Текст книги "Пылающий остров"
Автор книги: Генрих Боровик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
Высадка
Только на седьмую ночь «Гранма» подошла к берегам Ориенте.
Море было неспокойное, но теперь это радовало повстанцев: меньше было шансов, что их услышат при высадке. Шхуна шла с потушенными огнями.
Планы отряда изменились. Вряд ли грузовики все еще ожидали революционеров, и штаб решил: избегая встреч с противником, двигаться в горы Сьерра-Маэстра, чтобы обосноваться там и связаться с подпольным движением. Но для этого сразу после высадки надо совершить быстрый бросок, чтобы уйти до рассвета от побережья.
Судно шло на северо-восток. Капитан Роке стоял на крыше рулевой рубки, опираясь на короткую радиомачту, и, подавшись вперед, внимательно всматривался в темноту.
Неожиданно большая волна накренила шхуну, – и Роке, оступившись, упал в воду.
Останавливать шхуну? Спасать Роке? Но это значило потерять драгоценное время, поставить под угрозу экспедицию. Ведь скоро начнет светать, и тогда пристать к берегу будет почти невозможно.
Фидель раздумывал одно мгновение. В следующую минуту он приказал остановить мотор. Шхуна прекратила движение. Все бросились к борту. Но в кромешной тьме ничего не было видно. Шум волн и ветер, возможно, заглушал голос Роке, да и с момента его падения до полной остановки шхуны прошло все-таки несколько минут, шхуна отдалилась от Роке на несколько десятков метров, а волны могли отнести человека в сторону.
На крики со шхуны никто не отзывался. Фидель приказал зажечь прожектор. Это было рискованно. Но иного выхода не было. Прожектор светил всего несколько мгновений и погас: кончился бензин в движке. К счастью, за эти несколько мгновений они увидели, наконец, далеко в волнах голову Роке.
Шхуна двинулась в его сторону. Стали слышны крики:
– Скорее!.. Скорее!.. Я здесь…
Голос прерывался. Каждая минута промедления могла стоить Роке жизни.
Наконец Роке подняли на борт. Но революционеры потеряли пятьдесят минут! Драгоценные пятьдесят минут!
Все еще не появлялся огонь маяка, их главного ориентира, и опасно было идти дальше, не зная, куда попадет шхуна.
В половине четвертого утра они, наконец, увидели маяк, и тогда шхуна пошла к берегу.
Но все-таки у них еще не было уверенности – к тому ли маяку плывет «Гранма», вся беда была в том, что штурман у повстанцев оказался неопытным. Пришлось повернуть шхуну назад. Потом снова вернулись – и опять повернули назад. И еще раз была дана команда идти вперед.
Уже начинало светать. А штурман снова сомневался, и снова два или три раза шхуна меняла курс. Наконец, видя, что небо на востоке уже совсем поголубело и вот-вот покажется диск солнца, Фидель приказал идти к берегу.
Сейчас все решала скорость.
Шхуна шла вперед. Фидель, Рауль, Хуан Альмейда, Камило Сьенфуэгос стояли на носу и всматривались в очертания берега. Единственное, что в этот момент волновало их: Куба ли это? Может быть, побережье какого-нибудь маленького островка?
С остановленным мотором шхуна двигалась к черной полосе берега. Ни огонька, ни малейшего знака, по которому можно определить, где происходит высадка. Что это за место? Как встретит их земля? Не сбились ли они снова с курса? Не ждет ли их засада? Не заметили ли со сторожевого катера луч прожектора, когда разыскивали Роке? Десятки вопросов, тысячи беспокойных мыслей…
Наконец шхуна задела килем о дно и остановилась.
Стояла тишина, только бились о берег волны. Они решили высаживаться. До берега было метров тридцать. Стоявший на носу шхуны боец спрыгнул в воду.
– Ого, здесь глубоко!
Вода скрыла его почти с головой. Метров десять он плыл, отфыркиваясь, затем пошел. Фидель спустился в воду с винтовкой, пистолетом и вещевым мешком. У него вещевой мешок был тяжелее, чем у других, – пятьсот винтовочных патронов и триста пистолетных весили немало.
Держа винтовки высоко над головой, гуськом, как индейцы на военной тропе, восемьдесят два человека перебрались на берег.
