Текст книги "Беседы о научной фантастике"

Автор книги: Георгий Гуревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Производственная фантастика трудна для авторов. Трудна потому, что нужно описывать многолетние ежедневные заботы инженеров и рабочих. Чем разнообразить похожие дни? Приключениями? Но приключение на стройке – это авария. На хорошем производстве аварий быть не должно. Опытный геолог говорил мне, что в хорошей экспедиции не должно быть приключений. Приключения от легкомыслия, от неумения. Если лодка перевернулась на пороге, значит, пропали все труды экспедиции.

Трудно описывать производство и по той причине, что далеко не каждого читателя интересуют конкретные технические проблемы подземного строительства, или подводного строительства, или же история сооружения подводной лодки, опущенная Жюлем Верном. Применение всем понятно, а изготовление сложно. Не все люди имеют дело с техникой, и не всех она интересует. Зато все читатели члены общества, и всех волнуют общественные, семейные, психологические проблемы. Поэтому производственные романы не обходятся без психологии, без семейных и социальных конфликтов.

Келлерман написал в основном социальный роман. В произведении изображена схватка финансовых магнатов, спекуляция, безработица, загоняющая тружеников под землю. Есть и авария с многочисленными жертвами. Возмущенные вдовы убивают семью Мак Аллена, главного строителя. Туннель заброшен. И только женитьба на дочери миллионера позволяет Мак Аллену довести строительство до конца.

В романе Казанцева также есть социальные мотивы. "Противники разрядки", выражаясь современным языком, сопротивляются созданию надежной транспортной связи между континентами. Есть аварии, но не трагические, многочисленные приключения автора проекта. Он и подрывается, и стреляют в него, и берут в плен. И в самом конце романа старший брат героя, желая обязательно провести через туннель самый первый поезд, устраивает гонку по параллельному пути. Явно надуманный конфликт.

Во всех беседах я утверждаю: "Фантастика очень разнородна. Прочтя фантастическую книгу, прежде всего надо подумать, с фантастикой какого типа вы имеете дело, какие задачи главные в данном разделе, после этого уже оценивать качество исполнения. Нельзя сравнивать Келлермана с Грином, а Грина со Свифтом. У названных авторов совершенно различные задачи, различный подход к изображаемому.

Их произведения относятся к разным областям Страны Фантазий. В произведениях же Казанцева и Келлермана тема сходная. Прочтите оба романа, сравните.

Беседа седьмая

Фантастика предостерегает

На очереди у нас новая область фантастики, фантастика предостережения, легкая для чтения, но трудная для понимания. Много спорили о ней читатели, критики и теоретики, считавшие, что научная фантастика – это литература мечты, литература предвидения будущего, которое, само собой разумеется, должно быть прекрасным.

Но в том-то и дело, что литература о невероятном дает возможность, и право писателям изображать и приятное, и неприятное, и желаемое, и нежелаемое, выражать тревогу, рисуя опасные последствия сегодняшних заблуждений.

В воспоминаниях Максима Горького рассказывается о беседе Владимира Ильича Ленина с А.А.Богдановым-Малиновским, экономистом, врачом, в дальнейшем первым директором Института переливания крови и автором научно-фантастического романа о марсианах – "Красная звезда".

Вот что пишет Максим Горький:

"Он заговорил об анархии производства при капиталистическом строе, о громадном проценте сырья, которое расходуется бесплодно, и кончил сожалением, что до сей поры никто не догадался написать книгу на эту тему...

Года через два, на Капри, беседуя с А.А.Богдановым-Малиновским об утопическом романе, он сказал ему:

– Вот вы бы написали для рабочих роман на тему о том, как хищники капитализма ограбили землю, растратив всю нефть, все железо, дерево, весь уголь. Это была бы очень полезная книга...".

Вдумайтесь в эту мысль. Владимир Ильич Ленин считает полезным показать рабочим, к чему могла бы привести бесконтрольная жадность капиталистов, если не связать им руки своевременно. Предостеречь от опасности всегда полезно.

Такого рода фантастика так и называется "фантастикой предостережения".

Пожалуй, она естественно рождается как продолжение мечты. Допустим, удалось сконструировать крылья для человека, выстроить комбинат летательного ширпотреба, в магазинах галантереи продавать рядом с зонтиками крылья любой расцветки: белые, черные, полосатые, пестрые.

