Текст книги "Невеста Нила"

Автор книги: Георг Мориц Эберс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Приведи госпожу, Нилус, и прикажи одному из невольников принести сюда весь сундук с вещами, где лежит ожерелье. Пусть моя родственница отворит его здесь, в присутствии суда. Я не могу идти за ней сам, потому что прекрасная мелхитка пренебрегает мной, как и всеми в этом якобитском доме. Ко мне она относится враждебно, и потому, желая избегнуть всяких недоразумений, я должен предоставить эти мероприятия другим. Итак, посылаю тебя, Нилус, за дочерью Фомы, которой ты обязан оказывать должный почет как девушке знатного рода.

Как только посланные вышли, Орион принялся быстро ходить по комнате. Потом он вдруг остановился перед судьями и воскликнул:

– Но если оправа и найдется, как объясним мы присутствие в одном и том же доме совершенно одинаковых камней громадной ценности? Это слишком странно! Сострадательная девушка вздумала обмануть суд, чтобы оправдать…

Тут юноша топнул ногой и, не закончив свою речь, снова зашагал по комнате с угрюмым видом.

«Он еще новичок, – подумали про себя судьи, заметив его беспокойство, – стоит ли так тревожиться, когда все улики против обвиняемого налицо».

Наконец, приход Паулы положил конец молчанию. Орион встретил ее легким поклоном и заставил сесть, после чего Нилус, по приказанию юноши, изложил ей ход дела. Орион прибавил от себя, что она признает украденный смарагд своим, вероятно, только желая спасти Гирама. По его словам, он охотно предоставит остальным судьям возможность выслушать девушку, так как Перпетуя переговорила с Нилусом еще до открытия заседания. Но Пауле было лучше объясниться с ним самим, – прибавил Орион, возвышая голос. – Тогда суд мог бы помиловать Гирама по ее просьбе; теперь же высказанное ею недоверие только ухудшит положение подсудимого, с которым поступят по всей строгости законов.

Увидев перед собой гневные, сверкающие глаза юноши, Паула поняла, что он вступает с ней в борьбу. Он, конечно, обвинял ее в нарушении данного слова; между тем Перпетуя вмешалась в дело совершенно без ведома своей госпожи; молодая девушка была намерена, в крайнем случае, давать показания сама. Конечно, Орион имел причину усомниться в ней, но как он смел угрожать подсудимому и выставлять Паулу лжесвидетельницей? Неужели сын Георгия не отступит даже перед такой низостью? Явное волнение Ориона не обещало ничего хорошего. Паула, однако, не испугалась; она также была готова к борьбе и не стала бы ни за что просить снисхождения у своего противника. Ей были понятны все его душевные муки, благородная девушка внутренне переживала их вместе с ним. Ей хотелось упасть к его ногам, умолять его остановиться вовремя на пути к новым преступлениям, но дамаскинка ничем не обнаружила своих чувств. Она вполне сохранила гордое спокойствие, и ее глаза смотрели так же вызывающе, как и глаза Ориона. Молодые люди стояли друг против друга, как два, готовых к бою, орла.

Сознавая свою правоту и заранее уверенная в победе, Паула боялась за Ориона, а не за себя. Между тем юноша почти забыл всякую осторожность, как гладиатор, который завидев на арене врага, думает только, как бы поразить его, не заботясь о своей жизни. Изложив ход судебного разбирательства, Нилус дал понять молодой девушке, что она, пожалуй, имеет уважительную причину защищать своего вольноотпущенника, укравшего смарагд, так как верный слуга совершил преступление не ради корыстных целей. Он, вероятно, хотел добыть деньги, имея в виду отыскать пропавшего без вести господина.

В продолжение его речи Паула чаще поглядывала на Ориона, чем на говорившего. Наконец, казначей, указывая на принесенный сундук, добавил, что судьи готовы подвергнуть осмотру ожерелье и выслушать все, что она желает сказать в оправдание Гирама. Тут волнение Ориона дошло до крайней степени. Он чувствовал, как побледнели его щеки, как спутались мысли. Фигуры присутствующих и все, что находилось в обширной зале заседания, заволоклось перед ним волнами зеленоватого тумана. Все предметы казались ему окрашенными в светло-зеленый цвет смарагда и отливали перед его глазами зеленоватым блеском. Между тем Паула с горделивой уверенностью подошла к сундуку, вынула ключ из складок своей одежды и, вместо ответа, небрежно сказала:

– Откройте шкатулку.

