Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 8"

Автор книги: Георгий Гуревич

Соавторы: Север Гансовский,Александр Полещук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В Рубежанске Козлова ждали. Список был уже изучен, и почти против всех фамилий, были проставлены крестики синим карандашом да два или три вопросительных знака.

– Иных уж нет, другие странствуют далече, – сказал сотрудник отдела, показывая на синие кресты и красные вопросительные знаки. – В живых и на месте бывший помдиректора по хозчасти Зайцев, но и он на пенсии, Чернышев болеет и только изредка консультирует. Да вот еще Дейнека Юрий Васильевич. Его можно увидать в любой момент. Завтра и устроим вам встречу.

Институт, в котором работал Юрий Васильевич, располагался за городом. Место было живописное. Вокруг – старый сосновый лес, невдалеке, за крутым обрывом, река, скованная льдом. Машина прошла как раз по краю этого скалистого обрыва и завернула в широкую аллею. В конце аллеи виднелись корпуса научного городка.

Лейтенант позвонил из проходной в отдел кадров, и их тотчас же пропустили.

Главный корпус произвел на Козлова внушительное впечатление обилием света и воздуха, простотой и изяществом мощных железобетонных конструкций. Начальник отдела кадров ожидал у входа и проводил Козлова в свой кабинет.

– Вас интересует Дейнека? – переспросил он Козлова. – Отличный работник, один из наших лучших специалистов. За полтора десятка лет – ни одного конфликта с сотрудниками…

– У нас нет к нему ни малейших претензий, – сказал Козлов. – Мне нужно кое о чем расспросить его, только и всего.

– Ах, так?…

– Не сомневайтесь. Он проходил свидетелем по очень давнему делу, мне кажется, еще до организации вашего института, а вот сейчас создалась необходимость некоторых уточнений. Кстати, в вашем институте, конечно, есть просмотровый зал? Тогда вот что… Я пройду к Дейнеке сам, а вас попрошу организовать закрытый просмотр одной пленки.

– Закрытый для кого?

– Для всех, – сухо сказал Козлов, – кроме Дейнеки.

– Будет сделано.

– Я вернусь вместе с Дейнекой минут через тридцать. Пусть ваш киномеханик проверит к этому времени аппаратуру.

– Весь к вашим услугам, – сказал Дейнека, садясь рядом с Козловым.

– Я приехал из Москвы, Юрий Васильевич, по делу, которое вас, вероятно, удивит. Меня просили узнать, что вы помните о некоем Горбунове Афанасии Петровиче… Дело давнее, я понимаю, что вопрос для вас неожиданный.

– Да, давнее, очень давнее. Но меня не удивляет вопрос… Афанасий Петрович был человек особенный. Не скажу, что каждый день, но уж через день я вспоминаю его по самым различным причинам. Я, например, ему многим обязан в своей работе.

В этот момент комнату перерезан широкий цветной спектр. Свет шел от потолка семью яркими полосами. Юрий Васильевич подбежал к двери и крикнул:

– Миша, Славик! Начинайте заветную!

Юрий Васильевич вернулся к своему гостю и, проведя рукой по жиденьким светлым волосам, спросил:

– Так почему же вы заинтересовались Афанасием Петровичем?

Козлов не успел ответить. Дверь широко открылась, и большой стол на роликах медленно въехал в комнату. Он весь был установлен рядами пробирок в пластмассовых штативах. Распоряжался всем Миша. Вот от стола протянулись к электрическому щиту провода. Козлов обратил внимание, что стол был установлен поперек цветной полосы и красный свет упал на первый ряд штативов с пробирками.

– Вы обязательно должны присутствовать при эксперименте? – спросил Козлов Юрия Васильевича.

– Не обязательно. Миша, а где Славик? – спросил он неожиданно строгим голосом.

– Его не будет сегодня. Славка занят автоматизацией конвейера штаммов.

– Ну, тогда ты сам здесь командуй.

Козлов поднял с пола портфель и вышел на лестницу. По другую сторону площадки располагались лаборатории. Юрий Васильевич попросил обождать и, пройдя мимо него, быстро одел– ся. Сквозь полуоткрытую дверь Козлов увидел несколько осциллографов и в деревянном станке большую собаку, опутанную сетью проводов.

