Текст книги "Череп Субботы"

Автор книги: Георгий Зотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава шестая
Язык змеи
(Гонаивъ – набережная, у проспекта Дессалина)

Обветшалые улицы утопали в жидкой серой грязи – под ногами хрустели листья пальм. Ветер свистел между обломков стен и трухлявых столбов, увитых обрывками провода. Разбрызгивая лужу, мимо старухи проехал красочный тап-тап – управляя одной рукой, второй водитель пихал в рот кусок багета в креольском соусе. Среди картонных коробок, гор мусора и гниющих отбросов копошились тысячи оборванцев – большинство жителей Гонаива после урагана не имели своих домов и жили на свалке, под открытым небом. Мамбо неспешно шагала, опираясь на суковатую палку: некий умелец со всех сторон вырезал на клюке треугольники открытых глаз. Шофер тап-тапа довез ее до Гонаива без денег, дрожа от страха – пассажиры покинули кузов, едва завидев мамбо. Это близко, осталось пройти пару десятков шагов по переулку – хунган проживал в старом колониальном особняке, один-одинешенек. Французы строили Гонаив руками рабов, а для хозяина не стараются, как для себя: ветхие здания слипались стенами, крыши ползли вниз неровными краешками, кривые ступеньки лестниц наезжали друг на друга. Кое-где в домах отсутствовали окна – значит, бывшая тюрьма.

Вот такой дом и был ей нужен.

Помещение без окон.

Хунганы в окрестностях Гонаива считались особыми людьми. Как и сама мамбо, они практиковали жесткий водун, насыщенный черной магией и смертельными проклятиями, этот стиль назывался конго. Полудетская вера в доброго бога Бон Дье не принесла здешним рабам счастья – они поняли, что только лишь черное зло поможет им обрести свободу. Ритуалы конго проникли на остров с западного берега Африки, от самых темных тамошних колдунов. Церемонии были кровавыми, а связь с мертвецами – неразрывной. Доктор сразу склонился к вере в конго и начал спать на могилах – духи мертвых во сне овладевали его мозгом, шепча ценные советы. Для свидания с трупом требовалось надеть маску черепа… иначе дух мог подумать, что в мире живых его ждет засада. Даже ребенок знает – живой и мертвый миры враждебны. Только во время церемоний у хунгана они способны пересечься, дабы перетечь из одного сосуда в другой, заполняя воздух смесью запахов: гниющая плоть и аромат свежих бананов с ближайших плантаций.

Из-за угла навстречу ей вышла мать с дочерью – босая девочка цеплялась за лохмотья юбки. Показав на мамбо рукой, ребенок хихикнул: вид древней старухи, схожей с нахохлившейся вороной, развеселил ее. Мать залепила девчонке затрещину – склонившись в поклоне перед колдуньей, она закрыла плачущей дочке лицо ладонью. Нельзя долго смотреть на мамбо. Тебя могут сглазить – и ты навеки попадешь под власть темных сил. Дааааа. Вот и ее когда-то тоже пугали ужасами из бытия колдуний – допугались, что она сама захотела стать такой. Жалела ли мамбо о том, что не вышла замуж, не родила детей? Не стоит думать. Когда твоим телом владеют лоа, они вытесняют остальное: любовь и жалость. Ты – шкатулка… у шкатулки чувств не бывает. Ей удалось стать лучшей мамбо. Разве это не стоит одиночества?

…Она уже на месте. Вот он – старинный особняк с колоннадой, без номера. Спроси любого прохожего, каждый в курсе: здесь живет хунган. Дверь открыта… хозяин не боится грабителей. Без разрешения в жилище хунгана способен войти разве что сумасшедший. Мамбо оглянулась – улица была безлюдна. Судя по следам на мокрой щебенке, мать с дочкой скрылись за поворотом. Порывшись в сумке, старуха достала черную свечу. По вечерам в Гонаиве нет электричества. Зажав в руке восковой столбик, она извлекла еще одну вещь, любовно завернутую в тряпицу. Это понадобится – уже сейчас.

