Текст книги "Петербургская Коломна"

Автор книги: Георгий Зуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

ОСОБНЯК АРХИТЕКТОРА ЖАКО

Дом № 19 на Офицерской улице возвел мастер позднего классицизма архитектор П.П. Жако для своей семьи. Выходец из Франции, талантливый зодчий, он пользовался уважением и признанием у петербуржцев. Ежедневная газета «Северная пчела» с восторгом сообщала: «Все дома господина Жако, а их множество, отличаются красотою и удобствами». Действительно, архитектор оставил нам в наследство прекрасные монументальные здания, украшающие город. Среди его замечательных работ – дом Голландской церкви (Невский, 60), здание Дворянского собрания (ныне Санкт-Петербургская филармония) на Михайловской улице, дом Энгельгардта (Невский, 30). Кстати, будучи человеком предприимчивым, Жако не забывал и о себе. Возведя для своей семьи дом № 19 на Офицерской улице, он почти одновременно с ним построил еще два собственных прекрасных особняка: на Большой Морской (на участке ранее принадлежавшем архитектору Э.М. Фальконе) и на площади Искусств, 5, на подаренном ему бывшем участке придворных ювелиров братьев Сеген.

Ул. Декабристов, 19.

Современное фото

Архитектор Жако являлся членом «Комитета для приведения в лучшее устройство всех строений и гидравлических работ в Санкт-Петербурге». С деятельностью этой организации, учрежденной в 1816 году, связан новый подъем в градостроительном развитии столицы, ибо творческое содружество архитекторов и инженеров оказалось на редкость плодотворным. По предложению членов Комитета в Петербурге возвели большое количество прекрасных монументальных зданий. Дом № 19 на Офицерской улице – одна из построек талантливого мастера, является ценнейшим историко-художественным памятником архитектуры XIX века. Возводя дома в Петербурге, П.П. Жако, как правило, смело нарушал устаревшие каноны классицизма и вводил в композицию новые оригинальные архитектурные элементы и решения.

В 1840 году титулярному советнику Александру Ивановичу Герцену вновь грозила ссылка в Вятку. Ему пришли на помощь два человека – Василий Андреевич Жуковский и Константин Иванович Арсеньев – известный историк, географ и статистик. В 1828 году Арсеньеву было поручено преподавать историю и статистику наследнику престола, будущему императору Александру II. Арсеньев занимал тогда официальный пост члена совета Министерства внутренних дел. Пользуясь своим влиянием, Константин Иванович добился смягчения приговора. Он даже обещал ускорить перевод Герцена в Петербург. «Кажется по всему, недолго нам жить во Владимире.» – писал Герцен жене после встречи с Арсеньевым. А.И. Герцен и К.И. Арсеньев часто встречались в Петербурге. Их отношения приняли доверительный, дружеский характер. «К.И. Арсеньев со мною несказанно хорош; у него я бываю.» – писал 1840 года Д.П. Голохвастову.

А.И. Герцен.

Портрет работы А.Л. Битберга. 1836 г.

Арсеньев жил тогда на Офицерской улице, в доме № 19. Он пользовался правом извлекать секретные документы из государственных архивов. Не исключено, что с некоторыми из них он ознакомил своего молодого друга в доме архитектора Жако, на Офицерской улице. Общеизвестно, что о существовании «Записок» Екатерины II Герцен узнал от Арсеньева. Копию «Записок» в 1858 году переправили в Лондон и напечатали в вольной русской типографии.

В предисловии к этому изданию «Записок» Герцен указывал: «.первым, кто рассказал мне об этом, – был наставник царствующего ныне императора, Константин Арсеньев.».

Одновременно об опальном вольнодумце и революционере хлопотали и другие, более влиятельные лица России. В 40-х годах XIX века граф Владимир Александрович Соллогуб, известный писатель и внук литовско-польского вельможи, переселившегося в Россию, часто посещал летом на даче в Павловске чету Панаевых, у которых гостил молодой поэт Некрасов.

Вечером после приятного обеда к Соллогубу обратилась с необычной просьбой хорошенькая хозяйка дачи Панаева: «Граф, вы знаетесь с такими важными людьми, у вас такие большие связи, сделайте доброе дело – помогите одному совершенно невинно пострадавшему молодому человеку. Он заслуживает сострадания».

