Текст книги "Блудный сын"

Автор книги: Генрих Кранц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Глава 1

Никогда не разговаривайте без диктофона

Розовый, чистенький, завернутый в кашемировое пальто, как саженец в матерчатый кокон в преддверии ранних заморозков, он сидел в коридоре детективного агентства «Блудный сын» и терпеливо ждал приглашения.

Зелинский несколько раз выглядывал в коридор дружески ему кивал: дескать, погодите, шеф скоро будет…

Иностранец отвечал ему улыбкой во всю ширь фальшивых зубов.

Разумеется, Зелинский, двадцатитрехлетний детектив, мог бы принять иностранца и сам, но не решался. Слишком памятен был недавний разнос, устроенный ему шефом почти по такому же поводу. Тогда Зелинский, очарованный вальяжным видом случайного клиента -иностранца, опрометчиво принял заказ на розыск угнанного автомобиля. Три дня они носились, как угорелые, нашли, а вместо денег получили рукава от жилетки. С тех пор шеф строго-настрого приказал подчиненным – Гарнопуку и Зелинскому – без него никаких заказов не принимать. Этим и ничем другим объяснялось томительное ожидание, которому подвергал драгоценного клиента молодой детектив.

А клиент воистину был драгоценным. Как известно, ценность предмета обратно пропорциональна степени его распространения. Клиенты в «Блудном сыне» появлялись с частотой ливневых дождей в пустыне Каракумы. Поэтому Зелинский разрывался от противоречивых чувств.

С одной стороны, он страшно боялся упустить клиента, с другой – не хотел его принимать, не дождавшись шефа. Расточаемые им улыбки напоминали разбрасывание корма для привлечения рыбы, пока на железный крючок насаживается розовый обрубок червяка.

С самого первого дня открытия агентство стояло на краю финансовой пропасти. И с тех положение его нисколько не улучшилось. Пожалуй даже, оно еще ближе пододвинулось к роковому рубежу – окончательно и бесповоротному краху. И только благодаря умению бывшего опера Гарнопука находить хоть какие-то заказы, трое его сотрудников еще сводили концы с концами.

Правда, хозяин агентства так не считал. Как всякий отставник-милиционер, шеф обладал неиссякаемым запасом оптимизма. Возможно, источник его был в том, что шеф всегда утверждал «Отчаяние – это необходимость для миллионеров, и роскошь для пенсионеров». Шеф был пенсионером, а потому отчаянию в «Блудном сыне» попросту не было места. Во всяком случае, пока агентством руководил шеф, крах ему не грозил. Правда, чудо тоже обходило его стороной. Но Зелинскому так хотелось верить, что иностранец, сидящий в коридоре, может его сотворить…

Зелинский в очередной раз выглянул в коридор и улыбнулся. Иностранец, как зеркальное отражение, ответил ему тем же.

И в этот момент хлопнула входная дверь.

Шеф, прижимая к груди громадного кота, прошел в кабинет, не глядя на вскочившего от волнения иностранца. Следом за шефом, с таким же – каменно-непроницаемым – выражением лица, прошел в кабинет и Гарнопук.

Дождавшись, когда Зелинский прикроет дверь, шеф погладил кота и хмуро глянул на молодого детектива.

–Кто? – с плохо скрываемой надеждой спросил он и кивнул на только что захлопнувшуюся дверь.

Было заметно, что в последнее время невозмутимость давалась ему с большим трудом.

– Клиент… – радостно пропел Зелинский.

Гарнопук возбужденно потер ладони. Шеф, который до сих пор

держал кота на руках, разжал ладони. Кот тряпичной куклой шлепнулся

об пол, недовольно зашипел. Гарнопук замахнулся на него ногой.

– У, сволочь… Из-за тебя три дня, как Карлсоны, по чердакам лазаем… – однако, ногу не опустил.

Вечером за котом должна была явиться клиентка, которая сохла от любви к животному.

Шеф строго посмотрел на подчиненных, скомандовал:

– Побольше солидности! Этого, – он ткнул пальцем в кота, – в туалет. Чтоб не сбежал… Валя, диктофон!

Зелинский испуганно посмотрел на шефа.

– Так он у нас давно сломан…

Шеф схватился руками за голову.

