Текст книги "Как стать гением"

Автор книги: Генрих Альтов

Соавторы: И. Верткин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

НИТЬ В ЛАБИРИНТЕ

Любая значительная цель – это сгусток задач. Разных по тематике и масштабу, но – задач, не решив которые, ни за что не пройти путь к цели. И потому, сколь ни велика была бы избранная цель, ни разумны составленные планы, ни фантастична работоспособность, все, к сожалению, окажется затраченным впустую без еще одного необходимого для творческой личности качества – умения решать задачи.

В самом приближенном, самом общем виде все задачи можно разделить на два класса: административные (или организационные) и технические. Чисто организационные задачи встречаются крайне редко. Как правило, в их основе лежат нерешенные технические задачи, которые и вызывают необходимость "администрирования". Но бывают случаи, когда задачи действительно не имеют никакого отношения к технике.

Скажем, проблемы, с которыми столкнулся Тур Хейердал при подготовке экспедиции на "Кон-Тики". Первая экспедиция, Хейердал в то время – безвестный норвежец, затерявшийся в Америке, денег не хватает даже на собственное пропитание, не говоря уж об организации экспедиции. А экспедиция требует больших средств. Как быть? Вот пример чисто организационной задачи. Хейердал нашел решение весьма своеобразное и остроумное. Оборудование для экспедиции он взял в военной лаборатории американских ВВС за обязательство… испытать его. То же решение он использовал, чтобы раздобыть пищевые консервы для всей команды. Остальную часть денег взял взаймы.

Но этот случай нетипичный. В основном появление задач порождается несовершенством техники. Выявить техническую задачу в организационной не так легко. Без тщательного анализа порой даже невозможно. Все творческие задачи в более или менее отчетливой форме содержат противоречия. Поэтому силу изобретательности творческой личности удобно оценивать по умению выявлять и преодолевать противоречия. Даже одинаковые противоречия могут быть разрешены по-разному или не разрешены вовсе. Пири, Амундсен, Скотт, Седов: каждый из них по-своему решил одну и ту же задачу. Качество решения определило итоговый результат и заплаченную за него цену.

Основным препятствием к достижению полюса (помимо низких температур и таящейся географической неизвестности) всегда служило отсутствие экономичного и в то же время мощного двигателя. В конце прошлого – начале нынешнего века из-за ненадежности механического двигателя приходилось рассчитывать лишь на тяговую силу животных и человека. Но животные, как и люди, должны питаться. Груз еды для животных, везущих сани, и для людей превышал возможности животных. Это вынуждало часть провианта и обмундирования сгружать на дополнительные сани. Лишние сани – это лишние животные, а значит, и лишнее потребление пищи, то есть лишний вес на санях. Получается замкнутый круг.

Чтобы разорвать его, Роберт Пири изобрел "систему Пири". Вместо одной сквозной экспедиции, идущей от базового лагеря к полюсу, он предложил челночную систему заброски продуктов питания как можно дальше от лагеря. Этим обеспечивалась возможность последним саням пройти путь налегке до самого полюса (в расчете на пищевые склады, устроенные предварительно "обслуживающим персоналом") и по трассе, заранее подготовленной вспомогательными отрядами. По мере устройства складов эти отряды возвращались в лагерь. То, что нельзя было, по мнению Пири, сделать "моноэкспедицией", сразу же решалось переходом к "полиэкспедиции".

Амундсен, тоже мечтавший о первенстве достижения Северного полюса, только вступив в игру, узнал, что уже потерпел сокрушительное поражение – Пири опередил его. К счастью для Амундсена, к услугам его честолюбия в то время существовал второй непокоренный полюс земного шара. И бесстрашный капитан с отважной и преданной ему командой и со сворой рычащих псов на борту ринулся на завоевание Юга.

Южный полюс стремился покорить и Скотт. Анализируя трагический исход его экспедиции, Амундсен одной из главных причин называет неверный выбор тягловой силы. Скотт избрал короткошерстных, неприспособленных к ультрахолодным условиям Антарктиды, негодных для горных переходов и к тому же привередливых в еде пони и ненадежные, только появившиеся моторные сани. Амундсен выбрал неприхотливых гренландских овчарок. Собаки не только везли сани по любой дороге (точнее, по любому бездорожью), но и служили своеобразным индикатором прочности "хрупких снежных мостов". Провалившуюся в трещину собаку легко можно было вытащить наверх; тяжелого пони гораздо сложнее (моторные сани, естественно, отказали). В случае необходимости собаки могли выполнять дополнительную "функцию" – служить пищей на обратном пути экспедиции, когда груз еды на санях значительно уменьшался и тащить его можно было меньшим числом "движителей". Разумеется, это не проявление особой кровожадности Амундсена или извращенного его гурманства, а попытка минимальными средствами разрешить основное противоречие.

