Текст книги "Искатель. 1976. Выпуск №1"

Автор книги: Георгий Вайнер

Соавторы: Артур Чарльз Кларк,Аркадий Вайнер,Эдвин Чарльз Табб
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

3

На путь от Юпитера-V до самого Юпитера – около ста тысяч километров – уходит всего три с половиной часа. Мало кто мог бы уснуть на таком отрезке. Говард Фолкен вообще считал потребность в сне слабостью, а когда его мозг все же нуждался в отдыхе, его преследовали сны, с которыми время до сих пор не совладало. Но в ближайшие три дня не приходилось рассчитывать на отдых – значит, надо отдыхать сейчас, пока длится падение в океан облаков.

Как только «Кон-Тики» лег на нужный курс и бортовая ЭВМ сообщила, что все в порядке, Фолкен приготовился ко сну, который для него мог оказаться последним. Будто по заказу, в эту самую минуту Юпитер заслонил непривычно маленькое солнце – «Кон-Тики» вошел в огромную тень от планеты. Некоторое время корабль плыл в каких-то необычных золотистых сумерках, потом четверть неба превратилась в сплошную черную дыру, окаймленную мириадами звезд. Сколько ни углубляйся в дали солнечной системы, звезды не меняются. Те же созвездия были сейчас видны на Земле, за миллионы километров от Юпитера. Нового здесь только маленькие тусклые серпы Каллисто и Ганимеда. В разных точках неба находилось еще с десяток лун, но они были слишком малы и слишком далеко от него, чтобы различить их невооруженным глазом.

– Я сосну часика два, – передал Фолкен на базу, которая висела в полутора тысячах километров над пустынными скалами Юпитера-V, заслоненная им от планетной радиации.

От этой крохотной луны была хоть та польза, что она играла роль космического щита, перехватывая заряженные частицы, из-за которых человеку было вредно надолго задерживаться вблизи Юпитера. За ее спиной можно было спокойно останавливать корабль, не опасаясь пронизывающей космос смертоносной радиации.

Фолкен включил индуктор сна, и ласковые электрические импульсы быстро убаюкали его. Пока «Кон-Тики» падал на Юпитер, с каждой секундой ускоряя ход в могучем поле тяготения, он спал без снов. Сны придут перед самым пробуждением – придут земные кошмары…

Впрочем, само крушение не снилось ему ни разу, зато он часто оказывался лицом к лицу с супершимпанзе на спиральной лестнице между опадающими газовыми секциями. Ни один из шимпанзе не выжил. Те, которые не погибли сразу, получили настолько серьезные повреждения, что их подвергли безболезненной эвтаназии. Не раз Фолкен спрашивал себя, почему ему снится лишь это обреченное существо – ведь он впервые встретился с ним за несколько минут до его гибели, – а не друзья и коллеги по работе на «Куине».

Но больше всего боялся он снов, в которых действие начиналось с того момента, когда к нему вернулось сознание. И боялся не из-за физической боли – поначалу он вообще ничего не чувствовал. Только мрак да тишина кругом, ему даже казалось, что он не дышит. И самое странное – он потерял свои руки и ноги. Не мог пошевельнуть пальцами, потому что не знал, куда они подевались.

Сперва отступила тишина. Через несколько часов или дней он уловил какой-то пульсирующий звук. И после долгого раздумья заключил, что это бьется его собственное сердце. Первая в ряду многих ошибок, которые последовали затем…

Дальше слабые уколы, вспышки света, неясные ощущения в конечностях, по-прежнему бездействующих. Один за другим оживали органы чувств. И с ними ожила боль. Ему пришлось учить все сначала, пришлось повторить детство. Память не пострадала, и Фолкен понимал все, что ему говорили, но несколько месяцев он мог только мигать в ответ. Он помнил счастливые минуты, когда сумел вымолвить свое первое слово, перевернуть страницу книги и когда наконец сам пошел. Немалое достижение, и готовился он к этому два года… Сотни раз Фолкен завидовал погибшему супершимпанзе, но ведь у него не было выбора, врачи решили все за него. И вот теперь, двенадцать лет спустя, он находится там, где до него не бывал ни один человек.

