Текст книги "Том 06: "Луна Израиля", "Клеопатра", "Жемчужина Востока""

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– О Ты, которая была, которая есть и которая пребудет вовеки, Ты, которая имеет множество имен и остается безымянной, Властительница времени, Вестница Богов, Охранительница миров и живущих в них народов; Вселенская Мать, рожденная из пустоты; Созидающая, но не созданная; Живое великолепие, не имеющее формы; Живая форма, не облаченная в материю; Служительница Незримого; Дитя всемирного закона, рожденного из хаоса; Держащая весы и меч Судьбы; Сосуд Жизни, через который протекает вся жизнь и в котором она собирается вновь; Летописец свершенного в истории; Исполнительница предначертанного Провидением, услышь меня!

Египтянин Гармахис, призванный по твоей воле с Земли, ждет перед твоим алтарем. Уши его слышат, глаза распечатаны, сердце открыто. Услышь и явись, о Многоликая! Явись в пламени! Явись в звуке! Явись в духе! Дай нам услышать тебя! Услышь меня и явись!

Голос замолчал, и наступила тишина. Потом в тишине послышался звук, похожий на рев бушующих волн. Он прекратился, и тогда я, движимый неведомо чем, опустил руки, которыми закрывал глаза, и увидел висящее над алтарем небольшое темное облачко, в котором извивался, то появляясь, то исчезая, огненный змей.

Все окутанные пламенем божества и духи упали на мраморный пол и громкими голосами восславили богиню, но ни одного их слова я не понимал. О чудо! Темное облако опустилось и легло на алтарь, огненный змей потянулся ко мне, прикоснулся к моему лбу своим раздвоенным языком и исчез. Голос, чистый, нежный и тихий, царственно произнес:

– Ступайте, мои служители, оставьте меня с сыном Земли, которого я призвала к себе.

Потом быстро, точно стрелы, вылетающие из тугого лука, охваченные пламенем духи и божества поднялись с пола и улетели.

– О Гармахис, – произнес голос, – не бойся. Я Та, которую ты знаешь под египетским именем Исида, это имя египтяне мне и дали, но не пытайся узнать, кто я еще, потому что тебе это не по силам. Ибо я – все. Жизнь – моя душа, а природа – мой наряд. Я – детский смех, я – девичья любовь, я – материнский поцелуй. Я – дитя и слуга Незримого, который есть Бог и который есть рок. Но я сама не богиня, не рок и не закон. Когда на земле дуют ветры и бушуют океаны, ты слышишь мой голос. Взирая на звездный небосвод, ты видишь мое лицо. Когда весной распускаются цветы, это моя улыбка, о Гармахис. Ибо я и есть Природа, и все ее проявления – проявления меня. Каждое дыхание – мое дыхание. Я появляюсь и исчезаю, когда появляется и исчезает луна. Я прихожу с волнами прилива и ухожу вместе с ними. Я поднимаюсь солнцем, я сверкаю молниями и грохочу раскатами грома. Нет ничего настолько большого, чтобы измерить мое величие, и нет ничего настолько малого, чтобы я не нашла там пристанище. Я в тебе, а ты во мне, о Гармахис. То, что создало из небытия тебя, создало и меня. Поэтому, хоть мое величие огромно, а твое так мало, не бойся. Ибо мы связаны с тобой общей нитью жизни – той жизни, которая течет сквозь солнца, звезды и пространства, сквозь божества и души людей, сплавляя воедино все многообразие Природы, которая, вечно меняясь, во веки веков остается неизменной.

Я склонил голову, от сковавшего меня страха не в силах вымолвить ни слова.