– С кем приходится работать… Тогда хоть фиксируй ход диалога, – он глубоко вздохнул. – Давай, приглашай!

Через несколько минут иностранец, распространяя вокруг себя запах заграницы, сидел напротив шефа. Зелинский и шеф, подпрыгивая от нетерпения, жадно ловили каждое слово нечаянного клиента. Казалось, шеф уже был готов приступить к делу, даже не выясняя сути заказа. К счастью, Гарнопук был верен себе. Внимательно осмотрев незнакомца, он хмуро заметил:

– Прежде чем приступить к сути, мы должны убедиться в вашей платежеспособности…

Шеф и Зелинский переглянулись. «Не до жиру, быть бы живу», – казалось, говорят их красноречивые взгляды. Такое начало могло вспугнуть избалованного сервисом иностранца. Но Гарнопук оставался невозмутим.

Иностранец развел руками и усмехнулся.

– Пожалуйста, – он полез в карман.

На стол легли несколько банковских карточек и толстый бумажник из желтой кожи. В нем оказалось около трех тысяч долларов и несколько тысяч рублями. Шеф и Зелинский шумно перевели дух. Иностранец с легкостью выдержал первый экзамен, устроенный ему бывшим опером.

Но после этого эстафету невозмутимости принял шеф. Как всякий человек, слишком долго служивший в милиции, он иногда терял чувство реальности. Улыбнувшись, он сказ-зал:

– Я должен вас предупредить – у нас работают не самые лучшие специалисты… – он мельком глянул на Зелинского и Гарнопука.

Подчиненные поежились. В минуты плохого настроения шеф любил задеть их самолюбие, намекая на неопытность Зелинского и некоторую беспечность Гарнопука. Разумеется, это со стороны шефа было бестактностью. Но что требовать от отставного милиционера?

Однако иностранец и из этого положения вышел достойно.

– А где же они? «Лучшие специалисты?» —с мягкой иронией спросил он.

Иностранец хорошо говорил по-русски, лишь в некоторых

словах неправильно ставил ударение.

– Не знаю… – со вздохом сказал шеф и добавил язвительно: – В Москве, наверное… Может слышали, Каменская, Гуров, Жеглов?

Иностранец с удивлением глянул на шефа.

–А? Эти? – он пренебрежительно махнул рукой. – Так я к ним

уже обращался…

Брови шефа удивленно поползли вверх.

– Неужели?

Иностранец кивнул, его розовое лицо недовольно сморщилось.

– Представьте себе… Сразу, как только понадобилась помощь

опытных сыщиков, мне порекомендовали обратиться к ним…

– Ну и.…? – предвкушая ласкающий слух ответ, с улыбкой спросил шеф.

Он радовался, как ребенок, когда кто-то говорил что-либо приятное о «Блудном сыне».

– Во-первых, Каменская – женщина… – со вздохом заметил

иностранец. – Во-вторых, она слишком часто пьет кофе…

В-третьих, – он доверительно нагнулся к шефу, – она же, извините,

хворая… Вы обратили внимание, какие у нее ноги? Это же не ноги,

а карта вен… Больные сосуды, знаете ли, не шутка…

Хоть о «Блудном сыне» сказано ничего не было, шеф с удовольствием закивал. Иностранец умело строил беседу.

– А Гуров? – все-таки не удержался шеф.

–Гуров? – переспросил иностранец. – Вы бы меня еще о майоре Пронине спросили.

– А вы и о таком слышали? с восхищением спросил шеф.

Иностранец презрительно усмехнулся.

– Слышал, конечно… Это же, извините, прошлый век… От них

за три километра несет нафталином…

Шеф сиял, как юбилейный рубль. Вольно или невольно, иностранец пролил бальзам на его самое больное место – нереализованное честолюбие. Гарнопук и Зелинский с опаской посмотрели на иностранца. После такого вступления он мог смело рассчитывать на баснословные скидки со стороны руководителя.

Но иностранец, казалось, вовсе не хотел таких скидок.

– Итак, чем могу служить? – напыщенно произнес шеф.

Иностранец подпер щеку рукой, грустно улыбнулся.

– Признаюсь честно – я люблю Россию… – начал он. – Всегда

любил… И как только появилась возможность, открыл здесь

свой бизнес… Вот уже немало лет, я торгую цветами. Голландскими

тюльпанами… Ах, да я забыл представиться. Иоханн Ван Книп, Королевство Нидерланды,

Амстердам…

Он по очереди пожал руки детективам. Рука голландца была узкой, но жесткой, словно вырезанной из дерева.