Внезапно взгляд Ориона прояснился: он увидел перед собой пышные черные локоны молодой девушки, ее синие глаза, розовые щеки, светлое платье, облегавшее изящными складками стан, и вместе с тем увидел ее спокойную, торжественную улыбку. Как прекрасна, как соблазнительна была Паула!… Еще несколько секунд – и он одержит над ней победу, которую купил ценой чести! Для этого ему пришлось запятнать знатное имя целого рода славных предков. Внутренний голос горько упрекал его, но Орион старался заглушить укоры совести дикими возгласами ипподромного возницы. Он как будто и в самом деле мчался на бешеных конях во всю прыть через рытвины и камни, по крови и праху, добиваясь одного – поражения гордой соперницы.

Наконец крышку открыли. Дамаскинка наклонилась над шкатулкой, взяла ожерелье и, держа за оба конца, развернула его перед судьями… В ту же минуту залу заседания огласил отчаянный женский крик. Орион побледнел и содрогнулся. Этот вопль глубокого горя отравил ему желанное мгновение торжества. Девушка выронила их рук жемчужный убор и бросилась в объятия кормилицы, восклицая:

– Какой наглый обман, какая низость! – У девушки подгибались колени, она едва стояла на ногах.

Орион вскочил с места, спеша поддержать ее, но дамаскинка оттолкнула от себя молодого человека, и в ее взгляде отразилось столько душевной боли, гнева и подавляющего презрения, что виновный замер на месте и схватился за сердце. Юношеская шалость, на которую подбил его легкомысленный Кризипп, принимала слишком трагический оборот. Одному человеку предстояло заплатить за нее жизнью, а двум другим – честью, спокойствием и личным счастьем. Паула, не говоря больше ни слова, опустилась на стул; Орион все еще не мог оправиться от смущения. Вдруг среди присутствующих раздался веселый хохот Псамметиха, начальника стражи, давно возведенного в сан домашнего судьи.

– Клянусь моей душой, я не видел такой превосходной резьбы! – воскликнул он, рассматривая камею, привешенную к ожерелью Паулы. – Ведь на этом камне изображены языческий бог любви Эрос и его крылатая подруга Психея со светильником в руке! Не читали вы прекрасный роман Апулея [42]42
  Апулей (ок. 124-? н. э.) – римский писатель, философ, адвокат. Кроме авантюрно-сказочного романа «Метаморфозы в XI книгах» («Золотой осел»), известна «Апология» – интересная, блещущая остроумием речь в собственную защиту против обвинений в магии. Другие произведения Апулея дошли до нас лишь в отрывках.


[Закрыть]«Золотой осел»? Рисунок представляет одну из сцен этого произведения. Святой Лука! До какого совершенства доведена здесь резная работа! Благородная девушка, вероятно, ошиблась… Послушай-ка, почтенный Гамалиил, где мог помещаться на этом ожерелье смарагд в золотой оправе? – прибавил воин, показывая ювелиру дорогой убор.

– Нигде, – отвечал еврей. – Благородная девушка…

Но Орион приказал свидетелю замолчать. Тем временем Нилус взял украшение и внимательно рассматривал его со всех сторон. Наконец, этот серьезный, беспристрастный человек, на которого так сильно рассчитывала дамаскинка, подошел к ней и, пожимая плечами, спросил, нет ли у нее в сундуке другого ожерелья с пустой оправой на цепочке. При этом вопросе по телу Паулы пробежала лихорадочная дрожь. Все происшедшее казалось ей каким-то чудом, но, вернее всего, здесь был замешан злой умысел человека, а не шутка демонов. Орион поспешил ей отомстить за мнимое нарушение данного слова. Каким образом ему удалось подменить измятую оправу смарагда – так и оставалось пока загадкой. Ее противник хорошо задумал свою месть, но и Паула постоит за себя! Она вовсе не намерена покориться заклятому врагу, как бессильный ребенок. Нет, тысячу раз нет!

