Текст книги "Друзья моего детства"
Автор книги: Георгий Скребицкий
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
– Э-э, да тут целый улей! – воскликнул он, быстро спускаясь на землю. – Понимаешь, должно быть, рой из деревни улетел летом, в дупле и обосновался. Мёду пчёлы натаскали пропасть, а теперь к зиме вход в дупло залепили, чтобы не дуло. Только кто-то всё им разломал. Эх, жалко пчёл, – добавил Сергей. – Ночью как подморозит – крышка им будет.
– А кто же это наделал? – спросил я.
– Наверное, ребята баловались. Заметили дупло, полезли глядеть, что там внутри – вот и разломали.
Придя в деревню, мы рассказали о том, что видели, Ивану Ивановичу – старому пчеловоду и охотнику.
Дедушка поохал, погоревал о пчёлах, да ничего не поделаешь: в лес идти уже поздно, пришлось ждать до следующего дня.
Ночью, как и думали, крепко приморозило. Все лужи льдом затянуло, землю, траву выбелило. Утро настало яркое, всё в разноцветных огнях. Заиндевевшая трава и тонкий ледок на лужах так и сверкали.
Сергей в лес идти не смог, пошли мы вдвоём с дедушкой. Иван Иванович взял с собою ведро для мёда, ружьё, захватил и свою охотничью собаку Стрелку.
– Она нам живо разыщет грабителя, – сказал старичок.
Вот и осинник, и старое дерево у самой дороги. Мы подошли поближе.
Вдруг Стрелка насторожилась, потянула носом, изо всех сил рванулась вперёд. Иван Иванович отстегнул поводок, и собака помчалась прямо к дуплистой осине. Мы – за ней.
Под деревом на земле ещё больше, чем вчера, валялось обломков, трухи и мёртвых замёрзших пчёл. Стрелка, обнюхав землю, бросилась дальше в лес, и скоро где-то вдали послышался её громкий лай. Мы поспешили на голос собаки.
Она лаяла, прыгая и вертясь под густой елью.
Иван Иванович внимательно оглядел дерево, поманил меня:
– Видишь на суку у самого ствола гнездо темнеет? Это беличье гайно́. Ну-ка, стрельни в него.
– Зачем стрелять?
– Делай что говорю.
Я прицелился и выстрелил. Сверху посыпались сухая хвоя, сучки… Но из гнезда никто не выскочил. Зато Стрелка, подзадоренная моим выстрелом, ещё пуще залилась лаем.
Старик одобрительно кивнул головой, присел на корточки и стал рассматривать на земле упавшие ветки, сучки… Я ничего не мог понять.
– Поди-ка сюда, – позвал дед, – погляди хорошенько.
Я пригляделся к земле. Рядом с упавшими сучками и ветками что-то краснело вроде ягодки. Тронул пальцем. «Да это же свежая кровь!» А вот и ещё откуда-то сверху капнуло.
– То-то и есть, что кровь, – весело ответил Иван Иванович. – Полезай на дерево да сковырни гайно, мы его тут исследуем.
Я мигом взобрался на ель, спихнул беличье гнездо и сам спустился на землю.
Стрелка так и кинулась к гайну, но окрик хозяина её сразу остановил.
Сброшенное гайно очень походило на гнездо сороки. Оно было заплетено сучьями не только снизу, но и сверху и с боков, а с одной стороны оставалось круглое отверстие. Старичок осторожно ткнул туда прутиком, но в гнезде никто не шевельнулся.
– Значит, сразу наповал, – сказал Иван Иванович и начал разламывать гнездо.
«Кто же внутри? – подумал я. – Наверное, белка. Она ведь не прочь сладким полакомиться».
Иван Иванович с силой тряхнул полуразломанное гнездо, и из него на траву вывалился тёмно-бурый зверёк гораздо крупнее белки.
– Куница! – воскликнул я.
– Она и есть, – весело подтвердил Иван Иванович. – Куница большая охотница до пчелиного мёда. Я ещё вчера по вашим рассказам понял, кто такой в дупле баловался. – Старичок кивнул головой на куницу. – Она и этой ночью опять в дупле побывала. Наелась мёду и отправилась в первое попавшееся гайно спать. Куницы всегда так делают. Только отдыхать-то ей долго не пришлось: Стрелка моя сразу её по следу разыскала, а ты её прямо в гнезде и уложил. Ну, а теперь, – добавил Иван Иванович, – идём из дупла мёд выгребать. Пчёлы всё равно уж помёрзли. Он им не нужен.
