

Красиво выглядели кадеты Николаевского корпуса: синие брюки, двухцветный суконный пояс – красный с черным, кивер с султаном, желтый этишкет, ловко сидящий мундир с галунами, блестящие сапожки со шпорами малинового звона, белые перчатки и до блеска начищенная укороченная шашка драгунского образца, с деревянной рукояткой эфеса (обязательно из некрашеного твердого дерева, без лака).

Кроме военных наук в Николаевском кадетском корпусе поощрялись и гуманитарные предметы. В начале нового столетия здесь возникли почти одновременно два литературных и научно-популярных журнала: «Кадетское слово» и «Кадетский вестник». Журналы издавались в стенах корпуса, с прямого разрешения его директора. В них сотрудничали кадеты, преподаватели и даже известные писатели. Директор кадетского корпуса генерал-майор Яковлев на письменном докладе офицера-воспитателя, подполковника И.В. Казначеева написал следующую резолюцию: «Доложенные мысли об издании журнала «Кадетское слово» я вполне одобряю и искренне желаю успеха этому начинанию».

В журналах регулярно публиковались повести, рассказы, стихи и даже ноты музыкальных произведений, сочиненных кадетами и преподавателями. В каждом выпуске журнала существовали специальные разделы, посвященные истории России, деятельности русских писателей, композиторов и художников. В библиографическом разделе редакция журнала регулярно публиковала информацию о новых книгах и классических произведениях прошлых лет. Большой интерес для читателей представлял и специальный раздел хроники событий в стране и за рубежом. На оба журнала принималась ежегодная подписка. Публикуя объявление о подписке, издательство информировало читателей: «Подписная цена журнала с доставкой в Санкт-Петербурге – 2 рубля в год, а с пересылкой иногородним подписчикам – 2 рубля 50 копеек». Сообщался и адрес редакции: Санкт-Петербург, Офицерская улица, 23, кв. 16.

В каждом номере журнала его редактор, Илья Владимирович Казначеев, обращался к потенциальным авторам с обязательным предупреждением: «Статьи гонораром не оплачиваются!»

В ноябре 1918 года Николаевский кадетский корпус упразднили. Его постигла печальная участь всех военных учебных заведений царской России, система подготовки командных кадров в которых Советская власть признала «порочной и контрреволюционной». Здание кадетского корпуса некоторое время пустовало, но уже в 20-х годах в нем разместилась Школа военных сообщений им. М.В. Фрунзе. При составлении адресной книги «Весь Ленинград» на 1929 год в нее включили краткие сведения о новом советском военно-учебном заведении: «Школа военных сообщений им. Фрунзе М.В. ул. Декабристов (б. Офицерская) 23, подготовляет и усовершенствует командный состав для железнодорожных войск РККА и военных сообщений».

Наступила другая эпоха, с иными идеологией и целями. В пору борьбы с «врагами народа» в зале бывшего Николаевского кадетского корпуса периодически устраивались показательные судебные процессы над расхитителями социалистической собственности и германо-японскими шпионами.

Так 13 июня 1925 года газета «Ленинградская правда» сообщала читателям, что «„Дело взяточников Судотреста“ и хищников, орудовавших вокруг него, будет слушаться Трибуналом в большом зале Военно-железнодорожной школы на улице Декабристов, 23. Обвинение будет поддерживать прокурор ЛВО тов. Перфильев».

В 30-х годах Школу военных сообщений преобразовали в Высшее военное училище железнодорожных войск и военных сообщений им. М.В. Фрунзе.

ЗДЕСЬ РАЗМЕЩАЛАСЬ «ВОЛЬНАЯ» ТИПОГРАФИЯ И.Г. РАХМАНИНОВА

В 1860 году купец первой гильдии Карл Эш, глава «Товарищества похоронных процессий „Конкордия“», построил на Офицерской улице большой четырехэтажный доходный дом (№ 26), выходящий своим другим фасадом на Львиный переулок и Екатерининский канал. Проект этого доходного дома выполнил талантливый архитектор Александр Иванович Ланге. Впоследствии, в 1880–1881 годах, наследники Карла Эша перестроили и значительно расширили здание. В строительных работах принимал участие известный академик архитектуры Василий Иванович Шауб – родоначальник целой династии строителей города. Мало кто знает, что среди предков архитекторов Шаубов, выходцев из Германии, был знаменитый зодчий XVIII века Ю.М. Фельтен.

