Текст книги "По законам звездной стаи"

Автор книги: Георгий Ланской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Переживаешь? – спросил спокойный голос за спиной.

Егор подошел ближе, вытащил сигареты и закурил.

– Кто этот педрила? – спросил Антон вместо ответа.

Егор повернулся через плечо и скривился. Представитель пресс-службы проекта отчаянно убеждал скандалиста не разоблачать Наталью.

– Этот? Ай, чмо в ботах – Сергунчик Заедов. Мы называем его «Задом едов». Светский хроникер, два высших образования, причем одно – литературное. Всегда всех учит… Ладно, что там у вас с Наташкой? Только не надо мне мульки про вечную любовь. То, что она актриса, я давно знаю.

– Тебе скажи, а ты про это растрезвонишь…

– Оно мне надо? – хмыкнул Егор и затянулся, выпустив красивое облачко дыма. – Я в вашем корпоративном журнале подрабатываю, про «великую любовь» пишу. Полезу с разоблачениями, кто меня потом пригласит работать?

Но Антон откровенничать отказался.

Егор пожал плечами и скоро отбыл.

Антон же отправился обратно на шоу, чтобы достойно принять удар.

Как и следовало ожидать, Наталью с проекта выгнали с позором. Ведущая красиво разыграла эту партию, предоставив «обнаруженные доказательства» неверности Натальи. Антон, втайне надеявшийся на счастливое «разруливание» проблемы, разыгрывал оскорбленное достоинство и с надрывом объяснялся перед телекамерами с несостоявшейся невестой.

На следующем мужском голосовании Антона слили четырнадцать других участников. И теперь он шел по шаткому мостику с вымученной улыбкой, щурясь от слепивших прожекторов.

После облома жизнь не спешила налаживаться.

Антона два раза пригласили на ток-шоу, несколько раз журналисты брали интервью, с просьбой рассказать о проекте что-нибудь «жареное». Антон отказывался, стиснув зубы, продолжая бегать на кастинги и получая более-менее вежливые отказы.

Накопленные на проекте деньги таяли. С прежней квартиры пришлось съехать: глупо платить за квадратные метры, в которых не живешь. Найти новую оказалось не так уж просто. Не очень-то разбежишься на три тысячи долларов, учитывая новый статус. Жизнь в халупе не соответствовала новому имиджу телезвезды нового формата. Нужно было одеваться, питаться в соответствующих местах, где отдыхала богема, и, усиленно скаля зубы, делать вид, что ты «в шоколаде», в то время как…

«Мы вам позвоним».

Эта фраза уже застряла в ушах.

Никто не звонил. Деньги заканчивались.

От тоски и безысходности Антон закрутил роман с молоденькой и глупенькой девицей, фанаткой проекта, ужасно переживавшей за любимого героя, посылавшей десятки смс-сообщений в его поддержку и втайне порадовавшейся его расставанию с Наташей. Алена училась в каком-то модном колледже на модного ландшафтного дизайнера, жила в собственной квартире и одевалась от кутюр.

Недолго думая, Антон переехал к ней.

Привыкнуть к Алене было несложно. Те же слова-фантики, бессмысленные походы по кафе, дискотекам и ночным клубам, оупен-эйр и безумные пляски в то время, когда все нормальные люди встают на работу или на учебу. Алена такими вещами не заморачивалась, а Антон…

Честно говоря, прожив за периметром проекта около двух месяцев, вернуться в реальность было не так-то просто. Привычка повиноваться приказам режиссера из динамика давала о себе знать, когда где-нибудь на дискотеке резвый голос диджея у вертушек требовал поднять руки. Антон ежился и ловил себя на том, что автоматически повинуется. Лежа в постели с посапывающей Аленой, Антон с вялым удивлением осознавал: без проекта жизнь стала стылой и серой.

Что изменилось? Да ничего.