– Недавно я открыл свой филиал в Петербурге. У меня работают шесть

женщин. Шесть … – повторил он, по очереди озирая лица детективов.

Гарнопук и Зелинский начали терять интерес к рассказу Ван

Книпа. Дело, похоже, было самым банальным и потому, как правило,

трудно раскрываемым. Что-нибудь, типа мошенничества, обмана…

– …По случаю успешного завершения первого года работы, я устроил для своих сотрудниц небольшой банкет в «Метрополе» … После банкета по русской традиции потребовалось продолжение… Я и шестеро моих сотрудниц поехали в офис. Было около часа ночи. Мы пили шампанское, было очень весело. Как вдруг… – иностранец нервно облизал пересохшие губы. Детективы почувствовали напряжение момента, затаили дыхание. – … в офисе погас свет. Как по команде… Стало темно как… – он мучительно пытался подобрать сравнение.

– Как у негра в ж.… – брякнул Гарнопук.

Шеф гневно глянул на подчиненного. Гарнопук испуганно дернулся. Матерый сквернослов, он уже несколько раз давал твердые обещания шефу, что в критические моменты будет держать язык за зубами. И всякий раз срывался.

Но иностранец обрадовался.

– Да, – сказал он, – очень верное сравнение. Ночь была

угольная, беззвездная. Я сидел на диване… – Он отодвинул стул и

показал, как он сидел – умиротворенный, расслабленный… – … и

вдруг почувствовал, как чьи-то пальцы шарят здесь… – Детективы

проследили за стремительным взмахом руки голландца.

Рука замерла на ширинке.

– Все произошло очень стремительно. Я ничего не успел сказать…

–Вас изнасиловали? – не выдержал напряжения Зелинский.

Иностранец покачал головой.

–Изнасиловали? Что вы! Напротив, это было прекрасно… Это

сравнимо с метеоритным дождем… Как будто Млечный путь заканчивается у меня в штанах… – иностранец опять коснулся рукой ширинки, мечтательно зажмурил глаза.

Шеф, не любящий сексуальных тем, поморщился.

– Ну? – сказал он, выводя клиента из божественного транса.

–Что? – спросил иностранец. приходя в себя. – Ах, да… Извините… – Он придвинул стул поближе к столу, оперся на ладони.

– С тех пор я заболел… – вздохнул голландец.

– Сифилис? – деловито констатировал Гарнопук.

Шеф посмотрел на подчинённого взглядом Уве Геллера, которым тот пытался остановить часы на башне Вестминстерского аббатства. Гарнопук с металлическим хрустом почесал небритую щеку. Шеф перевел глаза на иностранца.

Ван Книп покачал головой.

– О, нет… Я заболел в переносном смысле… Моя болезнь прекрасна…

– Вы имеете в виду – не переносной, а передающийся, получивший свое название благодаря Венере? – интеллигентно уточнил Зелинский, пользуясь молчанием коллег.

Иностранец грустно усмехнулся.

– Вы меня не понимаете. Не улавливаете сути. Дело в том, что

последние пять лет я был… Как это сказать по-русски? Не способен к любви…

– Импотент? – подсказал Гарнопук, произнеся страшное для мужчин слово почему-то с ударением на первом слоге.

Шеф вздрогнул. Гарнопук и Зелинский незаметно покосились на своего руководителя. Беспечные подчиненные уже давно подозревали, что трудовое рвение бывшего отставника вызвано вполне прозаическими причинами. Впрочем, давно замечено – если руководитель – трудоголик, значит он или уже не хочет или еще не может…

Но иностранец улыбался, как будто ему сделали комплимент.

–Да-да… – забормотал иностранец. – Я был импотент… На протяжении нескольких лет я был импотент… Полный импотент, безнадежный… Лучшие клиники Амстердама отказались от попыток меня вылечить… – он покачал головой.

В помещение «Блудного сына» потянуло амстердамской сыростью. Грустные врачи-голландцы, похожие на стариков с полотен Рембрандта, печально качали головами. Они понимали, что такое импотенция. Судя по всему, это прекрасно понимал и шеф.