Мамбо зашла внутрь здания. Под ногами слышался хруст, она поднесла к фитилю свечи американскую бензиновую зажигалку. Слабое пламя осветило земляной пол, чья поверхность была усыпана сотнями костей – куриных, кошачьих, собачьих и… человеческих. В углу горкой свалены черепа: отдельно мужские, отдельно женские. Все правильно. Большинству лоа хватает обычной курицы в качестве жертвы, однако самые злобные могут потребовать лакомство – пенис мужчины либо глаз девушки. Ожидание ее не обмануло: со всех четырех углов и даже с потолка послышалось густое шипение… такое, которое издают резко залитые водой угли. Стены дома живут: огонек выхватил из мрака извивающиеся тела десятков змей. Черная анаконда тянула к ней плоскую треугольную голову, два питона обвили ноги. Не теряя времени, мамбо быстро развернула тряпицу… схватив окровавленный кусочек мяса, она вставила его себе в рот – между зубов.

– УУУУШШШШШШШШ…

Шипение, вырвавшееся из уст старухи, было таким властным, что змеи моментально отпрянули назад, замерли, затаились, притихли, будто в спячке. Мамбо знала, как говорить с рептилиями. Язык лесного удава, смоченный кровью колдуньи, с заклинанием дамбалла, буквы наносятся ногтем левой руки. Стоит стиснуть его зубами, и ни одна змея не посмеет тебя тронуть. Расшвыривая клюкой шипящих гадов, ставших для нее безопасными, старуха подняла над головой свечу – делая уверенные шаги, она двинулась в глубь дома. Пройдя по широкому коридору с почерневшими стенами, истекающими влагой от сырости, мамбо оказалась в круглой комнате – хунфоре. Вокруг митана десятками колыхались маленькие огоньки, с верхушки столба свисали водунские флаги, щедро посыпанные блестками. Сам столб был украшен жуткого вида распятием – таким, при виде коего любой христианин добровольно сдался бы в руки санитаров. Черный крест с частями человеческих тел, прибитыми к нему – особенно выделялись скрюченные, высохшие руки, а по углам креста – две детские головы. Хунган — горбатый, обрюзгший негр с плешивой макушкой, сидевший в меловом круге, неохотно повернулся к ней. Мамбо принюхалась к зловонию, которое издавали стены. Кровь. Да, кровь, смешанная с чем-то горелым. У подножия митана свалены связки матерчатых кукол: у мастера всегда много заказов. Хунган опустил куклу, смятую в левой руке, материя коснулась плошки с чем-то белым. Мамбо отлично знала, что там такое…

Человеческий жир.

Достать его на острове совсем нетрудно.

– Добрый вечер, Принсипе, – кивнула она. – Я пришла за своим заказом.

Негр грузно поднялся, вытерев руку о штаны. На жирной шее сквозь складки блеснула золотая цепь – в центре качался квадратный ангве. Принсипе делал эти амулеты лучше всех в долине Артибонит, мастерил качественные куклы, он мог достать любые редчайшие компоненты для ритуалов колдовства… Поэтому-то она и обратилась к нему. Чертов негр ломил бешеные цены, но белый щедро снабдил ее деньгами. Хозяин дома был хунганом пятого уровня и не дотягивал до бокора… старуха же прошла высшую степень посвящения. Он не любил ее (в основном из-за работы с доктором), но за деньги способен переступить и через это чувство. В конце концов, доктора давно уже нет на этом свете. Тощий кот колдуна мяукнул, лизнув край плошки с жиром. Это животное тоже необходимо для ритуалов водуна, и просто так на базаре его не купишь: требуется черный котище, с белой передней лапкой… лишь такая кошачья шерсть применяется в конго.

Принсипе подошел к зеленым бутылкам с кровью, долго возился, звеня стеклом. Наконец вытащил откуда-то грязный мешок – натертый прахом мертвецов, чтобы избежать кражи. Тяжело кашляя, негр развязал ремень.

– Только вчера получил из Дагомеи, – произнес он тонким, смешным для его веса голосом. – Отправил туда пять человек, вернулись двое: я не рассчитал с силами. Pardon, я должен пересмотреть цену. За такое берут дороже.

– Но не намного, Принсипе, – усмехнулась мамбо. – Разве мы с тобой живем в Париже? На острове жизнь каждого из нас обходится в медный сентимо. За то, чтобы получить монетку, надо потрудиться. Трупов много, а денег мало.

