Текст книги "Изверги"

Автор книги: Георгий Овчинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Тринадцатая глава: Геннадий Николаевич говорит о Боге

– …Бог не только бесконечно многогранен, но и настолько всеобъёмен и всемогущ, что ЕМУ не зачем доказывать: мне, тебе, им, нам – своё присутствие. Многие почему-то представляют себе Бога в облике человека, которого можно: потрогать, увидеть или даже чем-то обидеть при желании… И который где-то прячется почему-то ото всех в виде такого степенного слегка уставшего от всего, однако, очень строгого дедушки. Но тут они глубоко ошибаются потому, как Бог-Отец не может быть исполнен в образе всего лишь одного человека. Ибо – это НЕ ЧЕЛОВЕК, а Великая Сущность Истины, иначе говоря, вездесущий ДУХ. А представляют себе Бога строгим дедушкой люди исключительно только своими: ограниченностью и невежеством.

Да, Сын Божий – Иисус Христос один из тех, который сошёл в ад с небес в образе Бога-человека, чтобы человек осмыслил. Наконец постиг, что Господь Бог заботится о нём. ЕГО высочайшее присутствие само собой разумеет, что любой из нас – рано или поздно, но, в конце концов, вернётся именно к НЕМУ. Потому как любой из нас является ИМ или ТОЙ ничтожно малюсенькой частичкой САМОГО ЕГО, которая вселилась в сегодняшнее тело любого из нас. И которую мы уже ошлифовываем – как себя.

Он вдохнул в нас жизнь, дал – эти тела. Только ОН мог создать ВСЁ!.. ОН сотворил этот мир: землю, небо, природу… всё-всё-всё до мельчайших микроскопических подробностей. И если вдруг кто-то скажет, что сей мир – несовершенен. Ох, как он ошибётся! Потому как – всё – в этом мире подвластно ЕМУ, как и во всей Вселенной. Мало того ОН и есть – Вселенная! Хотя и не весь космос… Напротив наш мир – это верх совершенства. Необычайно взаимосвязаны его составляющие. Рассматривая космос: с минус бесконечности (то есть вывернутого её состояния) перетекающую через слом – центром которого является каждый в отдельности индивидуум вселенной – уже минуя звёзды – созвездия! – чёрные и белые «дыры» потусторонних миров (с бесконечностью их измерений) в плюс бесконечность, а в целом: бесконечность всех бесконечностей…

Не может случиться у Бога, так как происходит иной раз у нерадивого «папочки», которого по недоразумению ослушался «сынок». Тот же Сатана брат Иисуса Христа тоже выполняет свою миссию и в том несёт опять своё испытание… Свою трагедию! Ангелы тоже видимо бывает, грешат. Но Господь Бог и ему скорей всего давно уже простил потому, как непременно знал уже всё наперёд. (Ничто так не облагораживает добра – как зло.) И во всём этом, но прежде всего поначалу на этой земле мы проходим и каждый по-своему и вместе и в отдельности своё ИСПЫТАНИЕ.

В каждом теле присутствует то, что мы называем душой. По своему незнанию мы ассоциируем душу – как вроде с чем-то посторонним или нечто в какой-то степени только относящееся косвенно к нам или даже просто – как некий бесплотный орган, но, никак не видя в ней самих себя. Ибо самими собой мы непрестанно считаем в первую очередь именно свои физические вот эти грубые тела. С ними связываем и ассоциируем своё присутствие в этом мире и вселенной – как истинную сущность… И это! в то время когда тело как раз-то в наименьшей степени и относится-то к нам; мало того – оно вообще нам неприсущее. Оно временно. А главенствующую роль играет наше теперь уже вечное Я, но и вечное-то оно только рядом с Богом! (Без Бога – там – мы вообще будем: слепы, глухи и немы… лишь сознание…) Так вот это наше – Я и есть – Искра Божья. Именно она в каждом из нас и есть – мы. Каждый из нас. Поэтому для Бога нет среди нас избранных. Как нет у нас самих: ненадобного пальца, глаза или какого-то другого органа или части тела. А сами мы – то, что мы сами накопили (для себя сделали!) за время своего пребывания, здесь начиная с нуля (от микроорганизмов до млекопитающих) в том или ином теле. Затем в целой очерёдности разных человеческих уже тел проживая в них определённые жизни, обогащаясь познаниями и опытом, несём уже это в новое следующее тело: в виде здоровья или немощи; положения или неустроенности; удачливости или невезения… И всё это! В зависимости от своего благоразумия в прошлом теле – и так: плача, болея, смеясь, тоскуя, любя и ненавидя… и в сложном переплетении других чувств – находим себя. И наконец, становимся самими собой каждый в своём – Я. Человеческое тело – есть уникальное устройство для сбора и хранения всей информации прошлых воплощений с последующей её реализацией.