«Кон-Тики» приближался к краю тени, и юпитерианский рассвет вылепил исполинскую световую дугу в небе перед ним, когда тревожный голос зуммера вырвал Фолкена из объятий сна. Непременные кошмары (он как раз хотел вызвать медицинскую сестру, но не хватило сил даже нажать на кнопку) быстро уступили место другим впечатлениям. Начиналось величайшее – и возможно, последнее – приключение в его жизни.

Фолкен вызвал Центр управления – он должен был вот-вот скрыться за Юпитером – и доложил, что все идет нормально. Почти сто тысяч километров отделяло его от базы, и скорость «Кон-Тики» уже перевалила за пятьдесят километров в секунду – изрядная величина! Через полчаса он войдет в верхние, затем в плотные слои атмосферы, и во всей солнечной системе нет более трудного места для такого маневра… Правда, десятки зондов благополучно прошли через это огненное чистилище, ко ведь речь шла о батареях компактно скомпонованных приборов, способных выдержать не одну сотню G. Максимальная нагрузка на «Кон-Тики» – пока он не уравновесится в верхнем слое атмосферы Юпитера – составит тридцать G, средняя – больше десяти. Основательно, не торопясь Фолкен пристегивал сложную систему амортизирующей подвески, соединенную со стенами кабины. Закончив эту процедуру, он сам стал как бы частью остова.

Часы вели обратный отсчет: осталось сто секунд. Теперь возврата нет, будь что будет… Через полторы минуты он войдет в атмосферу Юпитера и окажется всецело во власти исполина.

Ошибка в отсчете составила всего три секунды – не так уж плохо, если подумать, сколько тут неизвестных факторов. Через стены капсулы доносились жуткие вздохи, они переросли в высокий, пронзительный вой. Совсем другой звук, чем при посадке на Землю или на Марс. Разреженная атмосфера, состоящая из водорода и гелия, транспонировала все звуки на несколько октав выше. На Юпитере даже в раскатах грома будут звучать фальцетные обертоны.

Вместе с нарастающим воем нарастала и перегрузка. Через несколько секунд Фолкена словно сковал паралич. Поле зрения уменьшилось до такой степени, что он видел только часы и акселерометр. Пятнадцать G, и осталось терпеть четыреста восемьдесят секунд…

Он не потерял сознания. Да иначе и быть не могло. Фолкен представил себе, какой великолепный хвост тянется за «Кон-Тики» в юпитерианской атмосфере на несколько тысяч километров. Через пятьсот секунд после вхождения в атмосферу перегрузка пошла на убыль. Десять G, пять, два… Потом тяжесть почти совсем исчезла, огромная орбитальная скорость была погашена, началось свободное падение.

Внезапный толчок дал знать Фолкену, что сброшена раскаленная тепловая защита – то, что от нее осталось. Она выполнила свою функцию и больше не понадобится, пусть достается Юпитеру. Отстегнув все пряжки, кроме двух, он стал ждать, когда программный механизм начнет выполнять следующую, самую ответственную серию операций.

Фолкен не видел, как раскрылся первый тормозной парашют, но ощутил легкий рывок, и скорость падения сразу уменьшилась. Горизонтальная составляющая скорости «Кон-Тики» была полностью погашена, теперь аппарат двигался прямо вниз со скоростью полутора тысяч километров в час. Последующие шестьдесят секунд все решат…

Пошел второй поплавок. Фолкен посмотрел в верхний иллюминатор и с облегчением увидел, как над падающим аппаратом колышется облако сверкающей пленки. Огромным цветком в небе раскрылась оболочка воздушного шара и стала надуваться, зачерпывая разреженный газ. Полный объем составлял несколько тысяч кубических метров, и скорость падения «Кон-Тики» быстро упала до нескольких километров в час. На этом рубеже она стабилизировалась. Теперь у Фолкена было вдоволь времени – аппарат будет падать не один день, прежде чем достигнет поверхности планеты.

Но он ее все-таки достигнет, если не принимать никаких мер. Сейчас шар играл всего-навсего роль мощного парашюта, он не обладал подъемной силой. Да и откуда ей взяться, ведь внутри тот же газ, что и снаружи.

С характерным и слегка нервирующим потрескиванием заработал реактор, посылая струи тепла в оболочку. Через пять минут скорость падения снизилась до нуля. Еще через минуту аппарат начал подниматься. Согласно радиовысотомеру он уравновесился на высоте около четырехсот двадцати семи тысяч метров над поверхностью Юпитера – или над тем, что заменяло поверхность.