Девушка очнулась от своего оцепенения и будто вновь обрела энергию. Как Орион мысленно переносился на арену цирка, воображая себя гладиатором, так и Пауле представилось в настоящую минуту, что она играет в шашки, но не на цветы и мелкие подарки, как с больным дядей, и не ради чести выиграть партию. Здесь ставка игры была слишком велика. Дамаскинка решилась употребить все средства, чтобы одолеть врага. Но нет, впрочем, не все! Лучше остаться побежденной, чем обвинить его в краже или выдать то, что она видела в виридариуме. Паула обещала молчать об этом. Мукаукас Георгий сделал ей слишком много добра, и она обязана всячески оберегать его сына от позора. Образ Ориона слишком прекрасен, чтобы решиться запятнать его перед целым светом. Все другие средства позволительны для того, чтобы отнять у него победу и спасти Гирама. Любое оружие годилось, кроме предательства. Орион должен почувствовать ее нравственное превосходство над собой и убедиться, что она во всех случаях жизни остается верна своему слову. Это решение оставалось неизменным. Грудь молодой девушки тревожно поднималась и опускалась, взгляд ее вновь загорелся огнем, но она не скоро нашлась, что сказать.

Орион наблюдал ее внутреннюю борьбу и чувствовал, что неумолимый враг собирает силы для отпора; ему хотелось даже подстрекнуть Паулу к нападению. Что она замышляет? Чем неожиданнее новый удар с ее стороны, тем лучше. Чем мужественнее станет она защищаться, тем скорее забудет Орион, что имеет дело с противником неравной силы, стараясь одолеть слабую женщину. Ведь герои нередко славились победой над амазонками!

Наконец Паула поднялась и подошла к Гираму, который был привязан к позорному столбу. Встретив умоляющий взгляд преданного слуги, она поняла, что ей предстоит не только защищаться против Ориона, но, кроме того, исполнить священный долг. Она приблизилась быстрыми шагами к судьям, сидевшим полукругом, оперлась левой рукой о край стола и подняла правую руку.

– Вы все, – начала девушка, – сделались жертвой низкого обмана. Я сама пострадала от мошеннической проделки, затеянной с безбожной целью. Взгляните на этого человека у позорного столба! Разве он похож на разбойника? Гирам – самый преданный и честный слуга, отпущенный моим отцом на волю за долгие годы верной службы. Благодарность к своему господину он перенес на его дочь. Из любви ко мне сириец покинул дом и семейство, чтобы не оставить меня одинокой на чужбине. Но все это едва ли растрогает ваши сердца! Если же вы хотите услышать правду, настоящую, истинную правду…

– Говори! – вскричал Орион.

Девушка не оглянулась и продолжала, обратив глаза на Нилуса и прочих судей:

– Ваш глава, сын мукаукаса, знает, как мне легко обратиться из обвиняемой в обвинительницу. Однако я не хочу воспользоваться этим правом из любви к его отцу, потому что не способна обмануть чужого доверия. Ориону понятен смысл моих слов! Смарагд, лежащий перед вами, был вынут из оправы вчера вечером в моем присутствии вольноотпущенником Гирамом, но, кроме нас двоих, ожерелье в этом виде рассматривали еще другие свидетели. Не далее, как сегодня в полдень, на моем уборе оставалась еще пустая оправа, и только позднее рука мошенника заменила ее резным камнем. Клянусь ранами Иисуса Христа, я в первый раз вижу эту подвеску! Она стоит громадных денег. Только богатый человек, самый богатый из всех вас, мог пожертвовать без сожаления таким сокровищем даже для того, чтобы погубить заклятого врага. Гамалиил, – прибавила дамаскинка, обращаясь к ювелиру, – во сколько ты ценишь этот оникс?

Еврей попросил показать ему камею еще раз. Повертев ее в руках, он отвечал, ухмыляясь:

– Да, прекрасная девушка, если бы моя черная курица несла вместо яиц такие штучки, я охотно кормил бы ее арсинойскими пирожками и жирными канопийскими устрицами. За этот камешек можно купить великолепное имение с землей, с хорошим домом и угодьями. Сам я не богат, но сейчас готов отдать за него два таланта, хотя бы мне пришлось попросить их взаймы у добрых людей!