И пищевые склады на пути к полюсу, устроенные Амундсеном в первый сезон, тоже играли вспомогательную роль. Высокие палки с флагами у складов служили хорошо видными издали ориентирами для благополучного возвращения. У Амундсена выработался специфический стиль решения задач, оригинальный принцип преодоления противоречий: почти каждый предмет в экспедиции помимо основной функции нес дополнительную.

При подробном ознакомлении с историей путешествий Пири и Амундсена напрашивается интересная аналогия. "Система Пири" очень напоминает взлет современных космических ракет: пустые баки из-под горючего, ставшие ненужными, отстреливаются. Вспомогательные отряды у Пири выполняли аналогичную роль: они прокладывали путь, а главное, доставляли груз еды до места назначения, устраивая пищевой склад для основной группы. Выполнив эту работу, они становились ненужными (как и пустые баки у ракет) и возвращались назад. Экспедиция Амундсена – точный аналог схемы ракеты Цандера: баки из-под горючего, ставшие ненужными в качестве баков, должны были использоваться как дополнительное горючее. Ничто не пропадало даром. В проблеме взлета ракеты ее вес тоже был главным сдерживающим фактором: чем более мощные двигатели устанавливали на ракете, тем больше требовалось горючего, но это, в свою очередь, приводило к новому повышению мощности двигателя. Получается тот же замкнутый круг, что и в проблеме покорения полюса.

Идея Цандера по отношению к современным космическим аппаратам гораздо более идеальная, более эффективная. Не доведенная в прошлом до рабочего состояния (из-за смерти изобретателя), брошенная, она до сих пор считается фантастичной. Но когда-нибудь обязательно придет ее время: все закономерное должно сбываться, а идеи Цандера показательно, образцово закономерны И потому красивы.

Красота идей – понятие отнюдь не субъективное. Красивые решения всегда просты. Может быть, именно это придает эмоциональную окраску их восприятию: нас охватывает гордость за Разум, который лишь силой мысли побеждает обстоятельства. Нас охватывает гордость за сопричастность к этому Разуму. При изучении творческого наследия великих изобретателей постоянно сталкиваешься с такого рода решениями – красивыми, как у Цандера, и простыми, как у Амундсена.

Огюст Пиккар – покоритель самой высокой вершины мира, на которую когда-либо самостоятельно взбирался человек. На стратостате собственной конструкции он поднялся на высоту более 16 км. Великим изобретателем его можно назвать уже хотя бы потому, что при конструировании небывалого стратостата Пиккар изобрел герметичную капсулу – основу современной авиации. Такая капсула понадобилась Пиккару из-за малой плотности воздуха на большой высоте. Чтобы не задохнуться, надо было подыматься в скафандре или… сделать изобретение. И Пиккар изобрел герметичную гондолу. Из-за все той же малой плотности воздух на большой высоте плохо рассеивал солнечные лучи, поэтому надо было как-то искусственно регулировать температуру внутри гондолы. Пользоваться холодильником и нагревателем Пиккар не мог: резко возрастала бы стоимость полета, нужны были бы дополнительные источники энергии. И Пиккар нашел красивейшее решение, половину наружной поверхности он выкрасил в белый цвет, другую – в черный. Подставляя Солнцу разные бока, он заставлял бы само светило послушно служить ему. К несчастью для Пиккара, двигатель, вращавший гондолу, в воздухе отказал. И температура в гондоле была то плюс сорок, то минус двадцать. В зависимости от того, с какой стороны находилось Солнце. Но идея работала! Прекрасно работала! Интересно, какого цвета были крылья у Икара?…

Пири с Амундсеном поделили славу покорителей полюсов. То был апогей географических открытий. Последний всплеск. Пиккар остался единственным человеком, поднявшимся выше всех и спустившимся на самую большую глубину. Правда, рекордный спуск в Марианскую впадину совершил его сын (самому Огюсту Пиккару в то время было 76 лет), но отец присутствовал незримо и здесь, только в качестве Дедала, подарившего всему миру на этот раз батискаф.