Только один шар может плавать в атмосфере самого легкого газа – водорода: шар, наполненный подогретым водородом. Пока работал реактор, Фолкен мог спокойно парить над миром, где разместилась бы сотня Тихих океанов. Покрыв больше пятисот миллионов километров, «Кон-Тики» наконец-то начал оправдывать свое название. Воздушный плот плыл по течению в океане юпитерианской атмосферы…

Хотя кругом простирался новый мир, прошло больше часа, прежде чем Фолкен смог сосредоточить внимание на панораме. Сперва надо было проверить все системы капсулы, опробовать все рукоятки управления. Определить, насколько нужно увеличить расход тепла, чтобы подниматься с той или иной скоростью, сколько газа нужно выпустить, чтобы опускаться. Но прежде всего добиться стабильности. Отрегулировать длину тросов, соединяющих капсулу с огромной грушей оболочки, и погасить вибрацию, чтобы полет был возможно более плавным. До сих пор ему сопутствовало счастье. Ветер на этой высоте был устойчивым, и допплеровская локация показывала, что относительно невидимой поверхности он летит со скоростью трехсот сорока восьми километров в час. Для Юпитера очень скромная цифра, здесь отмечены скорости ветра до полутора тысяч километров в час. Но, конечно, дело не в одной скорости. Главная опасность – турбулентные потоки. Если попадутся воздушные ямы, его выручит только умелое маневрирование, опыт, быстрота реакций – все то, чего не заложишь в программу автомата.

Лишь основательно освоившись с необычным аппаратом, Фолкен решил откликнуться на настойчивые вызовы Центра управления, после чего выпустил штанги с измерительными приборами и устройствами для анализа атмосферы. И хотя капсула теперь напоминала небрежно украшенную рождественскую елку, она все так же легко реяла над Юпитером, посылая непрерывный поток информации на магнитофоны далекой базы. Наконец-то Фолкен получил возможность осмотреться.

Первые впечатления были, неожиданными и в какой-то мере разочаровывающими. Если говорить о масштабах, то с таким же успехом он мог лететь над земными облаками. Горизонт там, где ему и положено быть, никакого ощущения, что летишь над планетой, поперечник которой в одиннадцать раз превосходит диаметр Земли. Но стоило Фолкену бросить взгляд на инфракрасный локатор, прощупывающий слои воздуха внизу, и он понял, как сильно обмануло его зрение.

Облачный слой на самом деле был не в пяти, а в шестидесяти километрах под ним. А до горизонта не двести километров, как ему казалось, а почти три тысячи.

Кристальная прозрачность гелие-водородной атмосферы и колоссальные дуги Юпитера совершенно сбили его с толку. Определить на глаз расстояние здесь было еще труднее, чем на Луне. Каждый видимый отрезок надо умножать по меньшей мере в десять раз.

Элементарный случай, и ничего неожиданного. И тем не менее Фолкену почему-то было не по себе. Такое чувство, словно не в Юпитере дело, а сам он уменьшился в десять раз… Возможно, со временем он привыкнет к чудовищным масштабам этого мира, а сейчас как поглядишь на невообразимо далекий горизонт, так и чудится, что душу сковывает холодный – холоднее окружающей атмосферы – ветер. Да, что ни говори, не похоже, чтобы эта планета когда-либо могла стать обителью человека. Очень может быть, что Фолкену суждено остаться первым и последним человеком, проникшим под облака Юпитера.

Небо было почти черным, если не считать нескольких размытых аммиачных облаков километрах в двадцати над аппаратом. Там, на границе стратосферы, достаточно холодно, но с уменьшением высоты быстро росли температура и давление. В зоне, где сейчас парил «Кон-Тики», – градусник показывал минус пятьдесят, давление равнялось пяти атмосферам. В ста километрах ниже будет жарко, как в земных тропиках, а давление такое же, как на дне глубокого моря. Идеальные условия для возникновения жизни…

Минула четвертая часть короткого юпитерианского дня. Солнце поднялось уже довольно высоко, но сплошная пелена облаков внизу была озарена удивительно мягким светом. Лишних пятьсот миллионов километров заметно умерила силу солнечных лучей. Несмотря на ясное небо, Фолкен не мог избавиться от ощущения, что выдался пасмурный день. Надо думать, ночь спустится очень быстро. А пока царило словно осеннее утро. С той поправкой, что на Юпитере не бывает осени, вообще нет никаких времен года.