Берег густо порос кустарником. Над водой висели в причудливом переплетении голые, мертвые ветви деревьев…
Первый, кто вышел на берег, крикнул тревожным голосом: «Здесь болото!»
Но на поиски более удобного места для высадки времени не оставалось.
Надо идти через болото.
Они оставили на побережье мортиру, пулеметы, лишнюю одежду, одеяла, вещевые мешки… Взяли с собой только пистолеты, винтовки, ящики с боеприпасами и канаты.
Измученные семидневным голодным морским походом восемьдесят два человека начали медленный, изнурительный путь по болоту. Цепляясь за ветки, ползком, раздирая ладони в кровь, протягивая канаты от дерева к дереву, ежеминутно проваливаясь и ежеминутно останавливаясь, чтобы вытащить товарищей из трясины, пахнущей серой; отощавшие, израненные и оборванные, они, как привидения, трагически медленно двигались на восток, где показался краешек желтого диска, возвещавшего о рождении нового дня и новой опасности для них.
Фидель проваливался почти на каждом шагу. Чем тяжелее и крупнее был человек, тем труднее ему было двигаться, тем глубже его ноги уходили в болотистый грунт. Они помогали друг другу, брались за руки, протягивали винтовки и снова шли, очень медленно шли. Солнце поднималось все выше и выше.
Вперед они послали разведчиков из тех, кто был поменьше ростом и меньше весил.
Позади, у берега, осталась шхуна – их друг, перенесшая революционеров через морское пространство, от Тукспана в Мексике до Ориенте на Кубе. Теперь она превратилась во врага, немого доносчика. Ее нельзя было взорвать или сжечь – это значило бы привлечь внимание врага; нельзя потопить, так как место было недостаточно глубокое; нельзя было отогнать в море – кончился бензин. И она стояла у берега, как ориентир, указывающий Батисте, где скрывались его враги.
Они не знали твердо, куда идут. Они не могли сказать точно, где находятся. Один раз вдруг попалось несколько метров твердого грунта. Повстанцы обрадовались – наконец-то вышли на землю! Но твердый грунт снова сменился грязью. Из грязи росли кусты. Они переплетались между собой так густо, что приходилось рубить ветви.
Прошел час. Еще час. Три часа. Солнце уже поднялось довольно высоко. По твердой земле за это время они могли бы сделать километров двадцать. По болоту они прошли триста метров. Это значило – сто метров в час, немногим больше одного метра в минуту.
Но кончится же когда-нибудь это проклятое болото!
Они черпали ладонями болотную жижу и пили, процеживая ее сквозь губы.
Фидель разделил людей на несколько групп, чтобы проверить, не окажется ли справа или слева твердая земля. Но твердой земли не было. С трех сторон – болото, а позади – море.
Еще через двести или триста метров открылось маленькое заболоченное озерко. Идти по нему было немножко легче, и вода здесь показалась не такой грязной. Люди вдоволь напились.
Потом снова потянулось болото.
Росло беспокойство – на Кубе ли они? А может быть, это Пинос?
Наконец грунт стал немного тверже…
И тут они услышали выстрелы позади себя. Один… другой, третий… Потом залп, автоматная очередь, снова залп. Стало ясно, что шхуну заметили.
Но одновременно с выстрелами пришла и радость – шедший впереди крикнул:
– Земля!
Не веря себе, все еще с опаской ставя ноги, люди ощупывали землю. Твердую землю! Землю, покрытую настоящей, хорошей, не предательской травой.
Это был самый радостный момент за семь дней, что они шли из Мексики. Они добрались до земли. Они невредимы. Целы. Измучены, но готовы драться.
Стрельба усиливалась…
«Гранма» сделала свое дело. Ее заметили с маленького каботажного суденышка. Среди его пассажиров оказался шпик. Как только судно дошло до Никеро, он обо всем сообщил властям.
К месту высадки подошел военный катер.
Осторожно приблизившись к безмолвной шхуне, солдаты Батисты открыли по ней огонь. Видя, что ответа нет, они поднялись на борт «Гранмы». Среди прочих вещей на палубе был найден небольшой водонепроницаемый пакет, в котором обычно носят детские вещи. На нем они увидели вышитую надпись: «Фиделито Кастро» – имя сына Фиделя.
По радио с катера немедленно доложили о случившемся начальству… От начальства поступил приказ – догнать и уничтожить! Солдаты сошли на берег…
Трагедия в «Радости святого»
…Нельзя было терять ни минуты. Быстро пересчитали людей. И только сейчас обратили внимание, что не хватает девяти человек.