Ул. Декабристов, 26. Здесь в XVIII веке размещалась типография И.Г. Рахманинова.

Современное фото

Ранее, в 1780-1790-е годы, на участке этого доходного дома стоял небольшой особняк, в котором размещалась одна из первых «вольных» типографий Петербурга, принадлежавшая Ивану Герасимовичу Рахманинову – просветителю, переводчику и издателю Вольтера. Он слыл образованным человеком, знал языки и во время путешествия по Западной Европе ознакомился с творчеством энциклопедистов. Вернувшись в Петербург, занялся литературным трудом; печатался в журнале Н.И. Новикова. В 1784 году Ф.А. Галченков напечатал переведенный Рахманиновым сборник «Аллегорические, философские и критические сочинения г. Вольтера».

В 1788 году Иван Герасимович приобрел у типографа М.К. Овчинникова печатный стан и шрифт, разместил их в своей типографии на Офицерской улице и начал печатать третий том «Собрания сочинений Вольтера». В 1789 году в переводе Новикова из типографии вышел сборник «Сатирический дух г. Вольтера, или Собрание некоторых любопытных сатирических его сочинений», его содержание вызвало резкое недовольство ревнителей церкви. В своей типографии И.Г. Рахманинов издавал также собственный журнал «Утренние часы», в нем публиковались переводы из Вольтера, Мерсье, из произведений французских и немецких авторов. В журнале Рахманинова сотрудничали А.Н. Радищев и Г.Р. Державин. И.А. Крылов писал для «Утренних часов» сатирические памфлеты и стихотворения. Именно на страницах этого журнала появились его первые басни: «Недовольный гостьми стихотворец», «Павлин и соловей», «Счастливый игрок». Рахманинов оказал большое влияние на молодого баснописца. Журнал И.А. Крылова «Почта духов» печатался здесь же, на Офицерской улице, в типографии И.Г. Рахманинова и на его средства. После ареста Радищева типография была закрыта властями.

В середине XIX века в доме № 26 размещалось Правление Финляндского легкого пароходства. Пароходство учредили подпоручик Федоров и купец Миронов весной 1848 года для перевозки пассажиров на острова и к прибрежным дачам. Суда легкого Финляндского пароходства ходили по Неве, Фонтанке и даже по Екатерининскому каналу (только меньшего размера). Пароходы этой судоходной компании имели темно-синюю окраску корпуса и желтую – кормовой каюты. Их носовая часть была открыта, высокая черная труба при проходе под мостами опускалась с помощью рычагов с балансиром. На нос каждого парохода этой компании наносился четкий номерной знак. Городская пристань судов Финляндского легкого пароходства находилась у Летнего сада.

Доходный дом № 26 довольно часто приспосабливался для размещения различных учреждений. В разные годы здесь функционировали разнообразные продовольственные магазины, такие, как магазин колониальных товаров Василия Ивановича Шумилова, молочная лавка Ивана Семеновича Ермолаева, магазин мясной торговли Федора Михайловича Жукова (он и жил в этом доме) и, наконец, табачный магазин Ивана Павловича Серова.

В 1911 году домовладельцы жилых строений № 24 и 26 сдали в аренду помещения первых этажей домов, ранее занимаемых магазинами, кинематографу «Мираж», он просуществовал здесь вплоть до 1919 года.

После революции большое развитие в городе получили государственная, кооперативная антикварная и букинистическая торговля. На улице Декабристов, в доме № 26 Петроградский Дом литераторов в 1922 году открыл свой третий книжный магазин. В нем, среди прочей литературы, продавалась «Летопись Дома литераторов», где печатались небольшие рассказы и очерки, помещалась хроника текущих событий в книжном мире, имелся раздел критики и библиографии.

