Текст книги "Последняя анаконда (отрывок из книги) из журнала "Вокруг света""

Автор книги: Георг Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Впрочем, многие индейцы до этого не доживают, с ними безжалостно расправляются только потому, что земля их приглянулась той или иной монополии. Лишь за последнее десятилетие так погибло больше ста тысяч индейцев.

Западнее Анд практически все пригодные земли уже заняты. Здесь, в восточных льяносах, еще остались галорейные леса, саванны и сельва, где миссионеры успешно сокращают численность индейцев. В этих областях колонисты только-только начали утверждаться. А льяносы – это половина Колумбии. Да ведь и этого мало... Через двадцать лет население удвоится. Для сорока процентов детей, которые доживут до школьного возраста, нет школ. Они обречены расти неграмотными. Что ждет их, если не участь поселенцев, нищих, голодающих колонос? Их и всех тех, кому доведется проучиться кое-как год-другой.

Через полтора десятка лет в льяносах скопится столько же людей, сколько их на западе, и истощенный край будет представлять ту же картину, что и другие части страны: делового леса нехватка, дров нехватка, реки пересохли, миллионы гектаров земли загублены эрозией.

Так что вряд ли нашим внукам доведется увидеть леса мора-де-монте в Южной Америке. Не видеть им той красоты, какой я сейчас любуюсь...

Похоже, люди и впредь будут вести себя как разрушители, если только революция, настоящая революция, не пройдет очистительным пламенем по стране, пока еще можно что-то спасти для грядущего.

...Рокоча мотором, лодка скользит дальше вниз по реке. Пять человек, все такие разные и в то же время такие схожие между собой, идут на ней к порогам Ангостуры.

Снова и снова встречаем речных дельфинов. Они кувыркаются, веселясь от души. Жители льяносов рассказывают, будто дельфины спасают утопающих, подталкивая их к берегу. Возможно, такой случай когда-нибудь и был. Дельфины, судя по всему, очень умные и любопытные животные. Может быть, они превзошли бы человека, если бы эволюция наделила их вместо ластов универсальным «инструментом» – руками. Смотрю, как они играют в воде, и невольно пытаюсь представить себе мир, управляемый дельфинами. Может, они нашли бы более разумное решение мировых проблем? Мне кажется, такие умные и приветливые существа неспособны на религиозный фанатизм и политиканство. Только однажды я видел их разгневанными, да и то в море: один дельфин хорошенько боднул назойливую тигровую акулу. В стае был маленький дельфиненок.

Я почему-то убежден, что дельфины никогда не изобрели бы напалм, катехизис и капитализм.

Скоро подойдем к селению, единственному крупному селению на десятки километров вокруг. Автомобильных дорог нет, сюда можно попасть только по реке. Власти Вильявиченсио снабдили нас рекомендательным письмом к местному алькальду.

Вот и дома показались: деревянные постройки, мазанки с крышей из пальмовых листьев. Такая же деревня, как сотни ей подобных в Колумбии, Бразилии, Венесуэле. Мы причаливаем рядом с другими лодками. Здесь приходится запирать свою пирогу цепью с замком, и груз мы уносим в надежное место. Цивилизация. Или, как тут принято говорить, – «форпост цивилизации». Десяток домов под железом, церковь, тюрьма, пыльная площадь. И около сотни лачуг, половина которых грозит не сегодня-завтра развалиться окончательно.

Четыре лавки, полдюжины кабаков, полицейский участок и публичный дом. А дорог не проложено, и водопровода нет – к чему они, когда река рядом? Правда, вода в Гуавьяре мутноватая, но жители к этому привычны, никто не жалуется. Электричество? У двух торговцев есть свои генераторы, дающие ток для нескольких лампочек и холодильника. Еще один такой же генератор освещает церковь. И у полицейских есть электрическая машина, но она не работает.