Нет того – кого бы ОН выделил; ОН одинаково любит нас всех (а как же себя-то не любить?!); абстрактно наше единство и есть ОН, но ОН есть ещё и кроме нашего единства. Те ступени жизней, по которым мы проходим: либо топчемся порой на месте; либо даже скатываемся вниз (опять к животным, а то и ниже) – назад! откуда собственно и начали своё движение. А ведь у каждого есть своя бесконечная итоговая цель в этой плеяде воплощений. Становление, в «конечном» итоге – аналогичном образу Иисуса Христа – ОН и есть пример для нас – к чему мы и должны-то, стремиться, но только уже в своём лице… А простора-то великое множество! Бесконечность! Чтобы заполнить всю эту бесконечность пустоты тем Святым Духом, той Истинной Любовью, которые нам – передал Иисус Христос как эстафету. А мы, в свою очередь, приняв её и достигнув Высоты Святости должны понести её в далёкие и ещё неизведанные «уголки» бесконечной пустоты. И там – в том же образе Бога-человека должны где-то передать её другим чтобы те – передали дальше… И эта цепочка опять бесконечна! Это только для нас земля одна, а таких планет в космосе бесконечное множество! Нет – предела совершенству! Таким образом, нам всем даётся великая честь – выполнить Высочайшую Миссию во вселенной жаждущей нашей Высочайшей Любви! Слушайте своё сердце, только в нём мы найдём те крупицы правды о той Истиной Любви, чтобы достичь Величайшего Состояния! Вследствие этого, чем дольше мы топчемся на месте или, что гораздо хуже – задерживаясь в ничтожестве, мы задерживаем и необходимое заполнение мироздания – Любовью и Святостью Чистоты, стопорим и час достижения Вселенской Гармонии.

Мы должны как можно быстрее впитать в себя то добро и понести его в себе вершить неминуемую насыщенность бесконечности – ИМ. Но возвращаюсь тут снова на землю. Ибо здесь и происходит самое основное действие: первый наш главный шаг – каждого из нас. Шествуя по жизни и совершая те или иные поступки, которые, самопроизвольно переплетаясь и записываясь в память Гигантского Космического Компьютера (или как мы привыкли – Господа Бога) фиксируются, там проходя определённую обработку. Увязываются с другими единицами такими же, как и мы сами, а затем волей Проведения уже в новых рождениях всех нас и наших совершённых уже ранее действиях переплетаясь между собой, каким-то образом доводят до совершения с математической точностью упорядоченных – закономерных – случайных случайностей. И всё это выливается, наконец, для каждого из нас в определённую и конкретную программу. Иначе говоря, судьбу… Упрощая, всё выглядит так: украл у другого – украл у себя, обманул другого – обманул себя. Убил другого, оскорбил… оклеветал и т. д. и т. п., то есть чего бы ни сделал прочему – в новых реинкарнациях переживёшь это же сам. Снова упрощая: всегда зло – делаешь против себя… добро для! «…Возлюби ближнего – как себя самого!..»

