Текст книги "Принцесса Баальбека"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Не бойтесь, не бойтесь! Мы бросимся за вами! – кричал он таким громовым голосом, что даже среди ветра и несмотря на все увеличивающееся пространство пенящейся воды его восклицание могло долететь до галеры.

И казалось, Розамунда услышала его, потому что в виде привета подняла руку.

Гассан, прижав одну руку к сердцу, а другую ко лбу, трижды поклонился рыцарю в знак последнего прощания.

Большой парус напрягся; весла спрятались внутрь галеры, она легла и быстро понеслась по танцующим волнам, становилась все меньше, все расплывчатее и, наконец, исчезла. Теперь Годвин и Вульф могли только видеть, как солнечный свет играл на золотом знамени Саладина, которое развевалось над нею.

VII. ВДОВА МАСУДА

Прошло много месяцев с тех пор, как братья в зимнее утро остановили коней подле церкви святого Петра на стене и с мукой в сердце смотрели на плывшую к югу галеру Саладина, на палубе которой стояла взятая в плен любимая ими девушка, их родственница Розамунда. У них не было корабля, чтобы помчаться за нею, да, впрочем, это было уже и бесполезно… Наконец, братья поблагодарили всех, кто пришел к ним на помощь, и поехали домой в свой замок Стипль, потому что там их ждало важное дело. По дороге они расспрашивали то того, то другого, и данные им сведения выяснили для них все.

Во время обратной поездки и позже братья узнали, что галеру, которую все считали купеческим судном, чужестранцы ввели в залив, сказав, будто ее руль поврежден, что накануне Рождества этот корабль отошел от города и остановился в трех милях от бухты Черной реки. На буксире он привел с собой большой бот, который позже бросили на произвол судьбы. В сумерки лодка двинулась вдоль отдаленного берега к Стиплю. Наполнявшие ее люди (человек тридцать или больше) под предводительством лжепаломника Никласа вскоре спрятались в роще, ярдах в пяти-десяти от дома старого сэра Эндрю; там были впоследствии найдены отпечатки их ног; они притаились и ждали сигнала напасть на Стипль и поджечь его во время пира. Но это оказалось ненужным: был приведен в исполнение план отравить вино, план, который мог задумать только уроженец Востока. Итак, сарацинам пришлось столкнуться только с одним вооруженным человеком, со старым рыцарем, и, вероятно, это обрадовало их; очевидно, они хотели избежать отчаянной схватки на жизнь и смерть, во время которой неизбежно пали бы многие из нападающих, а если бы подоспела помощь соседей д'Арси, может быть, решительно все.

Когда окончилась борьба, сарацины повели Розамунду к боту, выбрались в залив, ведя на буксире маленькую шлюпку, выкраденную из сторожки и уносившую теперь их убитых и раненых. Это было поистине самой опасной частью их предприятия, потому что стояла черная ночь, и падал снег; они дважды садились на илистые мели. Тем не менее под управлением Никласа, который изучал реку, бухту и залив, сарацины еще до рассвета добрались до галеры; с первыми лучами солнца они подняли якорь и осторожно выгребались в открытое море. Остальное известно.

Нельзя было терять времени, поэтому через два дня сэра Эндрю пышно похоронили в Стенгетском аббатстве, в той самой гробнице, где уже лежало сердце его брата, отца близнецов, со славой павшего на Востоке.

На похороны собралось множество народа, потому что слух о страшных происшествиях разошелся по всей округе; останки старого рыцаря положили на покой под звуки жалоб и молитв. Позже распечатали его завещание; оказалось, что он оставил известную часть денег своим племянникам, кое-что Стенгетскому аббатству, назначил суммы на поминальные обедни ради упокоения своей души, на дары слугам и на пожертвования в пользу бедняков; все же свои имения и земли завещал Розамунде. Оба брата (или тот из них, который останется в живых), в силу его воли, должны были служить опекунами владений Розамунды, охранять ее самое и управлять ее имуществом до того дня, пока она вступит в брак.