Уборных нет. За чистотой на улицах следят два-три десятка черных свиней да несколько сот грифов, дежурящих на крышах. Отбросы сваливают в реку, ту самую реку, из которой берут питьевую воду и в которой моются изредка. В сезон дождей очистка улиц происходит, так сказать, автоматически. Свиньи пользуются случаем вырыть глубокие ямы, чтобы потом валяться в лужах. Года два назад в такой луже утонул ребенок. Не первый и не последний...

Врача в деревне нет. Приезжал сюда один молодой лекарь, чтобы пройти обязательно деревенскую практику. Но священник его невзлюбил: ведь он был дарвинист, а для патера это то же, что коммунист. И вместо года лекарь проработал здесь всего четыре месяца.

Правда, в лавках можно купить лекарства. При этом лавочники сами устанавливают дозу. И цену, разумеется. Не поможет – ступай к священнику, купи у него свечи и закажи молитву. За известную мзду наличными. Если и молитва не спасет, священник отслужит заупокойную мессу. Тоже за наличные.

Школы нет, ведь селение входит в сферу влияния миссии.

Мы находим приют у одного из лавочников. Вещи вносим в его склад, и Матеито остается их сторожить. Остальные решают прогуляться по селению. Прогулка не затягивается, ведь селение ничем не отлично от сотен ему подобных.

Вечером сидим в пивнушке. Вдруг входит деревенский священник – эль сеньор кура парроко – и садится за столик. Небрежно приветствует нас, мы так же небрежно отвечаем. Патер беседует с хозяином. Они говорят вполголоса, говорят о нас, я улавливаю слова: «докторес», «натуралистас», «рио Гуаяберо».

Но вот хозяин вынужден отлучиться в лавку. Патер, откормленный господин лет сорока, изучает нас взглядом, потом обращается ко мне:

– Мистер, Гонсалес говорит, что вы сюда прибыли с Гуаяберо.

– Мистер, – отвечаю я, – вас правильно проинформировали.

Священник багровеет. В Колумбии обращение «мистер» выражает пренебрежение, да я к тому же постарался скопировать его (высокомерную интонацию. Однако он тут же берет себя в руки и спрашивает, не повстречался ли нам падре Фелипе. Святой отец отправился вверх по реке проповедовать среди этих ужасных тинигуа.

Фред отвечает, что мы видели какого-то человека в сутане в сопровождении двух колонистов. Да только вряд ли патер сумеет наладить контакт с индейцами. Они побаиваются чужаков.

Патер заржал. Вот и видно, как плохо мы осведомлены об этом крае и его людях. Мало того, что свирепые и коварные тинигуа – идолопоклонники, они к тому же людоеды!

Мы удивленно переглянулись. В прошлом было принято объявлять каннибалами племена, которых намеревались так или иначе эксплуатировать. Это вроде бы оправдывало применение насилия против них. Испанские завоеватели изображали многих индейцев кровожадными людоедами. Но когда в современной Колумбии кто-то называет индейцев каннибалами, тотчас приходят на ум пресловутые басни Гитлера и его пособников о «неполноценных» народах. Словом, мы удивились. Возможно, даже улыбнулись. Все-таки Фред больше десяти лет бродил по лесам этой страны, а я и того дольше; нам ли не знать, как обстоит дело.

А священник вспылил. Дескать, падре Фелипе герой, он несет свет христианства и цивилизации полчищам опасных дикарей. Тех самых дикарей, которые всего несколько лет назад съели целую группу туристов из Северной Америки, да-да, съели наших соотечественников (священник почему-то принял нас за североамериканцев).

Мы с Фредом опять переглянулись. Кажется, опять этот старый анекдот, к которому мы сами немного причастны? Но неужели сей церковный деятель, которому все-таки положено кое-что знать о крае, где он живет и работает, поверил в эту небылицу?

А дело было так.

Один самолет с американскими туристами, совершив посадку в Боготе, вылетел затем в Перу. Туристы летели восточнее Анд, и где-то над сельвой, между реками Какета и Путумайо, произошла катастрофа. Никто не знает, что именно случилось и по чьей вине, если вообще можно кого-либо винить. Так или иначе, самолет пропал вместе с пассажирами и экипажем.