Соллогуб, понимая, что путем обыкновенного заступничества ничего нельзя будет добиться, решил положиться на неисчерпаемую доброту императрицы Александры Федоровны и поэтому решил обратиться непосредственно к ней через графиню Екатерину Федоровну Тизенгаузен, дочь Елизаветы Михайловны Хитрово. Графиню Тизенгаузен императрица тогда особенно любила и отличала и согласилась ходатайствовать перед императором о смягчении приговора молодому человеку, звавшемуся Александром Ивановичем Герценом.

Император Николай Павлович, непреклонный в своих решениях, но иногда все же уступавший просьбам супруги, на этот раз отказал наотрез и при неоднократных просьбах Александры Федоровны отвечал: «Нет, нет и нет!» Хотя в конце концов государь все же капитулировал перед настойчивыми просьбами своей венценосной супруги, проговорив при этом с сомнением: «Хорошо, но за последствия я не отвечаю!»

В своих мемуарах В.А. Соллогуб пишет: «Герцену был выдан заграничный паспорт, и он отправился в Лондон».

Историки же единодушно полагают, что граф Соллогуб через Е.Ф. Тизенгаузен в 1842 году хлопотал за Герцена именно с тем, чтобы освободить его от подневольного житья в провинции. Хлопоты императрицы увенчались успехом, и Герцену разрешили переезд, но не в Лондон, а в Москву.

В 1844 году Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин окончил Александровский лицей и с мая по декабрь вынужден был поселиться в семье своего брата, Дмитрия Евграфовича, служащего лесного департамента Министерства государственных имуществ, который жил на Офицерской улице в доме № 19. Будущий русский сатирик бедствовал, получая жалованье скромного чиновника военного министерства. С легкой руки писателя дом архитектора Жако вошел в историю под именем «дома Иудушки Головлева» – родной брат Салтыкова-Щедрина, занимавший здесь квартиру, послужил прообразом знаменитого литературного персонажа, столь блестяще изображенного автором этого социально-психологического романа.

М.А. Салтыков-Щедрин

На всю округу славилась булочная-кондитерская Ивана Людвиговича Думы, арендовавшего здесь помещение. В полуподвале, под булочной, располагалась его пекарня, где выпекалась замечательная продукция – булки, «венский товар», торты и всевозможные печенья. Кондитерская процветала, товар – отменный. Хозяин принимал заказы на именинные пироги и праздничные торты. В магазине и пекарне соблюдалась образцовая чистота, все ходили в белых халатах и таких же колпаках. Сам кондитер, Иван Людвигович, обслуживал наиболее именитых заказчиков и собственноручно изготовлял изделия для постоянных клиентов.

Позже, в 1905 году, в доме № 19 снимал квартиру петербургский художник и скульптор Константин Васильевич Изенберг, автор одного из самых известных городских монументов – памятника морякам миноносца «Стерегущий». Его установили в 1911 году в начале Каменноостровского проспекта и посвятили одному из героических эпизодов русско-японской войны 1904–1905 годов. Монумент напоминает о славных традициях отечественного флота и продолжает тем самым патриотическую тему в русской монументальной скульптуре.

Однако мало кто знает о том, что работа художника над памятником была довольно сложной и в силу внезапно открывшихся обстоятельств могла быть даже полностью остановлена.

Общеизвестно, что вечером 25 февраля 1904 года командир эскадренного миноносца «Стерегущий» лейтенант А.С. Сергеев по приказу адмирала С.О. Макарова повел свой корабль в паре с миноносцем «Решительный» на ночную разведку. Русские корабли в течение ночи дважды пытались торпедировать японский крейсер, но потеряли его в темноте, а в 6 часов утра встретили отряд из четырех японских миноносцев, каждый из которых по своей быстроходности и огневой мощи превышал боевые возможности наших судов. «Стерегущий» и «Решительный» от боя не уклонились, а, дав самый полный ход и открыв артиллерийский огонь на оба борта, пошли на прорыв.

Миноносец «Стерегущий».