Она коснулась его груди ногтем – длинным, словно лезвие. На шоколадной коже появилась тонкая алая полоска. Лоб хунгана покрылся каплями пота.

– «Проклятие Субботы», – с безразличием заметила мамбо. – Ты знаешь, я среди немногих, кто владеет его секретом. Выполни договор, и мне не придется огорчать твою семью. В Гонаиве ходит много слухов, но один из них совершенно правдив… Я честная мадам и никогда не обманываю.

Кремовое платье с пышной юбкой захрустело крахмалом: рука старухи вновь скользнула в сумку – перед хунганом легла пачка новеньких банкнот. Негр безмолвно раскрыл мешок. «Проклятие Субботы» – слишком серьезная вещь, чтобы спорить с этой ведьмой. Он видел, что становилось с людьми после ритуала. Из глаз кровь лилась, а рот окутывало паром. О нет. Не надо.

– Держи, – произнес хунган, считая убытки. – И будь ты проклята.

– Я давно уже проклята, – расхохоталась ведьма. – А ты – разве нет?

В ее руках оказался непонятный предмет – нечто вроде звериной лапы, но крупнее, с удлиненными, как у человека, пальцами. Грубая кожа была покрыта густой мягкой шерстью. Мамбо осторожно подула на волоски.

Принсипе сплюнул желтой от трав слюной.

– Я тоже не обманываю, – сообщил он. – Разве я кретин, чтобы рисковать с подделками? Весь остров обращается ко мне, чтобы я нашел нужные артефакты. Я дорожу своей репутацией, умею добывать невозможное. Вспомни – ты сама приходила сюда, ища компоненты зелья для доктора. Люкнер подтвердит тебе – это самый настоящий люп гару, я гарантирую. Потомков великого Аджа Аджахуто в джунглях Дагомеи почти не осталось: наверное, их десять или еще меньше. Мои посланцы в Африке – лучшие охотники острова… рискуя жизнью, они сделали свое дело. Курьер доставил лапы не только люп гару, но и кпови, их кровь – в отдельном бурдюке. Мозг, черепа, глаза и язык – все свежее, как ты и заказывала… дорогая Мари-Клер.

Старуха провела рукой по волосам. Уже давно никто не звал ее по имени.

– Прекрасно, – сказала она, скрыв волнение. – Ты профессионал, Принсипе, вот только жадность тебя погубит. Загадка… почему ты так не любил доктора? Он обожал конго, растворился в нем… взять хотя бы «дядюшек с мешками». До сих пор никто на острове точно не знает – его тайная полиция была живая… или все-таки мертвая? Они скрывали свои глаза: трупы не любят, когда им смотрят в лицо. Доктор боялся будущего. Я тоже боюсь.

Принсипе повернулся к образу барона на стене – стандартный череп в темных солнечных очках и цилиндре – идеальный деловой костюм, от костлявой шеи языком тянулась полоска черного галстука. Пламя свечей дернулось, зашипев – ему показалось, что мертвая глазница подмигнула.

– Да, с будущим не все так просто, – согласился хунган. — Это как просмотр сериала но кабельному, вроде Lost. Страшно хочется узнать, что же в конце? Но если ты сразу увидишь последнюю серию, то потеряешь удовольствие от всей истории… станет просто неинтересно ее смотреть. Однако помни – существуют исключения. Можно перепрыгнуть через пару серий, это нормально. Твой уровень куда выше моего… хотя даже боги нуждаются в людских услугах. Мамбо легко читает мысли на малом расстоянии… но не в состоянии видеть будущее. И конго такие способности даются только хунгану. А ведь ты любопытна, Мари-Клер, как и все женщины. Предоставь мне возможность заработать, и я открою тебе глаза: будет ли успешной нынешняя сделка? Твой заказ не только необычен, но и опасен. Полсотни лет назад ты уже просила достать люп гару в Дагомее: доктору требовалась сила для проклятия. И ты помнишь, кого он этим убил?