Многие, получая какой-то удар судьбы, бывает, ропщут мол – за что??? Я же теперь такой хороший!!! Но ведь он не знает своих прошлых поступков, а значит остаётся только одно – стойко и покорно нести свой «крест» найдя его – в смирении и покаянии… Ещё Л.Н.Толстой писал: «…даже волос не упадёт с твоей головы без ведома Бога…». Здесь легко можно сделать вывод: каждый сам себе строит свою будущую судьбу, сам «придумывает» себе препятствия и наказания для следующего прохождения в новой жизни своего дальнейшего испытания. От каждого зависит высота сложности его будущего нового пути! «…Ищите во всём великого смысла. Все события, которые происходят вокруг нас, имеют свой смысл. Ничего без причины не бывает…». Даже те, – которые думают, что они всегда идут наперекор своей судьбе, считая себя истинным хозяином любых событий, на самом же деле глубоко заблуждаясь, так и двигаются-то именно всё-таки по её посыланию, гораздо больше лишь мучаясь. Наконец достигнув чего-то желаемого, что им было и так суждено. Однако они, записывают это себе как подвиг, считая теперь себя героями. Но я о другом повторюсь…

Да-да! Именно повторюсь, так как, плюнув кому-то в лицо, если даже, казалось бы, это лицо отъявленного подонка и как бы ни выглядело это порой невероятно всё равно ты плюёшь снова только себе в лицо. Не нам решать – не нам судить! «Не суди – судим, не будешь!» Тут – так – всё взаимосвязано! И так – всё для нас запутанно. Что нам не дано разобраться. Ибо совершая грех, любой индивидуум заносит его в память тела на генном уровне, а невинный потомок уже потом на том же генном уровне будет иметь свои трудности от этой записи. Которые он: либо достойно предотвратит – переборов их; либо усугубит! – повторением грехов своего предка. Жизнь – постоянная борьба Духа с телом. Важная задача – победить прихоти тела. Научиться управлять и контролировать его желания и слабости – это и есть главная цель! Тренируйте свою силу воли. Бывает такое, что обладатель тела просто не знает того что ему приходится бороться чаще всего или даже в основном-то с самим собой – с тем бесом которого вогнали в плоть его предки или он сам за многие свои прошлые воплощения. То есть опять же – предки тела и только тела! – душа же дана, повторяюсь, нам САМИМ БОГОМ… Такова «плоть» самого ЕГО!

Потому-то мы и есть рабы Божьи – что всегда не ведаем своего пути. И слепо должны следовать его заповедям… Причём, не откладывая на потом, перелагая «в долгий ящик», рассчитывая на следующую жизнь, ибо опять мы не смеем знать, что будет дальше и будет ли у нас другая подобная возможность для этого в ближайший миллиард лет… А как долго его придётся ожидать в каком-нибудь камне или даже целой планете! Чем больше ты раб Божий – тем больше ты сам Бог… – тут Геннадий Николаевич вдруг сел или скорее всё-таки упал на топчан и потупив свой взор замолчал. Он как бы в свою речь вложил все остатки своих сил. Всё это он проговорил вроде как на одном дыхании, ни разу не остановившись и ни разу не сбившись. Как выученное наизусть. Единственно только, что с каждым новым словом или фразой он становился – прямо на глазах – увереннее, смелее. В его глазах неистово тогда горело некое мощное исступление, вызванное какой-то неведомой силой: захватившей тогда его и как бы уже ведшей. Всё происходило вроде как под контролем Геннадия Николаевича, но в большей степени скорее даже неосознанно – как бы во сне…

Некоторое время они молчали. Видимо каждый был поглощён своими мыслями. Но вот Волчара встал, как будто неожиданно вырос, словно освободившийся от ноши атлант; потом в зависимости: то ли от полного осмысления услышанного, а то ли пока слушал эту проповедь – задремал и вот только сейчас окончательно проснувшись, ухмыльнулся. При этом скептично мотнув головой и резво подойдя к табуретке, вдруг схватил стакан с водкой, и ни секунды не раздумывая – залпом осушил его, как будто он это делал каждый день. А затем в задумчивости вытершись рукавом, наконец, проговорил:

– Гм… Однако, вы, сказочник отменный… Тут – надо отдать вам должное… Хотя скорей всего: так оно и есть или где-то рядом… наверное. Эх, вытравили из нас веру в Бога коммуняки! Ведь хочется же – верить. Ведь веришь, но и тут же рядышком овивают паутиной сомнения. Исподтишка как-то – подкрадываясь, подползая, затягивая… Глянешь, а они уже в мозги вползают… Смотришь, а они уже в сердце елозят! Так и копошатся там как черви навозные… эти мерзкие сомнения! Правы, вы, конечно, всюду и есть кругом одно испытание… И жизнь – сама и есть не что иное, как испытание. Неужели у вас, Геннадий Николаевич, никогда не бывают эти самые сомнения?! По словам вашим, судить так вы верите, в Бога по-настоящему. Я ещё ни разу не встречал в своей жизни таких людей как вы… – тут Вячеслав посмотрел на Геннадия Николаевича ещё раз: только пристальнее, внимательнее якобы присматриваясь опять к чему-то, но усмехнувшись, продолжил:

– Вы вот, наверное, теперь думаете: вот, мол, этому дурачку «лапши на уши навешал», он теперь не захочет, мол, на душу грех брать и отпустит меня. А я вам так скажу, я сюда уже шёл с таким намерением, чтобы отпустить вас. Вы же вот сюда-то попали, поди, потому как бродяга бездомный. Кстати, как вы догадались, что вам денег не дадут, а голову откромсают косой? Мне Шустрик пожаловался, что вы отказаться решили и того… взбрыкиваться начали, но он вроде как на место поставил вас… Что молчите-то? Боитесь?!

– Нисколько… – ответил Геннадий Николаевич. И вдруг тут же ему: то ли показалось, что ему действительно ни капельки не страшно теперь; то ли устал он как-то бояться да и жить так дальше – боясь всего. А то может и в самом деле? Стал верить в то: что без ведома Бога не упадёт даже волос с его головы; а значит в любом случае: чему быть – того не миновать. И он с какой-то неподдельной уверенностью добавил:

– Нисколько не боюсь потому, как знаю, что придёт время и буду я ещё вспоминать эти хмурые деньки через пару десятков лет с лёгкой улыбкой некой даже тоски…

– Ну, вы прям поэт, Геннадий Николаевич… Говорите, смерти не боитесь. Сейчас проверим… – и Волчара вдруг неожиданно вынул откуда-то сзади из-под пиджака револьвер. Большой – серебристый такой – огромный даже! – барабанный пистолет невероятно крупного калибра. Произвольно при этом приставил ствол к его виску, взвёл курок и напряжённо глядя тому в глаза проговорил:

– Ну что поехали! – а немного погодя раздался едкий щелчок бойка. Конечно же, в большей степени он шутил. И, разумеется, он не собирался причинять Геннадию Николаевичу ни то чтобы какого-нибудь вреда, а уж тем более-то его убивать. Так! можно сказать – «проверка на вшивость». Ребячество, которое, правда у кого-нибудь, однако могло бы вызвать и некие приступы: неожиданной диареи или нечаянного мочеиспускания.

Геннадий Николаевич – тот даже глазом не моргнул. Во-первых, всё настолько быстро произошло, что он, если честно – даже среагировать-то не успел, не успел даже сообразить! – потому, как заторможённый был. А, следовательно, не то чтобы там ещё испугаться чего-то. Сказывалось к тому же вероятное психологическое переутомление. (А может быть и в самом деле не испугался бы даже вовсе!).

– Однако молодец, Геннадий Николаевич! Правда ваше счастье, что я вообще никогда не беру с собой к нему патронов: не люблю, понимаете ли, надеяться на него. Так для бравады больше таскаю… Короче, – заговорил он, теперь уже смущённо улыбаясь и прекрасно понимая всю нелепость и глупость своего поступка, – вот вам адрес: там моя матушка живёт, там вам будут – и стены и крыша над головой, да и паспорт, а работу сами найдёте. Вижу вовсе не дурак! Больше вряд ли свидимся… Матушку не обижать под землёй достану! – уже совсем тут перейдя на шутливо-дурашливый или несколько даже панибратский тон разговора, договорил Вячеслав Сергеевич, – А сейчас давай мотай, улепётывай отсюда! Быстро!.. – и Вячеслав резко отшагнул в сторону. Повернувшись боком, указал ему рукой на открытые ворота. И опять засмеявшись, но уже как-то совсем по-доброму как-то по-дружески даже добавил, – иди-иди… и не надейся! что я тебя с корешами знакомить буду… Ступай, не искушай меня, тебя умолять об этом… А то сейчас ещё на колени бухнусь!.. Только лесом – лесом! – иди, а то эти «волки тряпочные» повстречаются…