До Пиккара глубоководные погружения производились на батисфере. Батисфера – это толстостенный металлический шар, подвешенный к надводному судну на тросе. Она не имела ни одной степени свободы: на ней не было двигателя для горизонтального движения, а вертикальные перемещения осуществлялись подтягиванием или стравливанием троса с корабля. Каждый спуск на батисфере был смертельно опасен – в случае обрыва троса батисфера упала бы на дно, и поднять ее практически было бы невозможно.

Пиккар задумал создать глубоководный аппарат, отрезав ненадежную пуповину. На этом пути его поджидало противоречие. Аппарат должен был быгь легче воды, чтобы он мог самостоятельно всплыть. Для этого его необходимо было сделать объемным и тонкостенным (в соответствии с законом Архимеда). Но чтобы не быть раздавленным гигантским давлением на большой глубине, он должен был быть компактным (чем меньше суммарная площадь поверхности, тем меньше суммарное давление), а его стенки достаточно толстыми и прочными. Пиккар разрешил противоречие, прикрепив маленькую толстостенную капсулу к большому поплавку. Поплавок наполнил жидкостью легче воды – бензином (воздушный поплавок раздавило бы так же легко и быстро, как и капсулу с людьми). А чтобы уравнять наружное давление с давлением бензина, внизу поплавка оставил открытый люк. Окружающая вода каждый раз сама поджимала бензин ровно настолько, чтобы устранить возникшую разницу.

Если бы Пири, Амундсен и Пиккар не сумели решить все возникавшие задачи, они бы ни за что не достигли цели и их бы постигла та же участь, что и предшественников. Но они смогли стать Первыми. Первыми Достигшими.

Наука возникает там, где возможна повторимость результатов. Пока повторимости нет, есть фокус. Предпринятое в этой работе исследование имеет одну-единственную цель: нащупать подходы к созданию науки. Трудно сказать, как она будет называться, может быть, все тем же воспитанием, или сотворением человека, или наукой о качествах творческой личности. Цель исследования – найти объективные факторы, манипулируя которыми, можно было бы превратить обычного человека, не занятого творческим трудом, в личность творческую, 'созидающую. Поэтому в биографиях великих людей нас прежде всего интересуют рабочие, методические выводы.

Выбор цели – пункт не самый сложный. Тут есть определяющий критерий добросозидания, активной добродетели. Опираясь на этот критерий, можно подойти к конкретной тематике будущей работы.

Научиться строить планы – сложнее. Хотя и здесь принципиальных барьеров нет. Анализируя отдельные биографии, нетрудно выделить общие, характерные блоки и использовать их в применении к себе.

Повысить работоспособность, то есть заставить себя выполнить намеченные планы, уже трудно. Это требует реальной – не на словах – перестройки своей жизни.

А как научиться решать задачи? Существует мнение, что одни люди рождаются способными, другие – неспособными. Значит, раз не родился способным, не станешь творческой личностью? Но тогда где критерии? Отделим сразу талантливых от бесталанных, пусть способные стремятся, а неспособные и не пытаются. В свое время именно в этом аспекте большие надежды возлагали на систему оценки коэффициентом интеллекта, так называемым IQ. Но практика жизни провалила тестовые прогнозы.

Как же все-таки решают творческие задачи? Можно ли этому научиться? И если можно, то как? Давайте разберем эти вопросы на конкретных примерах.

ГРОБНИЦА ТУТАНХАМОНА

Труд археолога сложен и опасен. Раскопки порой приходится вести с риском для жизни. В условиях, малопригодных для обитания человека: в пустынях, джунглях, среди диких зверей…

Но самое главное, самое обидное – это то, что результаты поисков практически непредсказуемы. В значительной мере они зависят от неуправляемой, неподвластной человеку "удачи". Ведь археологи ищут вслепую. Почти вслепую. Известен лишь примерный предполагаемый район. Да и то ориентиры часто бывают ошибочны. Но другого способа вести раскопки нет. Не созданы еще приборы, по которым можно было бы точно определить: копать надо именно здесь! И люди вынуждены идти на риск.