Однажды весной мы с товарищем отправились на охоту за тетеревами; я – с ружьём, приятель – с фотокамерой.
На место прибыли только поздно ночью.
До утра просидели на полустанке, а едва занялась заря, поспешили в лес.
Чудесно в нём в эту пору ранней весны. Какой запах от влажной земли, от набухающих почек! Каждое деревце, каждый кустик тянет к вам свои ветки – «На́, мол, понюхай и запомни потом на всю жизнь».
Начало быстро светать. Кругом зачирикали первые птички. На далёком лесном болоте звучно затрубили журавли.
И вдруг, где-то совсем близко от нас, раздалось долгожданное «чу-фшшшш…» Мы так и замерли на месте.
Снова и снова послышалось громкое чуфыканье, потом хлопанье крыльев. Это тетерева слетались на токовище.
Мы начали осторожно пробираться через кусты.
Впереди уже видна поляна, и на ней взапуски бегают, гоняясь друг за другом, тетерева-косачи. Они то наскакивают один на другого с громким задорным чуфыканьем, то припадают к земле и заводят длинную монотонную трель: «У-ру-ру-ру-ру…»
Пора. Я тоже начинаю чуфыкать – манить к себе драчунов.
И вот один из тетеревов услыхал мой призыв. Он лихо подскакивает на месте, распускает лирой хвост и бежит прямо к нам.
Я сжимаю в руках ружьё, бросаю искоса взгляд на приятеля. Он уже нацелился аппаратом. Раздаётся еле слышный щелчок – снимок сделан. Приятель готовится ко второму.
Но тетерев неожиданно приостанавливается. Дальше бежать не хочет. «Чу-фшшшш!..» – громко и вызывающе кричит он.
Я молчу. На таком близком расстоянии отвечать не следует – птицу теперь уже не обманешь, вмиг улетит – и выстрелить не успеешь.
«Да чего же ждёт мой приятель? Снимал бы скорее!»
Тетерев снова подскакивает на месте и хлопает крыльями: «А ну-ка, мол, выходи на бой!»
Я больше не в силах ждать, приподнимаю ружьё, целюсь и… вдруг над самым ухом: «Чу-фссссс!..» – точно автомобильная шина лопнула…
Косач срывается с места. Я стреляю, почти не целясь. Промах. Перепуганные тетерева разлетаются.
– Ты что же наделал? Зачем свистел? – вне себя кричу я на приятеля.
От смущения тот не знает, куда деваться.
– Да я хотел подманить поближе, – лепечет он. – Зуб у меня со свистом. Приеду, сразу выдерну!
– Теперь хоть все повыдергай, – возмущаюсь я. – Сорвал охоту. Эх ты, свистун несчастный!
Мы возвращаемся домой в мрачном молчании. Так кончается день.
*
Но к вечеру мир между нами уже опять восстановлен, и мы как ни в чём не бывало садимся вместе проявлять фотографии.
– Ну и что же, что не убили? – весело говорит приятель. – Неужели тебе кусок мяса нужен? А ты лучше представь, какой снимок я сделал: тетерев прямо на нас бежит, крылья распустил, хвост лирой… Ведь это же память на всю жизнь!
Я невольно заражаюсь его пылом, тороплю поскорее начать проявление.
И вот лента негативов уже готова. Она промывается в воде. Потом сушится. Но нам не терпится взглянуть на последний снимок: ведь именно там и запечатлён финал нашей охоты.
– Плотноват негатив, – говорю я. – Трудно разобрать детали.
– Не беда, – утешает приятель, – передержал немножко. Это легко исправить.
Я всё же пытаюсь разглядеть снимок.
– Ага, вот и тетерев! Какая поза! Так, кажется, и налетит сейчас. А что такое под ним внизу?
– Бугорок, – поясняет приятель. – Видишь, и кустики на нём.
– Кустики-то я вижу, но сам бугорок какой-то странный. Вот, будто два уха, и нос, и рот… Голова какая-то, а вместо волос – кусты и сверху тетерев. Что за чепуха?!
Приятель всматривается и вдруг хватается за виски.
– Ах я болван! – восклицает он. – Настоящий болван!
Я ещё толком не понимаю, в чём дело, но уже чувствую, что случилось что-то непоправимое.