Имения двоюродной сестры, а также и свои собственные братья в присутствии свидетелей вручили Джону, приору Стенгета, прося его управлять ими, исполняя волю завещания, и брать за труды десятую часть всех барышей и доходов. Бесценные дорогие вещи, присланные Саладином, они тоже передали ему на хранение, а он дал им расписку и подробный список всех дорогих вещей, бумаги эти братья д'Арси отдали на хранение одному клерку в Соусминстере. Это было поистине необходимо, так как никто, кроме Годвина, Вульфа и приора, не знал о существовании драгоценностей султана, да благодаря их высокой стоимости было бы и небезопасно рассказывать о них. Устроив все дела, оба брата прежде всего сделали по завещанию: Вульф оставлял все Годвину, Годвин – Вульфу, так как трудно было предположить, что оба они вернутся живыми из далекой страны и после трудного предприятия. Потом близнецы приняли причастие и благословение приора Джона и на следующий день, рано утром, так рано, что никто не шевелился в доме и его окрестностях, не спеша поехали по направлению к Лондону.

На вершине холма Стипль братья отправили вперед слугу с мулом, нагруженным вещами, с тем самым мулом, которого оставил у них шпион Никлас, повернули назад лошадей, желая на прощание еще раз посмотреть на родной дом. С северной стороны билась Черная река, с западной лежало село Мейленд, и к нему ползли нагруженные барки по реке Стипль. Внизу расстилалась низина, окаймленная деревьями, и среди рощи, в которой скрывались сарацины, стоял замок Стипль, дом, где они росли, сделались из детей юношами, а из юношей взрослыми людьми, где жила прекрасная и теперь украденная врагами Розамунда, которую они оба отправились искать. Позади осталось прошлое; впереди темнело неизвестное будущее, и братья не могли проникнуть в его таинственность, угадать его окончания.

Взглянут ли они когда-нибудь снова на замок Стипль? Придется ли им, стоящим на холме, помериться силой и мужеством со всем могуществом Саладина? Осуждены ли они погибнуть или со славой добиться успеха?

Во тьме, которая обвивала путь, перед ними сияла только одна яркая звезда, звезда любви; но кому светила она? Может быть, ни тому ни другому? Они не знали этого. Им было ясно только, что они решились на отчаянное предприятие. Действительно, те немногие друзья, которым они говорили о нем, называли их безумцами. Но они помнили последний совет сэра Эндрю не терять мужества, так как все еще может окончиться хорошо! И им чудилось, что они не вполне одни, что его храбрый дух идет вместе с ними на поиски, дает им советы, недоступные для слуха.

И вспомнили братья также клятву, данную ему, друг другу и Розамунде, и в молчаливое доказательство того, что они сдержат ее до самой смерти, молча пожали руки один другому. Потом, повернув лошадей на юг, поехали вперед с легким сердцем, не заботясь о том, что может случиться с ними.

Сквозь дымку жаркого июльского утра, колебавшуюся над берегами Сирии, можно было видеть большой дромон, как называли в те времена купеческие суда известного рода; легкий ветерок тихо нес его в бухту святого Георгия подле Бейрута. Кипр, откуда отошел корабль, отстоял менее ста миль от этого берега, а между тем судно употребило на плавание до Сирии шесть дней, и не из-за бурь, которых не было, а из-за недостатка ветра. Тем не менее капитан и пестрая толпа пассажиров (большею частью восточных купцов со слугами и паломников различных народностей) благодарила Бога за благополучное путешествие, потому что в те отдаленные времена мореход, который пересекал моря, не потерпев кораблекрушения, считал себя счастливым.

В числе пассажиров были Годвин и Вульф, по приказанию покойного дяди пустившиеся в путь без оруженосцев и без слуг. На корабле они назвались братьями, носившими имена Петра и Джона, из Линкольна, города, о котором д'Арси знали кое-что, так как бывали в нем по дороге на шотландские войны; они выдавали себя за мелкопоместных фермеров, отправившихся на поклонение Святой Земле во имя епитимьи за грехи и ради упокоения душ своих родителей. Кое-кто из плывших с ними из Генуи слышал эти рассказы и только пожимал плечами, – потому что братья казались именно теми, кем они и были в действительности – рыцарями высокого происхождения; глядя на их высокий рост, длинные щиты, на кольчуги, которые они носили под волосяными туниками, все считали их знатными людьми, которые отправились в благочестивые странствия. И их прозвали сэр Петер и сэр Джон, и под этими именами они были известны во все время плавания.