Геннадий Николаевич медленно скорее выплыл, нежели вышел из этого опасного убежища… И ссутулившись, побрёл, постепенно набирая скорость движения, держа прижатые к туловищу худые руки засунутыми в карманы. Как сомнамбула поплёлся прочь тупо глядя перед собой. И уже только перед тем как войти в гущу ветвистых зарослей тёмной полосы леса он немного неуверенно издали, всё-таки вдруг обернулся, а следом так же неуверенно и несколько скованно махнул Вячеславу рукой. «Мол, пока, мол, будь счастлив» – а уже совсем скоро и вовсе скрылся в густой тёмной чаще.

Четырнадцатая глава: месть подонка

Кто этот молодой человек?.. Я думаю, внимательный читатель уже наверняка разобрался во всём прекрасно сам. И, разумеется, едва покопавшись в своей памяти уже обязательно сообразил, что Кирилл Антонович и есть некий чиновник именно как раз тот или если быть окончательно точным – один из замов Главы администрации города. Давеча присутствовавший на некоем совместном собрании приятного времяпрепровождения, на берегу реки – Ока. На том самом сборище: представителей самых крупных преступных группировок области, некоторых блюстителей порядка, новоиспечённых предпринимателей и заблудших «слуг народа». Вот уже с некоторых пор, если конечно можно так выразиться это мероприятие снискало статус традиции в некотором своём роде. Причём совершающееся, как правило, на любимом месте (на лоне природы) одного из бывших крупных государственных деятелей – ныне покойного Виталия Ибрагимовича. Про то собрание или сборище (тут уж как вам будет угодно!) я имел уже такую возможность вам рассказывать в одной из предшествующих глав. Где Кирилл Антонович, тогда позволив ещё себе слегка лишнего в употреблении алкоголя развязал, таким образом, как бы ненароком свой язычок и несколько разоткровенничался. Он тогда проговорился про свою жуткую нелюбовь к народу – даже скорее неприязнь что ли – и вообще о своих особенных взглядах на рычаги власти в собственных руках.

И вот надо же было такому, потом произойти, надо было случиться такому невезению, чтобы именно этот молодой человек голубоглазый брюнет – красавчик! – так же ненамеренно как-то встретился или схлестнулся на очередном совместном банкете именно с одной из наших общих хороших знакомых – милой героиней этого романа – Татьяной Ивановной. Право если и говорить-то по-честному мне очень – ну очень! – не хотелось бы этого искренне не хотелось бы, но что тут поделаешь…

Итак, вернёмся, пожалуй, к Кириллу Антоновичу. Возвратимся к нему как раз в тот самый момент, когда вот только что Татьяна Ивановна под его вопли опрометью выбежала из его «дворца». Она выскочила как пробка из бутылки из-под шампанского: с одним только заветным на данный момент желанием – как можно скорее добраться до дома. По прибытию домой, в самую первую очередь – она примитивно жаждала посмотреть – вот именно хотя бы просто полюбоваться! – на спящих своих малюток. Как бы ища в этом, глоток спасения для собственной души или хотя бы по возможности очиститься от столь нежелательного осадка скопившегося в ней от общения с Кирилл Антоновичем; да! это, несомненно, было чисто материнское чувство несравнимое по своей силе ни с чем…