Неизвестный художник

«Решительному» это удалось, а «Стерегущий», заметно отстав, попал в сомкнутое кольцо вражеских кораблей. Теперь уже шесть японских миноносцев вели яростный прицельный огонь по упорно державшему прежний курс «Стерегущему». Окутанный дымом от разрывов неприятельских снарядов, героический корабль один вел свой последний бой. Потеряв управление и ход, русский миноносец представлял собой неподвижную мишень. Корабль отстреливался до последнего снаряда, и лишь когда были убиты командир, все офицеры и 45 из 49 матросов, японцы прекратили огонь и осторожно приблизились к «Стерегущему», пытаясь захватить его. Поднявшимся на борт миноносца японским матросам открылась страшная картина повреждений корабля, обезображенных взрывами трупов, в мучениях умирающих моряков. Из воды подняли машинного квартирмейстера Ф. Юрьева и кочегара И. Харинского, на палубе пленили раненого кочегара А. Осинина и трюмного В. Новикова.

Японцы пытались увести корабль, но заполненный водой, израненный «Стерегущий» оборвал буксирные концы и затонул. О бое эскадренного миноносца «Стерегущий» на следующий же день стало известно во всех деталях корреспондентам зарубежных газет. Говорили, что адмирал Макаров на флагманском крейсере «Новик» пытался оказать помощь гибнущему в неравном бою русскому кораблю. 12 марта 1904 года петербургская газета «Новое время», ссылаясь на публикации в английской газете «Таймс», сообщила, что, когда японцы взяли на буксир русский корабль, оставшиеся на «Стерегущем» два матроса заперлись в трюме и, несмотря на все уговоры, не только «не сдались врагу, но вырвали у него добычу»: открыв кингстоны, они «наполнили родной миноносец водой и погребли себя вместе с ним в морских пучинах». Статью из «Нового времени» перепечатали все российские газеты. По империи большим тиражом разошлись репродукции картины художника Самокиш-Судковского, изобразившего во всех деталях трагический момент затопления безымянными русскими матросами эскадренного миноносца.

Памятник миноносцу «Стерегущий».

Современное фото

Скульптор К.В. Изенберг использовал именно эту композицию художника. Созданную им гипсовую модель памятника «Двум неизвестным морякам-героям» одобрил император Николай II, и на основании этого 22 июня 1908 года художник заключил официальный контракт на выполнение почетного государственного заказа. Согласно условиям договора автор памятника с разрешения Совета министров получал в виде гонорара со складов морского ведомства медный лом на сумму 60 тысяч рублей.

Одновременно с началом работы скульптора над памятником к изучению документов, официально подтверждающих подвиг двух неизвестных нижних чинов миноносца «Стерегущий», приступила и историческая часть Главного Морского штаба. В итоге моряки-историки пришли к заключению, что кингстоны открыли не два неизвестных матроса, а оставшийся в живых машинист Василий Новиков. В соответствии с рапортом капитана 2-го ранга А.А. Селицкого, составленным со слов трюмного машиниста миноносца В.Н. Новикова, следовало: «Видя неминуемую гибель корабля, машинист Новиков помогал раненому и умирающему сигнальщику Василию Кружкову уничтожить сигнальные книги, а затем бросился в машинное отделение и открыл клинкеты и кингстоны, чтобы имевший большую течь от массы подводных пробоин миноносец скорее затонул; затем он с двумя ранеными взял снаряды, завернул их не только в кормовые, но и в сигнальные флаги и бросил за борт. Когда миноносец заметно стал погружаться, то подошедшая к тонущему миноносцу японская шлюпка поспешила снять раненых, которым была подана медицинская помощь в самом непродолжительном времени». В заключении Исторической части Главного Морского штаба значилось: «Всякому, кто прочел и сопоставил все собранные по делу „Стерегущего" документы и материалы, совершенно ясно, насколько велик подвиг „Стерегущего" даже без мифа!.. Миноносец „Стерегущий“ после часового боя, отстрелявшись до последнего снаряда, пошел ко дну, изумляя врага доблестью своего экипажа». Миф о двух безымянных моряках, открывших кингстоны, не получил подтверждения, что не позволило воплотить в металл первоначальную патриотическую идею памятника, чей композиционный проект утвердил сам император, как монумент подвигу двух неизвестных матросов.

Исполняющий обязанности начальника Исторической части Главного Морского штаба старший лейтенант Е.Н. Квашнин-Самарин в рапорте вице-адмиралу А.А. Эбергарду предложил приостановить начатые скульптором Изенбергом работы над памятником «двум неизвестным героям». «Грустно видеть, – писал он, – что в Великой России кто-то на авось пропагандирует постановку памятника несуществующим морским героям, когда вся история нашего флота… полна настоящими подвигами». Он настаивал в крайнем случае на исключении из надписи, проектируемой на памятнике, текста, рассказывающего о потоплении «Стерегущего» двумя неизвестными матросами.

