Текст книги "Хоу-Хоу, или Чудовище"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава VII. Вэллу

В безмолвии, нарушаемом лишь мерными всплесками весел, мы быстро скользили по тихой реке. Во всем нашем странном путешествии ничто еще так не поражало меня, как этот покой. Тихо катились волны по каменному коридору в пустыню, чтобы там потеряться в песках – так мирно катится к смерти жизнь старика. Тихо стояли скалистые стены бездны. Они были до того круты, что ни одна живая тварь не нашла бы на ней точки опоры, кроме разве что летучих мышей, но те не летают днем. Тиха была серая лента неба над нами, хотя по временам по ущелью с жалобным стоном проносился ветер – словно дуновение невидимых крыльев. Но тише всего были наши гребцы. Час за часом они в напряженном молчании поднимали и опускали весла, лишь изредка шепотом обмениваясь необходимыми замечаниями.

Постепенно мною овладевало впечатление кошмара. Мне чудилось, что я сонный принимаю участие в драме, которая кому-то снится. Титаническая пропасть, по которой скользила наша лодка, ужасные возможности, таившиеся в грядущем, – все это угнетало мой дух впечатлением отплытия от пристани привычной реальности в бесовскую область неведомого.

Стены ущелья вырастали все выше, и скоро стало так темно, что красивые строгие лица гребцов выступали из мрака лишь при наклоне вперед в начале каждого дружного удара весел, вновь погружаясь в темноту к его концу. Это равномерная смена впечатлений действовала неприятно – месмерически. Словно лица привидений заглядывали под полог кровати, исчезали и снова заглядывали.

Вероятно, под конец я в самом деле заснул. Мне снился тревожный сон: точно я вхожу в сумрачный Гадес1010
  Гадес (Аид) – в древнегреческой мифологии: царство мертвых, которым правил одноименный царь.


[Закрыть], где все реальности заменены бессильными назойливыми тенями.

Меня разбудил голос Иссикора, говоривший, что мы прибыли к месту ночлега. Здесь ущелье расширялось, оставляя узкую береговую полосу по обеим сторонам реки. Мы причалили и высадились. Пользуясь последними пробившимися к нам лучами света, мы поужинали всухомятку, не разводя огня. Не успели мы доесть, как воцарилась полная темнота, так как свет месяца не проникал в ущелье. Оставалось только лечь на песок и уснуть под завывание ночного ветра в расселинах.

Ночь тянулась нескончаемо долго. Мне думалось (или снилось), что я умер и жду следующего перевоплощения; а когда я пробуждался, то только сонное бормотание Ханса возвращало меня к действительности: готтентот молился моему старому отцу, чтобы тот помог ему раздобыть полбутылки джина! Наконец звезда, горевшая на черной ленте неба над нами, погасла; лента стала голубой, или, скорее, серой; где-то на земле начался рассвет. Мы поднялись, сели в лодку и поплыли дальше. В полумиле от места нашей ночевки теснившие реку стены вдруг широко расступились. Утесы теперь поднимались на расстоянии двух миль от каждого берега, замыкая плоскую равнину. Крутые берега поросли высокими развесистыми деревьями, почти так же затемнявшими реку, как утесы ниже по течению. Мы по-прежнему плыли во мраке, тем более что солнце еще не взошло. Когда мои глаза освоились с темнотой, я стал замечать двигавшиеся между деревьями высокие темные фигуры. Они то стояли и ходили, как двуногие, то быстро бежали на четвереньках.

– Смотри Ханс, – прошептал я, – павианы!

– Павианы, баас? Такие огромные? Нет, это черти! Тогда за моей спиной послышался шепот Иссикора:

– Это Волосатые, живущие в лесу, господин. Умоляю вас не говорить так громко, а то они на нас нападут.

Гребцы налегли на весла. И вот в лесном полумраке послышался невыразимо жуткий звук – не то звериное рычание, не то человеческий крик, в котором мое ухо различало слова «Хоу-хоу! Хоу-хоу!» Мгновенно весь лес откликнулся ревом: «Хоу-хоу!» – таким ужасным, что у меня волосы встали дыбом. Я понял, откуда взялось имя бога, к которому мы ехали в гости в такую даль.

Затем послышался тяжелый плеск воды – словно возня крокодилов, – ив густой тени под навесом деревьев я увидел плывущие к нам безобразные головы.

– Волосатые нас почуяли, – в ужасе прошептал Иссикор. – Делать нечего, господин. Они очень любопытны. Может быть, они посмотрят и удалятся.

– А если нет? – спросил я. Вопрос остался без ответа. Гребцы изо всех сил гребли к середине реки. Здесь было светлее, и я различил на поверхности воды звероподобную голову, несомненно человеческую, с желтыми глазами, толстыми губами и блестящими крепкими зубами. Чудище приближалось к нам с большой скоростью, так как вошло в воду выше нас и теперь плыло вниз по течению. Поровнявшись с нами, оно подняло могучую руку, сплошь покрытую бурыми волосами, как у обезьяны, схватилось за борт прямо рядом со мной и выставило плечи из воды, показывая, что и тело у него тоже почти все покрыто длинной шерстью. И вдруг оно так близко придвинуло голову, что вонючее дыхание пахнуло мне в лицо. Признаюсь, мне стало страшно: я отроду не видывал подобной твари. Все-таки с минуту я высидел спокойно.

Наконец я не выдержал и, потеряв самообладание, вытащил крепкий охотничий нож, вот этот самый, что вы видите здесь на стене, друзья мои, и хватил им по волосатой руке. В лодку упал отрубленный палец, и с жалобным ревом человек-зверь нырнул в воду и уплыл, махая над головой окровавленной лапой.