Годвин и Вульф сидели поодаль от всех, на носу корабля; Годвин читал арабский перевод Евангелия, сделанный одним монахом-египтянином, а Вульф не без труда следил за ним по латинскому изданию. Арабский язык они узнали еще в ранней юности, благодаря урокам сэра Эндрю, но не могли говорить на нем так свободно, как Розамунда, лепетавшая по-арабски еще на руках матери. Понимая, что очень многое могло зависеть от их познаний в этом отношении, они во время долгого путешествия изучали язык арабов по всем книгам, которые только могли найти, для практики же разговаривали по-арабски со священником, который провел много лет на Востоке и теперь за известное вознаграждение занимался с ними, беседовали также и с сирийскими купцами и моряками.

– Закрой книгу, брат, – сказал Вульф. – Вот наконец и Ливан. – И он указал на линию гор, слабо темневших сквозь туманную пелену. – Я рад, что вижу его, с меня довольно тягостного учения.

– Да, – сказал Годвин, – это обетованная земля!

– И земля, которая много обещает нам, – ответил Вульф. – Слава Богу, пришло время действовать. Хотя, как мы примемся за дело, я не знаю; это выше моего понимания.

– Вероятно, время покажет нам все. Как приказал наш дядя, мы прежде всего отыщем шейха Джебала.

– Тс! – произнес Вульф, потому что в это время небольшая группа купцов и пилигримов подошла к носу корабля; лица всех этих людей сияли восторгом при мысли, что ужасы путешествия остались позади, что они скоро выйдут на землю, по которой ступал их Господь; им хотелось поскорее увидеть счастливый берег, они с жаром молились и пели благодарственные гимны. Один купец, известный под именем Томаса из Ипсвича, стоял поблизости от братьев и прислушивался к их разговору.

Годвин и Вульф вмешались в восторженную толпу, а тот же самый Томас из Ипсвича, по-видимому, раньше уже побывавший в Бейруте, указывал на достопримечательности города, на плодородные земли, окружения его, на поросшие кедрами далекие горы, со склонов которых Хирам, царь тирский, срубал бревна для постройки Соломонова храма.

– А вы бывали в этих горах? – спросил Вульф.

– Да, по делам, – Ответил купец, – я доезжал вот дотуда. – И он показал на высокую, покрытую снегом вершину на севере. – Очень немногие проникают дальше.

– Почему же? – спросил Годвин.

– Потому, что там начинаются владения аль-Джебала, – сказал он и, многозначительно взглянув на братьев, прибавил: – Ни христиане, ни сарацины не посещают его без приглашения, приглашения же он рассылает редко.

И снова они спросили, почему нужно ждать приглашений шейха.

– Потому что, – продолжал купец, по-прежнему пристально вглядываясь в лица близнецов, – большая часть людей любит жизнь, а этот человек – господин смерти и волшебства.

Странные вещи видишь в его дворце, окруженном чудесными садами; там среди восхитительных чащ живут красавицы женщины, но они злые духи и губят души людей. А Старец Гор – великий убийца, и все владыки Востока страшатся его, потому что стоит ему сказать одно слово своим посвященным федаям, чтобы они беспрекословно убили того, кого он ненавидит. Молодые люди, вы мне нравитесь, и я говорю вам: будьте осторожнее. Здесь, в Сирии, можно видеть много чудес; оставьте в покое чудеса страшного Господина Гор, если вам хочется снова взглянуть на… башни Линкольна.

– Не бойтесь, мы их увидим, – ответил Годвин, – ведь мы собираемся посетить святые места, а не приюты дьявола.

– Ну, конечно, – прибавил Вульф. – А все же Сирию стоит видеть.