Старуха заколебалась. Действительно… кто знает, чем закончится авантюра белого человека. Доктор тогда на весь мир объявил, что смерть американца – результат проклятия мамбо. Хорошо еще, что Запад не верит в водун… Чем она рискует? Хунган уровня Принсипе хорош в черной магии, хотя видит не так уж много, даже расплывчато. В основном – итог сделки, и тени возможных врагов, которые в состоянии ей помешать… К его помощи прибегают наркобароны, отправляющие товар во Флориду. Отблески огня заполнили зрачки Принсипе: негр глотнул рома из плоской бутылки – изнутри стекла красными нитями раскручивалась куриная кровь, в доброй компании перца чили. Сколько лоа сейчас приползли по митану в эту комнату, незримо наблюдая за разговором? Разноцветные флаги затрепетали, будто от сильных потоков воздуха: но в доме без окон не может быть ветра.

Значит, духи и правда здесь…

– Говори, – прошептала мамбо, подставив Принсипе руку.

Хунган расправил кончиками пальцев кожу старухи. Костлявую, как у смерти, ладонь бороздили морщины, портили трещины и бугорки – она была нежно-розовой, словно шкура поросенка. Принсипе оскалился: он больно ткнул ногтем в одну из морщинок, «уходившую» к началу запястья.

– «Бугор удачи» вспух… он налился кровью… да, удача сопутствует тебе. Ты обретешь свою награду и будешь ею довольна. Но подожди… тут еще…

Негр нахмурился, вглядываясь в ладонь старухи.

– Здесь трое людей… – сообщил он, показывая на еле заметные точки. – Это белые. Они хотят тебе помешать. Один молодой… у него полно денег, но в целом он не слишком опасен. А вот двое других… ха… будь осторожна…

Хунган сдобрил предсказание хорошим глотком рома. Он наклонил свечу – так, что горячий воск капнул на пальцы старухи. Та не шелохнулась.

– Женщина с волосами цвета меди, – зашептал негр, щупая одну из точек. – И странный белокурый месье… у него шрам на груди, он одет в черное. Они далеко от тебя, Мари-Клер – дальше, чем Дагомея. Убей их, если сможешь. Иначе они придут сюда… И эта женщина заберет то, что для тебя дорого.

Он отпустил ладонь старухи. Лицо мамбо застыло, как кусок льда. Прошло минут пять, прежде чем она справилась с охватившим ее замешательством.

Что ж, мамбо готова к неприятным сюрпризам. Как только она вернется к себе в хунфор, позвонит связному и попросит его об одной услуге. У нее нет необходимых предметов для обряда – пока связной не прислал посылку, придется действовать своими силами. Все получится – даже наверняка. Однако, во избежание проблем, ей лучше запастись нужным товаром…

– Держи, mon amie, – перед колдуном легли две бумажки.

Слегка подумав, она добавила еще две, показав подбородком на груду фигурок у митана.

– Твоя плата – с лихвой, – пробурчала мамбо. — Отбери теперь три куклы – из тех, что шьешь сам. Две мужские и женскую. Жир не нужен – сумею достать.

Хунган подошел к куклам и присел на корточки. Крякнув, он взял первых же попавшихся, коричневого цвета. «Месье» были одеты в штаны и белую рубаху, «мадам» – в кружевное платье и чепец, Мамбо вырвала куклы из его пальцев, не глядя, запихнула в сумку с амулетами – люп гару вместе с кпови.

– Еще что-нибудь? – произнес Принсипе, как продавец в Мегамолле. – Ты же знаешь – одних кукол мало… жира тоже. Нужны хорошие травы, особая сантерия, масса других компонентов. Я могу поспособствовать…

Старуха направилась к выходу, словно не слыша его. Хунган смотрел ей вслед – флаги, окутавшие столб митана, вяло обвисли, вроде сдувшихся шариков. Шагнув в направлении коридора, мамбо остановилась, одарив Принсипе холодным взглядом – у него по спине побежали мурашки.

– Я сумею их найти, – пообещала старуха. – Даже не сомневайся.

…Раскрыв сумку, она ловко вставила в рот змеиный язык – с кровью.