– Ты преданно служил мне, о мой сын, – продолжил негромкий нежный голос. – Велико было твое желание встретиться со мной лицом к лицу здесь, в Аменти, и многое ты сделал для того, чтобы твое желание исполнилось. Ибо не просто вырваться из храма плоти, из своей смертной оболочки, и до назначенного времени, пусть даже всего лишь на один час, облечься в одеяния духа, воплотиться в него. И я, о мой служитель, мой сын, тоже страстно желала встречи с тобой здесь, в этом Царстве Мертвых. Ибо боги любят тех, кто любит их, но любовь богов сильнее и глубже, и по воле Того, кто возвышается надо мной так же, как я возвышаюсь над тобой, о простой смертный, я богиня над богами. Поэтому я призвала тебя к себе, Гармахис, и поэтому я разговариваю с тобой, мой сын, и позволяю тебе обращаться ко мне так же, как ты обращался ко мне в ту ночь с храма в Абидосе. Ибо я была тогда там с тобой, Гармахис, как в то же время была в тысячах других миров. Это я, о Гармахис, вложила лотос в твою руку, дав знак, о котором ты просил и которого ждал. В твоих жилах течет царственная кровь моих детей, которые служили мне веками. И если ты выдержишь испытание, восторжествуешь над врагами, ты займешь древний царский трон, возродишь древнее поклонение мне в первозданной чистоте и очистишь мои храмы от скверны, и Египет будет поклоняться мне так же беззаветно, как встарь. Если же ты потерпишь поражение, тогда вечный дух Исиды останется лишь воспоминанием египтян.

Голос умолк, и только теперь я, наконец собрав все свои силы, заговорил:

– Скажи, о божественная, выстою ли я?

– Не спрашивай меня о том, – ответил голос, – о чем мне не должно рассказывать. Быть может, я могу предсказать, что ждет тебя, быть может, я не хочу этого делать. Зачем Богу, который может ждать вечность, представлять распустившийся цветок, если он еще не распустился, который пока еще едва успел лечь семенем в земле и распустится в положенный срок? Знай, Гармахис, не я творю будущее. Будущее для тебя творишь ты, ибо рождается оно Всевышними Законами и волей Незримого. Но ты свободен поступать по своему разумению, и восторжествуешь ли ты или потерпишь поражение, зависит от твоей силы и от чистоты твоего сердца. Тебе нести эту ношу, Гармахис. И бремя славы, и бремя позора ляжет на тебя. Меня это не тревожит, ведь я всего лишь исполнитель предначертанного. Слушай меня, мой сын: я всегда буду с тобой, ибо любовь, однажды появившаяся во мне, не может закончиться, хотя, согрешив, ты можешь подумать, что утратил ее. Помни: если ты победишь, награда твоя будет великой, если же не устоишь, страшным будет твое наказание и на земле, и в той стране, которую ты называешь Аменти. Но чтобы тебе было спокойнее, знай, что позор и мучения не будут вечными. Каким бы низким ни было падение, если в сердце есть раскаяние, существует путь, горький, долгий и тернистый, которым все же можно вернуться к праведности. Да не допустят боги, чтобы тебе пришлось искать этот путь, о Гармахис!

А теперь, поскольку ты любил меня, мой милый сын, и поскольку, пройдя через лабиринт лжи, в котором люди принимают материю за дух, а алтари за богов, ты все же сумел познать Многоликую Истину, и потому что я тоже люблю тебя и жду дня, когда ты, благословенный Осирисом, войдешь в мое сияние и станешь служить мне; и потому тебе, Гармахис, будет дано услышать Слово, которым из небесного мира меня может вызвать тот, кто предан мне, чтобы увидеть лик Исиды, заглянуть в глаза Вестницы Незримого, и это будет означать, что ты не закончишь смертью.

Слушай же и смотри!

Ласковый голос умолк, темное облачко над алтарем стало меняться: оно посветлело, засветилось и приобрело сходство с женской фигурой в покрывале. Потом из его глубины снова показался золотой змей и, как царственный урей, сложился на туманном челе.

Вдруг голос громогласно произнес сокровенное Слово, после чего облако разлетелось и растаяло в воздухе, и моему взору представилось сияние такой изумительной красоты, что и сейчас, когда я думаю о нем, у меня захватывает дух. О том, что я видел, мне не позволено говорить людям. Хотя мне и было велено описать все то, что открылось мне там, даже сейчас, по прошествии стольких лет, я не осмелюсь нарушить запрет. Я увидел, и то, что я увидел, невозможно представить, ибо в мире существует такая красота и такое величие, которые недоступны человеческому воображению. Я их увидел… И потом, когда я все еще слышал Слово и все еще видел те образы, навсегда отпечатавшиеся в моем сердце, я не выдержал этого зрелища, дух покинул меня, и я пал ниц перед ликом божественной красоты.