СЪЕЗЖИЙ ДОМ ВТОРОЙ АДМИРАЛТЕЙСКОЙ ЧАСТИ

Характерной чертой архитектурного пейзажа николаевского Петербурга в 40-50-х годах XIX столетия стали так называемые съезжие дома. Это был специфический тип административного здания, сложившийся в России и объединявший в себе функции местного полицейского управления и пожарной части. Как правило, здание венчалось высокой башней-каланчой, откуда дежурный пожарный обозревал подведомственную окрестность. В первой половине XIX века в столице построили несколько съезжих домов, в том числе и в Коломне. В проектировании и строительстве подобных административных зданий участвовали городские архитекторы В. Бретти, В. Морган, А. Лыткин и др. Стилистическим прототипом этих построек для русских архитекторов, вероятно, послужили ратуши итальянских городов, возведенные в периоды позднего средневековья и Возрождения. Интересной особенностью этих построек являлась тщательно выполненная кирпичная кладка, своей фактурой и цветом создававшая впечатление официальной деловитости и суровости облика съезжего дома. Здесь находился и даже жил частный пристав, помещались канцелярия, арестантская, команды фонарщиков и пожарных.

В арестантской съезжего дома, как правило, отбывали заключение лица неблагородного происхождения. Сюда для телесного наказания господа присылали своих провинившихся крепостных.

В 1830 году архитектор В.Е. Морган на участке, занятом сейчас современными домами № 28 и 30 по Офицерской улице, возвел комплекс съезжего дома второй Адмиралтейской части, помещавшийся близ Театральной площади, на углу Офицерской улицы и Мариинского переулка (ныне Львиный переулок). Здание, к сожалению, не сохранилось.

Проект съезжего дома архитектор решил по традиционной типовой схеме того времени. Архитектура административного комплекса отличалась крайней простотой, включала обязательную каланчу и пожарное депо.

21 февраля 1852 года в Москве умер Н.В. Гоголь. Потрясенный смертью великого писателя, И.С. Тургенев направил в газету «Санкт-Петербургские ведомости» статью-некролог, но цензура ее не пропустила, так как председатель петербургского цензурного комитета М.Н. Мусин-Пушкин решительно запретил печатать какие бы то ни было статьи о Гоголе, тем более преисполненные патетики и глубокой скорби «по поводу кончины лакейского писателя» – так он публично назвал Н.В. Гоголя. Тогда Тургенев направил письмо в «Московские ведомости», там опубликовали его статью под названием «Письмо из Петербурга» за подписью «Т…в». Тон и содержание некролога, преисполненного искренней горечи об ушедшем из жизни в значительной мере обусловлены безразличием и холодным равнодушием петербургских читателей к памяти великого русского писателя. Тургенев писал: «Да, он умер, этот человек, которого мы теперь имеем право, горькое право, данное нам смертью, назвать великим; человек, который своим именем означил эпоху в истории нашей литературы; человек, которым мы гордимся как одной из слав наших!»

И.С. Тургенев.

Литография. 1856 г.

Возмущенный непослушанием писателя Мусин-Пушкин донес «о бунтовщике» Тургеневе начальнику III отделения графу А.Ф. Орлову, который принял решение установить за писателем секретное наблюдение. О случившемся он также не преминул доложить письменным рапортом самому императору.

Ознакомившись с текстом «всеподданнейшего доклада» о деле Тургенева, Николай I усмотрел в действиях графа Орлова нерешительность и излишнюю мягкость. Высочайшая резолюция гласила: «Полагаю, этого мало, а за явное ослушание посадить его (Тургенева) на месяц под арест и выслать на жительство на родину, под присмотр.».

На основании этого царского указания 16 апреля 1852 года И.С. Тургенева арестовали в его квартире на Малой Морской улице и под конвоем препроводили на «съезжую» 2-й Адмиралтейской части, которая тогда находилась на углу Офицерской улицы и Мариинского переулка. Это был беспримерный и вопиющий факт водворения столбового дворянина и известного русского писателя на «съезжую», где в арестантской отбывали наказание пьяницы, бродяги и уголовники. Александр Васильевич Никитенко, русский литературный критик, цензор и академик Петербургской Академии наук, писал по этому поводу: «В нем (Тургеневе) одновременно оскорблены чувства дворянина и всех образованных людей».