– Плёнку не передвинул: два снимка на одном кадре! – в отчаянии говорит он. – Видишь: твоя голова, а на ней кусты и тетерев.
– Вот-те и снимок, и память на всю жизнь! – Я не могу больше сдержать своего гнева и на чём свет стоит ругаю злосчастного фотографа. – Испортил охоту, да и снять-то как следует не сумел! Никуда больше с собой не возьму. И не проси лучше.
Но самое возмутительное, что приятель уже оправился от смущения. Он глядит на меня будто ни в чём не бывало, даже улыбается.
– Да ты постой, не кипятись, – весело говорит он. – Я обещал тебе и повторяю – замечательный снимок выйдет. Ты сам посуди: обычного тетерева на земле ведь каждый дурак снимет. А вот, чтобы на голове у охотника сидел, – ну, где ты такое видал? Ведь это же не просто снимок, а художественная композиция, настоящее чудо техники!
Я путешествовал по Кавказу, знакомился с его природой, с его разнообразным миром растений и животных.
От маленькой железнодорожной станции Коджах я прошёл вверх по долине реки Белой в глубину горных отрогов Кавказского хребта и добрался до посёлка Гузерипль.
На самом берегу быстрой реки у подножия гор приютилось несколько красивых домиков – это управление северной части Кавказского заповедника. Здесь я и решил прожить недельку-другую, чтобы побродить в окрестностях по заповедным лесам. В этих лесах водится много интересных и ценных животных. В заповеднике они находят надёжный приют и охрану человека.
Но как же увидеть их среди дремучих зарослей, в особенности теперь, когда лес ещё не сбросил листву? Кто поможет мне разыскать осторожную куницу или выпугнет из непролазной чащи редкую птицу – горного тетерева? Несколько раз я отправлялся бродить по окрестным горным лесам, знакомился с их чудесной растительностью, но, увы, из животного мира мне почти никого не удавалось увидать. Одни только крикливые сойки всюду попадались на глаза, да изредка слышалась в лесу громкая стукотня хлопотливого дятла.
«Неужели же мне так и не удастся понаблюдать за обитателями этих заповедных мест? – с невольной досадой думал я, возвращаясь домой из лесу. – Неужели придётся писать о зверях и птицах Кавказа, даже не повидав их, а только послушав рассказы очевидцев?» Писать с чужих слов – это было очень обидно, и я делал всё новые и новые, но такие же безуспешные попытки.
Однажды, после трудного путешествия по заповеднику, я проснулся утром довольно рано. Солнце ещё не поднялось из-за гор и под ним, цепляясь за верхушки леса, плыли сизые клочья тумана. Но небо было ясным, безоблачным, обещало погожий день.
У крыльца в палисаднике цвело много цветов. Тут же на поляне стояло несколько ульев. Я смотрел, как из них вылезали первые пчёлы. Они расправляли крылышки после ночи и потом быстро летели куда-то вдаль. А некоторые подлетали к ближайшим цветам и забирались в их чашечки, ещё влажные от ночной росы.
Всё кругом меня дышало теплом. Деревья возле дома только слегка начинали желтеть, будто в июле от сильной жары. Но стоило мне взглянуть вдаль на горы, и сразу становилось понятно, что это не лето, а осень. Внизу, у подножия гор, лес тоже был сочно-зелёным, зато чем выше, тем больше в нём появлялось жёлтых и красных пятен, и наконец у самой вершины он уже весь сплошь был ярко-жёлтым, оранжевым. Одни сосны да пихты темнели густой зелёной щёткой. И за них цеплялись плывущие вверх клочья тумана.
Я так засмотрелся на эти горы, что даже вздрогнул, когда кто-то слегка толкнул меня в бок. Я обернулся. Возле меня на крыльце сидела собака, по виду помесь легавой с дворняжкой. Она виновато глядела мне прямо в глаза, слегка приседала на передние лапы и часто-часто стучала обрубком хвоста по доскам крыльца. Я погладил её, и она, вся задрожав от радости, припала ко мне и лизнула руку влажным розовым языком.
– Ишь, без хозяина скучает, – сказал, останавливаясь у крыльца, старичок рабочий.
– А где же её хозяин?
– Рассчитался и уехал домой, в Ха́мышки. А она, видно, отстала. Вот и не знает, куда голову преклонить.
– А как её звать?
– Альмой зовут, – ответил старик, направляясь к сараю.