И больше нет небесного простора. Толкучка в воздухе, крик, мелькание. Горластые ребятишки носятся у меня под окнами, озорничая, садятся на подоконники. С балкона сгоняю влюбленную пару: не нашли другого места для объяснения. Грохочет рупор: "Граждане, соблюдайте правила воздушного движения". Конференция по борьбе с детским травматизмом в воздухе. "Родители, не разрешайте малолетним прыгать с балконов!" Проблема воздушной безнадзорности, проблема воздушного мусора. "Летающие, не засоряйте атмосферу окурками, пакетами и ненужными бумажками. Граждане, не выходите на улицу без стальной каски! Соблюдайте технику воздушной безопасности, проверяйте аппаратуру перед вылетом, упавшая гайка может пробить череп вашему ребенку" и т. д. и т. п.

И горькие вздохи: "Как хорошо было раньше с чистым небом! Зачем только печатали близоруких мечтателей!"

Иногда фантастика предостережения высмеивает непредусмотрительных мечтателей, а чаще – непредусмотрительных ученых, слишком увлеченных наукой, не думающих о последствиях своего открытия. В западной фантастике даже термин возник – MS – mad scientist – безумный ученый.

Пожалуй, хрестоматийный рассказ-предостережение написал ленинградский фантаст Илья Варшавский. "Молекулярное кафе" – емкий рассказик на три странички.

"Поскольку указатель электронного калькулятора Мишкиного поведения целую неделю стоял на "отлично", Мишку решили наградить поездкой в молекулярное кафе. В кафе этом можно заказать любое блюдо, нужно только вообразить его, и по мыслям роботы-повара осуществляют синтез.

Синтезировали псевдобифштексы, синтезировали противную смесь из селедки, манной каши и малинового джема, апельсины со вкусом мороженого и запахом духов. Получалось тошнотворно.

Дома Люля (бабушка Миши) расплакалась, сказала, что синтетическая пища гадость, она хочет жить на лоне природы, ходить пешком, доить коров и пить настоящее молоко с вкусным ржаным хлебом.

И Мишка разревелся, заявил, что смастерит рогатку и расстреляет из нее калькулятор поведения".

К счастью, все это было сном.

"А когда я проснулся, – заключает автор, – я написал этот рассказ, потому что мне кажется, что если каждому кибернетику во всем дать полную волю, то результат может быть не очень хороший. Нужно, чтобы все за ними немножко присматривали".

Присматривать за близорукими учеными, не думающими о последствиях, призывает фантастика предостережения.

То же у советского писателя Севера Гансовского, страстного защитника природы. Один из лучших рассказов его – "День гнева".

В некоей стране талантливый ученый Фидлер сумел вывести новую породу медведей, разумных. Они могут говорить, умеют читать и считать, знают математику, но натура их медвежья осталась. Кровожадные хищники, да еще и разумные, истребили все живое в лесах, не отказываются и от людоедства. Сожрав лаборанта, сбежали в окрестные леса, теперь терроризируют округу. У фермеров отняли ружья, похищают скот.

"Зачем же понадобилось создавать разумных хищников? Для чего?" спрашивает лесник у журналиста, главного героя рассказа.

Журналист вспоминает встречу с Фидлером: "Гениальный математик. Ему тринадцать лет было, когда он сделал свои "Поправки к общей теории относительности". Конечно, он необыкновенный человек... С журналистом разговаривал с иронической снисходительностью мудреца, вынужденного тратить время на ребенка... Насчет медведей сказал, что это был очень интересный научный эксперимент. Очень перспективный. Но теперь он этим не занимается... Говорил, что сожалеет о жертвах..."

А лесник, который вынужден жить среди этих экспериментальных медведей, еще и вооруженных, говорит: "Сделали эксперимент – выпустили людоедов на людей... Совсем обалдели там в городах. Атомные бомбы, а теперь вот это. Наверное, хотят, чтобы род человеческий совсем кончился".

И позже, тяжело раненный медведями, лесник этот, носитель народной мудрости, говорит:

"Может, это и хорошо... Теперь-то мы будем знать, что человек – это не такое существо, которое может считать и выучить геометрию. А что-то другое. Уж очень ученые загордились своей наукой. А она еще не все".

В рассказе Варшавского – ирония, в рассказе Гансовского – гнев, но главная мысль та же: "Надо немножко придерживать "кибернетиков", увлеченных своими экспериментами, надо напоминать им, что результат может быть не очень хороший".