Кирилл Антонович, теперь оставшись один, ещё некоторое время находился в каком-то крайне таком странном – своеобразном – своём состоянии. В какой-то прострации он был. В какой-то невероятной – жутчайшей! – угнетённости. То есть, как бы ничего не могущего контролировать в своих мыслях. Иначе говоря, он был настолько поглощён злобой и негодованием всё-таки до такой степени даже охвачен ими, что просто так и сидел теперь: голый и босой посреди спальни на полу. Куда он от избытка переполнявших его возмущений и негодований всё-таки, наконец, как бы упал – присев. Его сейчас трясло мелкой дрожью даже вроде как бы непонятно было от чего же всё это происходило: то ли от холода и он просто-напросто жутко озяб, а то ли от сильного чувства создавшегося уже в нём ядовитым сплетением в один комок: жгучей досады, горького сожаления, кипящего неудовлетворённого вожделения и беснующейся в нём ярости.

Такое (за последние десять лет) с ним впервые! В голове у него сейчас кипели думы примерно так: эта стерва убила его! Да, она просто убила его!.. Унизила эта сволочь! Тварь! Мразь… И ещё огромное множество других эпитетов возникало в его воспалённом мозгу. И вспомнилось ему, как он стоял перед ней нагой – как мальчишка! – а она смеялась… Нагло ржала!.. Над кем? Над ним!!! Над тем, кого… которого обожали и обожают сотни, сотни женщин! Многие из них готовые были ползать (кстати, в чём некоторые сами в своё время перед ним признавались!) и даже ползали, умоляя его – в его ногах. В самом прямом смысле: на коленях! – чтобы только хотя бы оставаться в его любовницах… А кто она такая?.. Откуда она взялась?! Где живёт?! Нет, это-то он легко выяснит, установит вообще без проблем завтра же… Нет уже сегодня!

Всё больше и больше в нём закипала его злоба и снова он, окунулся в свои патологически больные размышления. Они лихорадочно и суетливо скрежетали где-то в груди, царапаясь там по его себялюбию. От чего он даже раскраснелся весь и даже всё-таки излишне взмок… жутко вспотев. А ведь он изначально специально не сказал ей, не сообщил, кто он такой, какое он занимает важное место в этом мире! Каким обладает положением в обществе! И самое главное… какой занимает государственный пост! Он нарочно самодовольно старался держать это несколько в тайне… про запас – как бы обладая некоторое время сюрпризом! Чтобы потом опять с радостью весельем обалдеть – увидев на её лице удивления восторг! И опять – «приторчать» – в своих неожиданно созданных для себя, но совершенно по-новому вспыхнувших теперь вокруг него как бы ореолом – уже в неких лучах! – своего величия. Рассказав уже потом ей (лёжа в постели – после случившегося) как вроде бы просто так: мол, вот он какой, мол, такой он прекрасный человек! Совсем не какой-то там тщеславный субъект или хвастунишка. Что он, дескать, и не хвастается, не кичится вовсе этим! И это в то время так сказать когда он на самом деле имеет такой огромный – просто огромаднейший! – вес в этом городе… области… Стране!..

А ведь он впервые хотел добиться своей победы без заранее сказанной о себе – той возвышающей его – информации. То есть того самого главного о чём ещё мало (по его мнению) кто даже знает. Однако невероятно распирающего в нём его чувство гордости за себя, которым, он всё-таки теперь почти невольно, но и порой неприглядно превозносился. Между прочим, невероятно гордился Кирилл Антонович, прежде всего тем, что он имеет теперь вот уже как целые полгода статус деятеля – государственного деятеля! Пусть пока хоть и зама, но всё-таки… А скоро – очень скоро – он обязательно станет первым! И не каким-нибудь замом, а самим мэром. А эта глупая кикимора! – и не поняла даже всей важности их встречи, которую ей предоставила её же судьба!.. Глупышка! Но мало того что она просто надсмеялась над ним – она ещё оскорбила его мужское достоинство!.. Нет: этого он принципиально так не оставит; он теперь просто даже обязан поставить эту возомнившую о себе кретинку на своё место, а место её – естественно – у него в ногах!.. И тут Кирилл Антонович даже явственно представил её себе (он даже сам резко встал!) вообразив её себе валяющейся на полу и жалостливо смотрящей снизу вверх прямо ему в глаза – по-рабски! – в некоем как бы раскаивании перед ним за свой проступок. Как бы прося пощады! В виноватом таком заискивании и в тоже время в каком-то исступлённом восторге и восхищении им! Он теперь даже представил себе, как он на неё ставит свою ногу, а та, понимая только-только сейчас свою ничтожность, вдруг сжимается в своей покорности в комочек и жалобно плачет…