Слова Гамалиила сильно подействовали на всех.

– У нас в доме решительно происходят невероятные чудеса! – воскликнул Орион. – Благородство, ставшее такой редкостью в наши дни, по-видимому, воскресло на белом свете.

Какой-то расточительный демон обратил в драгоценную камею измятую пластинку золота. Позволь спросить, кто видел пустую оправу на твоем ожерелье, прекрасная Паула?

Девушка чуть не изменила себе при такой дерзости и ответила дрожащим от гнева голосом:

– Конечно, твой помощник или ты сам, потому что ты, ты один имеешь причину…

– Это уж слишком! – грозно прервал ее Орион. – О если бы ты была мужчиной! Я убедился, как далеко простирается твое благородство! Даже ненависть и неумолимая вражда…

– Они имеют право погубить тебя вконец! – воскликнула Паула, вне себя от волнения. – И если я обвиню тебя в отвратительном преступлении…

– Тогда ты станешь преступницей против меня, против себя и против этого дома! – отвечал сын Георгия угрожающим тоном. – Берегись, девушка! Если ты воображаешь, что я способен поверить выдуманной тобой сказке…

– О нет, это значило бы ожидать от тебя слишком много честности! – громко перебила его Паула. – Не думай в самом деле, что я ссылалась на твое свидетельство: у меня есть другие очевидцы: Мария, внучка мукаукаса…

Тут дамаскинка старалась заглянуть в глаза противнику, но он с жаром воскликнул:

– Ты ссылаешься на ребенка, преданного тебе всей душой!

– Кроме нее, ожерелье видела сегодня утром Катерина, дочь Сусанны, – с торжественным видом добавила Паула. – Катерина уже не ребенок, взрослая девушка, что тебе хорошо известно! Я требую, – заключила она, обращаясь к судьям, – чтобы вы добросовестно исполнили свой долг и оказали мне справедливость, призвав сюда обоих свидетельниц.

Орион возразил на это с притворным хладнокровием:

– Мои родители едва ли позволят явиться перед судом впечатлительной и нежной девочке; кроме того, показания Марии не имеют значения: она несовершеннолетняя. Что же касается Катерины, это другое дело; суд обязан выслушать ее, и я сам позову сюда нашу гостью.

Верховный судья решительно отклонил попытку Паулы прервать его речь, обещая дать ей высказаться при свидетельнице. В заключение он небрежно заметил:

– Дорогая камея на ожерелье, вероятно, принадлежала твоему отцу.

Тут Паула не выдержала и воскликнула в порыве гнева:

– Нет, тысячу раз нет! Безбожный негодяй, твой сообщник, забрался в мою комнату, пока я была у больных, и открыл сундук отмычкой или подобранным ключом.

– Это можно доказать, – спокойно возразил Орион.

Он распорядился поставить сундук на стол и велел одному из присутствовавших судей сделать осмотр в качестве эксперта. Паула хорошо знала этого человека. Он был одним из самых важных чиновников в доме, старший механик мукаукаса, на обязанности которого лежала проверка и усовершенствование водяных часов и других инструментов, а также мер и весов. Этот сведущий человек тотчас осмотрел замок у сундука и нашел его в совершенном порядке; к тому же затвор отличался особым устройством, к которому было невозможно подобрать ключ. Пауле пришлось подтвердить, что она сама заперла шкатулку в полдень, а ключ, висевший на шнурке, надела себе на шею. Сын Георгия пожал плечами и велел отвести Паулу и ее кормилицу в разные комнаты поблизости от залы. Для разъяснения запутанного дела, по его словам, было необходимо помешать им переговариваться между собой.