Были налажены поиски с воздуха, в лес отправились спасательные экспедиции, но, сколько ни искали, пропавший самолет так и не удалось найти. Еще одна загадка добавилась к длинному ряду тайн, которые хранят леса Южной Америки... Замечу сразу, что от вероятного места катастрофы до области тинигуа двести пятьдесят километров по прямой. А это для хорошо тренированного лесного жителя с надлежащим снаряжением около месяца хода. В лучшем случае.

Шли месяцы, давно не осталось никаких надежд кого-либо найти. И тут кто-то – не знаю уж кто, может быть наш приятель Томми, – сочинил жуткую историю.

Будто бы Агапито встретил в лесу уцелевшую пассажирку и привел ее в стойбище. И будто бы ей там жилось совсем неплохо, пока жены вождя не рассвирепели от ревности. И в одпн прекрасный день, когда их супруг и господин вернулся с охоты, они подали ему чужестранку на блюде, зажаренную с бататом.

Только тот, кто знает застенчивых, миролюбивых тинигуа, способен вполне оценить абсурдность этой истории. Хотя бы такая деталь, как Агапито в роли многоженца – это же чепуха на постном масле. А тут вышло так, что мы с Фредом пригласили Агапито к себе в гости в Боготу. Он нам очень помог, когда мы впервые собирали образцы фауны в его краях, и нам хотелось что-то сделать для него.

Ему у нас понравилось. Правда, на плоскогорье холодновато, но мы поставили в комнате электрокамин, снабдили Агапито костюмом из плотной материи, свитером, шерстяными носками и добротными ботинками, и он уверял нас, что нисколько не зябнет.

В тот день он сидел на кушетке и пил густой, горячий шоколад, который сразу стал его любимым напитком. Рядом с ним лежал кулек с грушами и яблоками – подарок для жены, надо же и ей отведать вкусненького.

Вдруг задребезжал телефон. Звонил молодой обходительный сотрудник посольства США. Он сообщил, что Боготу удостоила своим посещением одна журналистка, его соотечественница. Дескать, она пишет книгу под названием «Южная Америка изнутри» и вот вчера прибыла в Колумбию, а завтра отправляется дальше, в Эквадор. К сожалению, у нее на каждую страну не больше трех дней, разве что в Аргентине и Бразилии задержится подольше. Ей очень хочется узнать что-нибудь про области к востоку от Анд. Фред говорит по-английски, не мог бы он с ней побеседовать?

Да? Значит, условились, она будет у нас сегодня в четыре часа. Кстати, ее особенно интересует тот несчастный случай с самолетом, когда каннибалы съели всех уцелевших туристов... Спасибо, всего доброго.

Фред положил трубку и несколько минут отводил свою душу нехорошими словами: он бывал в Соединенных Штатах и отлично знал, что такое североамериканские журналисты. Затем началась подготовка. Агапито согласился помочь нам, и мы его тщательно проинструктировали.

В четыре часа явилась гостья – холеная раскрасавица, полон рот белых коронок. Она обозрела развешанные на стенах танцевальные маски, стрелы, копья и прочие экзотические предметы, изучила коллекцию черепов и слегка поежилась, обнаружив на коврике перед камином живого удава. Фред успокоил ее: змея не ядовитая. Гостья придирчиво проверила кресло, наконец села и получила чашечку кофе.

Тем временем Агапито продолжал сидеть на кушетке, потягивая маленькими глотками шоколад. Наверное, американка показалась ему такой же диковинкой, какой он показался ей.

Прочтя нам короткий доклад о южноамериканской политике, журналистка перевела разговор на пропавший самолет с туристами. Рассказала нам, что такое сельва, и объяснила, что катастрофа с самолетом не что иное, как коммунистическая диверсия. Только так можно объяснить, что самолет упал именно там, где живут свирепые, кровожадные тинигуа!

Естественно, нам нечего было добавить ко всей этой премудрости, почерпнутой из бульварной прессы, да она все равно не давала нам слова вставить. Только закончив свой монолог, журналистка решила задать два-три вопроса.

Разумеется, нам известно, что одна из пассажирок попала в плен к индейцам и они ее съели?