На карте Страны Фантазий область Антимечты находится в непосредственной близости от Сатиры. Однако Антимечта расположена в ряду фантастики-темы, а сатира – в ряду фантастики-приема. Но литературно они близки, манера и подход писателей к материалу там и здесь сходны, даже горы Обоснований не разделяют эти области. Обоснования необходимы мечтателям, чтобы доказать, что их мечта достижима. Но если мечта враждебна жизни, то она опасна, – утверждают писатели-антифантасты. И незачем разбираться, достижима ли она.

Представителем классической фантастики предостережения был великий английский фантаст Герберт Уэллс. Он родился в 1866 году, когда Жюль Верн уже был знаменитостью. Мать Уэллса служила старшей горничной в поместье лорда, отец был садовником, в дальнейшем – владельцем посудной лавки, однако зарабатывал больше крикетом (английская игра, напоминающая лапту). Потом отец сломал ногу, в семью пришла нужда. Учение Герберта прервалось, он вынужден был работать приказчиком, помощником учителя, помощником аптекаря, потом снова приступил к учебе, очень бедствовал, поскольку стипендий студентам в Англии не полагалось. После учебы будущий писатель работал в школе, писал статьи, рассказы, иногда удавалось их напечатать. Наконец, нашел свою линию в литературе, выпустив в 1895 г. небольшую повесть "Машина времени". И сразу приобрел популярность.

Повесть названа "Машина времени", но о самой машине сказано в ней невнятно. Какое-то сооружение из черного дерева, прозрачного хрустального вещества, слоновой кости. Два рычага: один для старта, другой для остановки. Садишься в кресло, запускаешь машину, и начинают мелькать на циферблате десятки, сотни, тысячи лет на пути в прошлое или в будущее.

Несколько больше – странички две – автор отвел самому принципу движения во времени. Он утверждает, что Время – просто четвертое измерение пространственно-временного континуума. Для конца XIX в. это была очень свежая идея, поскольку теория относительности еще не была создана.

– Почему же по этому четвертому измерению можно двигаться только в одном направлении, из прошлого в будущее? – спрашивает изобретателя машины недоверчивый слушатель.

– А вы так уверены, что мы можем свободно двигаться в Пространстве? возражает тот. – Что вы скажете насчет движения вверх и вниз? Сила тяготения ограничивает нас в этом...

Герой Уэллса считает, что мы постоянно падаем из прошлого в будущее, как бы с высоты на землю. Чтобы преодолеть земное притяжение и взлететь вверх, надо затратить какую-то энергию. Видимо, энергию надо затратить и для перемещения во времени.

Остроумная идея. Но ей посвящено всего несколько страничек. Не машина и не техническая идея главное в повести.

Да и о Путешественнике во Времени не сказано почти ничего. Он даже не назван по имени. Некий Путешественник, некий изобретатель. Его задача – сесть в машину и отправиться в будущее. Он – Глаза автора, он – Уши автора, подобно Гулливеру и профессору Аронаксу.

Итак, Путешественник садится в машину и отправляется в будущее. Следуют две-три странички очень выразительного описания: впечатления героя от фантастического путешествия:

"Я надавил рычаг до отказа. Сразу наступила темнота, как будто потушили лампу, а в следующее мгновение уже рассвело... Вдруг наступила ночь, затем снова день, снова ночь и так далее, все чаще и чаще. У меня шумело в ушах, и странное смутное ощущение падения стало сильнее...

Боюсь, что не сумею передать вам своеобразных ощущений путешествия во Времени... Они удивительно неприятны. Вы испытываете чувство, как будто мчитесь куда-то, беспомощный, с головокружительной быстротой! Предчувствие ужасного неизбежного падения не покидает вас...

Ночи сменялись днями, подобно взмахам черных крыльев... В секунду потемнения я видел луну, которая быстро пробегала по небу, сменяя свои фазы от новолуния и до полнолуния... И вот, когда я продолжал мчаться со все увеличивающейся скоростью, день и ночь слились для меня в одну непрерывную серую пелену; небо окрасилось в ту удивительную синеву, приобрело тот чудесный оттенок, которым отличаются ранние сумерки; метавшееся солнце превратилось в одну огненную черту, блестевшую дугой от востока до запада...