Я вынес хлеба и покормил Альму. Она, видно, была очень голодна, но брала хлеб аккуратно и, взяв кусочек, убегала в ближайший куст сирени. Съест и опять вернётся. А сама так и глядит в глаза, будто хочет сказать: «Покорми, мол, ещё – очень есть хочется». Наконец она наелась и с наслаждением улеглась на солнышке у моих ног. С этого дня у нас с Альмой завязалась крепкая дружба. Бедняга, очевидно, признала во мне нового хозяина и ни на шаг не отходила от меня.
– Умный пёс, учёный, – хвалили Альму в посёлке. – По зверю и по птице может работать. Хозяин-охотник всему её обучил.
Как-то раз мы с наблюдателем заповедника, Альбертом, решили подняться в горы. Альма, видя, что мы куда-то собираемся, взволнованно вертелась под ногами.
– Взять её или не надо? – спросил я.
– Конечно, возьмём, – ответил Альберт. – Она скорее нас кого-нибудь из зверей или птиц разыщет.
Наши сборы были недолги. Захватили с собой бинокль, немного еды и двинулись в путь.
Альма весело бежала впереди, но далеко в лес не уходила.
Сразу же за посёлком начался подъём. Зная, что я совсем не мастер лазать по горам, Альберт шёл еле-еле, и всё же мне казалось, что он бежит. Наконец, видимо не будучи в силах плестись так же, как я, мой спутник уселся на камне.
– Вы идите вперёд, – сказал он, – а я покурю и вас догоню.
Так своеобразно проходил наш подъём. Я еле-еле плёлся вверх, а Альберт курил, сидя на камне или на пне. Когда я уходил от него метров на сто, на двести, он поднимался и в несколько минут догонял меня. Догонит и опять усядется покурить. Когда мы поднялись на первый перевал, Альберт показал мне пустую папиросную коробку.
– Вот видите, – улыбаясь, сказал он, – целую пачку из-за вас выкурил.
Наконец мы вошли в сплошной пихтовый лес. Тут было тихо и сумрачно, только попискивали где-то в вершинах синицы.
Неожиданно громкий лай заставил меня приостановиться.
– Это Альма кого-то нашла, – сказал Альберт, – идёмте посмотрим.
Мы прошли метров двадцать и увидели собаку. Она стояла под высокой пихтой и лаяла, глядя вверх.
– Белка, белка вон на сучке сидит, – показал Альберт.
Действительно, на нижнем сучке метрах в пяти от земли сидел серый пушистый зверёк и, нервно вздрагивая хвостом, сердито цокал на собаку: «Цок-цок-цок!»
Альберт подошёл к дереву и легонько стукнул по нему рукой. В один миг белка стрелой взлетела вверх по стволу и скрылась в густой кроне ветвей. Но я уже успел хорошо разглядеть зверька в бинокль: шкурка у него была совсем серая, а не рыжеватая, как у наших подмосковных белок. Я с большим интересом рассмотрел зверька. Ведь раньше на Кавказе водилась только кавказская белка – зверёк поменьше нашей белки с очень скверной рыжевато-серой шкуркой. Кавказскую белку местные охотники не добывали на пушнину. Но в последние годы с Алтая на Кавказ в Тиберду были завезены и выпущены алтайские белки с прекрасным дымчато-серым мехом. Эти зверьки поразительно быстро размножились в новых местах и расселились по кавказским лесам далеко за пределы Тиберды. Теперь их сколько угодно не только в северной части кавказских лесов, но также и в южной. И местные охотники могут уже начать беличий промысел.
Отозвав от дерева Альму, мы отправились дальше. Не прошло и получаса, как она подлаяла вторую, а потом третью, четвёртую белку. Однако нам не приходилось сворачивать с тропы, чтобы отзывать собаку. Достаточно было свистнуть несколько раз, как она сама возвращалась.
Но вот Альма снова залилась в лесу громким лаем.
Мы посвистели – нет, не подходит. Альберт прислушался.
– Что-то уж больно азартно лает, – сказал он. – Похоже не на белку; может, куницу нашли?
Нечего делать. Пришлось опять свернуть с тропы и пробираться через густые заросли рододендрона. Наконец выбрались на полянку. Посередине её стояла столетняя пихта. Альма металась под деревом, вся ощетинилась, захлёбываясь от злости.