Он ест, пьет, занимается сексом с девушкой, которая ему даже не нравится. Все то же самое. Но чего-то не хватает. Не то вездесущих операторов с любопытными красноглазыми камерами, не то бурления адреналина, от осознания того, что каждый твой шаг видят и оценивают, а ты, зная это, стараешься подать себя в наилучшем ракурсе. Слезы перед камерой напоказ. Радость перед камерой напоказ. Секс перед камерой, якобы не напоказ…

Почти театр, господа и дамы. Суфлер в будке подсказывает, что нужно сделать, как повернуть коробочку с тампоном от главного спонсора, чтобы она попала в кадр. Но теперь на сцену вышел актер второго состава, а его, главного лицедея, списывают со счетов. Через месяц перестанут узнавать на улицах, через два забудут совсем. Реалити-шоу – не любимый фильм, где можно блеснуть даже в эпизоде с искрометной цитатой. В этом новом телевизионном виде тебя забудут в два счета. Сегодня – герой-любовник, завтра – шелуха.

Телефон молчал.

Даже «верные друзья» с проекта не беспокоили его. Их мнимо-сочувственные звонки и эсэмэс прекратились через неделю. Желанная слава не приходила.

Самое тяжелое было – просыпаться по утрам. Алена уходила в колледж, а он лежал и глядел в потолок, не в силах увернуться от нарастающей депрессии.

Два месяца без проекта…

Только на этой неделе он прочитал уже три книги, добивая полочку иронических детективов в черно-желтых обложках, включая кулинарную книгу, написанную той же авторшей. А ведь сейчас только четверг! Два дня до выходных, а он уже пересмотрел по третьему кругу все фильмы, скачал новые – и эти посмотрел. За окном осень, каштаны и клены сбросили листву. С неба сыплется мокрая пакость. Антону хотелось повеситься от тоски. В телевизоре кривлявшиеся клоуны изображали великую страсть…

Антон вышел прогуляться, купил сосиску в тесте, сел на мокрую скамейку и, равнодушно перемалывая челюстями продукт сомнительного происхождения, мрачно думал о будущем. Перспективы были неважными. Актеров в столице много, а шансы пробиться наверх, поближе к звездам, есть далеко не у всех.

– Простите, – послышался робкий голос. Антон хмуро повернулся. Рядом стояли две девчушки лет пятнадцати, взиравшие на него с обожанием. Выглядели девочки так, словно вылезли из японских мультиков: яркие куртки, два хвостика в разные стороны. У одной на ногах были разные чулки: на левой ноге черный, на правой – в желто-фиолетовую полосочку.

– Чего? – невежливо спросил он, занятый собственными мрачными мыслями.

– Вы же Антон Черницын? – полувопросительно-полуутвердительно произнесла девочка в разных чулках.

– Ну да, – хмуро подтвердил Антон. – А что?

Девочки расцвели словно розочки и одновременно полезли в свои сумки-ранцы. Спустя миг обе сунули Антону под нос одинаково кукольные блокнотики в пушистых обложках. – Ой, подпишите, пожалуйста! Мы вас так любим! Вы наш самый любимый герой, правда-правда, – защебетала та, что была в обычных чулках.

– Да, правда, мы еще Звезду любим и Арсения! Они такие классные! Но вы самый лучший, – прочирикала вторая. – Вот тут подпишите. А можно с вами сфоткаться?

– Можно, – смягчился Антон.

С ним уже месяц никто не фотографировался.

Девицы одновременно достали из карманов курток мобильники, вцепились в Антона и, отведя руки с телефонами как можно дальше в стороны, дружно нажали на кнопки. Щелчки прозвучали как выстрелы.

– Антон, мы так переживали, когда ты ушел с проекта, – проникновенно сказала «разночулковая», решив, что после такого интимного процесса, как фото с кумиром, говорить ему «вы» совсем не обязательно. – А чем ты сейчас занимаешься?

Мимолетная радость мгновенно померкла.

– Извините, мне пора, – буркнул Антон и, не оборачиваясь, пошел домой. Девочки еще что-то кричали вслед, но ему было наплевать. Лучик солнца, прорезавший на миг толщу черных туч, мгновенно угас.

Алена уже была дома.

Антон мельком подумал, что ее занятия что-то уж чересчур быстро заканчиваются. Вот и сейчас она, оккупировав ванную, что-то напевала в такт льющейся из динамика мелодии. Певица скулила про то, что ей уже не больно, она всем довольна, «уходи, любимый, любовь остыла»…

Антон разулся, не сочтя нужным убрать грязные ботинки подальше. Их следовало вымыть, а ванная занята. Не на кухне же в мойке это делать, тем более что там… да, как всегда, гора посуды. Алена никогда не давала себе труда даже чашку ополоснуть, да и Антону надрываться не хотелось. Всю посуду в доме мыла приходящая дважды в неделю домработница. Вот и сейчас Эверест чашек и плошек кренился вправо, угрожая вот-вот завалиться с канонадой.