Расстилавшийся вокруг меня пейзаж был смутен и туманен... Деревья вырастали подобно клубам дыма: то желтеющие, то зеленеющие, они, мелькая, росли, расширялись и исчезали. Я видел, как появлялись огромные великолепные здания и снова исчезали, как сновидения... Маленькие стрелки на циферблатах, отмечавшие скорость машины, вертелись все быстрей и быстрей... я пролетал более года в минуту, и каждую минуту белый снег покрывал землю и сменялся яркой зеленью весны..."

Отрывок этот мы привели, чтобы показать, как ярко умеет писать Уэллс. И если он не нарисовал так же выразительно Путешественника, его машину и изобретательскую работу, значит, это не требовалось для авторского замысла.

Но вот утомительное путешествие завершено. Машина останавливается, и Путешественник в далеком будущем – в 802701 году.

Если уж быть придирчивым, дата явно завышена. В 800-тысячные годы надо было лететь около 800 тысяч минут (сказано: "пролетал более года в минуту"), а это год с лишним. По ощущениям же прошло несколько часов. Но фантастика и есть фантастика.

И что же увидел Путешественник в той немыслимой дали веков?

Великолепные дворцы с громадными залами, некогда роскошными, но сейчас обветшавшими, с разбитыми цветными стеклами. Милейших людей, миниатюрных, нежных и изящных, приветливых и несколько инфантильных; они игривы, улыбчивы, ласковы, но ни на чем не могут сосредоточиться. А вокруг роскошная природа: вечное лето, вкусные плоды, яркие цветы невиданного размера. Рай на земле!

Но, прожив в этом раю три дня, Путешественник начинает сомневаться:

"Вот каковы были мои затруднения: все большие дворцы, которые я исследовал, служили исключительно жилыми помещениями, огромными столовыми и спальнями... А между тем люди были одеты в прекрасно выделанные платья... Как бы то ни было, но эти вещи надо было сделать. А маленький народец не проявлял никаких творческих наклонностей. У них не было ни лавок, ни мастерских, ни малейших следов ввоза товаров. Все свое время они проводили в играх, купанье в реке, в полушутливом флирте, еде и сне. Я не мог постичь, на что опирается подобный общественный строй".

Потом Путешественник замечает, что элои (маленький народ) боятся темноты, что возле их дворцов находятся какие-то колодцы, куда они заглядывать боятся, а заговаривать о них считают неприличным. Поскольку машина времени пропала и надо ее искать, Путешественник ищет ее в колодце. И встречает в подземельях иных жителей – полуслепых, похожих на обезьян "морлоков". У морлоков есть машины, они работают, строят. Видимо, они-то и снабжают платьем и обувью бездельников-элоев.

Как же сложилось этакое разделение людей на две касты – дневную и ночную, наземную и подземную?

"Мне казалось, – рассуждает Путешественник, – что постепенное расширение современного социального различия между Капиталистом и Рабочим было ключом ко всему новому положению вещей... И теперь существует тенденция использовать подземные пространства: существует подземная железная дорога... существуют подземные мастерские и рестораны... Очевидно, думал я, это стремление уйти для работ под землю прогрессировало до той поры, пока вся промышленность не была изгнана с лица земли...

А вслед за тем эта кастовая тенденция более богатого слоя людей, естественно вызванная растущей изысканностью их жизни, – стремление расширить пропасть между ними и оскорбляющей их грубостью бедняков – она ведь тоже ведет к... захвату все большей и большей части поверхности земли исключительно для себя...

В конце концов на земной поверхности должны будут остаться только Имущие, наслаждающиеся в жизни исключительно удовольствиями и красотой, а под землей окажутся все Неимущие – рабочие, приспособившиеся к подземным условиям труда...

Окончательный триумф человечества, о котором я мечтал, принял теперь совершенно иной вид в моих глазах..."

В этом отрывке изложена центральная идея Уэллса. Вот каков будет итог современного разделения Капитала и Труда: капиталисты захватят в свою пользу всю солнечную землю, тружеников загонят в подземелья, превратят их в ночных животных.

Но на том история не кончается. Оказывается, и Имущие заплатили за свое безделье и беспомощность. Элои (элита) давно потеряли возможность что-нибудь добывать и требовать. Морлоки содержат их и откармливают как скотину – на мясо, а милые элои веселятся, играют, купаются и едят фрукты, пока в какую-нибудь безлунную ночь их не утащут на бойню.

Мрачно, но последовательно!