А Гарнопук и Зелинский ехидно улыбались. Шеф, обычно суровый, как скала, смотрел на Ван Книпа сочувственно…

– А теперь я здоров. Абсолютно… – голландец счастливо засмеялся. – Более того, признаюсь честно, – иностранец понизил голос до шепота, – с того дня я испытываю непреодолимое желание…Ежедневное, как в молодости. Это такое счастье.

Он с улыбкой смотрел на детективов. Шеф прокашлялся. Сочувствие тенью пробежало по лицу и скрылось в густом лесу зачесанных назад волос.

– Я не понимаю, в чем проблема? – спросил шеф.

Голландец засуетился.

– О, простите меня. Я слишком волнуюсь. – В его голосе зазвучали торжественные нотки. – Я бы хотел, чтобы вы помогли мне разыскать женщину, которая меня исцелила…

Шеф с недоумением смотрел на Ван Книпа.

– Не понимаю… Женщина, которая была с вами близка, сотрудница вашей фирмы?

– Да… – кивнул головою Ван Книп. – Одна из шестерых…

Гарнопук и Зелинский радостно заулыбались, шеф задумчиво почесал щеку, голландец нахмурился.

– Понимаете, я не видел ее лица… Было темно… Очень темно… – начал объяснять голландец.

– Но вы же ее… шеф запнулся, – ощупывали? Ну, во время

этого… В момент близости? – он с трудом сформулировал вопрос.

Голландец покачал головой.

– К сожалению, нет… Не успел. Единственное, что я сделал -

это положил руки на ее бедра… И все.

Зелинский и Гарнопук переглянулись.

– Ну и какие у нее были бедра? – с живым интересом спросил

Гарнопук.

Ван Книп закатил глаза к потолку.

– О… Божественные… Они напомнили мне холмы и взгорья моего любимо-

го Брейгеля… Такие же покатые, нежные, с атласной кожей…

– А нельзя ли поконкретней? – угрюмо посмотрел на него шеф.

–Полные или худые?

Голландец пожал плечами.

– Трудно сказать. Я не помню форму, я помню ощущение… Это

похоже на то, как гладишь воду. Или воздух над полем с цветущими

тюльпанами…

Шеф мрачно посмотрел на подчиненных. Гарнопук расценил его

взгляд, как разрешение взять инициативу на себя.

– Мы правильно поняли – эта женщина одна из ваших подчиненных? Так?

– О, да… – кивнул голландец.

– И вы не можете ее опознать? Даже после близости? Так?

–Да! – согласился голландец.

– Никаких примет вы сообщить не можете? Так? Даже бедра вашей спасительницы вы описываете в каких-то идеалистических категориях?

– Да… – печально выдохнул Ван Книп. – Поймите меня правильно – я мог бы попытаться найти ее сам… Но для этого необходимо войти в интимные отношения со всеми подчиненными. Как вы себе это представляете? Это же будет не фирма, а гарем, а я в нем

турецкий султан. Это невозможно, согласитесь?

– Согласны… – вкрадчиво сказал Гарнопук.

И тут в разговор вклинился шеф.

– Каким образом мы должны искать эту женщину? – прямо спросил он. – Исходя из каких примет? Из брейгелевских бедер?

Голландец замахал руками.

– Как можно, как можно? – забормотал он. – Я понимаю, что таким образом найти ее невозможно. Но я не просто так пришел к вам. Я могу назвать очень важную примету. Очень важную… Если вы до нее доберетесь, тогда имя моей спасительницы не будет тайной.

– Ну? – спросил шеф. – И какая же это примета?

Голландец провел по лицу ладонью, стирая следы колебания.

– Я долго не решался приди к вам… Ведь выполнение моего

заказа связано с проблемами интимного свойства. Готовы ли вы к

этому?

– Готовы! – поспешил его заверить Гарнопук.

Шеф несколько мгновений внимательно разглядывал Гарнопука и

наконец подтвердил согласие подчиненных.

–Готовы!

Шеф любил, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним.

–Вам придется войти в интимный контакт с моими сотрудницами… – жалобно сказал Ван Книп.

– Это не проблема… – заторопился Гарнопук.

– А у вас сотрудницы какого возраста? – поинтересовался

Зелинский.

Шеф дернул головой, как будто ему стало больно.