К чести вице-адмирала Эбергарда, он, несмотря на то, что версия о двух героях-матросах уже была доложена царю и композиция памятника утверждена им, сам запросил дополнительные сведения о гибели миноносца «Стерегущий», в том числе и японские документы: донесения начальника 3-го отряда «истребителей» капитана 2-го ранга М. Цуция, командира японского миноносца «Сизанами» капитан-лейтенанта Ц. Кондо и мичмана Х. Ямазами – участников боя с русским миноносцем. Все они единодушно отрицали факт затопления русского корабля двумя неизвестными русскими матросами. Вице-адмиралу Эбергарду пришлось утвердить заключение Исторической части Главного Морского штаба и считать, что гибель двух неизвестных матросов, открывших кингстоны, «есть выдумка» и «как выдумка она не может быть увековечена в памятнике».

2 апреля 1910 года Главный Морской штаб обратился с докладом на Высочайшее Имя, спрашивая Императора: «Надлежит ли считать предполагавшийся к открытию памятник сооруженным в память геройского самопожертвования двух, оставшихся неизвестными нижних чинов команды миноносца „Стерегущий" или же открыть этот монумент в память геройской гибели в бою миноносца „Стерегущий"?»

«Считать, что памятник сооружен в память геройской гибели в бою миноносца „Стерегущий"», – такова была резолюция Николая II.

26 апреля 1911 года на Каменноостровском проспекте Петербургской стороны в торжественной обстановке открыли памятник героическому миноносцу.

На глыбе гранита – иссеченное снарядами тело корабля в форме символического креста. Яростный поток морской воды, хлещущий через иллюминаторы, заливает фигуры двух матросов, открывающих кингстоны, чтобы затопить корабль, но не допустить его захвата врагами. Стилизованные буквы славянской вязи навеки запечатлели имя миноносца, погибающего в волнах Желтого моря – так воссоздал житель дома № 19 по Офицерской улице, скульптор К.В. Изенберг, подвиг «Стерегущего».

Окруженный молодыми деревьями монумент лицевой стороной обращен в сторону Каменноостровского проспекта. Две боковые каменные лестницы ведут вверх, на небольшой земельный холм с круглой площадкой, на которой установлены по бокам фонари-маяки.

К сожалению, со временем памятник кораблю-герою понес тяжелые утраты: исчезли два бронзовых венка, два якоря, цепи, ограждения на фонарях-маяках.

Проведенная в 1954 году реставрация исторического монумента, которой, кстати, руководил сын скульптора, В.К. Изенберг, нарушила авторский замысел: с тыльной стороны памятника исчезли таблички, поясняющие, что работы по его отливке выполнялись петербургской художественно-кузнечной мастерской А.Н. Шустова, а литейщиком при этом был В.З. Гаврилов. Вместо них появилась массивная бронзовая доска с текстом, противоречащим документальной версии обстоятельств гибели «Стерегущего».

В конце 80-х годов ХХ века командование Ленинградской военно-морской базы поддержало настоятельную просьбу ветеранов эсминца «Стерегущий», погибшего на Балтике в 1942 году, о восстановлении первоначального вида памятника, выполненного скульптором К.В. Изенбергом. В обращении ветеранов Балтийского флота, в частности, указывалось: «Обидно, что памятник героизму русских моряков, установленный на одной из главных магистралей города, пребывает в столь плачевном состоянии. Мы просим восстановить прежний вид памятника нашим предкам, привести в порядок окружающую территорию.».

ОКУТАН АТМОСФЕРОЙ ТАИНСТВЕННОСТИ

Обширный земельный участок под номером 21 объединяет сад, флигели и хозяйственные строения, выходящие своими классическими фасадами на Офицерскую улицу. С комплексом этих исторических зданий и сооружений связаны имена талантливых отечественных зодчих Ж.Б. Валлен-Деламота, А.А. Михайлова и А.А. Степанова.