Основная мысль повести изложена. Читается произведением! легко, написано занимательно. Есть в нем и тайна, и приключения, связанные с поисками машины времени, похищенной морлоками. В конце концов Путешественник по Времени находит ее за отпертой дверью. Бежит к машине, тут дверь запирается. Морлоки подготовили ему ловушку. Но он успевает вскочить в седло машины, укрепить рычаги и "отчалить" в родной XIX в. К сожалению, вещественных доказательств он не привез. В следующую экспедицию отправляется уже с фотоаппаратом... и не возвращается. Обычный финал для фантастики: рассказано, но не подтверждено. Верьте, если хотите.

Как художник Уэллс, конечно, сильнее Жюля Верна, но французский фантаст яснее. Мне довелось присутствовать на школьной конференции, где ребята утверждали, что Жюль Верн – хороший писатель, потому что он оптимист, а Уэллс – плохой, пессимист, мрачно смотрит на будущее.

Но надо же понять, что именно осуждает Уэллс. И почему осуждает? А для этого следует припомнить, в какое время он писал.

К концу XIX столетия капитализм вступает в свою высшую и последнюю стадию – империализм. Этот переход сопровождается серьезными кризисными явлениями и потрясениями глобального характера. Особенно остро в конце XIX в. их переживает Англия. Еще в середине столетия Англия считалась мастерской мира, она одна производила треть промышленных товаров всего мира. Но в соответствии с законом неравномерного развития капитализма, в острой борьбе за рынки лидеры капиталистического мира постоянно меняются. К концу века на первое место вышли Соединенные Штаты Америки, все более серьезную конкуренцию Англии стала составлять и Германия. Почему же начался упадок в мастерской мира? Как ни странно, из-за богатства. У Англии было больше всего рынков и скопилось больше всего капиталов. Оказалось, что выгоднее и спокойнее вывозить капиталы, а не обновлять заводы. Страна предприимчивых промышленников и изобретательных инженеров превращалась в страну ростовщиков. Тяга к прогрессу, интерес к науке, активность начали покидать Англию. Именно эту тенденцию и уловил Уэллс. И не он один. Ведь читателям-то понравилась "Машина времени", автор сразу стал знаменитостью, стало быть, он выразил общие опасения.

Уэллс изображал вырождающуюся буржуазию, он пытался взглянуть на нее с позиций будущего. На самом деле в его кажущемся пессимизме скрыт оптимизм, вера в человеческий разум. Ведь и сам он был человеком прогрессивных взглядов, а в конце жизни даже голосовал за коммунистическую партию. И в отличие от Свифта он осуждал не человечество вообще, а только капиталистический путь развития общества. Уэллс написал книгу о последствиях захвата всей земли богатыми бездельниками. Написал о том, что надежды только на технический прогресс (свойственные Жюлю Верну в 60-х годах) напрасны, пока существует разделение на имущих и неимущих, пока существует капитализм.

Такие фантастические произведения, разоблачающие напрасные надежды человечества, социальные или научные, носят название антиутопий.

В фантастике антиутопии противостоят литературным утопиям, произведениям, посвященным изображению желательного будущего, социального и научного.

Самой знаменитой утопии мы посвятим очередную беседу.

Беседа восьмая

О стране без местонахождения

В 1516 г. в бельгийском городе Лувене была издана на латинском языке книга с длинным и витиеватым по обычаю того времени заголовком: "Золотая книга, столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии". Написал же ее англичанин Томас Мор, тот самый, которого Свифт относил к числу "наиблагороднейших мужей всея эпох".

Слово "утопия" придумал сам Мор. Означает оно место которого нет, т.е. страна, не существующая.

Итак, начало XVI в. Что вы знаете об этом времени?

Эпоха Возрождения. "Это был, – по словам Ф. Энгельса, величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености".

Томас Мор и был одним из этих титанов. Уже при жизни Томаса Мора произошло важное, глобального значения событие: в 1492 г. Колумб открыл Америку, а в 1498 г. Васко де Гама нашел морской путь в Индию. Отныне Атлантический океан стал столбовой дорогой мировой торговли и окраинная Англия неожиданно оказалась на этой столбовой дороге. Потребовались корабли для морской торговли, открытия науки для развития мореплавания и кораблестроения.

Все это имеет отношение к Томасу Мору и его "Утопии".