– Антоша, это ты? – крикнула Алена из ванной.

– Нет, не я, – проорал Антон в ответ.

В кофеварке еще осталось немного густой бодрящей жидкости. Налив себе половину чашки, Антон сел у окна и закурил. В спину немилосердно дуло, но Алена была помешана на свежем воздухе, и если он сейчас закроет окно, она опять будет ныть.

– А кто это тогда, если не ты? – игриво осведомилась Алена.

– Дед Маразм, – крикнул Антон.

– Для Деда Мороза еще рановато, – ответила она из купели.

Не то не расслышала, не то не поняла.

– Мне никто не звонил? – крикнул он.

Впрочем, зачем спрашивать? С самого начала ясно, что никто…

– Да, звонили, – крикнула Алена. – Я не запомнила. С какой-то студии.

Антон подскочил на месте и вылил кофе на свой свитер. Чашка вылетела из пальцев и, прощально звякнув, раскололась на несколько кусков. Закашлявшись, он стряхнул с себя бурые капли и бросился в ванную, опрокинув по дороге табуретку.

Алена лежала, укутавшись в горки пены, даже на макушке был пенный холмик. На Антона она посмотрела с удивлением.

– Ты чего?

– Алена, откуда звонили?

– Да не помню я, чего ты прицепился… С какой-то студии, вроде бы съемка в рекламе. Я сказала им, чтоб тебе на сотовый перезвонили.

– Так я ж посеял сотовый еще позавчера, – взвыл Антон. – Ты об этом прекрасно знаешь.

Алена равнодушно пожала плечами.

– Ну и чего ты так переживаешь? – спокойно спросила она и вытянула вверх ножку в бисеринках пузырьков, дабы Антон смог насладиться красотой.

Нога была великолепна. Действие – красивым. В красивых фильмах роковая красотка всегда томно поднимала ногу вверх, капельки падали в пену. На замедленных кадрах это выглядело потрясающе. В следующей сцене герой, рванув на шее душащий галстук, забиралсяся к ней прямо в одежде. Далее следовала откровенная сцена под романтически звучащие саксофоны. Толчок – и вода выплескивается на пол, который усыпан лепестками роз…

Потом герой несет ее на шелковые простыни (лучше черные), она постанывает в экстазе, а в финале оба лежат на спине и курят. Ее волосы разметались по подушке, он смотрит с нежностью. Часы на тумбочке показывают на полтора часа больше, чем до начала сцены. Хеппи-энд…

О том, что в ванне снимать мокрую одежду неудобно, а лепестки роз нужно разбросать заранее, Алена как-то не подумала. Как и о том, что у героя может быть отнюдь не романтический настрой…

Антон не собирался лезть в ванну и уж тем более одаривать ее бурными ласками. Он стоял в дверях и смотрел волком. Алена поспешила утешить его и ласково произнесла:

– Антоша, ничего страшного ведь не произошло! Ну, подумаешь, не дозвонились. Еще раз позвонят сюда.

– Да ты понимаешь, что говоришь, дура? – заорал Антон. – Кто позвонит? Куда позвонит? Думаешь, что они обо мне только и мечтают? Это шанс, шанс! Его хватать надо было, а из-за тебя, идиотки, не способной запомнить, кто звонит, я его профукал!

У Алены затряслись губы. Это она-то идиотка?!

Антон бахнул дверью и вышел.

Алена, почувствовав, как озябли плечи, поглубже опустилась в ароматную пену. Вот тебе и романтический герой… Подумаешь, из-за того, что она не догадалась спросить, кто ему звонил, обозвал идиоткой. Она же не знала…

Внезапно сквозь горькую обиду вдогонку к капнувшей в воду слезинке прокралась четкая мысль: а ведь он в общем-то прав. Идиотка, не иначе… Дура, кретинка, дебилка… Подобрала его на помойке… как там говорил кот в любимом мультике? Очистила от очисток, а он мне фигвамы рисует… Два месяца жирует за ее счет, не учится, не работает. Из всех подвигов только секс (тут без претензий – отличный!) да сомнительная слава героя телешоу. Когда он пришел жить в ее квартиру, у него даже чистых вещей не было, два дня все перестирывал, пока она, не вытерпев, повела его по магазинам. Казанова нашелся…

В глубине квартиры запиликал телефон. Музыка резко смолкла. Алена прислушалась, но толком ничего разобрать не могла, разве что голос Антона был преувеличенно бодрым.