Фред подтвердил, что до нас дошел такой слух. Но коллега (кивок в мою сторону) сильно сомневается в правдивости этой версии.

Дама вперила в меня строгий взгляд и осведомилась, какие у меня могут быть основания для сомнений. Разве не ясно как день, что пассажирка добралась бы до цивилизованных мест, не перехвати ее индейцы?

Я осмелился возразить, что вряд ли непривычный к лесу человек, не имеющий самого элементарного снаряжения, хотя бы мачете, спичек и провианта, сумеет пройти в тропических дебрях по прямой больше пятнадцати английских миль. Да-да, по прямой, по пересеченной местности это будет фактически сорок миль. А ведь тут речь идет о расстоянии вдесятеро большем.

Я добавил еще кое-какие аргументы и получил достойный отпор. Разве я не знаю?.. На мою голову обрушилась новая порция вымысла и удивительных сведений, почерпнутых из той же прессы. Гостья повернула дело так, что чуть ли не мы с Фредом (особенно я) виноваты в том, что пропавшие туристы не были спасены. Вот если бы там тогда находились молодые американцы...

Я ответил, что нужно изрядное везение, чтобы отыскать упавший самолет на площади больше 50 тысяч квадратных километров, в лесах, где видно в лучшем случае на полсотни шагов. Чтобы прочесать такую рощицу, понадобился бы целый армейский корпус. И не одна неделя времени. Но если она не полагается на нас с Фредом, можно спросить одного из местных жителей. Вот сидит на кушетке индеец – это вождь тинигуа, наш хороший друг Агапито. Задавайте вопросы, мы охотно переведем.

На миг мне показалось, что будущий автор «Южной Америки изнутри» сейчас метнется к двери. Но затем она взяла себя в руки, схватила блокнот и ручку и через Фреда задала первый вопрос страшному человеку с чашкой шоколада: не слышал ли Агапито что-нибудь про уцелевших пассажиров с разбившегося самолета?

Старый добряк Агапито поставил чашку, вытер губы бумажной салфеткой, ласково улыбнулся и ответил так, как его учил Фред:

– Да-да, моя знает. Красивая американская дама... Очень, очень хороший... очень хороший... с бататом.

Кажется, тучный священник на реке Гуаэьяре так и не понял, почему его тревожные расспросы о своем героическом коллеге нас так рассмешили.

Окончание следует

Последняя анаконда

Окончание. В первой части, напечатанной в № 8 «Вокруг света», шведский писатель Георг Даль рассказывал о последнем путешествии по джунглям Колумбии, где он провел лучшую пору своей жизни. Целью экспедиции была поимка гигантской анаконды.

С неба на землю

Словом «ангостура» в Колумбии обозначают узкое место на реке, теснину, и этот участок вполне отвечал своему названию. Русло становилось все уже, его стиснули крутые склоны, дальше их сменили отвесные стенки. Скалы были отполированы водой много выше теперешнего уровня реки. Сразу видно, как сильно разливается Гуаяберо, когда в горах идут ливни.

Сейчас, в засушливый сезон, вода была прозрачная, хорошо видны черные камни и топляки – палисадос; кое-где целые деревья, принесенные сюда в разгар дождей, застряли в щелях между плитами. Не доходя первого порога, мы пристали к берегу, чтобы осмотреться.

Скальные уступы стискивали пенящийся поток, загоняя его в желоба, где пз клочьев пены торчали каменные глыбы, словно зубы дракона. Пороги чередовались с заводями, посмотришь – тишь да гладь, но вот снизу пропарывает воду серо-черная коряга, делает несколько быстрых оборотов и снова пропадает. Да, такая штука запросто может пробить днище лодки.

Не одну тысячу километров прошел я по южноамериканским рекам, и были среди них довольно буйные, но мне никогда не доводилось иметь дело с таким монстром, как эта ангостура.