В главном корпусе все было готово. Козлов усадил Юрия Васильевича в пустом зале, а сам ушел в комнату киномеханика.

– Заправьте эту пленку и будете свободны, – сказал Козлов киномеханику, доставая из портфеля катушку.

Козлов запустил киноаппарат и прильнул к окошку. Мелькну– ли силуэты самолетов, пальмы, здания. В середине зала одиноко белела голова Юрия Васильевича. Вот пленка окончилась. Козлов торопливо перемотал ее на свою бобину и прошел в зал. Юрий Васильевич неподвижно сидел в темноте.

– Момент взрыва вы видели? – спросил Козлов.

– Да, лицо…

– Это Афанасий Петрович Горбунов?

– Несомненно.

– Я привез фотографии, снятые через фильтр, хотите взглянуть? – спросил Козлов, раскрывая портфель.

– Нет, – быстро сказал Юрий Васильевич. – Не нужно…

– Что вы обо всем этом скажете?

– Я их ожидал…

– Вы догадываетесь, что это за аэродром?

– Да, это форт-фляй… Атака четырнадцатого ноября.

Козлов почувствовал, что у него задрожали колени. Непроизвольно присел на стул.

– Да, четырнадцатого… откуда вы знаете?

– Теперь знаю.

– И вам все ясно?

– Далеко не все…

– Это вы, Юрий Васильевич? Это вышло из стен вашей лаборатории?

– Да… Но это моя внутренняя уверенность, вот здесь… – Юрий Васильевич смутно белевшей рукой показал на свою грудь…

– Меня интересует… – начал было Козлов, но Юрий Васильевич не ответил. Он сидел перед серым прямоугольником экрана, и картины прошлого одна за другой возникали перед ним с удивительной ясностью. Когда же это началось? Чуть ли не с первых же дней в Рубежанске. Больше двадцати лет назад…

Последуем же за Юрием Васильевичем в то далекое от сегодняшнего дня время. Мы имеем некоторую возможность дополнить его воспоминаниями и теми эпизодами, участником которых он не был. Ну таких добавлений будет очень немного. Итак, мы начинаем…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

– Лишь бы не трупы… Только бы не трупы! – думал Юрий Васильевич, поднимаясь по крутой каменной лестнице Рубежанского медицинского института.

Вряд ли Козлов узнал бы в этом молодом человеке суховато– го, осторожного ученого, которого он оставил в кинозале наедине с воспоминаниями. Широко ступая через ступени лестницы – иной раз через две – Юрий Васильевич уже миновал третий этаж, как вдруг ему навстречу застучала каблуками девушка в белом халате: она несла деревянное блюдо, прикрытое марлей.

– Привет даме в белом, – взмахнул рукой Юрий Васильевич, отступая в сторону, чтобы пропустить девушку. Но она сделала движение в ту же сторону, что и Юрий Васильевич, и он грудью натолкнулся на блюдо в ее руках. Легкий сквознячок приподнял марлю и… Юрию Васильевичу вдруг стало нестерпимо жарко, ком подступил к горлу… Девушка внимательно посмотрела на Юрия Васильевича и испуганно спросила:

– Что с вами?

– Да, так, ничего… – медленно ответил Юрий Васильевич, пропуская девушку, но та остановилась прямо против него.

– Может быть, вам помочь? Да вам плохо! – затараторила девушка, но Юрий Васильевич вдруг бросился вверх по лестнице, пробежал длинный коридор и, вбежав в лабораторию, быстро повернул ключ в замке. Один раз и второй. По другую сторону двери остался мир медицины, осталось это страшное, страшное, страшное блюда, зиявшее перед его глазами всей полнотой красок: и потрясающей белизной, и нестерпимой желтизной, и бездонной багровостью застывшей крови. Да, на блюде лежал мозг, человеческий мозг, в этом не было сомнения!

А четвертый этаж просыпался. В левом крыле помещалось общежитие студентов, из туалетной комнаты уже доносилось:

 
«Кони сытые бьют копытами…».
 

А на черной лестнице хлопали чьи-то туфли. Это силач Нападенский выжимал «за локотки» желтоклювых вместо гири. Загудела дверь кафедры гистологии. «Опять Захар ключ потерял, – догадался Юрий Васильевич. – Все, открыл». Мерный топот донесся в открытую форточку: не работу топали военнопленные японцы. Юрий Васильевич выглянул в окошко, увидел ленту асфальта, густую зелень, красный флаг над зданием обкома и надо всем темно-синее безоблачное небо.