С берега подошли лодки, полные встречавшими путников людьми, потому что в то время Бейрут принадлежал франкам, и среди смятения волновавшейся и кричавшей толпы купец Томас исчез. Да братья и не хотели отыскивать его; они находили, что было бы неблагоразумно выказывать слишком большое желание узнать что-либо о шейхе аль-Джебале. Впрочем, кто мог найти Томаса? Купец очутился на берегу на два часа раньше, чем остальным путникам позволили покинуть дромон; он отплыл с корабля один в Своей собственной лодочке.

Наконец-то братья вышли на набережную и остановились среди пестрой восточной толпы, рассуждая о том, где отыскать спокойную и недорогую гостиницу; им не хотелось, чтобы их считали богатыми или знатными людьми. Пока они, немного ошеломленные шумом, толковали об этом, к ним подошла высокая женщина в покрывале, которая долго смотрела на них. За нею двигался носильщик, державший за повод осла.

Этот человек без всяких предисловий схватил вещи Годвина и Вульфа и с помощью своих товарищей принялся быстро и ловко увязывать их на спину осла. Когда же братья вздумали остановить их, он только указал на женщину в покрывале.

– Простите, – сказал наконец Годвин, обращаясь к ней по-французски, – но этот человек…

– Нагружает ваши вещи на осла, чтобы переправить в мою гостиницу. Я беру недорого, у меня спокойно и удобно, а я слышала, как вы говорили, что именно этого-то вам и нужно, – ответила она тихим голосом и тоже на хорошем французском языке.

Годвин посмотрел на Вульфа; Вульф на Годвина, и они стали совещаться, что делать. Решив, что было бы неблагоразумно отдавать себя в руки незнакомой женщине, братья обернулись к ослу, но увидели, что носильщик уже увел его и увез все их вещи.

– Боюсь, что отказываться уже поздно, – со смехом сказала высокая женщина, – вам придется быть моими гостями, не то вы потеряете ваше добро. Пойдемте, после такого долгого пути вам следует вымыться и поесть. Пожалуйста, идите за мной.

И она пошла через толпу, которая, как заметили братья, расступалась перед нею. Высокая женщина подошла к красивому мулу, стоявшему на привязи у столба, и, отвязав его, вскочила в седло и поехала от пристани, время от времени оборачиваясь назад, чтобы видеть, идут ли за нею братья.

– Хотелось бы знать, куда мы идем, – сказал Годвин, шагая по бейрутскому песку под лучами знойного солнца, которое нестерпимо жгло его голову.

– Кто может сказать это, раз нас ведет стройная, незнакомая нам женщина, – со смехом ответил Вульф.

Наконец, мул повернул в дверь, проделанную в стене из необожженного кирпича, и братья очутились перед входом в белый старый дом, стоявший посреди сада, засаженного смоковницами, апельсиновыми и другими фруктовыми деревьями, незнакомыми им; а самый дом помещался, как заметили д'Арси, на окраине города.

Тут женщина сошла с мула, передала его ожидавшему у порога слуге-нубийцу, быстрым движением откинула с лица покрывало и повернулась к братьям, точно желая показать им», как она красива. И действительно, дна была хороша; в этом никто бы не усомнился: грациозная, стройная, с темными влажными глазами, со странно спокойным выражением лица, она казалась молодой; ей можно было дать не более двадцати пяти лет, и для восточной уроженки ее кожа была необыкновенно бела.

– Мой бедный дом годится для паломников и купцов, но, конечно, не для знатных рыцарей; тем не менее, сэры, приветствую вас, – сказала она, поглядывая на братьев.

– Мы только землевладельцы, которые отправились поклониться святым местам, – ответил Годвин и прибавил: – Что вы возьмете с нас в день за одну хорошую комнату и за стол?

– Эти иностранцы, – по-арабски сказала она, обращаясь к носильщику, – не говорят правды.