Поэтому повествования о раскопках полны героики, насыщены подлинным волнением непредсказуемости и читаются, как захватывающие истории Агаты Кристи.

Вот типичное описание такого рода:

"3 ноября 1922 года. 49-летний египтолог Говард Картер после шести лет безрезультатных поисков решает предпринять последнюю попытку обнаружить легендарную гробницу Тутанхамона, 12-го фараона 18-й династии.

Три с лишним десятилетия Картер ждал этого дня… Позади были долгие годы работы участником, а потом и руководителем ряда археологических экспедиций, в должности главного инспектора службы древностей Верхнего Египта. Пятнадцать последних лет он занимался только раскопками. И все это время мысли его были заняты только одним – находящейся где-то совсем рядом, по какому-то невероятному стечению обстоятельств не обнаруженной до сих пор гробницей…

За шесть сезонов Картер и его люди расчистили большой участок Долины, метр за метром продвигаясь по той зоне, которая, казалось, уже не раз была предметом поисков. Они обнаружили множество личных вещей фараонов и их жен, тайники с предметами и погребальной утварью, даже открыли одну неиспользованную гробницу – не было только того, что служило предметом поиска.

"Сезон проходил за сезоном, не принося результатов, – писал впоследствии Картер в своей книге "Гробница Тутанхамона". – Мы вели раскопки месяцами, трудились с предельным напряжением и не находили ничего. Только археологу знакомо это чувство безнадежной подавленности. Мы уже начали смиряться со своим поражением и готовились оставить Долину, чтобы попытать счастья в другом месте. И вот наступил день, когда нераскопанным остался лишь один участок некрополя, заваленный многовековым слоем строительного щебня и облепленный хижинами подсобных рабочих. Этот день пришелся на 3 ноября 1922года…"*.

Поиски изобретателей по своему характеру очень похожи на раскогаси археологов. Та же непредсказуемость, то же отсутствие ориентиров и порою не меньший риск. И то же захватывающее томление погони, наполненное духом героики, как паруса ко-лумбовских каравелл – ветром дальних странствий.

Вот как описывает талантливый советский авиаконструктор А. С.Яковлев процесс поиска решения задачи по борьбе с вибрацией, с которой он столкнулся при конструировании вертолета. Приборы, установленные на машине, показывали, что при некоторых режимах работы появлялась недопустимая тряска, способная разрушить машину в воздухе.

"Пять месяцев мы пытались избавиться от этой тряски. Пять месяцев напряженных исследований и расчетов. Десятки экспериментальных полетов. И все безрезультатно…

Много высказывалось разных гипотез и предложений о том, что надо делать и как лечить вертолет. Одни предлагали вертолет удлинить, другие – укоротить, третьи – сделать фюзеляж новой конструкции. А четвертые считали, что все равно ничего не получится, и приводили при этом довод: "Американцы с УН-16 от тряски не могут избавиться, Хаффнер на "Бристоль-173" ничего не может сделать, а вы самые умные? Не теряйте зря времени…".

Мучаясь и ломая голову над тем, что же является источником, возбудителем вибрации, я Т1ришел к выводу, что нужно постараться расправиться с тряской по отдельным элементам. Я говорю "мучаясь", ибо это были действительно муки. Ни днем, ни ночью, ни в театре, ни на прогулке, ни за обедом не забываешь о проклятой вибрации. Другой раз отвлечешься немного, но вдруг мысль о вибрации пронзает все твое существо, и даже в пот ударит от чувства бессилия, ощущения какого-то неодолимого препятствия, перед которым мы стоим"**.

Решение задачи пришло неожиданно:

"И вот однажды озарило, что из всех возможных источников возникновения тряски основным и наиболее злым являются лопасти. Таких лопастей на каждом роторе по четыре, итого восемь. Все они с огромной скоростью вращаются, причем возникают очень сложные механические и аэродинамические явления. А что если изменить виброхарактеристику лопастей? Для того чтобы убедиться, от лопастей ли идет вибрация, К.С.Кильдышева – руководитель научно-исследовательского отдела – предложила попробовать отрезать по полметра от каждой лопасти и посмотреть, как это повлияет на тряску всей конструкции.

Опять собрались мы все, обсудили предложение и решили, что хуже не будет.

После испытаний летчики заявили, что за 20 минут они перепробовали все режимы работы винта, все режимы полета – от тряски никаких следов"*.