– По-моему, вопросы здесь задаю я? – напомнил он.

Голландец продолжил.

– Мне пятьдесят лет, я имею некоторый сексуальный опыт. И

смею вас заверить, в момент близости наслаждение было обоюдным.

Так вот, в момент наивысшего наслаждения… как это у вас называется? – голландец зажмурился, защелкал пальцами, помогая мыслительному процессу…

–Кайф, что ли? – спросил Гарнопук.

– Высшая степень удовольствия называется оргазм, от греческого – оргао, пылаю страстью, – меланхолично пояснил Зелинский.

– Вот-вот… – забормотал голландец, не глядя на Гарнопука и Зелинского, – в момент оргазма она произносила одно слово… одно только слово, но в различных чувственных модуляциях…

Гарнопук засмеялся.

–Можете не говорить, я уже и так знаю, какое это слово. Моя

женщина его часто употребляет…

– О! – обрадовался голландец. – Перефразируя Платона, я знал, что вы знаете, что я не знаю… Я это слово, к сожалению, забыл. Но вы мне напомните? Так? Я его сразу узнаю. Это короткое слово, энергичное… Пожалуйста, скажите, – он с мольбой посмотрел на Гарнопука.

– Пожалуйста… – заторопил его шеф. – Леонид, какое слово?

Гарнопук молча поглядел на Ван Книппа, перевел взгляд на Ван Книппа.

– По-моему, мы деловые люди! – напомнил он шефу. – И все вопросы только после оформления договора…

– И то верно! – спохватился шеф, опуская ладонь на крышку стола. -Молчать! Я сказал – молчать! – он вскочил, приблизив свое темное лицо к младенчески-розовой физиономии голландца. – С этого момента все, что здесь происходит, должно определяться договором сторон…

Более удачного момента для заключения договора трудно было вообразить. Гарнопук и Зелинский в очередной раз ощутили стальную хватку своего руководителя и хозяина. Нет, шефа нельзя было списывать со счетов. Голландец, еще плывущий по волнам своей истомы, слабо кивнул.

– Я согласен. Давайте договор…

Движения шефа теперь напоминали движения тореадора. Он вволю поиграл с круторогим быком, вошел с ним в самое тесное соприкосновение и, дождавшись, когда животное с помутневшим взором бросилось на порхающую мулету, легко и изящно воткнул в него свой стальной клинок…

Шариковая ручка вошла в пальцы голландца с легким скрипом, бумага мелко задрожала в предсмертных конвульсиях, росчерк подписи брызнувшей каплей украсил бланк договора.

Когда Гарнопук и Зелинский, не в силах сдержать восхищения, в очередной раз переглянулись, шеф изящно добил задыхающегося

противника.

– Три тысячи…– сказал он.

– Долларов…– шепнул Зелинский.

– И это – задаток… – дополнил его Гарнопук.

Шеф испуганно глянул на Гарнопука. Бывший опер приложил палец к губам.

– Вот именно. Задаток… – в такт последним ударам сердца, повторил шеф.

Голландец особо не сопротивлялся. Вероятно, можно было просить и больше. Гарнопук досадливо крякнул.

– Согласен… – простонал голландец, мотая головой над белым полотном бумаги.

– И пять – после обнаружения женщины, – сказал Гарнопук.

Голландец дернулся, отбросил ручку и повалился на спинку стула.

– Разумеется… – прошептал голландец. – О, неужели я скоро узнаю, кто спас меня от страшной болезни…

– Узнаете! – с ухмылкой пообещал Гарнопук, выхватывая у него из под носа бланк договора с невысохшей еще подписью.

Глава 2

Прощай, Маркс, здравствуй Фрейд!