Как только за ними заперли двери, он поспешил в сад, где надеялся встретить Катерину. Судьи с недоумением смотрели ему вслед. Перед ними развертывался целый ряд неразрешимых загадок. Ни один из присутствующих не позволял себе усомниться в добросовестности Ориона, он являлся сыном их законного властелина, и они уважали в нем редкий ум и великодушие. Его ссора с Паулой произвела на всех тяжелое впечатление, и каждый спрашивал себя, по какому странному противоречию красавица-дамаскинка питала непримиримую ненависть к юноше, кумиру всех прочих женщин? Эта враждебность к Ориону сильно вредила девушке в мнении судей, которым была хорошо известна и ее неприязнь к хозяйке дома. Со стороны Паулы было непростительно приписывать сыну мукаукаса такой низкий поступок, как взлом ее сундука. Только слепая ненависть могла подсказать ей такое чудовищное обвинение. Однако в словах дамаскинки было столько искренности, что судьи невольно верили им. Если Катерина подтвердит, что видела в это утро пустую оправу от смарагда на ожерелье Паулы, то суду придется искать другого виновника дерзкой кражи в доме мукаукаса. Но кто мог пожертвовать из пустого каприза таким сокровищем, как ониксовая камея? Это являлось чем-то положительно невероятным, и механик Аммоний, пожалуй, справедливо заметил, что от женщины мстительной можно ожидать всего, даже небывалого и неслыханного.

Между тем солнце успело закатиться; после томительного дневного зноя наступили прохладные сумерки.

Больной Георгий все еще оставался в своей комнате, но его жена, вдова Сусанна с дочерью, маленькая Мария и гречанка, воспитательница девочки, наслаждались воздухом на открытой галерее, выходившей в сад и на берег Нила. Женщины закутали головы кружевными покрывалами, защищаясь от вечерней сырости, поднимавшейся с реки, и от комаров, которые кружились в саду целыми стаями, привлеченные светом ламп, развешенных между колоннами галереи. Маленькое общество вело оживленную беседу, освежая себя приятным питьем из свежих фруктовых соков. Приход Ориона встревожил мать.

– Что случилось? – спросила она с беспокойством, заключая по внешнему виду сына, что судебное разбирательство идет не особенно гладко.

– У нас происходят неслыханные вещи, – ответил он. – Паула, точно разъяренная львица, отстаивает вольноотпущенника своего отца.

– С целью оскорбить нас и наделать неприятностей, – прибавила Нефорис.

– Нет, нет, матушка! – с явным волнением возразил Орион. – Но эта женщина страшно упряма; она не щадит никого и ничего, обнаруживая находчивость, достойную величайших адвокатов, которых мне приходилось слышать на суде в Константинополе. Кроме того, ее благородство и божественная красота, по-видимому, вскружили головы нашему домашнему ареопагу [43]43
  Ареопаг (от греч. Areios pagos – Аресов холм) – высший орган судебной и политической власти в Древних Афинах.


[Закрыть]. Конечно, со стороны Паулы очень похвально защищать своего слугу, но ее заступничество все-таки не послужит ничему. Улики против Гирама слишком очевидны и если последнее доказательство его невиновности будет опровергнуто, то преступника ждет неминуемая казнь. Дамаскинка утверждает, будто бы она показывала ожерелье сегодня утром тебе, прелестная Катерина, и нашей малютке Марии.

– Показывала? – воскликнула дочь Сусанны. – Напротив, она поспешила взять его из наших рук, не так ли, Мария?

– Мы взяли убор без ее позволения, – возразила та.

– И она хочет вызвать обеих девочек на суд? – раздраженно спросила Нефорис.

– Да, – отвечал Орион, – но свидетельство Марии не значит ничего.

– А если бы и так, – воскликнула жена мукаукаса, – то я все-таки не позволю ребенку вмешиваться в это грязное дело!

– Потому что я стала бы защищать мою Паулу! – вскричала девочка, с досадой вскакивая с места.

– Замолчи! – прервала бабушка.

– Что же касается Катерины, – вмешалась в разговор вдова Сусанна, – то я не хочу выставлять ее напоказ перед толпой мужчин.

– Конечно, я не пойду! – немедленно сказала девушка.