Столовая помещалась в полуподвальном этаже, но в этот час дня сквозь небольшие окна било такое ослепительное солнце, что Юрий Васильевич невольно зажмурился.

– Прокофий Иванович, получите блюда, – крикнула повариха в замасленном халате. К широкому окошку поспешил человек настолько странный, что Юрий Васильевич, засмотревшись на наго, столкнулся со студенткой, несущей полные тарелки горячего супа,

Все столики были заняты, кроме одного, за которым важно восседал похожий на мальчика доцент. Юрий Васильевич его уже знал, то есть знал, что это доцент и заведующий кафедрой, и вежливо ему поклонился.

– Садитесь сюда, – радушно указал доцент на стул. – Вам подадут.

– Я уж сам, – сказал Юрий Васильевич, – меня ведь тут не знают.

– Тоня! – начальственно сказал доцент-мальчик. – Подайте нашему новому ассистенту.

Странный человек, получавший свои «блюда», обернулся на голос и посмотрел на Юрия Васильевича.

Доцент, с видимым огорчением расставшись с подливкой, залпом выпил стакан компота и, взглянув на часы, обронил:

– Спешу на вскрытие. Приятного аппетита.

– И вам также, – невпопад ответил Юрий Васильевич.

Странный человек приковылял к его столу и со стуком поставил прямо посредине ведро с кашей, потом так же ковыляя, вернулся к окошку и принес поднос, весь уставленный тарелками. Тарелок было двенадцать. Человек этот казался горбатым, но он не был горбат; он казался низенького роста, но у него был мощный торс и могучие руки. Большая голова, волосы коротко острижены, не густы, черны, с сединой. Лет ему было никак не меньше пятидесяти. Лицо исполосовано рубцами, а правой ноздри и вовсе нет.

– Новенький? – спросил он Юрия Васильевича. – С кафедры физики.

– Да, с физики… Ассистент, – добавил Юрий Васильевич и поймал себя на том, что звучание этого ученого слова все еще приятно для него.

– И сколько положили?

– Еще точно не знаю, – сказал Юрий Васильевич.

– Косую с четвертаком, – дело известное, – заметил его собеседник. – Северные-то тю-тю, сняли.

– А вы что, ждете кого? – спросил Юрий Васильевич, окинув взглядом дымящиеся тарелки.

– Нет, – коротко ответил тот. – Все мое.

Юрий Васильевич принялся за свой суп, а когда поднял глаза, то увидел, что его сосед, вооружившись какой-то огромной ложкой, опустошал с неимоверной быстротой тарелку за тарелкой. Юрий Васильевич оглянулся, думая, что такое чудо не могло не привлечь всеобщего внимания, но все были заняты своими делами, и Юрий Васильевич догадался: для других это не в новинку. Доев суп из последней тарелки, сосед пододвинул к себе ведро с кашей.

– Верхушечку съем, а остальным поужинаю, – будто в раздумье заметил он.

– Это болезнь такая? – спросил Юрий Васильевич осторожно.

– Нет, – не без гордости ответил его сосед. – Я – едок. Слыхал, может быть? Посмотрел я на тебя, человек молодой, вот, думаю, может, будет мне напарник, в ты, как курица; три зернышка – и сыта. Вот это мне очень неприятно.

– Я и представить себе не мог, что это все вам, – Юрий Васильевич показал на тарелки. – И все вам одному…

– Э-эх! – выдохнул сосед. – Да разве это еда? Так, подьедочка. Охота начнется, вот тогда еда! Я ведь до сорока уток в день стреляю. Кого хочешь спроси… – И после продолжительного чавканья добавил: – Так ты ко мне заходи, я тут живу, в институте. На втором этаже видел табличку «Мастер точной механики»? Это я и буду, Ганюшкин.

Он протянул свою узловатую руку через стол, и Юрий Васильевич робко ее пожал.

– Тебе без меня все одно не прожить. Я это вижу точно. Идеи-то есть? А?