В середине XVIII века вдоль набережной реки Мойки располагались усадьбы известных вельмож. В то время участок нынешнего дворца принадлежал графу П.И. Шувалову, построившему здесь небольшой двухэтажный каменный загородный дом. Новый хозяин, князь Юсупов, в 1760 году надстроил и расширил здание. Все работы архитектор Ж.Б. Валлен-Деламот выполнил в стиле раннего русского классицизма. Архитектор выделил центр главного фасада шестиколонным портиком, объединившим два нижних этажа. Надстроенный третий этаж был решен как аттиковый. Сад, простиравшийся до Офицерской улицы, отделяет от двора, расположенного за домом в глубине участка, монументальная ограда с воротами, декорированными колоннами.

В 1830-х годах по проекту архитектора А.А. Михайлова к старому дому пристроили флигель вдоль набережной реки Мойки. Во втором этаже этого флигеля обустроили большой белоколонный зал. Кроме того, архитектор надстроил главное здание и создал во дворце замечательную анфиладу парадных комнат. Во второй половине XIX – начале XX века новый вид получила часть интерьеров: мавританская гостиная, дубовая столовая, дворцовый театр. Комплекс этих работ провел талантливый зодчий А.А. Степанов.

В самом начале 1836 года Михаил Иванович Глинка закончил работу над «Иваном Сусаниным» и перебрался с семьей поближе к Большому театру, в дом Мерца, стоящий на углу Фонарного и Глухого переулков – неподалеку от Офицерской улицы. Предстояла постановка его детища на сцене Императорской оперы. Однако до этого композитор захотел услышать свое произведение в оркестровом звучании. Удалось получить согласие владельца крепостного оркестра (князя Юсупова) на репетицию первого действия оперы с его музыкантами. Она состоялась 1 февраля 1836 года в особняке Юсупова на Мойке, в дворцовом белоколонном зале. Композитор впервые услышал свою оперу в оркестровом звучании. Впоследствии он вспоминал об этом радостном для него событии: «Оркестр, хотя плохой, исполнял, однако же, довольно хорошо; управлял им Иоганнис. Хоров не исполняли, а кое-где пел я, Бартенева и Волков (певцы-любители, друзья Глинки. – Авт.),несмотря на это, эффект инструментовки оказался удовлетворительным».

Юсуповский дворец до сих пор окутан атмосферой загадочной таинственности, особенно в связи с убийством Григория Распутина и легендами о спрятанных здесь сокровищах. Каждого, кто побывал в нем, не оставили равнодушным его замечательные интерьеры, отмеченные изысканным вкусом и блестящим исполнением. Этот памятник архитектуры занесен в книгу лучших домов Европы.

Кроме самого дворца, интересны в архитектурно-художественном отношении и некоторые дворовые сооружения. На красной линии Офицерской улицы расположен садовый павильон, построенный в 1750-х годах. Он обрамлен колоннами и богато декорирован скульптурой. Со стороны сада перед ним находился небольшой пруд правильных геометрических очертаний. В XIX и начале XX века павильон неоднократно перестраивался, но все же до сих пор сохранил свою основную классическую форму и размеры. В 1958 году оформление его фасадов воссоздали по проекту архитектора К.Д. Халтурина.

Ул. Декабристов, 21. Садовый павильон.

Современное фото

.

В годы войны дворцовые сооружения на Офицерской улице, впрочем, как и сам дворец князей Юсуповых, пострадали от попаданий немецких фугасных бомб и артиллерийских снарядов, вызвавших многочисленные разрушения и пожары. В послевоенные годы здесь провели восстановительные работы, после чего здания дворца передали Областному дому учителя (ныне Дворец культуры работников просвещения).

В конце 1946 года объявили всесоюзный конкурс на создание в Ленинграде памятника А.С. Пушкину. В нем приняли участие известные скульпторы: В.В. Лишев, С.Д. Меркуров, Б.Д. Королев, М.Г. Манизер, И.Д. Шадр, В.А. Синайский, Л.В. Шервуд. К последнему туру состав конкурсантов значительно изменился. В конкурсе приняли участие скульпторы Н.В. Томский, Н.В. Дадыкин, Г.В. Косов и молодой, едва успевший сменить шинель солдата на блузу художника-ваятеля Михаил Константинович Аникушин, работавший над образом русского поэта с 1936 года. Победа молодого Аникушина в конкурсе оказалась весьма неожиданной даже для него самого, ибо главная борьба, как он полагал, разыграется между корифеями, признанными авторитетами-ваятелями, особенно между М.Г. Манизером и Н.В. Томским.