И когда я упал, мне показалось, что весь огромный зал раскололся и рассыпался огненными обломками вокруг меня. Потом подул сильный ветер, раздался гром, подобный грохоту миров, несущихся в потоке времени. И мой разум помутился, я перестал видеть и слышать.

Глава VII
О пробуждении Гармахиса, о церемонии его коронования фараоном Верхнего и Нижнего Египта и о совершенных ему приношениях

Я снова проснулся. Оказалось, что я лежу распростертый на каменном полу в святилище Исиды в Абидосском храме. Рядом со мной со светильником в руке стоял старый жрец, руководивший моим посвящением. Склонившись надо мной, он пристально всматривался в мое лицо.

– Сегодня день твоего нового рождения, ты прошел таинство посвящения, и ты жив, Гармахис! Я рад этому. Встань, царственный Гармахис. Нет, не рассказывай о том, что с тобой было. Встань, возлюбленный сын Священной Матери. Идем же, прошедший сквозь огонь и познавший, что лежит за океаном тьмы. Идем же, о вновь родившийся!

Я поднялся и ошеломленный, потрясенный, с трудом вышел следом за ним из темноты святилища на яркий утренний свет. А потом я пошел в свои покои и провалился в сон. Сновидения не потревожили меня. Ни один человек, даже мой отец, не спросил меня о том, что я видел в ту страшную ночь или каким образом я разговаривал с богиней.

После описанных мной событий я с еще большим рвением стал поклоняться Матери Исиде и продолжил изучение ритуалов тех таинств, к которым у меня теперь был ключ. Более того, меня посвятили в тонкости и хитросплетения дел политических, ибо ко мне из всех уголков Египта стали тайно приезжать знатные люди, сановники, и все они рассказывали о том, как яростно народ ненавидит царицу Клеопатру, и о событиях, которые происходят в стране. Наконец настал решающий день. Было это через три месяца и десять дней после той ночи, когда я на время покинул свою телесную оболочку и, продолжая жить, предстал перед Исидой, после чего было решено, что я займу трон Верхнего и Нижнего Египта с соблюдением всех правил и древних обрядов, но тайно. К священному дню коронации в Абидосе собралось тридцать семь человек, знатных и влиятельных, стремящихся бороться за возрождение Египта; каждый крупный город в каждом номе[17]17
  Ном – греческое наименование округа в Древнем Египте.


[Закрыть] прислал одного из своих вельмож. Они прибывали под разными личинами: некоторые выдавали себя за жрецов, другие – за паломников, идущих в Абидос, многие – за нищих. Среди них был и мой дядя Сепа, который, хоть и был одет как странствующий лекарь, вынужден был все время разговаривать очень тихо, чтобы не выдать себя своим голосом. Случилось так, что я узнал его именно по голосу, когда гулял, размышляя, по берегу канала, даже несмотря на то, что был поздний вечер и половину его лица, как принято у бродячих лекарей, скрывал большой капюшон.

– Чума на твою голову! – загремел он, когда я окликнул его по имени. – Неужели человеку нельзя побыть кем-нибудь другим хотя бы час? Ты хоть знаешь, каких трудов мне стоило научиться изображать из себя лекаря? А ты вот так берешь и узнаешь меня посреди ночи!

И потом, разговаривая своим обычным громким голосом, он поведал мне, как пришел пешком в Абидос, чтобы не встретиться со шпионами, которые рыскают вдоль Нила. Но возвращаться дядя собирался все же по реке или же переодеться кем-то другим, поскольку, из-за того что он выдавал себя за лекаря, по дороге ему приходилось заниматься врачеванием, хотя в этом он почти ничего не смыслил и теперь опасался, что многие люди между Ана и Абидосом могли пострадать в результате его невежества[18]18
  В Древнем Египте неумелому или небрежному врачу полагалось суровое наказание.


[Закрыть]. Но потом он громко рассмеялся и обнял меня, позабыв о своей роли, ибо он был слишком искренним человеком, чтобы выдавать себя за кого-то другого, и он бы так и пошел в Абидос, держа меня за руку, если бы я не напомнил ему об осторожности.

Наконец собрались все, кого ждали.