– Есть, – сказал Юрий Васильевич. – Есть идеи… Вы понимаете, есть данные о том, что человеческий мозг излучает сверхдлинные радиоволны. Это чрезвычайно любопытно, вы представляете? И мне совершенно срочно нужно сделать катодный осциллограф…

Юрий Васильевич захотел развить свою мысль, но Ганюшкин, не дослушав, заковылял к выходу из столовой.

Юрий Васильевич выловил алюминиевой чайной ложечкой единственную абрикосину, плававшую в компоте, машинально разгрыз косточку и некоторое время сидел с осколками во рту – этого, вероятно, ассистенту, делать не полагалось. Демонстративно достав пачку папирос «Казбек», Юрий Васильевич направился к двери.

– Ассистент Дейнека? – услышал он чей-то голос. Юрий Васильевич обернулся. Перед ним стоял паренек лет двадцати с рыжим пухом на голове. Вытерев рукавом гимнастерки рот, паренек порылся в нагрудном кармане и извлек оттуда пару листков.

– Это вам, – сказал паренек, – а это – вашему шефу.

Юрий Васильевич развернул листок. На папиросной бумаге черным по белому значилось нечто удивительное.

– Вы понимаете, – сказал пареньку Юрий Васильевич, – я физик, так сказать… У меня нет частей человеческих трупов.

– А я курьер, – строго сказал паренек, – мне приказали вручить всем ассистентам, и я вручаю. Да, еще вас ждут в партбюро.

В дальнем конце коридора показалась худая фигура в расстегнутом пиджаке и высоких черных валенках.

– Ворона! – где тебя черти носют? – выкрикнула фигура и вновь скрылась.

– Бегу, лечу! – крикнул в ответ курьер и убежал.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Юрий Васильевич приоткрыл дверь кабинета. На фоне окна четко выделялась фигура парторга Петра Ивановича.

– Входи, – коротко бросил парторг Юрию Васильевичу. – Давно ждем.

Кроме Петра Ивановича, комнате находился еще один человек.

– Федор Никанорович, – представился незнакомый.

Юрий Васильевич присел на стул и закурил. Закурил и Федор Никанорович.

– Мы ждали вашего приезда сюда, товарищ Дейнека, – сказал парторг. – Очень нам нужен в институте человек, который был бы, так оказать, на «ты» с физикой. У нас десятки проблем ждут вашего слова, вашего вмешательства. Нет ни одной кафедры, не заказавшей какого-нибудь нового физического прибора, вокруг которого уже планируются исследования. А из нас, медиков, редко кто обращается с физическим прибором более сложным, чем электрический чайник.

– Вы меня пугаете… – сказал Юрий Васильевич. – На «ты» с физикой! Шутка сказать… Таких физиков во всем мире раз, два – и обчелся.

– Мы понимаем, что физика весьма обширна. Такое же положение и в медицине…

– И потом, у меня у самого есть идеи, – робко проговорил Юрий Васильевич. – Оказывается, параметрический резонанс объясняет, почему возможен резонанс внутри клетки, он… – Юрий Васильевич еще что-то хотел сказать, но Петр Иванович перебил:

– Никто тебя в монтера или радиотехника превращать не собирается. Идеи твои обсудим, и работай. Посоветоваться даже не с кем, вот что. Твой заведующий кафедрой тоже не физик. Он кандидат наук, но химик. Вот мы поговорили с Федором Никаноровичем и решили использовать тебя как можно более рационально. Ведь навалятся на тебя со всех сторон…

– Шутка сказать – физик в медицине, – заметил Федор Никанорович, подняв палец кверху.

– Да, без физики никуда, – сказал Петр Иванович, шурша листком бумаги. – Вот посмотри, – Петр Иванович провел листком по стеклу, и листок плотно к нему прилип. – Это что, атмосферное давление или электризация?

– И то и другое, – ответил Юрий Васильевич. – Если быстро его отрывать – давление, если медленно, а листок все-таки прилипает, тогда – электризация.

– Ничего, – сказал Петр Иванович. – Дело у тебя пойдет… Но я на твоем месте обязательно подружился бы с Федором Никаноровичем. Наш, можно сказать, Шерлок Холмс.

– А чем, позвольте спросить, вы занимаетесь, Федор Никанорович?

– Главный судебный эксперт области, – ответил за Федора Никаноровича парторг.