Чтение воспоминаний изобретателей всегда вызывает у три-зовцев (есть сегодня такой термин!) двойственное чувство. С одной стороны, преклонение перед мужеством и настойчивостью, не поколебленными мучительными месяцами и годами безрезультатных поисков, перед риском, на который вынуждены идти и сознательно идут "капитаны технического прогресса". Ведь каждый из десятков экспериментальных полетов мог быть последним для испытателей: в воздух поднималась машина с заведомо повышенной вибрацией. Но с другой стороны…

Вы когда-нибудь охотились на зозинофила? Ну, да это неважно. Представьте, что вам надо поймать одного зозинофила. Не какого-нибудь экзотического, с красными полосами по бокам, гребнями на спине и гигантским хвостом. Нет, нужна особь самая обычная, средней полосы России. Голыми руками зозинофила не взять – это каждому ясно. Вопрос: какое оружие пригодится для охоты? Палка не подойдет – что ему палка! И винтовка, и даже пушка. Живьем надо брать. Обычная логика говорит: "Прежде чем охотиться, хорошо бы узнать, что это за зверь такой". А узнав, что "зверь" – самая обычная кровяная клетка, каждый прихватит, в первую очередь, микроскоп.

Тысячелетиями изобретатели воюют с задачами и каждый раз выходят на поле битвы вооруженные лишь собственным незначительным опытом решения нескольких десятков случайных задач (в лучшем случае) да кой-какими знаниями. Но от опыта ' и знаний пользы мало: они ведут к привьиным действиям, а для решения сложных проблем требуются действия алогичные, неординарные. Но именно этого знания у изобретателей чаще всего нет. На бой с задачами изобретатели выходят неподготовленными, и потому победа-в этой битве, в основном, дело случая (конечно, нужны и знания, и опыт, и настойчивость, но главное – неуправляемый, независимый ни от кого случай). От удачи охотника зависит жизнь охотника и его семьи. От удачного решения изобретательской задачи зависят миллионы жизней человечества. По словам Флеминга, открывшего бактерицидные свойства пенициллина, ничто не мешало сделать это открытие на два десятилетия раньше. Флеминг подсчитал, что такая двадцатилетняя задержка не позволила спасти жизни двадцати миллионам человек. Внедрение технических изобретений приносит экономию материальных средств, но ведь и она оборачивается в итоге новыми школами, больницами, домами, книгами… То есть и здесь за запаздывание изобретений платить приходится потерянными жизнями. Миллионами жизней.

И все же изобретения запаздывают. На десятилетия, иногда и на сотни лет. Запаздывают от того, что метод, которым делают изобретения, плох. Даже не плох – порочен.

Стандартный метод решения изобретательских задач – это метод проб и ошибок. Конечно, изобретатель не перебирает подряд все бесчисленное множество возможных вариантов. Нет, сначала идут пробы привычные, логичные, оправданные. Но когда они не срабатывают, когда труд ушедших месяцев, лет оказывается безрезультатным, в ход идет перебор любых, ненормальных, "диких", случайных проб. И вот тогда однажды…

Метод проб и ошибок хорошо иллюстрируется поисками гробницы Тутанхамона. Картер не начал рыть по всему району. Это было бы физически невозможно Сначала он выяснил, где до него уже вели раскопки, и определил еще нетротгутые зоны. Так же точно и в технике работа начинается с изучения прототипов. Этим изобретатель очерчивает неперспективные области, сразу и значительно сужая район предстоящих поисков. И до него пытались решить задачу, причем люди неглупые; можно, конечно, допустить, что они проглядели решение, но это маловероятно. Последним всегда легче, чем первому: на карте возможных решений предшественники потрудились оставить много перечеркнутых надежд. Поэтому второй шаг – это перебор непроверенных вариантов. Таких вариантов из-за большой работы предыдущих поколений "копателей" Картеру осталось всего на 6 сезонов. Характерно и то, что раскопки он начал вести в местах наиболее вероятных. Изобретатель тоже начинает с самых логичных проб. И так же, как Картер, часто обнаруживает решение, отчаявшись что-либо найти и "копая" в районах, казалось бы, совершенно непригодных – "под грудой многовекового строительного мусора и хижинами подсобных рабочих"… На алогичные шаги идут с отчаяния, хотя именно они ведут к успеху.