Никогда рубль не действовал на русского человека так, как действует доллар. Рубль похож на затурканного провинциала, недавно переехавшего в столицу. Он стесняется своего происхождения и пытается это скрыть всякими побрякушками – витиеватыми узорами, громадами театров, ребрами электростанций, пестрыми красками. Ох,

долго еще рубль будет тусоваться на базарах, сморкаться в рукав и отсиживаться со страху за толстыми банковскими стенами… Что поделаешь, провинциал…

Доллар – совсем иное дело. Своей простотой и безыскусностью

он напоминает прозу Чехова. Или Фолкнера. Такой простой, зеленый,

а под его неимоверной тяжестью прогибается земная ось…

Зелинский, в силу своей молодости, в деньгах разбирался, как

в женщинах. То есть, никак. Поэтому разложенные на столе зеленоватые купюры не произвели на него должного воздействия. Пожалуй, точно такое же состояние испытывает вологодский парнишка, когда к нему ни с того, ни с сего начнет клеиться Настя Волочкова. Парнишка отмахнется от тощей, длинной образины, в которой ни сока,

ни мякоти, и холодно отвернется. Также и Зелинский – глянул холодно и отвернулся. На шефа деньги произвели куда более сильное впечатление. Даже не деньги, а то, что за ними виднеется – возможность еще какое-то время заниматься привычным делом – сыском.

Но шеф вида не подавал. Сказывалась милицейская закваска.

А вот Гарнопук сдержать волнения не мог. Он то и дело подходил к столу, трогал доллары пальцем, чуть ли их ни обнюхивал и ни облизывал.

– Уйди… – недовольно говорил шеф, отбрасывая лицо Гарнопука движением баскетболиста, бросающего в корзину мяч.

Гарнопук на мгновение отходил в сторону, но, притянутый зеленоватым магнитом, возвращался обратно.

– Ты бы лучше мозги напрягал, а не обоняние, – говорил ему шеф, когда Гарнопук в очередной раз склонялся над столом. – Ты же обещал угадать слово…

– Якубович ты наш… – иронично усмехнулся Зелинский.

– Раз обещал, значит угадаю… – сказал Гарнопук и повернулся к голландцу, который с задумчивым видом сидел в углу кабинета.

–Слушайте… –

Он начал. Это была поэма конца, пика, апогея наслаждения, своей бесконечностью напоминающая список гомеровских кораблей. Гарнопук с легкостью ворошил эти страстные, обжигающие рот, звенящие в ушах слова. Одни, прокаленные в огне страсти,

звенели, как булат. Другие, искусанные и надломленные, крошились и сыпались. Третьи летели ввысь и влачились в самых низинах.

Но все это было не то.

Голландец после секундного раздумья кивал головой.

– Не то… Нет… Не похоже!

Шеф и Зелинский поначалу слушали монолог Гарнопука с восхищением. Но по мере отбраковки голландцем словесного фейерверка, устроенного

Гарнопуком, их лица приобретали грустное выражение.

Голландец продолжал качать головой. Гарнопук не выдержал.

– Помилуйте, я назвал вам все самые мыслимые и немыслимые

слова, которые русские женщины употребляют в постели. Неужели из

всего, перечисленного здесь, вы не услышали знакомого слова?

– Увы, нет…

– Хорошо… – раздосадованный Гарнопук сел на стул напротив Ван Книпа. – Тогда ответьте на несколько вопросов?

Ван Книп согласно кивнул, в седоватых, уложенных волосах

нежно блеснула искусно спрятанная лысинка, похожая на детский мячик, плюхнувшийся в сугроб.

– Слово было коротким?

– Да… – голландец оживился. – Коротким… Три, максимум

четыре буквы.

Гарнопук хмыкнул.

– Слово обозначало какой-то предмет или действие?

Голландец задумался.

– Мне трудно сказать… Но слово было сочным…

Гарнопук сдвинул брови.

– А как она его произносила – властно, нежно?

Голландец смутился.

– Шепотом… Нежно, на ухо… Она часто его повторяла. Мне показалось, что слово имело какой-то кулинарный оттенок…

Гарнопук обхватил голову руками. Его лицо покраснело. Казалось, в наступившей тишине можно услышать, как в голове Гарнопука, словно большие, мохнатые гусеницы, шевелятся извилины.

– Нет… – наконец сказал Гарнопук. – Не могу… – он разочарованно вздохнул. – Требуется помощь специалиста.

– Доктора с птичьей фамилией? – спросил шеф.

Гарнопук развел руками.

– Без него не обойтись. Он самый крупный в городе коллекционер подобного рода слов…

Шеф кивнул и поднялся.

– Где вы остановились? – спросил он у голландца.

Ван Книп вздохнул. Надежда, с которой он пришел в агентство, стала таять.

– Я снимаю квартиру на канале Грибоедова. Вот мой телефон, -

он положил на стол белый квадратик визитной карточки.