– А между тем это необходимо, гордая красотка, – заметил, смеясь, Орион. – Ты, слава Богу, уже не дитя, а по нашим законам суд может вызвать в свидетели каждого совершеннолетнего. С тобой ничего не случится неприятного, потому что ты находишься под моей охраной. Пойдем, дорогая Катерина! В жизни надо учиться всему. Здесь не поможет никакое сопротивление. Кроме того, от тебя требуется очень немного: ты просто должна сказать, что видела своими глазами. Потом, с разрешения твоей матушки, я сам провожу милую гостью обратно. Доверь мне сегодня твое сокровище, Сусанна; твоя дочь, конечно, расскажет тебе откровенно, как я вел себя с ней наедине!

Катерина поняла скрытый смысл этих слов и весело вскочила с места, радуясь возможности остаться с глазу на глаз с красавцем Орионом, успевшим похитить ее неопытное сердечко. Между тем Мария ухватилась за руку девушки, настойчиво требуя, с криком и слезами, чтобы ее вели к судьям защищать Паулу. Нефорис и Евдоксия с трудом уговорили малышку остаться, и молодая пара отправилась вдвоем.

Обе матери смотрели им вслед, очень довольные таким оборотом дел. Жена Георгия прошептала на ухо Сусанне: «В скором времени, Бог даст, наши дети пойдут, как теперь, рука об руку к святому алтарю!»

Чтобы попасть в залу суда, следовало пройти через дом или обогнуть все здание дворца. Орион выбрал последний путь. Во время разговора с женщинами, ему едва удалось сохранить свое хладнокровие. Теперь он ясно понял, что для него невозможно отступление, и что он должен увлечь в бездну лжи молодое создание, которому предстояло сделаться его женой.

Когда Орион попросил мать отсрочить сватовство на два дня, то имел в виду доказать ей в течение этого срока всю непрактичность ее плана. Юная, легкомысленная Катерина явно не соответствовала его требованиям, и женитьба на ней не могла принести ему счастья. Но теперь обстоятельства круто изменились: жребий брошен! Женщина, которая внушила сыну Георгия страстную любовь почти с первой минуты их встречи, стала его заклятым врагом, а ничтожная девочка, не представлявшая никакого интереса, должна не сегодня-завтра стать его невестой. Здесь было от чего сойти с ума! Но Орион не видел другого выхода из своего положения и решил действовать, не теряя времени.

Как только они удалились на несколько шагов от освещенной галереи, он схватил обеими руками детскую ручку шедшей возле него Катерины и прижал к губам ее нежные пальчики.

– Орион! – воскликнула смущенная девушка, не отталкивая, однако, молодого человека.

– Я требую своего права, яркое солнце моей души! – вкрадчиво ответил он. – Если твое сердечко бьется так же громко, как мое, то берегись: наши матери услышат это!

– Да, оно бьется! – с блаженной улыбкой отвечала дочь Сусанны, склоняя на плечо свою кудрявую головку.

– Все-таки мое, наверное, стучит сильнее! – вздыхая, ответил Орион, прижав маленькую ручку к своей груди.

Он смело мог подвергнуться этому испытанию, так как судорожные удары сердца мешали ему дышать.

– И правда! – восторженно воскликнула девушка. – Оно у тебя стучит, как молоток…

– Пускай же наши родители узнают об этом, – заметил юноша с притворным смехом. – Но, кажется, твоя мать давно угадала нашу тайну.

– Конечно, – тихонько ответила Катерина. – Со времени твоего приезда она сделалась очень весела.

– А ты, моя маленькая чародейка?

– Я? Разумеется, и мне стало веселее, когда ты вернулся. Этому радовались все: как твои родители, так и знакомые.

– Нет, Катерина! Скажи мне, что чувствовала ты сама при нашей встрече? Мне очень хочется знать.

– Ах, перестань! Разве можно говорить о подобных вещах!

– Почему же нельзя? – спросил Орион, прижимая к себе руку девушки.

Ему было необходимо привлечь ее на свою сторону. Живое воображение помогло юноше описать самыми яркими красками свои мнимые чувства к дочери Сусанны, к резвому «мотыльку», тогда как на самом деле молодой человек глубоко ненавидел ее в эту минуту. Он расточал перед ней слова любви, и неопытное, ограниченное создание доверчиво упивалось ими. Молодые люди сели на скамью в тенистой аллее, которая вела к северной стороне дворца.