– Не все ли тебе равно, госпожа, – ответил он, старательно отвязывая вещи. – Они будут платить за себя, а ведь в нашу страну приходит столько безумных людей, которые называют себя чужими именами. Кроме того, госпожа; ты пошла к ним, я не знаю зачем, а не они к тебе.

– Безумцы они или здоровы, но это порядочные люди, – точно про себя проговорила красивая женщина, потом прибавила по-французски: – Господа, повторяю, у меня очень скромная гостиница, которая едва ли годится для таких славных рыцарей, как вы, но, если вам угодно почтить ее вашим присутствием, я возьму с вас столько-то.

– Хорошо, – сказал Годвин и прибавил, низко кланяясь и снимая шляпу: – Вы привели нас сюда без нашей просьбы, и потому мы уверены, что вы будете хорошо обходиться с нами, чужестранцами.

– Так хорошо, как только вы пожелаете… то есть я доставлю вам все, за что вы будете в состоянии заплатить, – ответила она. – Постойте, я сама расплачусь с носильщиком, не то, пожалуй, он обсчитает вас.

Начался довольно длинный спор между странной красивой женщиной со спокойным лицом и носильщиком, который по восточному обыкновению дошел до бешенства из-за денег и, наконец, осыпал ее бранью.

Она невозмутимо стояла, глядя на него. Годвин, понимавший все, но делавший вид, что он ничего не понимает, удивлялся ее непонятному терпению. Вот наконец, совершенно потеряв голову от бешенства, носильщик выкрикнул:

– Немудрено, что ты, Масуда, шпионка, теперь стала на сторону этих христианских собак, а не защищаешь меня, правоверного, ах ты, дочь аль-Джебала!

Красавица вытянулась, все ее тело напряглось. Она в эту минуту походила на змею, готовую кинуться и укусить.

– Чья дочь? – холодно спросила она. – Ты говоришь о господине, который убивает?

И она бросила на носильщика взгляд, взгляд ужасный. В эту минуту весь гнев затих в нем.

– Прости, вдова Масуда, – сказал он, – я забыл, что ты христианка, а потому, конечно, станешь на сторону христиан.

На деньги, которые ты дала, не купишь новых подков для моего осла, истершихся по дороге сюда; но все равно заплати мне и отпусти меня, я пойду к паломникам, которые вознаградят меня лучше.

Она заплатила ему и прибавила спокойно:

– Иди, и если ты любишь жизнь, смотри, лучше выбирай слова.

Носильщик поехал прочь; теперь он казался до того приниженным, что в грязном тюрбане и длинной обтрепанной тунике, по мнению Вульфа, скорее походил на охапку лохмотьев, чем на человека, сидящего на осле. Вульфу также пришло в голову, что эта странная Масуда имела власть, которой не обладали обыкновенные содержатели и содержательницы гостиниц. Проводив глазами смирившегося носильщика, Масуда обернулась к, братьям и сказала им по-французски:

– Простите меня, но здесь, в Бейруте, сарацинские носильщики резки и грубы, особенно относительно нас, христиан. Его обманула ваша наружность. Он думал, что вы рыцари, а не простые пилигримы, одетые в рыцарские кольчуги под туниками и, – прибавила она, взглянув на прядь белых волос, выросшую на голове Годвина в том месте, где его ударил меч во время стычки в бухте Смерти, – носящие следы рыцарских ран; хотя, правда, такие шрамы могут остаться и после драки в какой-нибудь харчевне. Ну хорошо, вы будете платить мне большую цену, и я отведу вам лучшую комнату; живите в ней, сколько вам будет угодно. Ах, да ведь тут ваши вещи! Вы же не бросите их? Эй. невольник, сюда!

Нубиец, который отвел мула в сторону, быстро появился и взял несколько тюков, а Масуда провела братьев по коридору в большую комнату с высокими окнами, на цементном полу которой стояли две кровати, и спросила их, нравится ли им это помещение.

Они сказали: «Да, комната годится».

Казалось, молодая женщина прочитала их мысль и заметила:

– Не бойтесь за вещи. Будь вы так богаты, как, по вашим уверениям, бедны, будь вы так благородны, как по вашим словам, просты, и тогда вы были бы в полной безопасности в гостинице вдовы Масуды, о, мои гости. Но как зовут вас?