элементы империи

Элемент № 3 – Рукотреп & Баблосбор

(Из официальной инструкции для чиновников Кремля)

…В соответствии с пожеланиями воспитания в народе патриотизма, священный Синод подготовил список слов, коими должно заменить в разговоре иностранные выражения, чуждые русскому духу. Их употребление необязательно, но желательно, дабы искоренить чужеземное влияние и привить вкус к корням родного Отечества.

Рукотреп – заменяет «мобильный телефон».

Гой ecu – заменяет выражение «окей». Это не совсем одинаково, но другого слова специалисты – славянологи до сих пор не нашли.

Могучий барышник – «супервайзорный дистрибьютор».

Сиськогляд, или телоголица – заменяет «стриптиз». Соответственно, стрип-бары теперь положено называть «Сиськогляд-лавка». Намного проще с суши-барами: купцы согласны переименовать их в «суши весла».

Хрен моржовый – ввиду того, что даже консилиум профессоров Исторического университета не смог привести славянский вариант слова «эксклюзив», предлагаем пока остановиться именно на этом варианте.

Летай-гавань — безболезненное переиначивание «аэропорта».

Идолище поганое – певец Мэрилин Мэнсон.

Красно солнышко – новый вариант выражения «суперстар». Призвано употребляться не только в отношении отдельных актеров и певцов, но также самого Государя Императора и в некоторой степени цезаря.

Благость божья – одобрено как эквивалент «супер-пупер».

«Пракар» и «Донказ» – шедевры отечественного машиностроения – «Православная карета» и «Донской казак» с заводов на Волге. Государь Император объявил премию и награду тому, кто определит для них названия. По мнению потребителей – то, что производится на заводах империи, автомобилями называть физически невозможно.

Баблосбор – опрос водителей легковых и грузовых средств передвижения показал: именно так они готовы звать любого уличного полицмейстера из Державной автомобильной инспекции (ДАИ). Определение точное.

Трындец — превосходная замена заграничному слову «кризис». В простонародных кругах, среди мастеровых и извозчиков, допускаются варианты более простого и емкого выражения из шести букв.

Офис-приказчик – одна из версий замены слова «менеджер». Тут мнения разошлись – предлагались также «офис-крепостной», «рубль-работник», и «дурак-на-посылках». К точному определению пока еще не пришли.

…Искренне надеемся, что все госслужащие империи воспримут это как руководство к действию и проявят подлинную любовь к русскому духу, показав свое настоящее отрицание низкопоклонства перед Западом.

Подпись и печать: Министр двора Е.И.В, сиятельный граф Шкуро».

Глава седьмая
Бальзамировщик
(Ул. Стромынка, 12-этажка изъ кiрпича)

Каледин даже не удивился – все оказалось весьма предсказуемо. Подъехав к дому профессора Анатолия Мельникова, что возле пожарной башни на Стромынке, он обнаружил рядом с подъездом знакомую до боли «Тойоту». Извинившись перед коллегами, надворный советник подошел к автомобилю расслабленным шагом. Коллеги двусмысленно ухмылялись за его спиной.

Каледин постучал в дверцу машины. Стекло уехало вниз.

– Алиса, – его голос осыпал экс-супругу кусочками льда. – Мы ж тебя домой проводили. Позволь полюбопытствовать – какого хрена ты здесь делаешь?

– Я передумала, – ответила Алиса непреклонным тоном.

Каледин вздохнул. Да, для Алисы (и всех женщин) это вполне достаточное основание, по типу волка из популярной басни Крылова. «Передумала» – и все тут. Почесав затылок, он тщетно рискнул воззвать к остаткам ее совести:

– Только подумай, в какое положение ты меня ставишь…

Алиса с восхитительной небрежностью пожала плечами:

– А сколько раз ты меня в постели ставил в разные положения?

Каледин порадовался, что коллеги не читают по губам.

– Вы, немцы – народ с лягушачьей кровью, – раскрыл он суть проблемы. – Обожаете все на счетчик ставить. У нас же, русских и воистину православных, считается – жена должна ублажать своего мужа, причем желательно без присутствия сантехника. Попрекать этим фактом – столь же безнравственно, как хомячка душить. Довожу до твоего сведения, дорогая баронесса – группой выезда командую я. И кого пускать в квартиру – решаю я. Истерика, даже на диво удачная, тебе не поможет.