Но ждать отставших или сбившихся с пути было нельзя. Отряд, теперь уже из семидесяти трех человек, продолжал путь. Скоро они услышали стрельбу и со стороны деревушки Белик. Стреляли долго. Минут тридцать. Революционеры решили, что группа отставших наткнулась на регулярные войска.
Еще через полчаса изнурительного марша они услышали шум авиационного мотора. Над деревьями пронесся самолет, время от времени выпуская короткие пулеметные очереди и сбрасывая гранаты.
Но, как видно, летчик не заметил их.
Диктор Гаваны, прервав программу, сообщил: «Сегодня утром на побережье провинции Ориенте, в районе деревни Белик, высадилась группа бандитов во главе с государственным преступником Фиделем Кастро. Доблестные войска президента Фульхенсио Батисты достойно встретили иноземных пришельцев. В жестоком бою на побережье Кастро и его сорок два приспешника убиты. Остальные взяты в плен или разбежались в панике…»
А революционеры тем временем шли дальше в глубь острова, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть банановую или кокосовую пальму, найти колодец с пресной водой или повстречать крестьянское жилище.
Куба – равнинная страна. Можно изъездить и исходить весь остров, и перед глазами будет лежать ровная земля. И только на крайнем юго-востоке, в провинции Ориенте, поверхность вздыблена горами, будто кто-то огромной рукой сгреб все горы острова к берегу, собираясь сбросить их в море, да так и не сбросил. Горы не очень высокие – полторы-две тысячи метров, но причудливо изрезанные глубокими ущельями, крутые склоны заросли лесами – даже на вездеходном муле не поднимешься. Только пешком. Горы эти носят название Сьерра-Маэстра. У диктатора Батисты в этих горах не было военных гарнизонов, и никакой танк не смог бы осилить почти отвесные склоны.
К этим горам и шли измученные, голодные люди Фиделя.
Прошел день. Стемнело, а они все шли и шли, не зная точно направления, жуя листья деревьев и остатки витаминных таблеток, которые чудом уцелели у «начальника здравоохранения» – Эрнесто Гевары.
Впереди шел негр, который сражался с Фиделем еще во время знаменитой атаки на казармы Монкада. Он шел голый до пояса – темная кожа не демаскировала его. На плече он нес винтовку.
Выйдя на одну из полянок, он неожиданно увидел прямо перед собой небольшой костер, жаровню над ним и несколько крестьян, мирно сидевших у тлеющих углей в ожидании ужина. Крестьяне вскочили, увидев полуголого черного человека с винтовкой на плече, вышедшего из тьмы леса, и пустились наутек, полные суеверного ужаса.
– Что случилось, кабальерос? – закричал им вдогонку кто-то из революционеров. – Чего вы испугались? Мы настоящие! Вернитесь!
Но звать было бесполезно.
Семьдесят три человека выстроились в очередь к жаровне и «поужинали» вареным рисом с бобами, предназначавшимися для шестерых крестьян. Это было первое горячее блюдо за много дней. Уходя, они оставили у костра немного денег…
Прошло четыре долгих дня и ночи – тревожных, голодных. Над отрядом часто пролетали самолеты, постреливая из пулеметов. Но люди под деревьями оставались невредимыми.
Утром 5 декабря они остановились в маленькой ложбинке, со всех сторон окруженной густыми зарослями сахарного тростника высотой в два человеческих роста.
Тростник еще не дозрел, но они жевали пористые, прессующиеся во рту стебли и высасывали сладкую, прохладную влагу.
Было решено сделать здесь первый большой привал: выспаться, почистить оружие, хоть немного привести в порядок изорванную грязную одежду.
Настроение людей поднялось. Послышались шутки, смех. Несколько раз Фидель призывал к тишине. Люди на минуту умолкали, потом снова начинался шум. Особенно громки были голоса со стороны роты арьергарда.
– Кто разговаривал?! – Фидель неожиданно вырос перед ними.
Нет ответа.
– Кто разговаривал, я спрашиваю, назовите имя!
Пауза.
– Командир роты?
– Я, – это ответил Рауль Кастро.
– Вы отстранены. Пусть примет командование ротой второй офицер.