– Петер и Джон.

– Да, вы тут в безопасности, Петер и Джон, приехавшие навестить родину Петера и Иоанна, ваших покровителей, и других основателей нашей веры; повторяю, вам нечего опасаться, о, мои гости.

– Гости, которым посчастливилось быть захваченными Масудой, – с новым поклоном ответил Годвин.

– Погодите, еще рано говорить, посчастливилось вам или нет, сэр… Но кто говорит со мной, Петер или Джон? – заметила она с чем-то вроде улыбки на своем красивом лице.

– Петер, – ответил Годвин. – Помните; паломник с белой прядью в волосах – Петер.

– Вероятно, вы близнецы, вам действительно нужны отличительные знаки. Дайте-ка мне посмотреть: да, у Петера белая прядка и серые глаза. У Джона глаза синие. Джон также более воинственен (если только пилигрим может быть воином); я вижу это по его мышцам; но Петер больше думает.

Женщине трудно было бы выбирать между Петером и Джоном…

Однако, я думаю, оба голодны, а потому пойду и приготовлю им кушанье.

– Что за странная хозяйка гостиницы, – со смехом сказал Вульф, когда Масуда вышла из комнаты, – впрочем, несмотря на то, что она так ловко выловила нас на пристани, она мне нравится. Не понимаю только, зачем мы понадобились ей? А знаешь, брат Годвин, ты ей понравился, и это хорошо: она может нам принести пользу. Но смотри, друг Петер, я, как и этот носильщик, думаю, что она опасна. Помни: он назвал ее шпионкой и, очень вероятно, не ошибся.

Годвин обернулся, чтобы остановить его; в эту минуту у дверей послышался голос вдовы Масуды, которая сказала:

– Братья Петер и Джон, я забыла предупредить вас говорить тихо в этом доме; над его дверями отдушины для свежего воздуха. Но не бойтесь, я слышала только голос Джона, а не то, что он сказал.

– Надеюсь, нет, – пробормотал Вульф, и на этот раз он говорил действительно шепотом.

Молодые люди распаковали вещи и, вынув из дорожного мешка свежее платье, вымылись водой, приготовленной для них в больших кувшинах. И братьям действительно было необходимо освежиться, потому что на переполненном дромоне им редко удавалось мыться. К тому времени, когда они переоделись в свежее платье, надев кольчуги под туники, пришел нубиец и провел их в другую комнату, очень большую; в нее проникал свет через отдушины вверху; посередине ее пола, кругом большой циновки, виднелись подушки. Нубиец знаком пригласил сесть на них, ушел и вскоре вернулся вместе с Масудой и принес блюда и тарелки на медных подносах. Он поставил посуду перед братьями и предложил им начать есть. Годвин и Вульф не знали, какое кушанье подали им, потому что его скрывали соусы, наконец Масуда сказала, что это рыба. После рыбы принесли мясо; после мяса дичь, после дичи сладкое печенье, торты и другие сладости и плоды. Наконец, несмотря на то, что молодые люди долго питались только соленой свининой и заплесневелыми, червивыми сухарями, запивая все плохой водой, они попросили Масуду не давать им больше ничего.

– Тогда, по крайней мере, выпейте хоть вина, – сказала она с улыбкой, наливая в их кубки сладкого ливанского вина: и казалось, ей было приятно, что они ели с таким удовольствием.

Братья повиновались, смешав вино с водой. Вдруг она неожиданно спросила их, что они думают делать и долго ли намереваются прожить в Бейруте. Годвин и Вульф ответили, что несколько дней они не двинутся с места, так как им нужен отдых, и они хотят осмотреть город, его окрестности, а вдобавок считают необходимым купить хороших лошадей. Может быть, она может помочь им в этом деле? Масуда утвердительно кивнула головой и спросила, куда думают они отправиться верхами?

– Вот туда, – ответил Вульф, махнув рукой по направлению гор. – Перед нашим отправлением в Иерусалим мы хотим посмотреть на ливанские кедры и на высокие горы.