Алиса позволяла себе быть истеричкой тогда, когда это достаточно безопасно. В остальных случаях включалась ее остзейская практичность.

– Хорошо, – опустила она голову. – Я возвращаю машину. Будем год по очереди ездить – одну неделю ты, одну я. А после – купи тачку в кредит. Банк «Русская имперiя» давно предлагает тариф «Бедный дворянинъ».

К подъезду они вернулись вместе. Тактичные работники департамента сделали вид, что ничего не заметили. Чиновники втиснулись в финский лифт из светлого металла, бочком, стараясь не прижаться к Алисе – разбираться на дуэли не хотелось никому. Красным загорелась цифра «10», и кабина шустро взмыла вверх. Лестничная клетка блестела тремя стальными дверьми. Возле той, что слева, притаились трое спецназовцев из отряда «Варягъ» – рослые здоровяки в черной форме, с черепом на рукаве и автоматами через плечо.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – шепотом отрапортовал урядник Семен Майлов – плечистый, горбоносый детина, приветствуя Каледина. – Кажись, самого профессора-то дома и нет. Четверть часа уже тут торчим, изнутри – ни единого звука. Подключали электронную «удочку» на шумы, аж звук дыхания ловит – бесполезно. Прикажете вскрывать квартирку-с?

Князь Кропоткин, прижатый к лифту, суетливо почесал ухо с серьгами.

– Федор Аркадьич, – торопясь, сказал он. – Незаконно-с. У нас же ордера на обыск нет. Может, профессор принял успокоительное и просто спит? Давайте в звонок позвоним, как у культурных людей принято… Вот поражает меня этот дикий спецназ. Им бы только все взрывать да ломать к черту.

Урядник засопел, но фраза «Ты на кого пасть открыл, сука?» в отношении старшего по званию, да еще и обладателя титула «ваша светлость» показалась ему неуместной. Каледин протянул палец к звонку и нажал на рисунок с серебряным колокольчиком. Сначала робко, а затем посильнее.

Из квартиры не донеслось и малейшего шороха.

– Увы, – развел руками Федор. – Боюсь, профессор не оставил нам выбора.

Князь обреченно поежился, представляя грядущее событие.

– Опять взрывчатка, сударь? Грохот будет на весь подъезд.

– Взрывчатка? – откровенно удивился Каледин. – Зачем?

Расстегнув вицмундир, он ощупал ремень – у пряжки были воткнуты четыре булавки. Эту экипировку он привык носить давно – с того времени, когда проходил в полиции практику, будучи молодым коллежским регистратором [9]9
  Коллежский регистратор – самый первый чин в «Табели о рангах», равен прапорщику.


[Закрыть].

Целый год Каледин ловил домушников, чистящих московские квартиры, – посему премудростей, как вскрывать замки, советник нахватался изрядно.

Игла булавки погрузилась в замок. Подцепив «язычок», Федор нажал на пружину внутри, подводя ее вверх. Дверь отворилась – беззвучно и плавно.

– Вуаля, – сказал Каледин, ловя на себе завистливые взгляды.

Урядник Майлов крякнул, осуждающе покрутив головой. Надо же, его высокоблагородие вякнул что-то вроде «бля», а все стоят и эдаким хамством восхищаются. Скажи он хоть одно матерное слово, ему бы взыскание вышло по службе либо штраф. Трудно понять этих господ. Как иногда подумаешь – может, и зря у большевичков в семнадцатом году ничего не получилось.

– Хм… – заметил Каледин. – Определенно замок не заперт изнутри – даже цепочка не накинута. Похоже, что господин урядник прав, и профессора действительно нет дома. Бахилы все захватили? Надеваем на ноги, чтобы не оставить следов… тихо посмотрим и уйдем. Тьфу ты… да что это за запах?