«Кон-Тики» вошел в атмосферу в центре экваториальной зоны – наименее красочной из широтных зон планеты. Облачная пелена была лишь чуть-чуть тронута желтизной, не то что желтые, розовые, даже красные кольца, опоясывающие Юпитер в более высоких широтах. Знаменитое «красное пятно», самая броская примета Юпитера, находилось далеко на юге. Выло очень соблазнительно опуститься там, но атмосферная активность в южных тропиках была слишком велика, скорость течений достигала полутора тысяч километров в час. Нырять в чудовищный водоворот неведомых стихий значило напрашиваться на большие неприятности. Пусть будущие экспедиции займутся «красным пятном» и его загадками.

Солнце перемещалось в небе вдвое быстрее, чем на Земле. Оно уже приблизилось к зениту, и серебристый балдахин газовой оболочки заслонил его. «Кон-Тики» по-прежнему шел на запад со скоростью трехсот пятидесяти километров в час, сохраняя ровный ход. Всегда ли здесь так спокойно? Похоже, что ученые, которые говорили о штилевых полосах Юпитера и называли экватор самой тихой зоной, не ошиблись. Фолкен весьма скептически относился к такого рода прогнозам, ему гораздо больше импонировали слова одного на редкость скромного исследователя, категорически заявившего: «Никто не знает точно, что делается на Юпитере». Что ж, под конец дня кто-то будет это знать… Если Фолкен сумеет дожить до ночи.

4

В этот первый день всевышний был к нему милостив. На Юпитере было так же тихо и мирно, как над равнинами Северной Индии много лет назад, когда он парил в земных небесах вместе с Вебстером. У Фолкена было время овладеть своими новыми способностями до такой степени, что он будто слился с «Кон-Тики». Он никак не рассчитывал на такую удачу и спрашивал себя, какой ценой придется за нее расплачиваться.

Пятичасовой день подходил к концу. Изборожденные тенями облака внизу теперь казались массивнее, чем когда Солнце стояло выше в небе. Краски заката поблекли, только прямо на западе горизонт опоясывала полоса темнеющего пурпура. Над нею бледным серпом светилась одна из лун.

Простым глазом было видно, как Солнце быстро ушло за край планеты, до которого было около трех тысяч километров. Вспыхнули мириады звезд, и в их числе на самом краю сумеречной зоны прекрасная вечерняя звезда Земли – напоминание о том, как далеко он находится от родного мира. Следом за Солнцем она скрылась на западе. Началась первая ночь человека на Юпитере.

С наступлением темноты «Кон-Тики» пошел вниз. Шар уже не нагревался солнечными лучами и потерял частицу своей подъемной силы. Фолкен не стал возмещать потерю. Этот спуск входил в его планы.

До незримой пелены облаков оставалось больше пятидесяти километров. Около полуночи он достигнет ее. А пока облака можно наблюдать на экране инфракрасного локатора; тот же прибор сообщал, что в них, кроме водорода, гелия и аммиака, множество сложных углеродистых соединений. Химики с огромным нетерпением ждали проб этого рыхлого розового вещества. Правда, автоматические зонды уже доставили несколько граммов, но от такой малости у исследователей лишь еще больше разгорелся аппетит. Высоко над поверхностью Юпитера в атмосфере была обнаружена добрая половина молекул, необходимых для возникновения жизни. Есть строительный материал – так, может быть, и постройки существуют? Этот вопрос уже свыше ста лет оставался без ответа.

Инфракрасные лучи отражались облаками, но миллиметровые волны пронизывали их слой за слоем и ощупывали поверхность планеты в четырехстах километрах под «Кон-Тики». Путь туда был Фолкену закрыт колоссальными давлениями и температурами. Даже автоматы не могли невредимыми достичь поверхности Юпитера. Вот она – на экране радара, манящая и неприступная… И приборы бессильны расшифровать тайну ее своеобразной зернистой структуры.

Через час после захода Солнца Фолкен выпустил первый зонд. Он быстро пролетел первые сто километров, потом завис в более плотных слоях и передал вагон данных, которые Фолкен транслировал в Центр управления, после чего ему до самого восхода Солнца оставалось лишь следить за скоростью снижения, снимать показания приборов да иногда отвечать на запросы. Влекомый устойчивым течением, «Кон-Тики» мог сам собой управлять.