Была ночь, поэтому ворота храма закрыли. Внутри остались лишь тридцать семь избранных, мой отец, верховный жрец Аменемхет, старый жрец, сопровождавший меня в святилище Исиды; моя старая нянька Атуа, которая по старинному обычаю должна была подготовить меня к обряду помазания, и еще пять жрецов, давших священную клятву хранить тайну. Все они собрались во втором зале великого храма, я же, облаченный в белую одежду, остался один в галерее, на стенах которой начертаны имена семидесяти шести фараонов Древнего Египта, правивших до божественного Сети. Там я дожидался в темноте, пока не пришел мой отец, Аменемхет, со светильником в руке. Низко поклонившись мне, он взял меня за руку и вывел в большой зал. Там между огромными колоннами горели светильники, и их свет выхватывал из темноты скульптуры и рельефы на стенах, а также длинную череду из тридцати семи знатнейших вельмож и жрецов, которые, сидя в резных креслах, безмолвно дожидались моего появления. Перед ними, спиной к семи святилищам, был установлен трон, и вокруг него стояли жрецы, держащие священные символы и флаги. Когда я вошел в сумрак священного места, все вельможи встали и молча поклонились мне. Отец же подвел меня к ступеням трона и шепотом велел остановиться перед ним.

Потом он сказал:

– Вельможи и жрецы, потомки древних царских родов страны Кемет! Знатнейшие граждане Верхнего и Нижнего Египта, собравшиеся здесь по моему зову, слушайте же меня. Перед вами принц Гармахис, по священному праву крови и рождения потомок и наследник фараонов, древних царей, правивших нашей многострадальной страной. Я привел его сюда к вам, повинуясь обстоятельствам. Он – жрец, познавший самые сокровенные тайны Божественной Исиды, распорядитель таинств, наследный верховный жрец мемфисских пирамид, посвященный в священные ритуалы, совершаемые в честь Осириса. Кто-либо из вас, здесь присутствующих, сомневается в том, что он истинный потомок фараонов по прямой линии?

Он замолчал, и мой дядя Сепа, поднявшись со своего кресла, произнес:

– Мы тщательно проверили записи, о Аменемхет, и в том, что в его жилах течет кровь наших фараонов, сомнений нет. Он их законный наследник.

– Кто-либо из вас, здесь присутствующих, – продолжил мой отец, – сомневается в том, что этот царственный Гармахис по воле самих богов был призван к божественной Исиде, познал путь Осириса, прошел искус и был наделен правом стать наследным верховным жрецом мемфисских пирамид и их поминальных храмов?

Тут встал старый жрец, который был моим проводником в святилище Исиды той ночью, и ответил:

– Никто в этом не сомневается, о Аменемхет. Я знаю это, я сам проводил его посвящение.

Снова заговорил мой отец:

– Кто-либо из вас, собравшихся здесь, может сказать, что этот царственный Гармахис по неправедным деяниям, по порочности в сердце или в жизни, по коварству или по лжи не достоин стать повелителем Верхнего и Нижнего Египта?

Тут поднялся старый правитель Мемфиса.

– Мы проверили его праведность, о Аменемхет, и уверены в ней, в нем нет ни одного из этих пороков, – ответил он.

– Да будет так, – промолвил мой отец. – Значит, принц Гармахис, потомок Нектанеба, служителя Осириса, достоин занять царский трон. Пусть выйдет женщина Атуа и расскажет собравшимся о том, что предсказала в час смерти та, которая была моей женой, когда ее устами вещала богиня Хатор.

После этих слов старая Атуа вышла из тени колонн, проковыляла на середину зала и рассказала то, что уже было описано.

– Вы все слышали и теперь знаете, – сказал отец, когда она закончила. – Согласны ли вы с тем, что устами женщины, которая была моей женой, говорила богиня?

– Согласны, – ответили собравшиеся.

Снова встал мой дядя Сепа и обратился ко мне.

– Царственный Гармахис, ты слышал сказанное, – сказал он. – Знай же, мы собрались здесь для того, чтобы короновать тебя царем Верхнего и Нижнего Египта. Твой благородный отец Аменемхет отказался от своих прав на престол и передает их тебе. Эта церемония, увы, совершается без пышности, подобающей такому великому событию, ибо то, что мы делаем, должно пройти в величайшей тайне, иначе нам придется заплатить за это жизнью. Но самое страшное – мы погубим дело, которое для нас дороже жизни. Но священные древние обряды должны быть соблюдены, насколько позволяют сейчас обстоятельства. Узнай же, что сейчас произойдет, и если, узнав, твой разум не воспротивится, воссядь на трон свой, о фараон, и принеси клятву!