…В прихожей пахло как в аптеке, носы визитеров обоняли неясный аромат, перемешавший лекарства, спирт и сушеные травы… Ко всему прочему (Каледин был готов поклясться) – в воздухе витали запахи какао, ванили и… нечто парфюмерное. У Алисы сильно закружилась голова – выдернув из сумочки платок, она уткнула в него нос. Поступью бедных родственников, шурша бахилами по кашгарскому ковру в прихожей, Каледин и остальные проследовали в гостиную. Комната была пуста: только белый кожаный диван, люстра со стилизацией под свечи, барный столик и книжный шкаф во всю стену – с корешками толстых фолиантов, притиснутых обложками друг к другу… так плотно, что в мире людей им пришлось бы жениться. К стеклу жалась фотография – в рамке из серебра, увитой траурной ленточкой – моложавая жена профессора, в обнимку с двумя детьми, на фоне моря. Урядник Майлов снял берет – деликатно кашлянув, он перекрестился.

Каледин повернулся на каблуках. Покинув гостиную, прошел к рабочему кабинету Мельникова. Остановившись перед закрытой дверью, Федор прислушался. Опять тишина. Он постучал по косяку костяшками пальцев.

– Профессор? Я из полиции. Если можно, позвольте парочку вопросов.

Ничего. Ни звука. Полное молчание.

Федор толкнул ладонью резную пластину орехового дерева – и испытал замешательство. Профессор Мельников, развалившись в кресле, сидел за письменным столом, держа в руке ручку. Мужчина средних лет, классика «чеховского интеллигента»: в старомодной клетчатой «тройке», с полуседой бородкой клинышком, зачесанными назад волосами. Сердитым взглядом из-под золотого пенсне он смотрел Каледину прямо в глаза. Тот глотнул воздух и сразу пожалел об этом – запах сухих трав сделался совсем невыносимым.

– Прошу прощения, – сказал он. – Вы не открывали дверь, поэтому мы…

Небрежно отодвинув экс-супруга, Алиса прошла к Мельникову. Не успел Каледин опомниться, как она приложила два пальца к шее профессора.

– Извиняться перед трупом – излишняя вежливость. Ты не понял? Он, вообще-то, уже мертв, Феденька. Не скажу точную дату смерти – но, судя по цвету кожи, – весьма приличное время. Кто-то успел его забальзамировать.

Каледин единым прыжком преодолел расстояние – от двери до кресла с профессором Мельниковым. Он также попытался проверить пульс, но оставил эту затею – разве может прощупываться сердцебиение, если тело уже остыло? Труп выглядел как живой человек – если бы не чрезмерная белизна по причине наложенной косметики. Полуседые волосы искусно убраны, словно над ними колдовал парикмахер-профи, костюм отглажен, щеки чисто выбриты… даже на ногтях – и то маникюр. Бальзамировка сделана потрясающе: покойник напоминает восковую фигуру из музея мадам Тюссо. Его легко можно принять за живого, учитывая открытые глаза. Специалист – бальзамировщик умудрился придать зрачкам выражение недовольства… будто труп желал пожурить полицейских за вторжение в частную квартиру.

Алиса наклонилась к лицу мертвеца – прикрыв веки, она вдыхала аромат бальзама. Ее ноздри чувственно задергались, как у кошки, учуявшей рыбу.

– Ром, – произнесла она, встречаясь взглядом с Калединым. – Профессору перерезали горло, а затем до краев накачали ромом, как сувенирную бутыль – предварительно слив кровь. – Ноготок Алисы ткнулся в разрез на шее Мельникова толщиной с нитку. – Набор неизвестных мне трав, плюс специи… надеюсь, анализ покажет. Похоже, присутствует перец. Не знаю, работал над ним один человек или целая бригада, но выполнено все блестяще. Хоть сейчас вынимай из кресла – и на бал к его величеству.

Каледин отобрал у Алисы платок и приложил его к своему носу. Не отвечая, он осматривался вокруг. Понятное дело: лишнего свидетеля, который способен указать на заказчика грабежа могилы Пушкина, могли убрать – это даже вполне по закону жанра. Но для чего тогда устраивать все ЭТО шоу?