Перед самой полуночью в Центре заступила на дежурство оператор-женщина. Она представилась Фолкену, они обменялись привычными остротами. Через десять минут он снова услышал ее голос, на этот раз серьезный и взволнованный.

– Говард! Прослушай сорок шестой канал.

Сорок шестой? Телеметрических каналов было столько, что он помнил лишь самые важные. Но как только установил переключатель в нужное положение, сразу понял, что принимает сигналы от микрофона на зонде, который висел в ста тридцати километрах под ним в атмосфере, плотностью приближающейся к воде.

Сперва он услышал шипение ветра – необычного ветра, который дул там, во мраке непостижимого мира. А затем на этом фоне родилась мощная вибрация. Сильнее… сильнее… будто рокот исполинского барабана. Сила звука была такая, что Фолкен не только слышал, но и осязал его. И частота ударов непрерывно возрастала, хотя высота тона не изменялась. Под конец рокот слился почти в сплошной гул на нижнем пределе доступных человеческому уху частот. И вдруг он оборвался, смолк – смолк так внезапно, что мозг не сразу воспринял тишину, память продолжала отзываться эхом где-то в черепной полости.

Фолкен в жизни не слышал ничего похожего, никакие земные звуки не шли тут в сравнение. Тщетно пытался он представить себе какое-нибудь явление природы, способное породить такую вибрацию. И на голос животного не похоже, даже если взять больших китов…

Звук повторился, повторился в точности. На этот раз Фолкен подготовился и засек его продолжительность. От первой слабой вибрации до заключительного крещендо чуть больше десяти секунд.

А еще он услышал настоящее эхо, очень слабое и далекое. Возможно, звук отразился от одного из многочисленных атмосферных слоев. Возможно, от какого-нибудь другого, еще более удаленного препятствия. Фолкен подождал, однако второго эха не было.

Центр управления реагировал немедленно и попросил его выпустить второй зонд. Два микрофона позволят хотя бы приблизительно локализовать источники звука. Как ни странно, наружные микрофоны самого «Кон-Тики» уловили только шум ветра. Очевидно, таинственный рокот встретил препятствие в виде отражающего слоя и растекся вдоль него.

Приборы определили, что звуки исходили из нескольких сгруппированных вместе источников, до которых было около двух тысяч километров. Изрядное расстояние еще ничего не говорило об их мощи. В земных океанах довольно слабые звуки могут пройти такой же путь. Что до само собой напрашивающегося предположения, что виновниками были живые существа, то главный экзобиолог сразу нее отверг его.

– Я буду очень разочарован, – сказал доктор Бреннер, – если здесь не окажется ни растений, ни микроорганизмов. Но ничего похожего на животных не может быть там, где отсутствует свободный кислород. Все биохимические реакции на Юпитере должны протекать на низком энергетическом уровне. Активному существу попросту не откуда почерпнуть силы для своих жизненных функций.

Аргументы Бреннера показались Фолкену не очень убедительными. Он уже слышал их раньше и предпочел не спешить с выводами.

– Так или иначе, – продолжал экзобиолог, – длина звуковой волны порой достигала девяноста метров! Даже зверь величиной с кита не способен производить такие звуки. Так что речь идет о каком-то природном явлении.

Что ж, весьма правдоподобная версия. Наверное, физики найдут ответ. В самом деле, как истолкует слепой пришелец из другого мира гул бушующего моря, или гейзера, или вулкана, или водопада? Он вполне может приписать эти звуки огромному животному.

Примерно за час до восхода голоса из пучины смолкли, и Фолкен стал готовиться ко второй встрече юпитерианского рассвета. От ближайшей пелены облаков «Кон-Тики» теперь отделяло всего пять километров. Наружное давление возросло до десяти атмосфер, температура царила тропическая – тридцать градусов. Человек вполне мог бы находиться в такой атмосфере, надев акваланг с надлежащей оксигелиевой смесью.

– Принимай приятные новости, – сообщил Центр управления сразу после восхода Солнца. – Облака начинают рассеиваться. Через час местами совсем прояснится. Но остерегайся турбулентности!

– Уже чувствую кое-что, – ответил Фолкен. – На какую глубину я буду видеть?