Разговор был коротким. Антон начал носиться по квартире, что-то уронил, что-то опрокинул. А потом бахнула входная дверь. Алена потянула на себя шланг душа. Направив в лицо струю ледяной воды, она порадовалась, что вода смывает с щек не только слезы, но и иллюзии, разбитые вдребезги…

Рекламный ролик крема от морщин снимали в большущем павильоне «Мосфильма». Судя по тому, что режиссер жутко торопился, орал на съемочную группу, да и вообще вел себя крайне суматошно, аренда павильона заканчивалась с минуты на минуту, а съемки еще не закончились.

Антон прибыл на площадку за час до начала, успел выпить кофе и унять дрожь в коленках. По сценарию ему требовалось встретить сходящую со ступеней актрису, вручить букет цветов и проводить восхищенным взглядом. Даже слова учить не пришлось, роль была немая.

Актриса запаздывала. Пока она отсутствовала, режиссер поманил Антона к себе пальцем и, скорбно вздохнув, сказал:

– Давай хоть пройдемся разок, пока эта старая вешалка не приехала. Смотри, значит, она спускается с лестницы…

Антон отрепетировал сцену с помощницей режиссера. Нескладная деваха в длинном пальто спустилась с лестницы, запланированно уронила шарф, ойкнула и незапланированно захихикала. Антон подхватил шарфик, подал девахе букет, проводил до машины, а сам застыл влюбленным болванчиком с томлением во взоре, теребя цветную тряпицу в руке. В короткие минуты он постарался вложить в игру весь талант. Антону показалось, что все получилось просто замечательно.

– Пойдет, – скучно сказал режиссер и махнул рукой. – Только постарайся не выглядеть таким дебилом. Ты должен ею восхищаться, понял? Вос-хи-щать-ся!!! А ты смотришь на нее как людоед на вырезку. Больше романтизма, голубчик, ты же видишь ее впервые в жизни. Давай еще раз…

Репетиция прошла еще дважды, прежде чем выражение лица удовлетворило режиссера. Антона загримировали, наложив на лицо слой крема и пудры, тщательно замазав легкие синяки под глазами. Закончив последний прогон, съемочная группа вяло расползлась по углам, наблюдая, как бьется в истерике режиссер, бесконечно названивающий актрисе.

– Кофе будешь? – буднично спросила Антона деваха в пальто, доставая из сумки маленький термос. Антон кивнул, приглядываясь к новой знакомой, принимая из ее рук горячую крышку от термоса.

Высокая. На первый взгляд кажется совершенно обычной, но это потому, что на лице нет косметики. Классически правильное лицо обрамлено темными, струящимися волосами. Глаза зеленые, ресницы, как у пятилетней девочки, длинные и кукольно загнутые вверх, тонкие пальцы, на аккуратных, коротко постриженных ногтях французский маникюр. Обручального кольца нет, зато есть феерическое цветное тату, окольцевавшее руку вместо браслета: не то дракон, не то какое-то другое реликтовое чудище. Красота!

– Это мантикора, – негромко сказала девушка.

– Что?

– Ну, ты на татушку смотришь, а в глазах немой вопрос. Обычно все спрашивают уже на первой минуте: что это? Вот я и отвечаю сразу: мантикора.

– Прикольно, – хмыкнул Антон. – Где делала?

– А, есть тут один маленький салон на Гоголевском бульваре. Эскиз сама рисовала, мастер долго ругался, говорил – сложно. Но я настояла на своем.

– Ты художница?

– Ну да. Но мои работы никому не нужны.

Что-то брякнуло в глубине павильона, там, где располагались двери. Затем послышался многоголосый гул, перекрываемый истерическими визгами режиссера и басом неизвестного существа. Существо орало на режиссера, запросто перекрывая его вопли.