Мы сразу убедились, что форсировать пороги на лодке нельзя. Придется разгрузить ее, вещи перенести по берегу, а затем попытаться провести пирогу на веревках. К сожалению, не все вещи можно было тащить через здешние камни. Решили бочки с горючим и другие тяжести оставить на борту; наиболее уязвимое и ценное имущество перенесем на себе.

Привязав покрепче груз веревками и лианами, мы повели лодку вниз по бурной стремнине. Матеито сбросил свою латаную европейскую одежду и шел босиком, в одной набедренной повязке. Вряд ли нам удалось бы справиться с такой задачей без этого золотого человека. Вот он, поднявшись на скалу, руководит, выбирает единственный проходимый желоб, а вот уже стоит вместе со всеми по пояс в воде, и жилистое тело изогнулось дугой...

Мы трудились усердно, как бобры. Тянули, толкали, дергали, тащили. На иных участках удавалось продвинуться за час от силы метров на сто.

Я стоял по грудь в воде, судорожно сжимая борт долбленки окровавленными ладонями. Течение здесь было не такое стремительное. Я напрягся, приготовившись толкать лодку дальше. Кто-то взял меня за кисти.

– В лодку, профессор, – донесся откуда-то издалека голос Луиса. – Ниже порогов можно и на пираний наскочить.

Фред буквально выдернул меня из реки. Я сел па дно пироги, машинально ваял черпак и принялся вычерпывать воду. Луис, Матеито и Карлос Альберто гребли. Лодка обогнула скалу и открылся вид на широкий плес. Яркое солнце, речной простор, и никаких порогов. Никаких порогов! Пляжи, галерейные леса, ни одной скалы. Цапли стоят на берегах, в воздухе летают утки.

А вон и индеец дожидается. Мы подошли к берегу, установили мотор, Луис дернул стартерный шнур. Мотор подавился кашлем, потом родился ровный рокот. Мы слушали его, как любитель музыки слушает Бетховена. Этот звук был словно бы окончательным, неопровержимым доказательством того, что пороги ангостуры остались позади, мы вышли на просторы Гуавьяре. Да, это уже другая река...

Едва ли не самый приятный момент в таком походе – это когда можешь себе сказать, что труднее уже не будет, дальше все пойдет легче. Сейчас мы вовсю наслаждались этим моментом.

На другой день рано утром, спустившись к воде со спиннингом, чтобы добыть что-нибудь на завтрак, я застал там Фреда. Он уже сидел на большом камне и созерцал реку.

– Когда я умру и попаду на небо... – сказал герпетолог. – Ты что это хихикаешь, гроза шелешперов? Так вот, когда я умру и, конечно же, попаду на небо, я сяду там на таком же удобном камне, а какой-нибудь смазливый смуглый ангелочек будет варить мне кофе и подносить сигареты. И буду я сидеть и смотреть сверху на некоторых моих знакомых – как эти жалкие личности жилы из себя мотают, тащат лодки, вроде как мы вчера волокли, но только тащат их с полным грузом!..

Супаи има

Розыск большой анаконды идет полным ходом. Вот уже третий день мы прочесываем местность, после того как Матеито в десяти минутах хода от нашего лагеря обнаружил след супаи има (большой анаконды).

Сколько проходит анаконда за ночь? В какой мере она привязана к определенной территории? Мы знаем, что она ведет преимущественно водный образ жизни, но как далеко и на какой срок удаляется она от своего водоема? Может быть, у нее несколько своих водоемов? Трудно перечислить все то, чего мы не знаем о самой крупной в мире водяной змее.

Найденный нами след, попетляв в лесу, привел к речушке и здесь оборвался: анаконда ушла в воду. Мы прошли вдоль притока три километра вверх по течению, до того места, где русло перегораживают сложные пороги, но других следов обнаружить не удалось. Разумеется, это было все равно что искать иголку, да не в одном, а в нескольких стогах сена. Даже зоркий индеец тинигуа не сыскал никаких признаков супаи има.

Может быть, анаконда притаилась в самой речушке? Забралась в нору и лежит там. Конечно, такой змее нужна не маленькая нора, но ведь убежища, которые отрывает себе в берегах крокодил, достаточно велики!