– Судебно-медицинский эксперт, – поправил его Федор Никанорович.

– Нет, – покачал головой Юрий Васильевич. – Это не для меня…

– Вот так-так, почему же? – спросил Федор Никанорович.

– Я трупов боюсь, – сказал Юрий Васильевич. – Даже когда по коридору иду, стараюсь по сторонам не смотреть.

– А что же у нас по сторонам такое страшное? – спросил Петр Иванович.

– Ну, через стекла видно, там, где двери, стеклянные. Банки разные, кости.

– Это он про кафедру нормальной анатомии говорит, – догадался Федор Никанорович. – А известно ли вам, Юрий Васильевич, что мы не имеем отсева студентов вот по этой причине? Не имеем. Ну, раз в два-три года, не чаще.

– Привыкают, – согласился Юрий Васильевич.

– Не привыкают, а приучаем, – заметил Петр Иванович. – Вы что думаете, приходит к нам студент, и мы его сразу в анатомический зал? Тогда половина разбежится назавтра же. Мы понемножку. Сперва кости. И долго кости. И говорим ему о том, какую роль играет в кости тот или иной выступ, та или иная впадинка. Потом, месяца через четыре, начинаем понемногу препарировать мышцы, а к февралю и разговоров уже нет, даже наоборот, приходится иногда поправлять за несерьезное отношение к делу.

– Но можно и по-другому, – заметил Федор Никанорович.

– Сразу в воду?

– Вот именно, – подтвердил Федор Никанорович. – Сразу. Вы же мужчина!

– Да, нужно себя проверить, – сказал Юрий Васильевич.

– Вот и отлично. Я над вами возьму шефство. Как будет какое-нибудь интересное дело, приходите.

Резко застучал звонок.

– Это на совет, – сказал Петр Иванович. – Сегодня Горбунов диссертацию защищает, ты обязательно иди, Юрий Васильевич. Пусть всего не поймешь, но нужно входить в жизнь института. Да и всех увидишь.

– Себя покажете, – добавил Федор Никанорович.

– Что вы? Я буду нем как рыба.

В комнату стали входить незнакомые люди. Сразу стало шумно. Юрий Васильевич вышел из кабинета и остановился возле столика вахтера, разглядывая входивших людей. Ученые советы в мединституте посещали почти все врачи города – были среди них и военные врачи из госпиталей. Одни приходили послушать выступления на совете, другие – посудачить с приятелями или приятельницами. Но все были оживлены, в каком-то приподнятом настроении. Высокий полковник – на погонах чаша со змеей – пронес большой букет цветов. Юрий Васильевич догадался, что букет предназначается диссертанту, и почему-то подумал: а вдруг не получит этот самый Горбунов степени, куда денут букет?

– А вы, дедусь, тут многих знаете? – спросил Юрий Васильевич у вахтера.

– Я-то? А всех, – спокойно ответил вахтер. – Всех преподавателей, всех студентов, всех директоров, какие тут были, уборщиц тоже всех. Я тут, сынок, скоро шестьдесят лет работаю.

– Сколько? – удивился Юрий Васильевич.

– А шестьдесят, – так же спокойно сказал вахтер.

– Так институту-то, кажется, двадцать пять?

– Ну, так что, будто я не знаю, сколько институту! Я все знаю. Все знаю… Гляди, директор! – бросил он Юрию Васильевичу и вытянулся в струнку.

В парадную вошел высокий человек в кожаной куртке на молниях. Его небольшая голова покоилась на мощных плечах атлета.

– Как служба, отец? – спросил директор вахтера.

А тот совершенно преобразился. Грудь колесом, каблуки вместе, носки стоптанных сапог врозь, даже под крючковатым носом дыбом встал реденький прокуренный ус.

– Служу народному здравоохранению! – рявкнул неожиданно громко старик.

– Молодца! – серьезно сказал директор и, коснувшись локтем непроизвольно вытянувшегося перед ним Юрия Васильевича, прошел мимо, к своему кабинету.

– Наш-то не в духе, – заметил вахтер. – Я все знаю… Тут, если послушать хочешь, в старое время кадетский корпус помещался.

По коридору прошел уже знакомый Юрию Васильевичу человек валенках, тот самый, что накричал на Ворону.

– Дед, – сказал он сипло, – чтоб был порядок! Ты у меня понял?