– Вы хотите видеть кедры Ливана? – сказала Масуда. – Это не совсем безопасно для двоих путешественников, потому что в горах живет множество свирепых диких зверей, а еще более лютых людей, которые нападают, убивают и грабят. Вдобавок ко всему Властелин Гор теперь в ссоре с христианами и захватывает в плен всех, кого настигает.

– Как имя этого властелина? – спросил Годвин.

– Сипан, – ответила Масуда. И братья заметили, что она быстро оглянулась.

– О, – сказал Вульф, – а мы думали, что его имя Джебал.

Теперь она посмотрела на него широко открытыми, изумленными глазами и произнесла:

– Это также его имя; но, сэр пилигрим, что можете вы знать о страшном господине аль-Джебале?

– Мы знаем только, что он живет в месте, которое называется Масиаф, и мы думаем побывать в этой крепости.

Масуда опять с изумлением взглянула на него.

– Вы, верно, безумцы, – сказала она, потом сдержалась и, захлопав в ладоши, призвала невольника, велев ему убрать блюда и тарелки.

Когда слуга ушел, братья высказали желание походить по городу.

– Хорошо, – ответила Масуда, – но с вами пойдет слуга. Да, да, вам лучше не ходить одним, потому что вы могли бы сбиться с дороги. Кроме того, здесь не всегда безопасно для иностранцев, как бы скромны ни казались они, – многозначительно прибавила она. – Не хотите ли зайти в замок губернатора? Там живет несколько английских рыцарей и несколько священников, которые дают добрые советы паломникам.

– Вряд ли мы зайдем к губернатору, – ответил Годвин, – мы недостойны такого знатного общества. Но почему вы смотрите на нас так странно?

– Я удивляюсь, сэр Петер и сэр Джон, почему вы находите нужным говорить неправду бедной вдове. Скажите-ка, там, у вас на родине, вы не слыхали о двух братьях-близнецах, которых зовут… Ах, да как же их зовут-то? Да, да, вспомнила! Одного сэр Годвин, другого сэр Вульф; они из рода д'Арси, и о них у нас ходят толки.

Нижняя челюсть Годвина опустилась, Вульф же громко расхохотался и, видя, что, кроме них троих, в комнате нет никого, в свою очередь, сказал Масуде:

– Конечно, этим близнецам было бы приятно узнать, что они так знамениты, но каким образом вы могли услышать о них, вдовая содержательница сирийской гостиницы?

– Я? Я узнала о них от человека, приплывшего на домоне, он пришел ко мне, пока я готовила кушанье, и рассказал странную историю, которую слышал в Англии; историю о том, как Салахеддин – да будет проклято его имя! – послал отряд с поручением украсть одну благородную даму; как двое братьев, Годвин и Вульф, вдвоем отбились от целого отряда, сделав истинно рыцарский подвиг, а молодая дама ускакала на коне; как позже они попались в такую ловушку, какие любит устраивать султан, и как на этот раз их благородную родственницу увезли.

– Странный рассказ, – сказал Годвин, – а не сказал вам этот человек, приехала ли в Палестину похищенная дама?