Да, она могла просто нырнуть и лечь на дно. Сколько часов проводит анаконда под водой? У рептилий жизненные процессы протекают куда медленнее, чем у теплокровных. Особенно когда они отдыхают. Даже Фред, кое-что знающий о змеях, не берется сказать тут что-нибудь определенное. Нам остается только гадать и придумывать различные гипотезы по поводу того, что может и чего не может анаконда. Искать. Искать.

Вечерами мы обсуждаем волнующий нас вопрос: в самом ли деле исполинская анаконда (если правомерно говорить о таком подвиде) настолько редка? Или нам просто не везет? Почему нам доныне не попадаются молодые анаконды? Может, пока они не вырастут, у них есть в природе свой враг – какой это враг? Может, они в этом возрасте ведут скрытный образ жизни?

Утром третьего дня Фред вместе с нашими тремя спутниками опять уходят вверх по реке. Они решили подняться еще на два-три километра к северу. Фред и Карлос Альберто обследуют один берег. Луис Варбудо и Матеито – другой.

Изнуренный странствиями и поисками, я остаюсь сторожить лагерь. Идти с ними нет смысла, я буду им только помехой.

Проводив друзей, достаю мелкоячеистую сеть и принимаюсь за сбор образцов. Никто еще не изучал мелкой ихтиофауны этой реки. Вообще, о рыбах бассейна Ориноко известно поразительно мало. Хорошо, если ученые успеют открыть и описать все виды раньше, чем они будут истреблены. А такая опасность есть, если вспомнить, как поступает со средой человек, не вооружившись надлежащими биологическими знаниями, не уяснив себе природных взаимосвязей.

Может быть, в конечном счете удастся разумно решить гигантскую проблему снабжения быстро растущего населения Южной Америки. Мне же пока остается только брать образцы в этой и других речушках и заспиртовывать их для последующего определения.

Да, приходится убивать мелких рыбок. Конечно, куда приятнее было бы заняться, скажем, этологией – молодой наукой Конрада Лоренца и Нико Тинбергена, которая исследует поведение животных и его причины. Быть может, она позволит нам лучше понять самих себя, ведь наше родство с животными предками несомненно. Глядишь, преуспев в новой науке, мы научимся не столь зверски обращаться друг с другом...

Но пока наши познания в систематике страдают зияющими пробелами (о птицах в этом смысле мы знаем почти все, зато сколько еще неизвестно о рептилиях, рыбах и многих других отрядах); даже обыкновенный коллектор, вооруженный сетью и ружьем, может принести пользу в плохо изученных тропических районах. Систематика так же необходима, как нужна азбука для создания и сохранения литературы.

Я закидываю сеть. Но она рвется, я сажусь ее чинить, осаждаемый песчаными мухами. Не один час уходит на починку, затем я развешиваю сеть на ветках, чтобы просохла. Снимаю очки и протираю их, поглядывая на реку. Вдруг на другом берегу раздается крик выпи. Ну и голосок! Словно корова промычала. Снялась с ветки и перебралась повыше. Похоже, заметила в воде что-то опасное.

Секундой позже и я вижу: из-за лодки вниз по течению выплывает длинное тело. Невероятно длинное. Моя первая мысль – это сомы. Сейчас как раз то время, когда они идут на нерест вверх по Гуаяберо, идут колоннами шириной с полметра и длиной в несколько метров. Но ведь эта штука плывет вниз по течению, а сомы идут в обратную сторону. К тому же глаза меня не обманули, я на самом деле вижу сплошное извивающееся тело.

Над водой поднимается голова, и всем сомнениям конец. Это змеиная голова. Самая большая змеиная голова, какую я когда-либо видел. Анаконда.

Она проплывает с поднятой головой метра три-четыре, потом снова уходит под воду. Миновав лодку, длинное тело быстро плывет мимо моего пляжа, ближе к другому берегу, где глубина побольше.