Несколько раньше, но тоже в последней трети XV в. произошли важные политические события. Почти одновременно в разных концах Европы из разрозненных феодальных владений сложились крупные национальные государства. В 1479 г. на Пиренейском полуострове два королевства – Кастилия и Арагон объединились в могучее Испанское государство. В 1477 г., поглотив Бургундское герцогство, сложилась единая Франция. В 1478 г. московский царь Иван III присоединил Новгород Великий, создал централизованное Русское государство, а два года спустя Русь освободилась от ига Золотой Орды. Для Англии же годом объединения можно считать 1485-й – год окончания разорительной междуусобной войны.

Итак, за несколько лет – в кратчайший исторический период – политическая карта Европы изменилась. Кончалась эпоха феодальной раздробленности, возникали крупные национальные государства. В разных странах почти одновременно создаются и издаются политические трактаты. Один из них – "Утопия" Томаса Мора. Мысль писателя перешагнула и через эпоху феодализма и через эпоху капитализма в будущее.

Томас Мор происходил не из знати. Один дед его был булочником, другой пивоваром. Сын булочника, Джон Мор стал, однако, юристом, затем и королевским судьей в Лондоне – очень высокая должность для Англии той эпохи, поскольку судья решал тяжбы купцов купеческого в основном города. Томаса – своего старшего сына – судья Мор отдал в Оксфордский университет. Там юноша получил образование на высшем для XVI в. уровне, изучил не только латынь общеевропейский культурный язык той эпохи, но и греческий – язык античной культуры. Поэтому естественно, что Мор читал и сочинения Платона, древнегреческого философа, автора рабовладельческой утопии.

По желанию отца Томас Мор занялся правом. Он стал адвокатом, прославился остроумием, красноречием и справедливостью, был даже избран в парламент. Но здесь он позволил себе выступить против короля, потребовавшего деньги, чтобы отметить посвящение в рыцари уже умершего своего сына. Члена парламента король не посмел тронуть, зато заключил в тюрьму его отца. К счастью, король и сам вскоре последовал за своим сыном-рыцарем. При наследнике же его – знаменитом Генрихе VIII – Томас Мор стал судьей, помощником шерифа. Потом по поручению купечества ездил во Фландрию (ныне это часть Бельгии) вести торговые переговоры. Фландрия была тогда промышленной страной, изготовляла тонкие сукна, а слаборазвитая Англия поставляла ей сырье – овечью шерсть.

В Бельгии и писалась "Утопия", в Бельгии и вышло первое издание.

В "Золотой книге, столь же полезной, как забавной..." рассказывается о том, что во время переговоров Томас Мор будто бы встретил в Антверпене, тоже в Бельгии, бывалого путешественника по имени Рафаил Гитлодей, спутника Америго Веспуччи. Расставшись с Веспуччи, Гитлодей странствовал самостоятельно, посетил множество государств и лет пять прожил в Утопии, самом замечательном из них. Впрочем, рассказу об Утопии предшествует повествование об Англии XVI в. Справедливый судья Мор с горечью пишет о несправедливости законов. Воров, например, вешают, как будто жизнь человеческая дешевле украденных грошей. Но почему воруют бедняки? Им же хлеб нужен. На дорогах страны полным полно бродяг, которые ищут работу. Люди работы просят, а их вешают за бродяжничество. Откуда же они берутся? Чаще всего из крестьян, бывших арендаторов, согнанных с земли лордами. Землю выгоднее отвести для овечьих пастбищ, поскольку шерсть прибыльно продается во Фландрии. "Ваши овцы, рассказывает Гитлодей, – обычно такие кроткие, довольные очень немногим, говорят, стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей, разоряют и опустошают поля, дома и города".

Удивительную историю хищных овец, "пожирающих" людей, использовал Карл Маркс в первом томе "Капитала", в главе о первоначальном накоплении.

В чем же первопричина людских бедствий? В жадности богатеев – так считает Гитлодей (и Томас Мор), в непреодолимой жажде роскоши, золота, в деньгах, в частной собственности прежде всего.

А в идеальной стране Утопии нет частной собственности. Равны все, нет богатых и бедных, знатных и простых, нет роскоши, работают все до единого; всю продукцию сдают в общественный фонд, из которого каждый получает все, что требуется: пищу, одежду, жилье...