– А вот и мантикора, – невесело сказала девушка. – Мадам Голубева прибыли. Пойду встречать звезду. Ее еще надо на грим отвести, кофий подать и ублажить, как подобает ее звездному статусу.

– Меня Антон зовут…

– Я знаю, – улыбнулась девушка. – Это ведь я тебе звонила. Я – Алла. Осторожнее с салфетками, не сотри грим.

Антон, поднесший руку к лицу, послушно замер, а потом аккуратно промокнул губы.

Алла.

Интересно было бы увидеть ее без пальто…

Мадам Голубева, крепко сбитая бабенка с целлюлитными бедрами, давно перешагнувшая сорокалетний порог, оказалась вполне адекватной теткой с хорошо поставленным басом и искрометным чувством юмора. Голубева болтала без умолку, даже когда ей красили губы. Спустя полчаса Антон почувствовал, что уже обожает ее.

– Коленька, не кипятись, – совершенно спокойно ответила она режиссеру, вопящему про отставание от графика и что их вот-вот вышвырнут из павильона. – Не надо так переживать. Мы все равно рано или поздно сдохнем.

Режиссер воздел руки горе и убежал, спотыкаясь о провода и собственные ноги. Голубева же удовлетворенно повернулась к гримерше и костюмерше.

– Так вот: сколько мужика ни корми, а он все на сиськи смотрит. Как выяснилось, этот мерзавец, мой последний муж, втайне от меня откладывал деньги на новую квартиру. Надеялся там поселиться со своей молодухой. И все бы ничего, девочки, вот только… нет, нет, этот цвет мне решительно не идет, нужно светлее… на чем я… а, да! Вот только это были мои деньги, девочки. Распотрошила я его заначку…

Голубева сделала паузу и, вытащив из пачки сигарету, осторожно затянулась.

– И что? – замирающим голосом спросила гримерша. – Что вы сделали, Мария Александровна?

– Да ничего. Пошла и купила себе шиншилловую шубу. Вот он обрадовался, когда узнал.

Голубева расхохоталась и повалилась на спинку кресла, суча толстыми ножками в воздухе. Гримерша и костюмерша согласно захихикали.

– И ведь уходить не хотел, негодяй, – продолжила актриса. – Представляете, явился в театр, скандал закатил! Попробовал даже мой контракт расторгнуть. Но к счастью, у нас новый режиссер, и он мою кандидатуру отстоял, даже перед лицом заслуженного артиста. Три дня этот гад ходил ко мне домой и выл под дверями, подсчитывал, сколько театр ему должен в целом, а я в частности. Мне это быстро надоело. Я пошла в аптеку, купила раствор валерианки и облила его машину. Утром он так визжал! Коты ему всю лакировку содрали, «Лексус» как обглоданный. Вот уж я повеселилась…

Голубева снова забилась в истерике, дрыгая ногами.

– Какая у вас интересная жизнь, – вздохнула гримерша. – Съемки, поклонники, муж-красавец…

– Подлец он, – поправила Голубева и снова захохотала.

Главным сюрпризом для Антона стал тот факт, что Голубева на съемку прибыла в компании Егора. Поначалу на его присутствие никто не обратил никакого внимания, но Мария сама вдруг заорала зычным голосом:

– Ой, я там мальчика забыла в машине. Приведите мальчика, я ему обещала дать…

Гримерша и костюмерша прыснули и покраснели. Голубева строго посмотрела на них, а потом сама загоготала, как гусыня.

– Дуры! Интервью дать! Замоталась на съемках, он, бедняга, меня на улице прождал два часа, промок, замерз… Хотя он такая лапа, ему и дать можно… Приведите мальчика и дайте ему чаю!

Егора привели через пять минут. Его голова все еще была мокрой. В прохладном павильоне он зябко ежился и, засовывая руки в карманы, уткнулся носом в воротник куртки, не заметив Антона, пока тот сам не подошел ближе.

– Привет, ты чего тут?

Егор поднял голову и слабо улыбнулся.

– Интервью у меня с Голубевой… А ты чего?

– А я тут в ролике снимаюсь, – пояснил Антон и добавил с ноткой превосходства. – Пойдем, я тебя к Аллочке отведу, она тебе чего-нибудь горячего даст попить…

Алла уже шагала навстречу с термосом в руке, путаясь в полах пальто.