В двадцати метрах ниже по течению к речушке с обеих сторон вплотную подступает лес. Берусь за ружье, но это чисто рефлекторное движение; стоит пальцам ощутить сталь, как торжествует рассудок. Такую анаконду дробью с одного, даже самого меткого, выстрела не убьешь. Кстати, не так-то просто попасть по движущейся мишени, когда она вся под водой. Подранишь змею – уйдет и спрячется. Но допустим даже, я уложу ее на месте. К чему это приведет? Анаконда утонет, А в ней весу килограммов триста, если не больше. До возвращения моих товарищей я никак не смогу ее вытащить на берег, а пираньи зевать не станут. Убийство такого экземпляра оправдано лишь в том случае, если можно его спасти для науки.

Если бы я мог выманить ее на берег и заставить атаковать меня! Может быть, тогда и удалось бы парализовать ее выстрелом. Но она не обращает на меня никакого внимания. Возможно, она вообще не ест людей, хотя при желании вполне могла бы расправиться с человеком. Возможно, я ей просто не приглянулся.

Проследить за ней, посмотреть, куда она денется? Все равно из этого ничего не выйдет. Лучше всего не пугать ее, оставить в покое. Дождусь товарищей, а там Фред что-нибудь придумает.

Анаконда исчезает вдали под нависшими над рекой ветвями. Я не сомневаюсь, что эта та самая, чей след нашел Матеито. Фред предполагал, что в ней метров восемь. По-моему, она будет побольше, но неспециалисту недолго и ошибиться.

Часа через два в лагерь возвращаются четверо охотников. Я докладываю о произошедшем. Фред комментирует не совсем академично, но в конечном итоге все же оправдывает мои действия. Да и что спрашивать с какого-то сортировщика мелкой рыбы!

...Пирога скользит будто через туннель. Берега круто обрываются в воду, и кроны высоченных деревьев смыкаются у нас над головой. В туннеле полумрак. С каркающими криками разлетаются спугнутые нами серые кряквы. Мотор сегодня отдыхает, мы работаем веслами и жестами, стараясь не шуметь. Конечно, змеи глухи, но не исключено, что они воспринимают вибрацию от мотора. Лучше не рисковать.

Русло становится глубже, берега – выше, но зато они теперь не такие крутые. То и дело над нами открываются просветы, и сверху свисают лианы с пурпурными или огненно-красными цветками. Серебристо-сизые зимородки, проносясь мимо, щебечут на пределе звукового спектра свои солнечные песенки.

Естественно, первым замечает супаи има Матеито.

Вон она, лежит на береговом откосе – часть тела на суше, часть под водой. Толстая, даже бесформенная. Не иначе ночью заглотала крупную добычу.

Речка тут широкая и прямая. Странно, что змея выбрала для отдыха место, где ее видно со всех сторон. А впрочем, при таких размерах кого из лесных обитателей ей бояться?

Осторожно причаливаем к берегу по соседству. Матеито и Карлос Альберто прыгают на сушу и углубляются в лес, совершая обходный маневр. Первый несет несколько саженей каната из лиан, второй взял наши самые толстые веревки. Выждав немного, Лупе Барбудо медленно, осторожно подводит лодку ближе к змее.

Фред, изменив своему любимому малокалиберному оружию, заряжает оленьей картечью ружье двенадцатого калибра. Но он мыслит вполне здраво. Когда я проверяю свой штуцер, мой друг шипит мне:

– Что бы ни произошло, не стреляй в голову!

– Только в самом крайнем случае, – шепчу я в отпет, чтобы подразнить его. – Все-таки наша жизнь дороже.

Герпетолог качает головой, точно я его не убедил.

Осталось метров двадцать. Анаконда кажется еще больше, чем прежде. А вон на берегу и наш десант; змея их не видит. Они уже обвязали свои веревки одним концом за толстые стволы, на другом конце сделали петли-удавки. Собираются набросить арканы на шею анаконды, раньше чем мы откроем огонь.

Работа не для слабонервных. А без арканов змея может уйти в реку, и поминай как звали. Это было бы чистой катастрофой после стольких недель поисков.

Луис разворачивает пирогу так, чтобы нам с Фредом было удобнее стрелять, если анаконда примется слишком бурно возражать против наших посягательств на ее личную свободу.