В создании монумента принимал участие архитектор В. А. Петров. Спроектированный им пьедестал из красного гранита, решенный в строгих и простых формах, как нельзя лучше гармонировал с бронзовой фигурой поэта.

6 июня 1949 года в центре сквера на площади Искусств заложили памятный камень, на котором начертали слова:

«Здесь будет сооружен памятник великому русскому поэту Александру Сергеевичу Пушкину.

1799–1837 г.г.»

За творчеством молодого скульптора ревниво следили не только корифеи изобразительного искусства, но и все, кто любил и чтил великого поэта России. Ленинградские газеты регулярно печатали информацию о работе М.К. Аникушина над памятником. В феврале 1949 года «Ленинградская правда» опубликовала объявление Пушкинской литературно-музыкальной художественной студии: «К творческому отчету скульптора М.К. Аникушина и архитектора В.А. Петрова о работе над памятником А.С. Пушкину. В пятницу с. г., в 18 часов. Адрес мастерской: Ул. Декабристов, д. № 21 (б. Цветочный павильон дворца Юсупова). Сбор на месте».

Скульптор М.К. Аникушин.

Фото 1969 г.

Очевидцы вспоминали, что подобные общественные обсуждения итогов работы скульптора в его мастерской на бывшей Офицерской улице нередко перерастали в жаркие споры и дискуссии. Не всем тогда нравился памятник и не все соглашались с мнением Михаила Константиновича, который был твердо убежден:

«Пушкин очень яркий человек по характеру, прост в своих действиях и ясен в мыслях, поэтому я старался отбросить все детали, которые заслонили бы это явное изображение нашего великого поэта. Я хотел, чтобы от памятника, от фигуры Пушкина веяло радостью и солнцем…».

А.С. Пушкин.

Рисунок М.К. Аникушина.

Из коллекции

Л.И. Амирханова

Творение Аникушина рождалось в творческих муках, и, прежде чем он достиг конечного результата своей работы, его терзала неудовлетворенность взыскательного художника, и тогда он бросал работу и уезжал в Михайловское. Потом снова рисовал, снова лепил. Поездки имели самые благотворные последствия, особенно в период завершения работы над памятником. И результат более чем десятилетней напряженной и вдохновенной работы талантливого ваятеля стал в итоге приятной неожиданностью для поклонников Пушкина, а в их числе находился и такой знаток жизни и творчества поэта, как Александр Николаевич Бенуа, автор известных иллюстраций к «Медному всаднику», «Капитанской дочке».

Художник с заинтересованностью следил из Парижа за работой ленинградского скульптора. И не просто наблюдал, а даже сумел дать ценные советы в процессе работы над пластическим выполнением образа. Он побудил скульптора к новым поискам изображения правой руки читающего поэта, и в конце концов ваятель сумел найти то единственное, почти неуловимое движение, жест, органически слившийся с вдохновенным, полным живой мысли выражением лица Пушкина и его свободной величественной осанкой. Советы Бенуа, родившегося в Коломне и жившего когда-то на Офицерской улице, позволили молодому скульптору создать покоряющий, солнечный и обаятельный образ любимого всеми поэта-гения.

Аникушин сумел прийти к объективной правде в трактовке своего образа Пушкина, образа, который вдруг стал бесконечно близок каждому и прочно вошел в сознание всех, кому дорог великий поэт России. Памятник получился выразительным и живым. Поэт стоит в свободной позе, голова высоко поднята. Выражение лица вдохновенно. Жест руки открытый, широкий. Он как бы обращается к своим потомкам:

 
…Здравствуй, племя
Младое, незнакомое!
 

Памятник А.С. Пушкину на площади Искусств.

Современное фото

19 июня 1957 года – к 250-летию Ленинграда – в центре города, на площади Искусств, сорокалетний Аникушин присутствовал при открытии памятника русскому поэту. Скульптурное изображение А.С. Пушкина, выполненное в романтическом стиле, органически и навсегда вписалось в исторический ансамбль площади.

Сейчас трудно себе представить, что там, где теперь читает свои стихи аникушинский бронзовый Пушкин, раньше был просто городской сквер.