Священная земля Кемет уже давно стонет под греческим игом и трепещет от страха перед римским копьем. Древняя вера в египетских богов давно осквернена, а народ Египта сокрушен и влачит жалкое существование рабов. Но мы верим в то, что час избавления близок, и именем многострадального священного Египта, именем его древних богов, которым именно ты избран служить, мы призываем тебя, о принц, взять меч и стать нашим избавителем! Знай же, двадцать тысяч патриотов – сильных и преданных людей – поклялись ждать тебя и по твоему сигналу подняться, все как один, и предать мечу ненавистных греков и из их крови и плоти выстроить для тебя трон, который будет стоять на земле Кемет прочнее пирамид, такой трон, который сможет дать отпор даже римским легионам, которые не смогут поколебать его. И сигналом должна стать смерть этой бесстыжей блудницы Клеопатры. Ты должен будешь убить ее, Гармахис, тем способом, который будет тебе указан, и ее кровью освятить царский трон Египта.

Можешь ли ты отказаться, о наша надежда? Не переполняет ли твое сердце святая любовь к Египту? Можешь ли ты отнять от своих уст кубок свободы или предпочтешь испить горькую чашу рабства и умереть обреченным на муки рабом? Опасность велика, возможно, нас ждет неудача, и ты своей жизнью, и мы своими жизнями заплатим за свою дерзкую попытку. Но стоит ли этого страшиться, Гармахис? Неужели наша жизнь так сладостна и прекрасна, что нужно бояться ее потерять? Так ли мягко нам на нашей каменной кровати? Неужели печаль и горечь настолько не важны, что о них можно не думать? Неужели мы дышим здесь таким божественным воздухом, что нам нужно бояться перестать дышать? Что у нас есть, кроме надежды на будущее и воспоминаний о прошлом? Что мы видим здесь, кроме мрака? Так стоит ли всем, чистым сердцем, страшиться перейти туда, где исполняется все, где воспоминания растворяются в событиях, их породивших, а тени исчезают в свете, который их отбрасывает? О Гармахис, воистину благословен лишь тот человек, чья жизнь увенчана блеском прекраснейшего из венцов славы. Ибо всем детям земли смерть протягивает букет маков, но истинно благословен лишь тот, кому судьба дает возможность сплести из этих маков венок славы. И что может быть для человека благороднее смерти во имя освобождения своей родины, чтобы сорвать с нее узы, чтобы она, могучая и свободная, встала с колен, гордо подняла голову и, облачившись в боевые доспехи, швырнула под ноги врагам узы услужения, и чтобы земные тираны уже никогда не смогли выжечь на ее челе клеймо раба?

Кемет взывает к тебе, Гармахис. Идем же, освободитель! Явись, как Гор с небесного свода, разбей цепи, прогони врагов, освободи отечество и правь им, как фараон на древнем троне фараонов…

– Довольно, довольно, – воскликнул я, когда по залу прокатилась волна рукоплесканий, отозвавшись эхом среди могучих стен и колонн. – Довольно. Нужно ли так увещевать меня? Если бы у меня было и сто жизней, я бы посчитал великим счастьем, не задумываясь, отдать все их за Египет!

– Достойные слова благородного мужа! – откликнулся Сепа. – Теперь ступай с этой женщиной, она омоет твои руки, прежде чем они прикоснутся к священным символам власти, и умастит благовониями твое чело, прежде чем на него ляжет венец фараона.

И я прошел в соседние покои со старой женщиной Атуа. Там, бормоча молитвы, она омыла мои руки чистой водой над золотой чашей и, окунув кусок тонкой ткани в благовонное масло, вытерла ею мой лоб.