Этот диалог, услышанный всем отрядом, сразу возымел действие. Установилась тишина. Через некоторое время к Фиделю пришел Хуан Альмейда. Он просил не смещать Рауля, так как это он, Альмейда, разговаривал в тот момент в роте. О Рауле просили и другие солдаты. Фидель изменил решение, ограничившись выговором.
Люди удобно расположились в ложбинке. Они спали, чистили оружие, грызли тростник, курили, писали, просто лежали на земле.
В конце концов еще далеко не все потеряно. Главное, что все живы. Отставшие девять товарищей нашлись – они нагнали отряд на второй день после выхода из болота. Все, кто погрузился на шхуну в Тукспане, снова вместе.
Они доберутся до гор… И оттуда начнут борьбу… А что до оружия и боеприпасов, брошенных при высадке, так они добудут их в первом же бою.
И никто из них не знал, что бой начнется очень скоро.
Первые выстрелы раздались в четыре часа дня. Через минуту тростниковое поле, по иронии судьбы носившее название «Алегриа де Пио» – «Радость святого», – превратилось в ад. Первый регулярный полк батистовской армии в полном составе наступал на окруженных, попавших в ловушку революционеров. Кто-то донес, выдал властям место привала повстанцев.
Первым погиб от пули врага Умберто Ламот. Выстрел, раздавшийся из зарослей тростника, ранил в грудь аргентинского врача Эрнесто Че Гевару. Рубашка его стала красной от крови. Вывалилась винтовка из рук гаванского студента Рауля Суареса – пуля раздробила ему кисть.
Разделившись на маленькие группы, повстанцы начали отходить в разные стороны. Принять бой – значило обречь себя на гибель. Надо было скрыться в тростнике и дождаться ночи. Но тут началось самое страшное. Послышался сухой треск, и в воздухе запахло дымом. Горел тростник. Огромная багрово-желтая стена огня, гонимая ветром, двигалась на повстанцев.
…Всего несколько человек из восьмидесяти двух были убиты в тот трагический день на сахарных полях Алегриа де Пио. Но девятнадцать человек сгорели заживо. Несколько групп, наткнувшись позднее на засады, попали в плен и были расстреляны. Батистовцы убили всех раненых, найденных на поле боя.
Батиста в Гаване праздновал победу.
А в сторону гор упрямо двигались двенадцать человек…
Из дневника Че Гевары
«…Каждый старался укрыться, как мог; приказания командира были напрасны, так как у него не было контакта с подчиненными офицерами. Я вспоминаю, что майор Альмейда потащил меня за собой, видя, что я почти не способен продвигаться вперед. И, повинуясь его властному голосу, я поднялся и продолжал идти, думая, что настали последние мгновения моей жизни.
…С Альмейдой во главе мы сдерживали натиск и отходили, пока не скрылись в густом лесу; шли до тех пор, пока абсолютная тьма не остановила нас. Спали вповалку. Потеряно было все снаряжение, кроме оружия и двух фляжек, которые несли Альмейда и я.
Мы шли девять дней, безмерно страдая от голода. Приходилось есть траву и сырую кукурузу. До нас доходили слухи – и плохие и воодушевляющие в одно и то же время. К сообщениям о творящихся вокруг нас преступлениях добавилось обнадеживающее: Фидель был жив. По совету крестьян мы хорошо спрятали винтовки и попытались пересечь тщательно охраняемую дорогу с одними только пистолетами. Спрятанное нами оружие потом было безвозвратно потеряно, но зато мы приближались к тому месту Сьерра-Маэстры, где находился Фидель.
Приблизительно через 15 дней после катастрофы объединились все оставшиеся в живых… Подсчет жертв был долгий и скорбный… Длинный список все пополнялся новыми именами тех, кто самоотверженно выполнил клятву Фиделя: „В 1956 году мы будем свободными или умрем как мученики“. Теперь на немногих оставшихся под командованием Фиделя Кастро легла ответственность поднять знамя восстания и воплотить в жизнь первую часть этой клятвы: „Будем свободными…“ Мы должны были добиться этого ради тех, которые погибли здесь, и ради погибавших изо дня в день в кровавых застенках по всей Кубе. Это казалось фантастичным, но тем не менее в нашем маленьком отряде говорили о победе, о наступлении…»
Теперь я ненадолго прерву свой рассказ, чтобы перенести вас на несколько лет вперед, в Кубу начала 1960 года, в Кубу, какой я ее увидел во время своей первой поездки туда.