Вот Матеито крадется вперед, держа аркан наготове. Его движения напоминают замедленное кино. Что-то у него получится?.. Кажется, ровным счетом ничего. Пока голова анаконды прижата к земле, невозможно накинуть ей веревку на шею. Надо как-то заставить змею сдвинуться с места.

Луис машет веслом, пытаясь привлечь ее внимание. Какое там... Анаконда остается недвижима. Дремлет, переваривая пищу. Или что-то задумала, готовит сюрприз нарушителям спокойствия?

На берегу качается ветка: это Карлос Альберто «пугает» змею. По телу анаконды – во всяком случае, по первым двум-трем метрам – как будто пробегает трепет. Но голова по-прежнему лежит на земле. Поднимаю штуцер, прицеливаюсь. Фред знаком велит мне подождать. Что ж, ему лучше знать.

Вдруг Карлос Альберто кидает палку прямо в морду чудовищу. Терпению змеи приходит конец, она с поразительной быстротой поворачивается к воде и буквально стекает вниз по откосу, отрывая при этом голову от земли ладони на две. Большего и не надо. Матеито бросает свой аркан и рывком затягивает петлю. Несколько секунд – и на шею анаконды накинута вторая веревка.

Дальше события развиваются так быстро, что трудно уследить. Огромная, ленивая, разморенная рептилия внезапно оживает. Представьте себе взбесившийся пожарный рукав полуметровой толщины!

Змея устремляется к воде, но веревки ее останавливают, и она взмывает вверх метра на два. Фред стреляет раз, другой. Я стараюсь поймать на мушку середину бешено извивающегося змеиного тела, чтобы поразить позвоночник подальше от веревок. Но анаконда так мечется, что мне остается только ждать.

А змея уже изменила тактику, она идет в атаку. Голова, как наконечник копья, летит вверх, и Карлос с Матеито прячутся за деревья. Атака тут же прекращается, анаконда опять отступает к реке.

Одна веревка натягивается до отказа и рвется. Теперь только канат из лианы удерживает змею.

Вдруг Фред выпрыгивает из лодки на берег. Этот поразительный человек подбегает к беснующейся анаконде, хватает брошенную ему индейцем веревку и ловко накидывает ее на шею змеи! Карлос Альберто живо обматывает другой конец веревки вокруг дерева. Змея делает выпад, но Фред отскакивает, и анаконда промахивается.

Наконец-то мне удается прицелиться. Я нажимаю спуск, перезаряжаю, целюсь опять. Но второй выстрел явно не нужен. Голова и полтора метра длинного тела безвольно упали на землю, хотя все остальное тело продолжает корчиться. Разумеется, выстрел убил анаконду, но она такая длинная, что весть об этом не сразу дошла до всех ее частей. Обе веревки натянуты, как скрипичные струны. Проходит не одна минута, прежде чем движения змеи становятся настолько вялыми, что можно планировать следующий ход.

Отвратительно?.. Да, конечно, теперь есть время подумать и об этой стороне дела. Убивать всегда отвратительно, тем более когда смерть не мгновенна. И мы ровным счетом ничего не можем сделать, чтобы ускорить события, положить конец этим конвульсиям. Хребет перебит, анаконда мертва, как мертва курица с отрубленной головой. Можно выпустить в нее еще пять пуль, и ничего не изменится. Все дело в том, что у рептилии, и особенно у змеи, процесс умирания протекает не так, как у теплокровных. Но мне от этой мысли ничуть не легче.

Причаливаем лодку и впятером беремся за обе веревки, чтобы вытащить на берег всю нашу добычу. С таким же успехом мы могли бы тянуть вросшее в землю дерево. Анаконда обвила хвостом какую-то корягу под водой, и все наши усилия впустую.

– Этот червь-переросток мертв, никакого сомнения, – говорит наконец Фред, вытирая лоб. – Только он сам еще этого не уразумел. Предлагаю разбить здесь лагерь и подождать, пока червь как следует не осознает, что случилось.