– Возрадуйся, Египет! – промолвила она. – Возрадуйся, счастливейший принц, ты станешь царем! О царственный юноша… Слишком царственный и слишком красивый, чтобы быть жрецом, так скажет любая красивая женщина. Но, возможно, для тебя смягчат суровые жреческие правила, предписывающие жрецам воздержание, ведь род фараонов должен как-то продлиться! Как я счастлива, что качала тебя на руках, нянчила и пестовала, что пожертвовала жизнью собственного внука ради твоего спасения! О царственный, прекрасный Гармахис, ты рожден для славы, для счастья, для любви!

– Прекрати, прекрати, – сказал я, потому что ее болтовня начала раздражать меня. – Не называй меня счастливым, ведь ты не знаешь моего будущего, и не говори мне о любви, потому что любовь рождает печаль. Знай, у меня другое, более высокое предназначение.

– Да, да, можешь говорить что хочешь, но любовь рождает и счастье, и радостей любви тебе не миновать. И не говори о любви так легкомысленно, мой царь, потому что это она привела тебя сюда! Ла-ла! Но знаешь, как говорят в Александрии: «летящий гусь смеется над крокодилами, но, когда гусь опускается спать на воду – тут уж хохочут крокодилы». Я не хочу этим сказать, что женщины – это хорошенькие крокодилы. Крокодилам поклоняются в Атрибисе, кажется, сейчас его называют Крокодилополем, верно? Но женщинам поклоняются во всем мире. Ла! Мой язык все не останавливается, а тебя уже ждут короновать на царство! Разве я не предсказывала тебе, что так будет? Ну вот, теперь, владыка Верхнего и Нижнего Египта, ты чист и готов, фараон. Ступай!

И я вышел из покоев. Глупая болтовня старухи все еще звенела у меня в ушах, хотя, сказать по правде, мне показалось, что в ее словах была крупица здравого смысла.

Когда я вошел в зал, жрецы и вельможи снова встали и склонились предо мной. Потом мой отец быстро подошел ко мне и вложил в мои руки золотое изображение божественной Маат, богини истины, золотые изображения ковчегов бога Амона-Ра, его божественной супруги Мут и их божественного сына Хонса и торжественно спросил:

– Клянешься ли ты вечно живым величием Маат, могуществом Амона-Ра, Мут и Хонса?

– Клянусь, – ответил я.

– Клянешься ли ты священной землей Кемета, водой Сихора, храмами наших богов и вечными пирамидами?

– Клянусь.

– Зная, какая страшная участь постигнет тебя, если ты не выполнишь свой долг, клянешься ли ты править Египтом согласно его древним законам, клянешься сохранить почитание его истинных богов, судить по справедливости всегда и всех, не угнетать свой народ, не предавать, не вступать в союз с римлянами или греками, разрушить всех иноземных идолов и посвятить свою жизнь освобождению и процветанию страны Кемет?

– Клянусь.

– Хорошо. Воссядь же на трон, и в присутствии твоих подданных я провозглашу тебя фараоном Египта.

Я взошел на трон, осененный распростертыми крыльями богини Маат, и поставил ноги на скамеечку в виде мраморного сфинкса. Аменемхет снова приблизился ко мне и возложил на голову пшент – двойную корону, на плечи накинул царское облачение, а в руки вложил скипетр и плеть.

– Царственный Гармахис, – воскликнул он, – этими знаками и регалиями я, верховный жрец храма Ра-Мен-Маат, что в Абидосе, венчаю тебя на царство, провозглашаю фараоном Верхнего и Нижнего Египта. Правь и процветай, о надежда Кемета!

– Правь и процветай, о фараон! – хором повторили вельможи, низко склоняясь предо мной.

Затем все они стали по очереди приносить мне клятву верности. Когда поклялись все, отец взял меня за руку и во главе торжественной процессии провел меня по всем семи святилищам, которые есть в храме Ра-Мен-Маат, и в каждом из них я оставлял приношения на алтаре, кадилом рассеивал благовония, совершал богослужения, как положено жрецу. В парадном царском облачении я прошел, оставляя приношения, через святилища Гора, Исиды, Осириса, Амона-Ра, Хорэмахета, Птаха, пока наконец не оказался в святилище царских покоев.

Там все совершили приношение мне как своему божественному фараону и ушли, оставив меня одного. От усталости у меня подкашивались ноги, но я стал царем!

(На этом заканчивается первый и самый маленький свиток папируса.)