– Здравствуйте, это вы из газеты? Пойдемте со мной, сейчас снимать будут, вы будете мешать. Антон, пройди на площадку, манти… уже готова.

Голубева сидела за изящным столиком, в центре которого стояла баночка с кремом, лежали жемчужные бусы и несколько орхидей. В лицо актрисе бил розоватый свет прожекторов, делающий ее лет на десять моложе. Режиссер стоял позади оператора с нацеленной на Голубеву камерой.

– «Жемчужное сияние» – это крем для моей кожи, – произнесла Мария в объектив и ослепительно улыбнулась.

– Еще раз, – скомандовал режиссер.

– «Жемчужное сияние» – это мой выбор, – послушно сказала Голубева.

– Это крем для моей кожи! – завопил режиссер.

– Так я и не претендую, – расхохоталась она. – Не хватало еще морду этим дерьмом мазать. Ты выбрал, ты и мажь.

– Маруся, давай без отсебятины, – взмолился режиссер. – Нас через полчаса отсюда погонят. Повтори эту фразу несколько раз, мы потом выберем лучший вариант.

– Хорошо-хорошо, – закивала Мария. – Сейчас все сделаю.

– Мотор, – скомандовал режиссер.

– Мой выбор, да?

– Да!!!

– Колюня, не ори, сосуд лопнет… так, я готова, сейчас все скажу… «Жемчужное сияние» – это крем для моей кожи… «Жемчужное сияние» – это крем для моей кожи… «Жемчужное сияние» – это крем для моей кожи.

Каждый раз Голубева повторяла фразу с другой интонацией и другим выражением лица. Антон невольно залюбовался ею. Вот где профессионализм! Тупой рекламный ролик, а сколько шарма, обаяния…

Сейчас таких актеров уже нет.

– Стоп, – скомандовал режиссер. – Теперь на лестницу. Антон, пройди на свое место. Дайте ему цветы.

– Привет, красавчик, – весело сказала Голубева и, охнув, с тоской посмотрела на фальшивую лестницу, устремившуюся в никуда. – Это я на эту верхотуру должна вскарабкаться?

– И вскарабкаться, и спуститься со свойственной тебе элегантностью, – сказал режиссер.

– Элегантности мне при раздаче не досталось, – отрезала Голубева. – Я буду как корова спускаться.

– Спускайся как корова, – согласился режиссер. – И только на последних пяти ступеньках превратись в томную газель.

– Так чего тогда мне на самый верх взбираться?

– Маруся, лезь и не зли меня! – заорал режиссер.

– Хорошо-хорошо, – закивала Голубева и, недовольно поморщившись, пошла по ступенькам. На третьей ее каблук подвернулся, и она начала заваливаться на бок. Антон рванулся к ней и ухватил за локоть. Актриса охнула и навалилась на него всем телом, прижавшись грудью.

– Какой ты… прыткий, – прошептала она и, приняв устойчивую позицию, ласково потрепала по щеке. – Далеко пойдешь.

– Маша!!! – заорал режиссер. – Быстрее. Антон, на позицию.

Голубева начала спускаться по лестнице.

Для спуска потребовалось два дубля. Затем она повторила еще раз – с пяти последних ступенек, стараясь двигаться как можно медленнее и элегантнее. Шарфик соскользнул с ее шеи. Антон бросился вперед подхватить его, вручил цветы и остановился, провожая актрису восхищенным взглядом.

– Отлично! – сказал режиссер. – Вот такое лицо мне и требовалось. Молодец, Антон. У нас еще минут пять есть. Давайте сымпровизируем. Маша, давай как будто ты наткнулась на прохаживающегося Антона, спускаясь по лестнице, он роняет цветы, вы нагибаетесь, чтобы поднять их, улыбаетесь друг другу, потом он дарит их тебе, и ты садишься в машину. Антон, тут ты снова смотришь восхищенным взглядом. Маша, давай, на пару ступеней вверх. Игорь, сними Антона крупным планом!

Оператор поднял вверх большой палец. Голубева заняла место на ступеньках и замерла. Антон ждал команды режиссера.

– Мотор! – скомандовал режиссер.