Кустарники, осыпанные цветами, разливали вокруг сладкий, дурманящий аромат. Лунный свет пронизывал густые вершины сикомор. Полдневный зной все еще держался под лиственным сводом аллеи; здесь было душно; Катерина чувствовала сладкую истому, красавец Орион, нашептывая страстные речи, первый раз назвал ее своей невестой. Мучительная тревога, терзавшая юношу, придавала его пламенным признаниям кажущуюся искренность. Между тем дочь Сусанны не догадывалась о низком обмане. Она ответила на его жаркий поцелуй, наслаждаясь первым трепетом едва проснувшейся счастливой любви. Ей хотелось продлить без конца эти упоительные мгновения; однако, несколько минут спустя, Орион вскочил, спеша положить конец нежной сцене, которая начинала против воли увлекать его самого.

– Ох уж этот проклятый, дьявольский суд! – громко воскликнул он. – Но такова доля мужчины. Когда его призывает долг, он обязан оторваться от райского блаженства, возвращаясь к житейской прозе. Дай мне твою руку, мое бесценное сокровище!

Неожиданное счастье вскружило юную головку Катерины. Она машинально повиновалась своему спутнику, не сознавая хорошенько, что с ней происходит.

– Да, после пережитого нами сию минуту трудно возвращаться к пошлой действительности! – продолжал между тем Орион. – Ты не можешь представить, как мне неприятно разбирать такое гадкое дело. Я желаю быть другом и покровителем Паулы, но она сама заставляет меня бороться с ней.

При этих словах левая рука молодой девушки, лежавшая на руке жениха, судорожно дрогнула. Юноша понял, что Катерина ревнует, и сообразил, как надо действовать. Он нарочно стал превозносить редкие достоинства ее подруги.

Наивная девочка сначала слушала похвалы, но потом вдруг ударила Ориона по руке и полушутя, полусерьезно перебила его речь:

– Ты отзываешься о Пауле, точно о какой-то богине. Право, можно подумать, что гордая дамаскинка нравится тебе гораздо больше, чем я.

– Вот глупышка! – весело возразил Орион и продолжал успокоительным тоном: – Паулу можно сравнить с холодным светом луны, тогда как ты для меня яркое, знойное солнышко! Ей под пару годится разве какой-нибудь олимпиец, а что касается меня, я предпочитаю всем женщинам в мире мою маленькую веселую девочку, с которой мы будем радостно наслаждаться благами жизни!

– Конечно! – весело подтвердила Катерина, и будущее представилось ей в самом радужном цвете.

– Боже мой! – воскликнул юноша, притворяясь удивленным. – Вот уже мы и пришли. Эти огни виднеются из залы суда. О любовь, любовь! Ее упоительные чары заставили меня совершенно забыть о деле. Скажи мне, дорогая, хорошо ли ты рассмотрела ожерелье, которым вы с Марией играли сегодня в полдень?

– Оно превосходно сделано, и только в самой середине висит у него на цепочке гладкая изогнутая пластинка золота.

– Я вижу, что ты не знаешь толка в художественных произведениях, потому что не заметила драгоценного камня, который вделан в некрасивую оправу.

– Клянусь тебе, там не было ничего!

– А я уверяю тебя в противном!

– Нет, мой милый! – При этих словах девушка весело вскинула глаза, как будто ей удалось совершить необыкновенный смелый подвиг. – Я отлично знаю, что такое камея. Отец оставил после смерти большую коллекцию этих драгоценностей, и мать говорит, что по его духовному завещанию они должны перейти к моему будущему мужу.

– Тогда, мой чудный алмаз, я окружу тебя рамкой из одних камей.

– Нет, нет! – весело возразила она. – Я не алмаз, я такая хрупкая вещь, что мне нужна прочная оправа, только пускай ее заменит мне твое собственное сердце.

– Эта ювелирная работа уже готова! Но возвратимся к вопросу об ожерелье Паулы. Совершенно серьезно уверяю тебя, что на нем висел резной камень, но ты видела только оборотную сторону. Оправа камеи похожа на овальную коробочку с плотным дном из золотой пластинки.

– Неправда, Орион, не спорь напрасно!