Мы подошли к самому дереву и начали осматривать сучья и ветки. Почти у самой вершины в развилке между двумя толстыми суками я заметил что-то серовато-бурое: не то гнездо, не то какой-то нарост на дереве. Концы ветвей склонялись вниз и мешали рассмотреть, что это такое. Я вынул из сумки бинокль, взглянул вверх и поспешно передал бинокль Альберту.
Он тоже навёл его на тёмный предмет, видневшийся на вершине дерева, но тут же отдал мне бинокль обратно, огляделся по сторонам и снял с плеча карабин. В бинокль можно было легко разглядеть притаившегося между суками небольшого медвежонка. Он сидел, обхватив передними лапами ствол дерева, и внимательно смотрел вниз на собаку.
– Идёмте-ка поскорее отсюда, – сказал Альберт, поймав Альму и взяв её на поводок, – а то как бы «сама» не пожаловала, может нам здорово «причёску» попортить.
– А разве «это» нам не поможет? – указал я на карабин.
– В крайнем случае, конечно, поможет, – ответил Альберт, – только ведь в заповеднике бить зверя не полагается. Да и этот малыш, на кого он тогда останется? Ещё дитя малое, ишь, как притулился.
Когда мы отошли подальше от поляны, с вершины пихты раздался громкий призывный крик, похожий на детский плач, – медвежонок звал свою мать.
– Не кричи, потерпи малость, сейчас заявится, – улыбнулся Альберт.
И действительно, вдали уже слышалось тревожное ворчание и хруст валежника под ногою тяжёлого зверя.
Мы поспешили удалиться, чтобы не помешать этой трогательной, но мало приятной для посторонних встрече.
Чем выше мы поднимались по склону, тем чаще на полянах и по ложбинам среди пихт попадались участки высокогорного клёна. Наконец мы выбрались в субальпику – на границу леса и альпийских лугов. Здесь пихты и клёны встречались всё реже и реже, их сменило высокогорное берёзовое криволесье. На полянах густо разросся рододендрон. С тропы невозможно было свернуть. Неожиданно Альма повела носом, но не кинулась со всех ног, как за белкой. Наоборот, вся вытянувшись, она стала осторожно красться среди ползущих по земле гибких стеблей. С трудом пробираясь сквозь заросли, мы следовали за собакой. Было интересно узнать: кого же она почуяла и почему не бежит, а так осторожно крадётся?
Альберт на всякий случай снял с плеча карабин. «Уж не медведь ли? Здесь, в зарослях рододендрона, ему очень легко затаиться». Но вряд ли собака станет его так странно, по-кошачьи, выслеживать.
Вдруг Альма остановилась как вкопанная среди густых непролазных зарослей. Сомнений не было – собака стояла на стойке.
Я скомандовал: «Вперёд!»
Альма рванулась, и из-под кустов с треском взлетел горный тетерев. На лету он был очень похож на нашего обыкновенного косача, только как будто немного поменьше. Тетерев полетел низко, над самыми зарослями, и скрылся в березняке. А Альма всё так же стояла на стойке. Потом она обернулась к нам, будто спрашивая: «Почему же вы не стреляли?»
– Нельзя стрелять, – погладив собаку, сказал я. – Ведь мы в заповеднике.
Но Альма, конечно, не могла понять моих слов. В этот день она находила нам то белок, то медвежонка, а мы всё отзывали её. Видимо, это было не то, чего мы искали. Наконец она нашла такую дичь, за которой нельзя гнаться по следу с лаем, а нужно осторожно подкрасться к ней. И Альма подкралась. По команде «Вперёд!» она выпугнула дичь и снова осталась на месте. Она сделала всё, как её учил старый хозяин, но новый хозяин почему-то и тут не выстрелил. Альма явно недоумевала, что же теперь от неё хотят.
А мы тоже не могли объяснить ей, что нам ничего убивать не надо. Нужно только видеть – какие звери и птицы населяют этот заповедный лес. И Альма прекрасно помогла нам. Мы оба были очень довольны. Однако охотничья страсть нашей четвероногой помощницы была совсем не удовлетворена, и на обратном пути Альма уже почти не искала ни зверя, ни птицы. Ведь всё равно мы ни в кого не стреляли. Собака уныло плелась позади нас до самого дома.