Голубева пошла вниз, Антон топтался на месте, якобы не замечая ее, и сделал резкое движение в сторону. Мария врезалась в его плечо, розы посыпались вниз. Антон и Мария одновременно наклонились за цветами, столкнулись лбами и рассмеялись.

– Отличная находка, – закричал режиссер. – Поднимайте цветы! Антон, отдавай их ей и смотри влюбленным взглядом! Стоп!

Алла, появившаяся из тени, быстро подошла к режиссеру и что-то шепнула ему на ухо, ткнув пальцем в стоявшего в дверях мужчину с кислой физиономией.

– Спасибо, съемка закончена, – объявил режиссер. – Маруся, ты была неподражаема. Антон, молодец. Оставь Аллочке свой телефон, будем работать.

Голубева, бросив на Антона долгий взгляд, удалилась смывать грим. Он наскоро умылся и, дав Алле свой телефон, поспешил к выходу. На улице шел дождь. Антон поежился и, встав под козырек крыльца, закурил.

Голубева вышла через сорок минут, со свежим, не театральным макияжем, в компании Егора и Аллы.

– Антоша, – ласково сказала она. – Я тут еду в небольшой ресторанчик пообедать. Не хотите присоединиться ко мне?

– С радостью, – сказал Антон.

Егор вежливо кивнул ему и, подхватив Аллу под руку, пошел к выходу. Алла, раскрыв над головой зонтик, обернулась и посмотрела Антону в глаза.

На ее лице была легкая тень сочувствия.

Проснуться в чужой постели и не сообразить, где находишься, – такое для Антона было в диковинку.

Некоторое время он хлопал ресницами и глядел в потолок, морщась и мучительно припоминая события вчерашнего дня. Сначала он и Мария отправились в уютный ресторанчик, где актриса уморила его забавными историями из актерской жизни. Заслушавшись, Антон автоматически пил, а Мария то и дело подливала ему в бокал виски. Кажется, они танцевали… Да, да… Рыжая девочка со шрамом на виске пела жалостливую песню тоненьким голоском, а Мария, уткнувшись в его грудь, рыдала и жаловалась на стервеца мужа…

А дальше – как отрезало.

И вот он проснулся в чужом доме, на широкой постели, и пялится в потолок…

Потолок, кстати, был натяжным, глянцевым, цвета зеленого лайма, с крупным зеленым цветком в центре. Ничего так потолок, красивый. Помимо галогенных светильников, его украшала изящная модерновая люстра, на одном из рожков которых болтались мужские трусы. М-да, погуляли…

Антон скосил глаза вбок.

Обстановочка в спальне была тоже ничего. Мебель модная, дорогая, такую не увидишь на распродаже с яркой красной наклейкой «скидка – 50 %!». На кровати дорогое белье, но не шелковое. Как же он ненавидел холодные, скользкие шелковые простыни, которые обожала Алена! Смотрится, конечно, красиво, но спать на них некомфортно, особенно по осени. Другое дело – обычный хлопок, пахнущий порошком и кондиционером «арктическая свежесть». Сразу вспоминается родной Магнитогорск, домик на окраине и морозные, стоящие колом простыни, которые мама заносила с улицы!..

Да, тогда все было просто и понятно.

Пусть жизнь не баловала подарками, но она текла предсказуемо-однообразно, стабильно, и в этом была своя прелесть. Все было хорошо, пока мама не вышла замуж во второй раз. И все полетело кувырком…

Антон не любил вспоминать то, что случилось в его семье десять лет назад.

Вместо этого он повернул голову вправо. В воздухе витал какой-то неприятный растительный запах. Рядом с кроватью стояла тумбочка, на ней – ваза с букетом свежих лилий. Антон сморщился и едва не чихнул. Вот что за вонь не давала ему покоя! Запах лилий он не выносил с тех пор, как стал жить с Аленой. Красивые цветы, слов нет, но воняют премерзко, потом весь день голова болит…

На открытой дверце платяного шкафчика висела ночная рубашка, зацепившись одной бретелькой. На ковре валялись штаны, в которых Антон с некоторым усилием опознал свои собственные. На стуле неряшливой кучкой лежала скомканная рубашка. Тоже вроде бы его…

Где-то вдалеке что-то звякнуло и зашипело.