– Если ты любишь меня, дорогая, то не противоречь мне, прошу тебя! Впоследствии я всегда буду считаться с твоим мнением, но в настоящем случае твоя ошибка может повлечь за собой большие неприятности. Если ты не послушаешься меня, то остается только уступить Пауле и подчиниться ее власти. Вот мы и пришли! Но остановимся на одну минуту и возвратимся в последний раз к нашему спору! Видишь ли, мы оба можем ошибаться, как ты, так и я, однако я уверен в своей правоте; если же ты опровергнешь своим показанием мои слова, то судьи сочтут меня обманщиком. Теперь мы с тобой жених с невестой и составляем нераздельное целое – что вредит одному из нас, то вредит и другому, и наоборот. Наши домашние с некоторых пор смотрят на тебя, как на будущую хозяйку: твоему свидетельству тотчас поверят, подумай же, удобно ли тебе вступать со мной в спор при посторонних? Ты воплощенная доброта, но тебе по молодости лет трудно еще понять, какие обязанности налагает на женщину любовь и супружеский женский долг. Если ты не уступишь мне с полной готовностью в данный момент, значит, ты не любишь меня, как должна любить будущего мужа. Разве от тебя требуют, наконец, чего-нибудь особенного? Я только задам тебе на суде вопрос, а ты отвечай, не колеблясь, что видела сегодня в полдень ожерелье Паулы, украшенное резным камнем, на котором изображены Амур и Психея.

– И мне надо сказать это судьям? – нерешительно спросила Катерина.

– Ты непременно должна это сделать, мой ангел, – нежно подтвердил Орион. – Неужели ты находишь позволительным со стороны невесты отказать своему возлюбленному в его первой просьбе из пустого каприза? Нет, нет, если в твоем сердечке пылает хоть искра любви к Ориону, если ты не хочешь унизить меня перед Паулой, заставить просить у нее милости…

– Но в чем же тут дело? Неужели так важно доказать, что резной камень, а не простая пластинка золота…

– Я объясню тебе потом все подробности, – с жаром возразил юноша.

– Почему же не теперь…

– Потому что некогда, мы и так опоздали; нам нельзя терять ни минуты больше.

– Хорошо, будь по-твоему; но, право, я умру со стыда, когда придется давать перед судьями показание…

– Которое совершенно справедливо. Помни, что этим ты докажешь мне свою любовь, – прервал Орион настоятельным тоном.

– Как это страшно! – робко заметила Катерина. – Завяжи мне покрепче вокруг шеи покрывало, чтобы оно совсем закрыло лицо. Все эти мужчины с длинными бородами.

– Ты похожа на пугливого страуса, – возразил, смеясь, молодой человек, исполняя желание невесты. – Но если ты действительно не разделяешь мнения твоего… как ты назвала меня только что? Повтори-ка еще раз.

– Своим милым! – воскликнула девушка в радостном смущении и помогла Ориону завязать двойным узлом концы покрывала у себя на шее.

Она не сопротивлялась, когда юноша сказал:

– Попробуем поцеловаться сквозь это кружево! Отлично! Ну, теперь идем. Через несколько минут ты будешь свободна.

Орион ввел свидетельницу в преддверие залы суда, попросил ее обождать здесь немного, а сам обратился к судьям и наскоро передал им, как вдова Сусанна отпустила с ним свою дочь только на том условии, что он немедленно приведет ее обратно после допроса. Потом верховный судья приказал позвать Паулу и попросил ее сесть.

Катерина чувствовала себя смущенной. Хоть ей случалось прибегать к маленьким хитростям, чтобы скрыть свои ребяческие проказы, но она никогда не лгала в серьезных случаях, и теперь ее возмущала необходимость произнести перед судом сознательную ложь. Но разве Орион, самый благородный из людей, кумир целого города, мог потребовать от своей невесты что-нибудь предосудительное? Разве любовь не налагает на нее обязанности делать все, что может избавить его от горя? Катерина не вполне соглашалась с мнением жениха, но думала, что она, пожалуй, ошибается по недостатку опытности. Кроме того, ее пугала мысль, что Паула подчинит своей власти Ориона, если она не исполнит его требование.