Действительно, царь своим решением не только наказывал писателя, но и унижал его достоинство.

Первые сутки великий русский писатель провел в «сибирке» под присмотром полицейского унтер-офицера. Затем ему предоставили более сносные условия. Через 15 дней после своего ареста Иван Сергеевич писал Полине и Луи Виардо: «.со мною обращаются вполне по-человечески; у меня хорошая комната, есть книги, я могу писать». К нему на Офицерскую даже стали приходить визитеры из светского общества и литературной среды столицы. Здесь его навестили М.А. Языков, А.В. Никитенко. Почти ежедневно утром и вечером его посещали Некрасов и Панаев. Часто приходил сюда и граф А.К. Толстой, имевший влияние при дворе. Все они активно хлопотали об освобождении Тургенева.

Слухи о явной демонстрации сочувствия к арестованному писателю дошли до наследника, замещавшего царя во время его заграничного путешествия. Он немедленно потребовал объяснений у руководства III отделения. Начальник штаба Отделения корпуса жандармов Леонид Васильевич Дубельт, оправдываясь перед цесаревичем, заявил: «К Тургеневу допускались посетители, но не иначе как с разрешения обер-полицмейстера <…> сам же Тургенев из места его заключения никуда не отпускался. Посетителей к нему допускать не будут».

Любопытно отношение высшего света к аресту русского писателя. Это событие аристократов почти не взволновало. Знакомый Тургенева, князь Д.А. Оболенский, вспоминал, что «место заключения – „съезжий дом“, куда сажали тогда пьяниц, показался некоторым лицам только странным и знаменательным, об этом много шутили и смеялись». Друзья рассказали Ивану Сергеевичу, что одна очень высокопоставленная дама на одном из светских раутов в беседе с гостями пожалела писателя, считая, что он уж слишком строго и жестоко наказан за обыкновенную статью. «Но ведь вы не знаете, – доложил ей кто-то, – он в своей статье называет Гоголя великим человеком!» – «Не может быть!» – «Уверяю вас». – «А! В таком случае я ничего не говорю.»

В письме княжны С.И. Мещерской, принявшей деятельное участие в хлопотах по освобождению писателя, имеется любопытная подробность об истинных причинах ареста Ивана Сергеевича: «Кто-то из канцелярии военного генерал-губернатора Петербурга утверждал, будто слышал, как Тургенев говорил о необходимости „сменить целиком наше правительство" и резко высказывался против идей словизма…»

Время, проведенное на «съезжей», не прошло бесследно. Здесь Тургенев написал рассказ «Муму» – одно из наиболее совершенных своих произведений, проникнутых антикрепостническим пафосом.

«А сказать между нами, я рад, что высидел месяц в части, – писал Иван Сергеевич 6 июня 1852 года Аксаковым, – мне удалось там взглянуть на русского человека со стороны, которая была мне малознакома до тех пор».

Отбыв месячное тюремное заключение, И.С. Тургенев был освобожден и 18 мая 1852 года выслан из Петербурга в Спасское-Лутовиново под присмотр полиции.

Впоследствии здание съезжего дома снесли, и в настоящее время здесь возвышается современный жилой пятиэтажный дом № 28. Рядом с ним архитектор И.П. Маас в 1872 году построил для купца Кашина четырехэтажный доходный дом с импозантной композицией фасада, рустованного в центральной части, с небольшим декоративным фронтоном. Этот дом чрезвычайно типичен для петербургского зодчества 1870-х годов.

Некоторое время дом № 28 принадлежал городскому ведомству. Здесь до 1917 года размещался 3-й полицейский участок Казанской части. В это здание в конце XIX века перевели Санкт-Петербургскую сыскную уголовную полицию, возглавляемую такими незаурядными личностями и признанными профессионалами, как И.Д. Путилин, В.Г. Филиппов, А.А. Кирпичников.