Журналистам приходится много путешествовать. И, естественно, приходится много писать. Писать трудно, мучительно трудно. Но во сто крат сложней из огромного запаса впечатлений, встреч, записей в блокноте найти то главное, о чем писать необходимо. Ведь бывает и так – встреч, разговоров, впечатлений много, а писать не о чем. Значит, или виделся с людьми неинтересными, или поговорить как следует не удалось.
По собственному опыту я знаю, как тяжело, особенно в чужой стране, отыскать людей, которые могут тебе рассказать о самом важном, о самом главном в жизни, а отыскав, как трудно бывает вызвать человека на откровенный разговор.
Я приехал на Кубу в начале 1960 года со счастливой задачей – рассказать о людях, участвовавших в революции. Я тщательно готовился к трудным розыскам. Ведь в момент высадки у Фиделя на шхуне было всего восемьдесят два человека, а после трагедии в «Радости святого» осталась горстка людей. Правда, силы Фиделя в горах накапливались из месяца в месяц – вначале у него было двенадцать человек, потом двадцать, тридцать, сто, двести… Но где они сейчас, эти люди? Найду ли я их?
Начав свои поиски, я решил пройти весь путь, который совершили Фидель и его друзья. Сопровождал меня в этом интереснейшем путешествии мой друг – Хиральдо Мартинес.
…В один из прохладных дней февраля 1960 года мм наняли маленький рабочий ботик в приморской деревушке в заливе Гуаканаябо и попросили двух рыбаков отвезти меня к месту высадки отряда Фиделя со шхуны «Гранма». Море было спокойно, и через час пути ботик подошел к низкой береговой полосе, густо покрытой невысоким кустарником и причудливой формы изломанными деревьями. Растения подходили к самой воде, и это означало, что дно здесь глубоко. Я спрыгнул в воду и, схватившись руками за ветки, выбрался на берег. Парни в боте с интересом наблюдали за мной.
– Осторожней, – сказал один из них. – Провалитесь.
За каемкой густого кустарника виднелась серая, будто обтянутая старым, потрескавшимся куском кожи земля. Я ступил на нее ногой, и нога ушла в теплую вязкую грязь по колено. Я оперся другой ногой на кочку – и снова провалился. Теперь я был в грязи по пояс и медленно погружался глубже.
Один из парней поспешил на помощь. Он бросил мне конец каната. Я обвязал себя под мышками и цепляясь руками за скользкие ветки кустов, с трудом выбрался на твердую землю.
– Говорил же, осторожней! – пробурчал парень, выбирая канат.
Я осмотрелся вокруг. Серая предательская корка, покрытая, будто колючей проволокой, густо переплетенными ветвями кустарника, насколько хватал глаз, тянулась в глубь острова и вдоль побережья. Местами среди кустов торчали пни без коры, будто голые.
– Как же они шли? – спросил я.
Парень присвистнул.
– Они не шли… Ползли… Если ползешь, меньше затягивает… Потом тут кое-где стояли деревья… Они – на руках. С ветки на ветку… Сейчас крестьяне деревья повырубили. Будут осушать болото…
Зеленой ящерицей раскинулся остров Куба в Карибском море. На тысячи километров тянется его извилистая береговая линия, украшенная причудливым коралловым ожерельем. Но, пожалуй, нигде на всем кубинском побережье нет места более дикого и неприступного.
…Я снова сел в бот, и мы вернулись в рыбачью) деревушку Белик. Толстый Хиральдо спал в «джипе», не выпуская изо рта сигары. Я растолкал его.
– Куда? – спросил он, сразу включая стартер.
– В то место, где они вышли из болота.
– Ага! Я говорил, вы не пройдете, – торжествующе засмеялся Хиральдо. – Пустая затея.
– Там вырублены деревья, – объяснил я.
– Верно, вырублены. Теперь это совсем невозможно. Только Фидель мог пройти.
Ему доставляла не злое, хорошее удовольствие мысль, что вот иностранец не смог пройти, а кубинцы с Фиделем прошли. Чтобы не расстраивать меня, он примирительно произнес:
– Конечно, там вырублены все деревья. Без них, может быть, и Фидель не прошел бы…
Через полчаса мы подъехали к поляне, где стояли редкие белой коры деревья увийя, валялись сучья, торчали невыкорчеванные пни. Из земли поднимались два шеста, соединенные наверху дощатой аркой. На ней белыми буквами было выведено: «Дорога освобождения. 2 декабря 1956 года». Арку поставили совсем недавно.