Денег там нет совсем. Зачем деньги, если каждому дают все, что требуется? Поэтому и золото не в цене. Золото презирают, из него делают ночные горшки, а также цепи и кандалы для преступников. Золото – символ позора. И когда в Утопию являются в золотых украшениях послы из других стран, дети смеются над ними.

Рабочий день в Утопии – шесть часов. В Англии в то время работали и до четырнадцати, но Томас Мор считал, что шести совершенно достаточно, если привлечь к труду всех бездельников-лордов с их верными отрядами, а также и монахов, если не тратить силы на производство роскошных одежд и драгоценностей. После же рабочего дня утопийцы свободны, могут заниматься по своему усмотрению наукой, искусством, играми, физическими упражнениями (мы сказали бы – спортом).

Труд в Утопии ручной, на машины во времена Мора не возлагали больших надежд. Поэтому волей-неволей при ограниченной производительности приходилось ограничивать и потребности. Утопийцы питались сытно, вдоволь имели хлеба, мяса, овощей и фруктов, но одевались скромно: на работе прикрывались шкурой, : получали одно платье на два года и все одинакового цвета, чтобы зависть не вызывать, не соревноваться в самоукрашении. Но для бедноты Англии XVI в. и одно платье на два года было роскошью, не всем доступной.

Работа была организована в семейных артелях. Впрочем, семьи были не обязательно по родству. Малолюдные пополнялись за счет многолюдных; желающие переменить ремесло переходили из одной семьи в другую. Для проведения земледельческих работ жили в деревне, но временно: выезжали туда на два года, потом возвращались в город к привычному ремеслу. Предпочитающие же работу на свежем воздухе могли перейти в семью, приехавшую на смену.

Города в Утопии были обнесены стенами с частыми башнями, других городов Томас Мор не представлял себе. Улицы были чистые и широченные – целых двадцать футов, т.е. метров шесть, в два раза шире, чем в тогдашнем Лондоне.

Питались коллективно: деревенские семьи – в семейной артели, а городские в общественных столовых. Благодаря этому женщины были избавлены от домашней кухни и могли принимать участие в общем труде. Брак был пожизненный и очень прочный. Измена считалась преступлением, любовь до брака – тоже преступлением, за это наказывали не только молодежь, но и их родителей – воспитали плохо.

Наказанные становились сервами. Сервы – это нечто среднее между рабами и слугами. Сервы исполняли грязную и трудную работу, ходили в позорных золотых цепях. Пленных не превращали в рабов, иногда в число сервов принимали рабочих из бедных стран. Эти не ходили в цепях и даже со временем могли стать полноправными утопийцами.

Мор рассказывал и о войнах: иногда утопийцы вынуждены были вести оборонительные войны или же помогать своим союзникам на материке. В Утопии все религии равноправны, ограничены только атеисты, не верящие в бессмертие души: им нельзя вести пропаганду, можно только спорить с твердыми в вере старейшими. Но вообще ограничений мало. После шести часов труда человек предоставлен самому себе. Однако для дальних странствий нужно просить разрешение. В любом городе, в любом доме тебя накормят, поскольку все общее, но сначала ты должен отработать три часа.

Самый опасный проступок – безделье!

Такую страну нарисовал Томас Мор, и она представлялась ему образцовой. Наверное, нам, гражданам XX в., не все придется по вкусу: и притеснение безбожников, и одно платье на два года, да еще одинакового цвета, и войны, и рабы, и обязательные разрешения для отлучки.

Самое главное – Мор первый заговорил о том, что все люди должны быть равны, надо уничтожить деление на богатых и бедных. Все зло в мире – от собственности. Прежде всего нужно упразднить частную собственность, тогда исчезнут жадность, тяга к накоплению, возможность эксплуатировать и обирать бедняков.

Но как уничтожить частную собственность, как организовать Утопию на Земле?

В книге Томаса Мора все это сделал "Утоп, чье победоносное имя носит остров" (король или завоеватель?). Видимо, Мор надеялся на благожелательность мудрого короля, возможно, в глубине души уповал, что Генрих VIII, прочтя о Нигдее (так называли Утопию друзья Мора), захочет превратить Англию в образцовую страну. Генрих действительно читал "Золотую книгу...", но сделал другой вывод: решил привлечь ко двору умного и образованного автора не ради утопических проектов, а для того, чтобы служил королю. Томас Мор представлял такую возможность, понимал и ее последствия, всю свою судьбу заранее изложил в Утопии.