Тут Кирилл Антонович всё-таки вроде, наконец, очнулся, и слегка осмотревшись по сторонам как бы несколько сожалея, что никто не мог видеть всей этой такой важной последней сцены. И тут же опять погрузился в свои больные размышления. Кипевшие в нём как в огненной фантастической клоаке – его мысли в его голове. Где перемешалось всё вместе: и обида с досадой и уязвлённые себялюбие с гордыней и этот её паршивый смех он сейчас рассматривал как удар ниже пояса нанесённый ему этой дрянью.

Как ему было сейчас обидно жутко досадно и жалко себя за такое нелепое первое поражение после долгого перерыва. Вот уже за многие годы после тех давнишних школьных случаев, неоднократных и подобных этому – как и тогда! – которые он помнит и поныне. И от неприятных воспоминаний теперь его опять затрясло и бросило снова в холодный пот. Такой как бы ни совсем правильный симбиоз его почти, что живых существ: злобы и ненависти, взаиморазжигающих друг друга и от которых его колотило чуть ли порой не до эпилептических конвульсий. Только лишь что при этом он не падал и не терял ни сознания, ни памяти. Он изничтожался от раздавленного его самолюбия, которое, теперь выползя откуда-то оттуда – из-под той тяжести гадкого чувства поражения уже было забывавшегося им, но вот вдруг снова ожившего теперь в нём и снова выползшего оттуда, где его раздавили – на волю! Теперь уже в своём инвалидном таком состоянии уродливом даже вернее! Как бы предъявляя ему оттуда свои претензии типа: ну ты! – как ты мог допустить вообще такое, чтобы какая-то амёба «инфузория туфелька» посмела безнаказанно уйти отсюда… И тут он опять вспомнил её хохот… и снова он затрясся и снова взвыл как затравленное животное…

Зачем же он её выгнал? Отпустил!.. Какой дурак! Надо было её здесь задушить. Нет, сначала помучить поиздеваться над ней, поглумиться насытить свою похоть и наконец – задушить! Потом закопал бы её под той вот берёзкой что недавно «ботаники» ему у пруда посадили… Всё бы польза была – удобрение – и никто бы никогда не узнал! И какой бы ему потом оно – её похороненное мёртвое тело было бы изумительной памятью, нет даже «памятником» – о его новой победе! Эх, какой он дурак!

Эта мразь была в его руках – здесь – только что совсем недавно, где и когда он мог бы с ней сделать: всё что захотел бы! Зачем тормознулся?! Как бы он сейчас над ней бы покуражился… Чего бы она – ему – тут только не делала бы. А потом бы ещё кайф поймал – поиздевавшись! – убил бы… медленно чтобы мучилась… Вот дурак!..

Долго он ещё потом вот так вот сидел, обхватив свою голову обеими руками раскачиваясь с бешенством сжимая её и причитая в досаде упущенного удовольствия; Кирилл Антонович такие представлял себе омерзительные картины издевательств – в таком богатом выборе всяких этих извращений. Где бы как! и каким бы образом он насладил бы её телом свои: похоть, себялюбие с мстительностью и садистские наклонности… А позже… совсем уже позже… Всё-таки в самом конце, когда Кирилл Антонович уже улёгся в кровать и накрылся одеялом, лишь только маленько успокоившись, он проговорил тотчас уже вслух как будто бы кому-то ещё здесь присутствующему, при этом сладко зевая и почти засыпая:

– А всё-таки нет! Я эту голубушку по-своему осажу… Я ж не убийца какой… Буду я ещё ручки марать о всякую погань, вдруг ещё найдут и тогда всё – конец – всей жизни … трёп её мать!