Сюда ступили измученные переходом через болото, окровавленные, в изодранной одежде революционеры, сжимая в руках грязные, вымазанные в тине винтовки.
«Джип» снова затрясло по ухабам. Чтобы не терять времени, я старательно объяснял Хиральдо свою журналистскую задачу.
– Понимаете, дорогой мой Хиральдо, мне нужно найти тех, кто участвовал в революции. На всех ее этапах, начиная с того момента, как начали стекаться к Фиделю в горы крестьяне, рабочие из городов – все те, кто хотел помочь революции.
– Понятно, – согласно кивал Хиральдо.
– В крайнем случае – очевидцев, свидетелей этой борьбы, – продолжал объяснять я.
– Понятно, – немногословно отвечал, внимательно посматривая на дорогу, Хиральдо. И вдруг сказал отрывисто: – Сюда!
– Что случилось? – спросил я. – Что-нибудь с машиной?
– Нет, – ответил Хиральдо. – Вот люди, которые вам нужны.
– Это ваши знакомые?
– Нет.
– Откуда же вы знаете, что они участники революции? – удивился я.
– Здесь не было неучастников, – сказал Хиральдо.
На обочине стояла маленькая дощатая хибарка, в которой, кроме разной снеди и продуктов, мог поместиться только один человек – хозяин. Посетителям был отведен снаружи под соломенным навесом стол, сделанный из ящиков для апельсинов.
За столом сидели четверо крестьян и играли в карты. Лошади стояли тут же, привязанные к столбикам навеса.
Играли горячо: изо всей силы били потрепанными картами о стол, спорили и кидали на пол соломенные шляпы. Огромные крестьянские ножи – мачете – в металлических ножнах воинственно бились о ящики, служившие сиденьями.
Перед каждым стояла белая фаянсовая чашка с кофе и стопка с водой. Сделав особенно удачный ход, игрок с удовольствием отхлебывал из толстенной чашки, чмокал восхищенно и запивал глотком холодной воды из стаканчика.
Игроки вежливо, но равнодушно приподняли шляпы при нашем появлении. Однако после того, как Хиральдо сделал несколько замечаний, обнаруживших в нем незаурядного знатока карточных баталий, нас приняли в компанию.
Скоро игра была оставлена, и за столом потек дружеский спокойный разговор о житье-бытье. Вместе с разговором тек кофе, в основном направляясь в желудок веселого Хиральдо.
Все четверо оказались членами одного из близлежащих кооперативов. Этот кооператив был организован на землях помещика-латифундиста, конфискованных государством после революции.
Все четверо раньше работали у помещика батраками – своей земли у них тогда не было.
Передо мной сидели люди, удивительно знакомые своей неторопливостью и основательностью в разговоре, юмором в глазах, обветренной потрескавшейся кожей на лице и на руках, манерой почесывать затылок и сдвигать шляпу на лоб… Совсем как наши русские колхозники откуда-нибудь с Кубани, только лица посмуглей, глаза почерней, поля соломенных шляп пошире и загнуты пофасонистей, и вместо папиросы – здоровенная коричневая сигара во рту, одна затяжка которой сбивает с ног непривычного человека…
С помощью Хиральдо я полегоньку начал переводить разговор на события трехлетней давности… Ведь именно через эти места прошли двенадцать бойцов Фиделя, ведь именно в тех горах, которые так ясно видны отсюда, укрылись они от преследований и организовали базу революционной борьбы.
Высокий плечистый крестьянин, которого остальные звали Педро, все время держал левую руку в кармане и, даже в карты играл одной правой, ловко перебирая их большими, сильными пальцами. Поперек лба, как раз над переносицей, у него белел широкий шрам. Педро немного стеснялся своего несчастья и, видимо, поэтому время от времени поправлял шляпу, надвигая ее низко на лоб. Один из друзей хлопнул товарища по плечу:
– Расскажи, Педро, русскому журналисту о шраме и руке.
Педро вначале отказывался, но потом, уступая общим просьбам, положил на стол хлыст с витым кожаным кнутовищем и начал.