Антон рывком сел в постели. В голове гулко стукнул набат. Парень наморщился и потер указательными пальцами виски. Откинув одеяло, он уже хотел было встать, как вдруг обнаружил, что голый. Подняв глаза к люстре, Антон тяжело вздохнул. Ну да, трусы, болтавшиеся на ней пиратским флагом, тоже принадлежали ему.

Люстра висела высоко, не допрыгнуть…

Антон попробовал пару раз – безрезультатно. Потом вскочил на кровать, балансируя на одной ноге, вытянул вторую, как второсортный танцор балета, и застыл в крайне неудобной позе, цепляясь кончиками пальцев за трусы. В голове билась мысль: если сейчас он дернет посильнее, люстра сверзится на пол, и тогда проблем не оберешься…

В глубине квартиры завозилось что-то живое, а потом из глубины лабиринта к Антону помчался топочущий Минотавр. Антон на мгновение застыл, но тут же с удвоенной интенсивностью начал дергать трусы. Дверь отворилась с пушечным грохотом. Антон замер и зажмурился, как нашкодивший кот.

– Какая прелесть, – сказала Мария.

Она, держа в руках подносик с какой-то снедью, застыла в дверях, увидев голого Антона в нелепой позе. Антон покраснел. Мария, побагровев, несколько секунд мужественно стискивала челюсти, но потом расхохоталась так, что едва не выронила поднос. Антон дернул трусы – нет, никак! Антон, прикрывая пах рукой, поднял с пола джинсы.

– Отвернись, я оденусь, – хмуро сказал он, с трудом подавив желание сказать ей «вы». Вряд ли вчерашнее общение было платоническим и возвышенным, если судить по разбросанным вещам.

– Да ладно, – отмахнулась Мария. Антон осторожно обошел кровать и, встав спиной к окну, натянул джинсы. Мария поставила поднос на тумбочку, уселась на кровать, облокотившись на широкую спинку. По резким движениям Антона она поняла, что сделала что-то не так. Ну да, конечно, заржала, как лошадь, кому это понравится? Да и смех у нее отнюдь не напоминал звон серебристых колокольчиков…

– А я встала пораньше, – торопливо сказала она. – Думаю, Антоша проснется голодный, я его накормлю… Блинчиков напекла… Ты любишь блинчики?

– Не стоило беспокоиться, – негромко сказал Антон. – Я сейчас уйду.

– Куда?

– Домой.

Антон повернулся.

Мария смотрела на него в упор. Ее нижняя губа задрожала, на глаза навернулись слезы. Антон оторопел, не зная, как реагировать. Закати она ему сцену, потребуй объяснений – он бы ответил соответственно. Рыдай перед ним юная красотка – он знал бы, что сказать. Но тут… Взрослая сорокалетняя женщина плачет, потому что он уходит, не отведав ее блинчиков…

Мария Александровна Голубева была бабой не промах. В свои сорок с хвостиком она была замужем уже трижды. Не самая притягивающая внешность компенсировалась незлобивым характером, чувством юмора, работоспособностью и умением создать домашний уют даже в самых неприспособленных для этого местах, вроде гримерок провинциальных театров и безликих гостиничных номеров. Стоило ей куда-то прибыть, крохотные помещения тут же обрастали цветами, статуэтками и фотографиями в деревянных рамочках, кровать застилалась ажурным покрывалом, в ванной появлялись полотенца веселенькой расцветки и пушистые тапочки в виде мохнатых ног неандертальца. За незлобивость и контактность Голубеву любили все гримеры, операторы и режиссеры. Несмотря на то, что до сих пор Мария считалась королевой эпизода, снималась она много и часто.

Первый муж был старше Марии на два года. Они познакомились в театре, где он играл Ромео, а еще совсем молоденькая Маша – бессловесную прислугу. Свадьба получилась скромной, почти голодной, но невероятно веселой. Брак продлился семь лет, а потом Маша застала мужа в объятиях молоденькой профурсетки, едва закончившей школу. Развод последовал незамедлительно. Муж не стал играть в благородство и отсудил весь нехитрый скарб, лишь комнату в общежитии Маше с трудом удалось отстоять. Рыдая в пустой комнатушке, Маруся поклялась, что ее следующий муж будет моложе ее самой как минимум на десять лет.