Татьяне Ивановне повезло; ей удалось поймать запоздалую «Жигули-пятёрку» ехавшую как раз до города. Водитель запросто посадил её, даже нисколько не удивившись столь поздней или вернее слишком ранней прогулке такой на вид респектабельной женщины. (Как будто он их тут постоянно встречает.) Она попросила его, ехать сразу по её домашнему адресу решив свой «Опель» забрать потом – думая: вряд ли он куда денется.

Войдя в квартиру, она сразу же проследовала в спальню детей и тут же была неожиданно ошеломлена: детей не было… Их кроватки были аккуратно заправлены и почему-то пусты: её малюток там не было! Поэтому остальное время – до того времени когда уже можно было бы воспользоваться телефоном Татьяна Ивановна провела в жутком нетерпении и душевном терзании! Она бегала в отчаянии по пустым (без семьи) комнатам заламывая себе руки, и всячески уже кляла себя (почём зря!). Она не находила себе места ей всё хотелось даже раньше времени взять бросить все правила этикета и позвонить свекрови чтобы хоть в этом-то хоть как-то успокоится узнав что все наконец живы… и конечно же здоровы.

Да! Муж уже неоднократно грозился уйти. Странно конечно обычно женщины уходят куда-то вместе с детьми, а тут мужчина. Ей опять было безумно теперь стыдно. Да! чтобы на всё это сказала бы её мамочка, если бы сейчас узнала обо всём этом? Но мамочка с папой сейчас далеко – почти за три тысячи километров отсюда. Ах! как она одинока… И тут она вспомнила, что вполне бы могла позвонить сейчас Генриетте – своей давней подружке ещё со школьной поры. Она подбежала к трюмо, рядом с которым на миниатюрной полочке сделанной её Колей стоял телефон. Почти машинально набрала номер и начала ждать… Но телефон Генриетты, вероятно, был попросту на ночь вовсе отключён.

Всё, разумеется, конечно же, выяснилось, всё произошло именно так, как она и предполагала. Николай уехал вместе с детьми к своей матери не, потому что хотел своим действием как-то «насолить» ей или как бы это был его какой-то временный эмоциональный всплеск, а потому что решил что, в конце концов, им действительно пора разойтись. Одних же детей не оставишь… Вот они и уехали к бабушке в гости. Сам же Николай тем временем сходил в районный суд и подал заявление, о разводе – окончательно решив его целесообразность.

Рассказывать о том, как Кирилл Антонович вообще это дельце своё такое подленькое совершал я, конечно же, не собираюсь. При его-то положении, связях, да и вообще способностях творить всякие пакости это совершенно несложно. Тем более, раз уж он задался такой себе целью: изничтожить в конец эту (как он считает) «взбунтовавшуюся» и возомнившую из себя дамочку. Было бы конечно (с его точки зрения!) гораздо проще, собственно говоря, просто её (так сказать) «заказать», но это было бы уж очень даже слишком просто в его понимании. И тем более ему ужасно не хотелось в свои дела опять же такой своей можно сказать именно «кровной мести» посвящать постороннего человека. Это естественно означает как-никак, что надо будет довериться опять же совершенно чужому человеку, а такое считай, от роду претило принципам Кирилла Антоновича. Да и чересчур уж это просто, да и сам он из этого опять-таки не извлечёт попросту никакого удовольствия. А именно удовольствия-то он всегда и во всём искал для себя в первую очередь… и ставил их выше всего!

Поэтому Кирилл Антонович так и решил: именно по-своему всё так и обстряпать всё так в аккурат и обделать это – чтобы получить от этих действий как он любил частенько выражаться в таких случаях: «максимум крайне всевозможных эстетических удовольствий». Описывать, конечно же, все его на этом мстительном поприще шевеления я и не собираюсь. Так как, честно говоря, уж слишком дюже противно, да и науку такую для некоторых подобных этой натурам не хотелось бы выносить на обозрение. Да и собственно говоря чтобы не возбуждать острых болезненных переживаний вообще всё в тех же добрых людях.