– Вы можете отдыхать, – внушительно сказал шеф. – Мы периодически будем связываться с вами и сообщать о добытых нами вариантах. Можете не сомневаться, в случае неудачи мы вернем вам все деньги. До копеечки… Это принцип работы нашего агентства.

Голландец почтительно глянул на шефа.

Гарнопук поднял опущенную голову.

– Правда, не все…За исключением тех, что будут потрачены реализацию поиска.

Голландец согласно кивнул.

– О, да. Я понимаю…

Гарнопук подмигнул шефу и повернулся голландцу.

– А вы уверены, что слово было русским?

Голландец надменно посмотрел на Гарнопука.

–Я изучал русский язык в университете, читал вашу классику.

Кроме этого, моя прабабушка жила в Петербурге. Я не могу ошибиться. Это было русское слово. Извините, мне пора. Жду вашего звонка…

Заказчик вышел. Детективы, улыбаясь, смотрели друг на друга.

– По-моему, момент кончины отодвигается на неопределенное время. – сказал Зелинский.

Шеф потирал руки.

– Видите, надо верить в чудо, и оно всегда придет. Верно, Леня?

Гарнопук улыбался.

– Разумеется. Надо только не пугать его своей глупостью.

– Ты на кого намекаешь? – обиделся шеф.

– На голландца. – сказал Гарнопук.

– А, это да…– оживился шеф. – Надо же, такую ерунду не запомнил. Ну, что? Пошли к доктору?

Детективы поднялись.

Шеф закрыл двери агентства, прикнопил к деревянной филенке объявление: «Буду через два часа. Прошу дождаться» и в сопровождении подчиненных вышел из помещения.

Улица Декабристов сабельным ударом рассекала каменные кварталы. Был ясный весенний день. Солнце золотыми слитками лежало под ногами. Тройка детективов, выстроившись конусом, двинулась в сторону трамвайной остановки.

– Здорово мы его! – с удовлетворением заметил Зелинский.

Шеф и Гарнопук молчали. Подошедший трамвай позвякивал, как чайная ложечка в стакане. Шеф задумчиво глянул на Зелинского.

– Валя, не говори «гоп», пока не перепрыгнул…

В его словах сквозило понимание проблемы. Шеф нередко сталкивался с делами, которые невзирая на их внешнюю безыскусность, оказывались очень непростыми. Здесь мог быть тот же случай. Недаром, Гарнопуку, невзирая на его богатый опыт, так и не удалось найти вариант ответа, устраивающий голландца.

Гарнопук понимал, что шеф несколько им разочарован. Ничего не поделаешь – такова реальная жизнь детектива. Он сталкивался с этим не раз. Гарнопук поднял воротник плаща, словно пытаясь отгородиться от ненужных обид. Было неприятно, что в критический момент с заданием справиться не удалось. Таинственное слово жгло сердце. Вся надежда теперь возлагалась на доктора с птичьей фамилией.

Подобно оперению некоторых пород птиц, населяющих тропические леса, фамилия доктора постоянно меняла окраску. Гарнопук, который поддерживал с доктором шапочное знакомство, никак не мог ее запомнить. Когда Гарнопуку казалось, что фамилия доктора – Чижов, он оказывался Щегловым, когда возникало убеждение, что доктор – Снегирев, он оказывался Орловым. Поэтому Гарнопук бросил бесполезные попытки поймать докторскую фамилию в силки своей памяти, а стал его именовать просто «доктором с птичьей фамилией». И был прав, потому что сегодня на двери докторского кабинета на Гороховой висела табличка с крупными золотыми буквами: «Кандидат медицинских наук, доктор Зябликов Е.Н.».

– Ишь ты, Зябликов… – удивленно покрутил головой Гарнопук и постучал костяшками пальцев в толстую, обитую лоснящейся кожей, дверь докторского кабинета.

Доктор Зябликов утопал в глубоком кресле. Его кабинет состоял из двух комнат. В первой он предавался беседам с пациентами, во второй – их пользовал.