Метод проб и ошибок парадоксально неэффективен. Он – главный виновник задержки изобретений. Самый страшный враг человечества – это тот нерациональный метод мышления, который именуется "героикой творческого труда", которому поют дифирамбы и который считается столь же неотъемлемым свойством изобретателя, как борода у попа, как облака на небе, как звезды в космосе, как пятна на Солнце, как вода в океане и как еще сто тысяч таких же незыблемых и привычных "как". Метод проб и ошибок считается нормой! Это порочный югляд, потому что он предписывает обязательным применение порочного метода. Из-за самого существования которого человечество тысячелетиями систематически недосчитывается миллионов жизней.

Метод проб и ошибок – своеобразный идол творческого труда. Я не очень-то разбираюсь в вероисповеданиях и не знаю, бывают ли идолы добрыми. Одно я знаю совершенно точно: из всех самых злых идолов, когда-либо придуманных людьми, метод проб и ошибок самый кровожадный. Мы привыкли приносить жертвы на алтарь нашей веры. Но ни одному божеству за все долгие тысячелетия преданности люди не платили такой дани, которую ежечасно вручают идолу творчества. Метод проб и ошибок – злейший и ужаснейший враг человечества.

…И вместе с тем этот метод загадочен, таинствен и завораживающе привлекателен, как в те далекие времена, когда слова "интуиция" и "озарение" не писались и даже не произносились из-за отсутствия языка и письменности. До сих пор изобретатели ищут решения своих задач так же, как Говард Картер искал гробницу 12-го фараона 18-й династии.

РАЗВИТИЕ: ПЕРВЫЙ ПУТЬ В ТУПИК!

Метод проб и ошибок романтичен для поэтов. Для изобретателей-практиков он – тяжелейшая драма, обесценивающая годы неудачных поисков. Как с любым нежелательным явлением, с ним пытались бороться. В третьем веке нашей эры греческий математик Папп ввел в оборот термин «эвристика». Вплоть до начала нашего столетия это слово оставалось лишь заголовком, траурным постаментом, высившимся над ненаписанной главой. Эвристикой Папп назвал науку о решении творческих задач – науку, которую предстояло создать. С тех пор отдельные исследователи выявляли приемы, помогавшие, по их мнению, решать задачи. Но у всех таких списков главным недостатком было отсутствие методики применения приемов: нигде не говорилось, когда применять тот или иной прием и как применять эти приемы. Сильные решения, как правило, достигаются применением комплекса из нескольких приемов. Зачастую в сочетании с физическими эффектами. Никаких правил по образованию таких комплексов известно не было. И потому списки приемов практического применения не нашли. Исследователи писали статьи и книги, разрабатывали новые приемы, а изобретатели продолжали перебирать варианты – по-прежнему без всяких нововведений. Основная причина отрыва теории от практики состояла, на наш взгляд, в том, что приемы выделяли из личного, субъективного опыта, а нужен был объективный анализ развития техники, то есть анализ большого массива патентной информации.

В тридцатых-сороковых годах уже нашего века в связи с быстрым ростом темпов развития техники появилось множество задач, не терпящих, как в прежние годы, неторопливого обдумывания поколениями. И взгляды изобретателей вновь обратились к эвристике. На этот раз надежды не были обмануты.

Первые методики, созданные в то время, – мозговой штурм, синектика, морфологический анализ, метод фокальных объектов. Затем появились производные методики, объединявшие или незначительно видоизменявшие основные. / Вот вкратце суть основных методик.

Как заметил Осборн, автор мозгового штурма, люди делятся на две категории: на фантазеров и скептиков. Скептики умеют хорошо оценивать идеи, но плохо и медленно их рождают. Фантазеры, напротив, хорошо генерируют идеи, но плохо привязывают их к реальности. В смешанных коллективах скептики одергивают фантазеров, "приземляют", мешая им выходить на нетривиальные идеи. Поэтому Осборн предложил поиск решения вести в два этапа. Вначале собираются только фантазеры и, развивая идеи друг друга, выдумывают все, что им заблагорассудится. Отсутствие критики позволяет им раскрыться, забыть об ограничении задач и в пылу общей суматохи, царящего сумбура высказывать что-то совсем непривычное и потому, быть может, легкоприменимое, решающее задачу. Затем группа скептиков пытается найти в записях предыдущего этапа какие-то рациональные зерна.