– Он ничего не сказал мне об этом, и я ничего ни от кого не слышала. Слушайте, мои гости. Вас удивляет, что я знаю слишком многое, но это не странно, потому что тут, в Сирии, многие из нас обязаны собирать сведения. Могли ли вы думать, о безумные дети, что такие два рыцаря, как вы, принимавшие участие в великих событиях, о которых слухи уже разошлись по всему Востоку, могли путешествовать по суше и морю и остаться неузнанными? Неужели вы думаете, что в Англии не было никого, кто наблюдал бы за вами, донося о каждом вашем движении могущественному человеку, выславшему военный корабль с известным вам поручением? Ну, то, что знает он, знаю и я. Ведь я же сказала вам, что знать – моя обязанность? Почему я говорю вам все это? Может быть, потому, что мне нравятся такие рыцари, как вы; нравится рассказать о двух людях, стоявших рядом на набережной, в то время как дама уплывала на коне; нравится, что они, израненные, пробили себе путь через ряды врагов. Мы на Востоке любим рыцарские подвиги. Может быть, также потому, что мне хочется предостеречь вас, посоветовать не тратить драгоценных жизней, пытаясь пробиться сквозь охраняемые ворота Дамаска ради самого безумного в мире предприятия. Как? Вы все еще с удивлением смотрите на меня и сомневаетесь? Хорошо же, я вам говорила неправду. Я не ждала вас на набережной, и носильщик, с которым я поссорилась, не получил от меня приказания схватить ваши вещи и привезти их в мой дом. На пути между Англией и Бейрутом за вами не наблюдали шпионы. Я просто зашла в вашу комнату, пока вы обедали, и прочитала бумаги, неосторожно оставленные вами на столе, просмотрела книги, помеченные не именами Петера или Джона, и обнажила лезвие меча, на котором увидела выгравированный девиз: «Против д'Арси – против смерти»; потом услышала, как Петер называл Джона Вульфом, а Джон Петера Годвином и так далее.

– Кажется, – по-английски сказал Вульф, – мы мухи на паутине, а наш паук носит имя вдовы Масуды, но, я не понимаю, зачем мы ей? Ну, брат, что нам теперь делать? Сделаться друзьями паука?

– Дурной союзник, – ответил Годвин и, посмотрев прямо в лицо Масуде, спросил: – Хозяйка, знающая так много, скажите мне, почему среди многих бранных слов, которыми осыпал вас рассерженный погонщик осла, он назвал вас дочерью аль-Джебала?

Она вздрогнула и сказала:

– Значит, вы понимаете по-арабски? Я так и думала. Почему вы спрашиваете, не все ли вам равно?

– Это, конечно, не очень важно, только мы хотим навестить аль-Джебала, а потому считаем себя счастливыми, что нам удалось встретить его дочь.

– Вы едете к аль-Джебалу? Да, вы говорили об этом на корабле. Правда, может быть, именно потому-то я и пришла к вам навстречу. Хорошо же: вам перережут горло раньше, чем вы успеете доехать до первого из его замков.

– Не думаю, – ответил Годвин, вынул из туники перстень и принялся беспечно играть им.

– Откуда у вас это кольцо? – спросила Масуда, и удивление и страх промелькнули в ее глазах. – Ведь это… – И она замолчала.

– Перстень дал нам тот, кто дал и поручение. Теперь, хозяйка, поговорим совершенно откровенно. Вы многое знаете о нас, однако, хотя нам было удобнее называть себя пилигримами Петером и Джоном, нам нечего стыдиться, тем более что, по вашим словам, наша тайна ни для кого не тайна. И я охотно верю этому. Теперь, раз она открылась, я предполагаю уйти из вашего дома и поселиться с нашими соотечественниками в замке; без сомнения, нас ласково примут там, особенно узнав, что мы не захотели жить у женщины, которую называют шпионкой и дочерью аль-Джебала. После этого, может быть, вы сами не пожелаете остаться в Бейруте, где, как мы полагаем, не любят шпионок и «дочерей аль-Джебала».

Она молча слушала его, и ни Один мускул не шевельнулся на ее бесстрастном лице.

– Вы, без сомнения, слыхали, что одну женщину, которую называли так, недавно сожгли, считая ее ведьмой?

– Да, – произнес Вульф, который теперь в первый раз услышал об этом. – Да, слыхали.

– И вы думаете, что навлечете на меня такую же судьбу? Ах вы, безумцы, я могу убить вас раньше, чем вы заговорите обо мне с кем-нибудь.

– Вы думаете? – заметил Годвин. – Но я уверен, что это не суждено судьбой, а также, что вы не пожелаете принести нам больше вреда, чем мы вам. Говоря откровенно, скажу: нам необходимо видеть аль-Джебала: раз уж случайность завела нас к вам, если это была случайность, не поможете ли вы нам добраться к нему; мне кажется, вы могли бы сделать это. Или нам нужно искать помощи в другом месте?