Начальник Петербургской сыскной полиции В.Г. Филиппов. Фото 1910 г.

Незадолго до Нового года газеты Петрограда опубликовали Высочайший приказ по гражданскому ведомству от 22 декабря 1915 года за № 91 «Об увольнении от службы начальника городской сыскной полиции, действительного статского советника В.Г. Филиппова, отставленного от службы по болезни, согласно личного прошения.». В приказе отмечалось: «За время своей 15-летней службы д. с. с. Филиппов, отличаясь исключительным трудолюбием и преданностью службе, обращал на себя внимание своими выдающимися служебными качествами и прекрасным знанием сыскного дела».

В отставку ушел человек-легенда, знаменитый сыщик Российской империи. Возглавляя уголовную сыскную полицию столицы, Владимир Гаврилович особое внимание уделял внедрению в работу уголовного розыска новейших достижений криминалистики. При нем сыскная полиция одна из первых в мире стала широко применять дактилоскопию и фотографирование преступников. Главным делом В.Г. Филиппова всегда оставалась борьба с уголовниками. Он не только блестяще руководил раскрытием самых сложных уголовных преступлений, но и сам лично принимал непосредственное участие в розыске и задержании особо опасных преступников. По его инициативе и при содействии его ближайшего помощника Л.К. Петровского в практику работы полиции впервые внедрили «летучие отряды», ставшие впоследствии прообразом современного ОМОНа. Регулярные рейды этого оперативного подразделения, проводившиеся с обязательным учетом конкретной криминальной обстановки в городе, ежедневно «прочесывали» улицы Петрограда, вылавливая опасных преступников. Отставка Владимира Гавриловича для многих оказалась неожиданной. На банкете, устроенном сотрудниками уголовного розыска в честь своего бывшего руководителя, звучали благодарственные речи его многочисленных учеников, сослуживцев и представителей различных столичных учреждений.

Рабочий кабинет начальника столичной сыскной полиции.

Фото 1913 г.

Назначение нового начальника уголовной сыскной полиции Петрограда несколько затянулось. Лишь 21 марта 1916 года обнародовали Высочайший приказ по гражданскому ведомству за № 20, согласно которому «.по ведомству Министерства внутренних дел переводился на службу причисленный к Министерству юстиции титулярный советник Кирпичников, начальником Петроградской сыскной полиции.».

Бывшему судебному следователю по особым делам А.А. Кирпичникову, занявшему кресло руководителя столичного уголовного розыска на Офицерской улице, вряд ли кто-нибудь мог бы позавидовать в то тревожное время. Жизнь в городе с каждым днем делалась все трудней. Продовольствие дорожало, курс рубля падал, превращая деньги в обесцененные бумажки. Купить основные продукты питания становилось делом почти невозможным. Угрюмые, озлобленные толпы людей еще с ночи выстраивались в бесконечные очереди за хлебом. Процветала спекуляция. Правительство не принимало каких-либо решительных мер для преодоления продовольственного кризиса и спекуляции, ограничиваясь безответственными разглагольствованиями о необходимости передачи продовольственного дела в Министерство внутренних дел. На заседаниях правительства велись бесплодные дискуссии о необходимости введения твердых цен на продукты питания. В городе царили хаос и разгул преступности.

Заняв кабинет на Офицерской, 28, новый начальник сыскной полиции, вступая в должность, прекрасно осознавал всю сложность и ответственность работы, которую он добровольно взвалил на свои плечи. В беседе с корреспондентом журнала «Вестник полиции» Аркадий Аркадьевич обратил внимание на значительное увеличение в городе профессиональной преступности и многочисленных шаек «громил-гастролеров», для борьбы с которыми требовались дополнительные штаты агентов уголовного розыска. Штаты же Петроградской сыскной полиции в 1916 году совершенно не соответствовали резко возросшему объему необходимой оперативно-розыскной работы. Штат столичного уголовного розыска в городе, где число жителей приближалось к трем миллионам, едва доходил до ста человек. Для сравнения: состав парижской полиции на тот же период времени составлял 1200 профессиональных агентов.