Синектика, предложенная У. Гордоном, основана на последовательном применении чегырех видов аналогий: прямой (как решаются похожие задачи), личной (представляя себя на месте изменяемого объекта), символической (в виде краткого, образного названия задач) и фантастической аналогии (с использованием сказочных персонажей).

Основная идея морфологического анализа (автор Цвикки): любой объект имеет какие-то параметры – мощность, скорость, вид движения, светимость, способ обогрева, охлаждения, геометрические размеры и т.д. Эти параметры – морфологические оси – могут по-разному варьироваться для разных случаев. Выписанные всевозможные варианты морфоосей и сведенные воедино, они формируют морфологический ящик. Готовая машина не всегда имеет самое лучшее, самое оптимальное сочетание параметров, поэтому новая конструкция (которая может оказаться более прогрессивной) получается стыковкой различных случайных – любых параметров морфоосей.

При использовании метода фокальных объектов (автор Цвикки, позднее метод был развит американским исследователем Вайтингом) свойства случайным образом подобранных слов переносят на ключевой объект, который находится как бы в фокусе этих свойств. Если надо придумать новую лампу, то в фокусе свойств, например, "мороженого" это будет холодная лампа, вкусная, сладкая, молочная, съедобная, тающая, шоколадная, хрустящая.

Полумифическая эвристика родила вполне реальные методики, но они не породили бума изобретений. Дело в том, что методики не ломали основу слепого перебора вариантов, а лишь развивали этот метод. Они ускоряли перебор, порой вели к действительно неожиданным пробам, но не меняли сути старой технологии думания. Ставка на "случай", на "вдруг-аналогию^ на "раскрепощенное мышление" и здесь была главной. Кроме того, не было никаких разумных критериев для отбора сильных решений: не было никакой гарантии, что, даже случайно подойдя вплотную к ответу, изобретатель заметит его.

Модифицировать метод проб и ошибок, развивать его "пере-борность" – это был путь в тупик, и воз методов перебора вариантов поныне там. Любопытно, что волна попыток ускорить генерирование идей (пусть попыток неудавшихся, но все же попыток) начиналась с "технарей" и… ими же закончилась. Хотя слабых книг, например, не меньше, чем слабых изобретений. Это можно объяснить, на мой взгляд, невыработанностыо объективных критериев в искусстве. Мы можем сказать: "Эта книга мне нравится больше, чем та, хотя ты утверждаешь обратное". В технике такие оценки принципиально немыслимы. Эффективность любой машины можно вычислить с желаемой точностью по ее КПД, материалоемкости, экономичности и другим объективным параметрам. Эффективность произведения искусства определяется лишь косвенно, да и то на большой временной дистанции: если произведение помнят десятилетия спустя, значит, это хорошее произведение. Прямых показателей нет. По сей день не выработаны.

ПУТЬ ВТОРОЙ – НАУКА

Сильные изобретатели находят сильные решения отдельных сложных задач. Сверхсильные, суперсильные выходят на универсальные принципы решения. Наука складывается из системы теорий, а те – из системы универсальных принципов. Пиккар, Пири, Цандер, Амундсен – сверхсильные изобретатели. Их изобретения – результаты не случайного открытия или внезапного озарения, а плоды систематического применения найденных универсалей.

Советский ученый, изобретатель радиолокации П.К. Ощеп-ков, говоря об истории своего изобретения, писал: "Не случайное вдохновение или желание "что-то" изобрести руководило нами в то время. Нет. Мы точно знали, что ищем. Мы точно определили внутренние противоречия в решаемой нами задаче воздушного наблюдения и на основе творческого применения марксистского диалектического метода анализировали ее шаг за шагом. Именно анализ привел нас к необходимости использовать для этой цели электромагнитную энергию как самую быструю по скорости распространения, как проникающую через мрак ночи и толщу облаков, как наиболее легко управляемую в месте посылки.

Это не гениальное предвидение, а закономерный результат анализа"*.

Отдельные универсальные принципы Пиккара, Ощепкова, Цандера, Амундсена и многих других выдающихся изобретателей требовали объединения в единую теорию. Достаточно общую, чтобы вместить их всех, и в то же время настолько инструментальную, чтобы она стала доступной и рабочей для практиков производства.