…Черные, оплывшие свечи. Полно свечей. Ковер (на этот раз афганский, грубой работы) завернут к стене – бальзамировщику нужен пустой пол. Большой бурый круг вокруг кресла – обрисован кровью, смешанной с землей… рядом валяются рыбьи скелеты и множество чешуек. В центре круга – рисунки, нечеткие, будто сделаны рукой ребенка… белая курица, белая обезьяна… голова клыкастого существа – с пятнышками, типа в горошек. Во всех четырех углах комнаты – лужицы засохшей крови, в каждой валяется кусочек ткани в россыпи блесток. Флажок из аналогичной материи был закреплен на столе и старательно вымазан кровью. Урядник из спецназа сглотнул, заново перекрестившись, так же не замедлили поступить прочие чиновники. Каледин поманил пальцем полицейского фотографа Терентия Лемешева. Федор молча обвел рукой комнату, от пола до потолка, как бы заключая ее в своеобразный купол, и причмокнул. Лемешев кивнул, так же не произнеся ни единого слова. Он присел, чтобы было удобнее снимать, защелкал затвором – ярко полыхнула вспышка «Никона». Федор пытался и не мог понять: почему все это кажется ему таким знакомым?

– Господа, – нудно-казенным тоном сообщил Каледин, – звоните в труповозку. Тело пора доставить в морг. Требуется взять образцы тканей покойника, рыбьих костей, материи. В лаборатории будут ждать. Уже очевидно, что дело не в похищении гроба богатым коллекционером или бандитом с целью выкупа – свидетелей так не убирают. Приступайте-с.

Карман на груди вдруг задрожал, вибрировал отключенный сотовый.

– Алло, Каледин слушает.

– Доброе утро, это Степа Чичмарков, – прозвучал из динамика задорный голос. – Мужик, мне сорока на хвосте принесла, что тебе поручили расследование со вскрытием склепа моего Пушкина. Кровно заинтересован в результатах. Если не возражаешь, зарули ко мне в офис ближе к ночи.

– Возражаю, – скучно ответил Каледин. – У меня совсем нет времени.

Голос в трубке это ничуть не смутило.

– Типа, мужик… мне твой телефон дал директор полиции, – как бы невзначай заметил Чичмарков. – Он одобряет нашу встречу. Когда тебя ждать?

– Примерно в полночь, – сквозь зубы сказал Каледин.

Он с радостью запустил бы телефоном в стену, но скромность жалованья надворного советника запрещала подобный поступок. Подумать только! Заштатная купеческая морда обращается к нему на «ты», словно вчера они бухали в соседнем трактире. Конечно, у редких дворян в XXI веке сохранились поместья – все бабло у купцов, чьи секретари охотно нанимают на корпоративы князей рода Оболенских на балалайке сыграть и с выражением почитать стихи. Рискни возразить этому «королю пылесосов» – раз в неделю подле самого государя завтракает. Каледин уставился на Алису, подсознательно ища поддержки. Та протянула руку, щелкнув пальцами.

– Что? – с неприкрытым раздражением спросил Каледин.

– Платок верни, – в тон сообщила Алиса. – Он денег стоит.

Федор втиснул ей в ладонь смятый платок. Внезапно его осенила идея.

– Ты что сегодня вечером делаешь? – спросил он шелковым голосом.

– Для тебя – ничего, – огрызнулась Алиса. – Я страшно занята.

– О, как жаль… – разочарованно закивал Каледин. – А я-то думал, ты отправишься со мной в офис Чичмаркова на Тверской… говорят, его по спецзаказу лично Дольче с Габаной разрисовали… охренеть как стильно. Ты вечернее платье в кредит взяла, жаловалась, что некуда пойти себя показать… ну, конечно, как угодно… Я к Институту благородных девиц подойду вечером, а то сама знаешь – без дамы визит наносить неудобно.

– Ой-ой! – вскрикнула Алиса. – Совсем забыла – проклятая рассеянность!

– Это из-за возраста, – сочувственно подсказал Каледин.

– Зато я не облысею, – отбрила его Алиса. – Короче, только что случайно вспомнила. Заболел ээээ… мой, моя… косметолог. Тебе жутко повезло – именно сегодня в полночь я и свободна. Это в интересах расследования.

– Замечательно. – Сладкая улыбка Каледина разлила в воздухе тонну яда.

«Ну что ж, не все коту масленица, – думал надворный советник. – Алиса обладает уникальной способностью портить людям жизнь. Привезти ее на Тверскую – Чичмарков минут через пять в петлю полезет. В другой раз задумается, козел, стоит ли отрывать занятых людей от работы».