Доктор с птичьей фамилией был «новым русским» от медицины. Также, как «новые русские» от экономики полагают, что человека определяют размеры его кошелька, доктор Зябликов полагал, что человека определяет состояние его здоровья. А точнее – нездоровья, потому что по твердому убеждению доктора, здоровых людей в природе не существует. Любимое его выражение было: «Здоровые – это те, кто пока не догадывается, насколько они больны». Это было альфой мировоззрения доктора с птичьей фамилией. Омегой же являлась стойкая убежденность, что все, касающееся внутреннего мира человека, охватывается одним именем и понятием – Фрейд. Если бы воображение доктора внезапно приняло форму географической карты, она бы вся состояла из членоподобных горных вершин, символизирующих фаллическое начало мира, глубоководных впадин и пещерообразных кратеров, с нетерпением раскрывающих

свои каменистые створки в ожидании оплодотворяющей струи. Все остальное пространство было бы затянуто плотными слоями облаков под названием «либидо», на которых, как на троне, восседал бы творец этой однообразной вселенной – доктор Фрейд.

Каждый свой шаг доктор сверял с Фрейдом. Он давно уверовал в гениальность венского доктора, и, как всякий человек, обретший почву под ногами, лучился весельем и чудовищной самонадеянностью.

Выслушав Гарнопука, он вскочил и забегал по кабинету, возбужденно жестикулируя.

– А-а-а! – кричал он, – вот видите, наконец-то, и вас прижало… Поняли теперь, что без Фрейда – никуда? А?

Он подбежал к шефу и на радостях стал тыкать его пальцем в плечо и грудь, при этом безостановочно хихикая.

– Вот вы? – кричал он, сверля воображаемые дырки в телесном

корпусе шефа, – вы же придавлены комплексами, как трава асфальта-

укладчиком. Признайтесь, в детстве подглядывали в окошко ванной,

когда там мылась молоденькая соседка по коммунальной квартире? А?

Признайтесь?

Шеф, густо покраснев, беспомощно оглянулся на Гарнопука и

медленно отодвинулся подальше от железного пальца доктора.

– Доктор, наш руководитель родился в деревне и ванную впер-

вые увидел в двадцать лет. Так что подглядывать за соседкой, как

вы изволили предположить, он никак не мог… – пришел на выручку

шефу Гарному.

– Не важно… – радостно закричал доктор. – Это я так, образно выражаюсь. А вообще, – не подглядывал в ванной, так подглядывал в бане?.. Вспомните, зима, снег, а вы на цыпочках стоите у запотевшего окошка и глазом – зырк… – доктор распалялся все больше и больше. – А там, в мутном облаке пара – здоровенные бабищи… Феллиниевские зады, пудовые гири грудей, мощные ноги…

– Чего? – угрожающе привстал шеф.

– Ага… ага… – еще веселее забормотал доктор. – Вот, зацепило! – он подмигнул Гарнопуку. – Ну, вспомнили? Женщины кутаются в пар, мелькают березовые венички, запах распаренного березового листа дурманит голову… А среди этих женщин… Кто? Стоять! Я спрашиваю, кто? – вдруг дико заорал доктор.

– Кто? – испуганно прошептал шеф, покачиваясь, как во сне.

– Мама… Твоя мать…

– Чья? – спросил шеф, тараща глаза.

– Твоя мама, твоя… Голая, абсолютно голая… – зловеще зашептал доктор, склоняясь к уху шефа.

Легкий удар в челюсть остановил словоизвержение доктора. Он пролетел несколько метров и с мягким стуком опустился возле кресла. Зелинский и Гарнопук бросились подымать доктора.

– Психопат… Психоманиакальный агрессор… – бормотал доктор, потирая ушибленную скулу.

– Да не психопат он, – запротестовал Гарнопук. – Просто у него мать умерла, когда шефу было полтора года…

– Полтора года? Что ж вы мне сразу не сказали? – глядя на шефа, укоризненно покачал головой доктор. – Это кардинальным образом меняет дело. Вероятно, вы остались с отцом? Конечно, отсутствие женского образа, на который ребенок может излить свои фантазии, заменяется образом отца. Отец заключает в себе два начала. Как у вас дела с онанизмом?

Шеф пошел на доктора, как танки Гудериана на Москву – яростно и напролом. Зелинский и Гарнопук дружно схватили его с обеих сторон.

– Пустите! – бормотал шеф. – Убью гада… Раздавлю, как вошь…

– Лобковую? – поинтересовался доктор, отступая вглубь кабинета.