– Как есть понял! – бодро ответил вахтер.

Человек в валенках заметил Юрия Васильевича, внимательно на него посмотрел и спросил;

– Студент? Какого курса?

– Я не студент, – ответил Юрий Васильевич.

– А что тут стоишь, женским полом интересуешься?

– Я на кафедре физики работаю.

– Та-та-та, – обрадовался вдруг человек в валенках. – На кафедре физики? Новый ассистент. Как тебя, Декека? Ну да, Декека! Знаю, знаю… – Мягко ступая, он пошел дальше.

– Зайцев это, – доверительно сказал вахтер, – Аполлошка. Ба-альшой человек! Такой сукин сын, что не приведи господь и помилуй.

Он поднял голову и, что-то прошептав про себя, включил звонок. Юрий Васильевич поспешил на второй этаж.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Зал был уже полон.

– Юра! – позвал Дейнеку Захар, ассистент с соседней кафедры, указывая на место рядом с собой. – Иди к нам… А чего? – продолжал он, когда Юрий Васильевич пробрался к нему на последний ряд. – Нам видно, да нас не видно, можно и почитать и словом перекинуться. Ты как, книжку захватил? Нет. Тогда твое дело табак, придется слушать.

К трибуне просеменил человек небольшого роста и, почти исчезнув за ее краем – Юрию Васильевичу была видна только блестящая лысина рядом со сверкающим графином, – быстро-быстро заговорил, время от времени демонстрируя аудитории документ за документом.

– Мы все, товарищи, знаем Афанасия Петровича. Он, можно сказать, наше детище, воспитанник нашего института. Диссертант представил нам свою биографию, прямую, как стрела, товарищи. Без всяких, так сказать, ответвлений. Родился он в простой крестьянской семье, в глухом таежном селе, которое даже, говорят, не нанесено на каргу. Пятнадцати лет был призван Рубежанским военкоматом, так как произвел впечатление вполне сложившегося юноши. Трижды был ранен. Находясь в 311-м госпитале на излечении, обратил на себя внимание любознательностью и готовностью помогать медперсоналу в его нелегком труде по уходу за ранеными. При непосредственной помощи профессоров нашего института Семенова и Пасхина сдал экстерном за среднюю школу и, я бы сказал, молниеносно закончил Рубежанский мединститут, сдав все положенные экзамены в два с половиной года.

Те из нас, товарищи, кто видели Афанасия Петровича за микроскопом или препарированием, в химической лаборатории или у постели больного, хорошо знают его чрезвычайную, поразительную трудоспособность, его предупредительное, гуманное отношение к больному, его постоянное стремление знать все, что может помочь ему, будущему врачу, спасти человеческую жизнь. Признаться, многие из нас были разочарованы, когда Афанасий Петрович избрал для научной специализации кафедру нормальном физиологии. Его успехи в общей хирургии заставляли думать, что перед нами будущий хирург. Но представленная работа и отзывы оппонентов говорят о том, что Афанасий Петрович сделал правильный выбор.

Как секретарь ученого совета института могу подтвердить, что документы полностью соответствуют известным положениям министерства, а личность диссертанта по своим деловым и политическим качествам вполне приемлема… – докладчик помолчал и вдруг добавил совсем другим голосом: – Симпатичнейший человек Афанасий Петрович!

Юрий Васильевич толкнул локтем зачитавшегося Захара и спросил:

– Хвалит-то его как! Это что, правда?

– Афоня – железный парень, – коротко ответил Захар перелистывая страницы.

А защита между тем шла своим чередом. Раздвинулся занавес за столом президиума, и все увидели, что прямо на стене развешены многочисленные графики м увеличенные микрофотографии. Диссертанту дали слово, и он, волнуясь и торопясь, заговорил на таком латинизированном языке, с таким обилием медицинских терминов, что Юрий Васильевич слушал, слушал, да и махнул рукам… Но зал, видимо, что-то понял, м все захлопали, когда Афанасий Петрович кончил говорить. После диссертанта выступили оппоненты, каждый из них прочел по листочку-отзыву.

– Все уже? – спросил Юрий Васильевич у Захара. – Идем по домам.

– А голосование? – спросил Захар. – Да и Афоню поздравить нужно. Ты шутишь – степень получить!