Это путешествие в горы оказалось для меня очень трудным, и я без сил опустился на крылечко. Альма села рядом и грустными внимательными глазами смотрела на меня. Казалось, она хотела угадать, что же мне всё-таки от неё нужно. Наконец она нерешительно встала, посмотрела на дверь. Я открыл её.
Альма побежала в комнату и через секунду вернулась назад. В зубах она держала мою тапочку.
«Может, тебе это нужно?» – казалось, спрашивала она.
– Вот так умница, – обрадовался я, снимая тяжёлый горный ботинок и надевая лёгкую тапку.
Альма со всех ног бросилась в комнату и принесла мне вторую. Я погладил и поласкал собаку.
«Так вот какая дичь нужна ему», – видно, решила она и стала тащить мне из комнаты всё подряд: носки, полотенце, рубашку.
– Довольно, довольно, – смеясь, кричал я, но Альма не унималась, пока не перетаскала всё, что только смогла достать и принести.
С тех пор она начала прямо изводить меня. Стоило только мне забыть запереть в комнату дверь, и Альма уже тащила оттуда что-нибудь из одежды. Так она старалась угодить мне целый день. А ночью она спала на крыльце возле моей комнаты и никого ко мне не впускала. Но дружбе нашей скоро должен был наступить конец. Я уезжал из Гузерипля в Майкоп, а оттуда в южный отдел заповедника. Я решил взять Альму с собой и, проезжая через Хамышки, отдать её хозяину.
Наконец мы тронулись в путь. Дорога была отвратительная. Я положил вещи на подводу, а сам шёл впереди пешком. Альма весело бегала возле дороги.
Но вот в долине показались и Хамышки.
«Как-то встретит Альма своего старого хозяина?» – невольно думал я с каким-то ревнивым чувством.
На краю посёлка белеет домик, где он живёт. Мы подъехали. Сам хозяин возился тут же с повозкой. Заслышав стук колёс, он обернулся и увидел собаку.
– Альмушка, откуда ты взялась? – радостно воскликнул он.
Альма на секунду приостановилась и вдруг со всех ног бросилась к хозяину. Она визжала, прыгала ему на грудь, видимо не зная, как и выразить свою радость. Потом, будто что-то припомнив, бросилась к нашей повозке, вскочила на неё, и не успел я опомниться, как Альма схватила в зубы лежавшую на соломе мою шапку и понесла её своему хозяину.
– Ах ты, негодница! – рассмеялся я. – Теперь от меня всё тащишь. Давай-ка сюда обратно.
Я подошёл и наклонился к собаке, чтобы взять у неё свою вещь. Но Альма, положив её на землю, крепко прижала лапой и, оскалив зубы, сердито на меня зарычала. Я был изумлён.
– Альма, да ты что же, не узнала меня? Альмушка!
Но собака меня, конечно, узнала. Она прилегла к земле, виновато глядела в глаза, виляла своим обрубком хвоста; она как будто просила простить её, но шапку всё-таки не отдавала.
– Можно, отдай, отдай, – разрешил хозяин.
Тогда Альма весело взвизгнула и охотно разрешила взять мне её поноску.
Я погладил собаку. Она смотрела на меня так же ласково и дружелюбно. Но я чувствовал, что теперь она нашла своего настоящего хозяина, которому будет повиноваться во всём.
– Умница пёсик, – сказал я. И мне не было больше обидно, что Альма так легко променяла меня на другого. Ведь тот, другой, вырастил, воспитал, обучил её, и ему одному она отдала навек всю свою преданность и любовь.
Государственное Издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР
В 1958 году в серии «Школьная библиотека» для детей младшего школьного возраста выйдут в свет следующие книги современных писателей:
Соболев Л.Батальон четверых. Рассказы о моряках
Кассиль Л.Есть на Волге утёс. Рассказы о советских людях
Осеева В.Отцовская куртка. Рассказы о ребятах, об отношении их к взрослым, о чувстве долга
Василенко И.Рассказы. Рассказы из времён гражданской и Великой Отечественной войн
Новогрудский Г.Дик с 12-й Нижней. Повесть из жизни американской рабочей семьи
Носов Н.Весёлые рассказы и повести.
Шаров А.Маленькие становятся большими. Рассказы о воспитанниках детского дома-коммуны в первые годы советской власти
СборникСолдатский подвиг. Рассказы о Советской Армии
СборникТак поступают пионеры. Документальные рассказы о пионерах
Обращайтесь за этими книгами в школьные библиотеки.
Передний, он же и задний форзац