– Километров на двадцать, до следующего слоя конденсации. Та пелена будет поплотнее, она никогда не расходится.

«И для меня она недоступна», – сказал себе Фолкен. Температуры там превышают сто градусов. Впервые «потолок» находился не над головой воздухоплавателя, а под его ногами!

Через десять минут он заметил то, что Центр управления уже обнаружил сверху. Окраска облаков у горизонта изменилась, поверхность стала неровной, бугристой, словно ее кто-то смял. Фолкен слегка подстегнул свой маленький реактор и набрал пяток километров высоты, чтобы лучше видеть.

Внизу и в самом деле быстро ширился просвет, как будто что-то растворяло плотную пелену. Перед его глазами разверзлась бездна. «Кон-Тики» очутился над окном глубиной около двадцати и шириной около тысячи километров.

Совсем новый мир открылся Фолкену. Юпитер сбросил одну из своих многочисленных вуалей. Вторая пелена, дразнящая воображение своей недосягаемостью, была намного темнее первой. Цвет розоватый, с островками пятен кирпичного оттенка. Пятна были овальные, вытянутые в направлении господствующего ветра, с востока на запад, примерно одинаковой величины. Фолкен насчитал сотни таких островков – они напоминали ему пухлые кучевые облака в земных небесах.

Он уменьшил подъемную силу, и «Кон-Тики» пошел вниз вдоль тающего обрыва. И тут Фолкен увидел снег.

Белые хлопья возникали в воздухе и медленно падали. Но откуда в такой жаре снег? Не говоря уже о том, что на этой высоте вряд ли можно найти пары воды! К тому же низвергающийся сверху каскад хлопьев не сверкал и не переливался на солнце. Несколько штук легли на штангу перед главным иллюминатором, и Фолкен смог рассмотреть их. Белые, матовые, непрозрачные… Отнюдь не кристаллические… И довольно большие, сантиметров десять в поперечнике. Похоже на воск. Скорее всего воск и есть. В атмосфере вокруг «Кон-Тики» идет какая-то химическая реакция, она и рождает парящие над Юпитером хлопья углеводородов.

Километрах в ста прямо по курсу что-то всколыхнуло вторую облачную пелену. Красные овалы заметались, потом начали выстраиваться по спирали. Обычная схема циклона, хорошо знакомая земной метеорологии. Спираль ширилась с поразительной быстротой. Если там рождается ураган, «Кон-Тики» ожидают немалые проблемы…

В следующий миг тревога в душе Фолкена сменилась удивлением. А удивление уступило место страху… Нет, это вовсе не ураган. Что-то огромное, не один десяток километров в поперечнике, всплывало из толщи облаков на его пути.

Может быть, просто-напросто облако, грозовое облако заварилось в нижних слоях атмосферы? Да нет, тут что-то плотное. Что-то плотное пропороло розоватую пелену, будто всплывший из глубин айсберг.

Айсберг, плавающий в водородной среде? Вздор, конечно. И все же в этом сравнении что-то было. Направив свой телескоп на загадочный бугор, Фолкен рассмотрел какую-то беловатую аморфную массу с красными и бурыми полосами. Не иначе, перед ним то самое вещество, которое образует «снежинки». Целая гора воска. И не такая уж она компактная, как ему показалось сначала. Кромка таинственного образования все время крошилась и переливалась…

– Я знаю, что это такое, – доложил он в Центр управления, который уже несколько минут осыпал его тревожными запросами. – Скопление пузырьков, какая-то пена – углеводородная пена. Скажите химикам, пусть… Нет, постойте!

– В чем дело? – заволновался Центр. – Что случилось?

Пренебрегая отчаянными призывами из космоса, Фолкен сосредоточил все внимание на том, что ему рисовал телескоп. Тут необходима полная уверенность… Ошибешься – станешь посмешищем для всей солнечной системы.

Наконец он расслабился, поглядел на часы и отключил настойчивый голос Центра.

– Вызываю Центр управления, – сухо произнес он в микрофон. – Говорит Говард Фолкен с борта «Кон-Тики». Эфемеридное время – девятнадцать часов, двадцать одна минута, пятнадцать секунд. Широта ноль градусов, пять минут, северная. Долгота сто пять градусов, сорок две минуты, система один. Передайте доктору Бреннеру, что на Юпитере есть живые организмы. Да еще какие!..