Испуганный Иссикор что-то хотел сказать мне, как вдруг Ханс воскликнул:

– Еще один! – и из воды высунулась вторая морда, на этот раз около Ханса.

– Не трогайте его! – воскликнул Иссикор. Но Ханс уже схватился за револьвер и выстрелил. Чудовище шлепнулось в воду и забарахталось, визжа более тонким голосом. Я решил, что то была самка, и не ошибся.

Еще не замер звук выстрела, как лес снова огласился хором «Хоу-хоу! Хоу-хоу!» и другими криками, такими же грозными и дикими. В дюйме от моей головы просвистел большой камень, и вслед за ним вонзилась в борт грубая стрела с наконечником из рыбьей кости.

Под дождем этих любезных посылочек, которые, по счастью, не причинили нам вреда, мы выбрались наконец на середину реки, где они не достигали нас, и мирно продолжали путь. Однако Иссикор не успокоился. Он сел рядом со мной и сказал:

– Беда, господин! Ты объявил войну Волосатым – а Волосатые никогда не забывают. Это будет война до конца!

– Что же я могу сделать? – ответил я еле слышным голосом, потому что меня тошнило от вида этих тварей. – Много их? Они водятся по всей вашей стране?

– Очень много, господин, больше тысячи, но живут они только в лесах. Никогда не ходи в лес, господин, или, по крайней мере, не ходи один. И не ходи на остров, где живет их царь Хоу-Хоу.

Гор больше не было видно. Река текла нетронутым девственным лесом. Деревья достигали огромной толщины и роста. А впереди четко вырисовывался конус вулкана, над которым висело грибовидное облако дыма.

Весь день мы плыли вверх по тихой реке, и только под вечер за изгибом русла открылся вид на широкое озеро, в котором, по-видимому, река брала свое начало (впоследствии я убедился, что она впадала в озеро с другой стороны, а истоков ее никто не знал). Озеро окружало довольно большой остров, в центре которого поднимался вулкан. У его подножия я разглядел в бинокль какие-то здания, построенные, очевидно, из лавы.

– Это развалины, – объяснил Иссикор. – Там некогда стоял великий город моих праотцов, пока огонь из горы не разрушил его.

– И теперь никто не живет на острове? – спросил я.

– Там живут жрецы Хоу-Хоу, господин. А сам Хоу-Хоу живет в большой пещере на склоне горы, и с ним его слуги из Волосатого Народа. Мой дед был в пещере и видел его там. Я сам однажды видел его; но не спрашивай меня, каков он, ибо я забыл, – поспешно прибавил он. – Перед пещерой в саду растет волшебное дерево, листья которого нужны Властителю Духов для его снадобий. Это дерево посылает сны и видения-

– Хоу-Хоу ест листья этого дерева? – спросил я.

– Не знаю, может быть. Мясо животных он ест, это я знаю, потому что мы должны приносить ему жертвы. А иногда и людей – по крайней, мере, так говорят. Перед садом горят Вечные Огни, а между ними скала Приношений.

Мне хотелось узнать, что это за «Вечные Огни», по-видимому, они имели какое-то отношение к вулкану. Я уже приготовился спросить об этом Иссикора, но в это время мы въехали в бухту, на берегу которой лежал город, занимавший площадь в несколько сот акров. Дома стояли большей частью в отдельных садах, но были и улицы, образованные маленькими домиками восточного типа, то есть низкими, с плоскими крышами. Но только восточные домики обычно бывают выбелены, а эти были сплошь черные. Позднее я узнал, что они построены из лавы. Со стороны суши город был обнесен высокой стеной из того же черного камня. Эта стена, как мне сказал Иссикор, защищала город от ночных нападений Волосатого Народа.

Я отроду не видывал такого мрачного города: черные дома, черная, словно тюремная стена, черные воды озера, черный конус вулкана впереди, черные кущи леса вокруг.

– Ох, баас, если бы я жил в этом городе, я скоро сошел бы с ума! – сказал Ханс, и, честное слово, я внутренне с ним согласился.

Мы причалили к небольшому каменному молу и высадились. Очевидно, наше приближение было замечено, так как перед молом собралась толпа в несколько десятков человек. Я с одного взгляда убедился, что при всем разнообразии возраста все они, мужчины и женщины, напоминали типом нашего проводника Иссикора. Высокий рост, стройное сложение, светлые, красивые лица. Все были одеты в белое. На некоторых мужчинах были одеты такие же египетские тиары, как у Иссикора. Женские головные уборы состояли из плотно прилегающих холщовых шапочек со свисающими по бокам длинными лопастями. Этот убор чрезвычайно согласовывался с их строгой красотой. От какой расы происходил этот народ? Мне он представлялся пережитком некоей древней культуры.

Толпа расступилась перед нами, образуя два ряда – мужчины направо, женщины налево. Они молча стояли, пристально глядя на нас большими грустными глазами. И ни слова не сказали они, когда мы прошли меж них – только глядели и глядели. Мне было не по себе. Даже к Иссикору не обратились с приветствием, а он, казалось бы, заслужил почести, совершив столь далекое и опасное путешествие.

Но вот к Иссикору подошел какой-то смуглый человек с суровым лицом, одетый отлично от остальных, сказал ему несколько слов и бросил ему что-то на ладонь. Иссикор взглянул на подарок, задрожал и покрылся смертельной бледностью. Затем он безмолвно спрятал его.

Мы направились по берегу озера и подошли к ограде с крепкими бревенчатыми воротами. При нашем приближении ворота отворились, и мы очутились в большом саду, возделанном с тонким вкусом. Я увидел цветы на грядках – единственное красочное пятно в этом городе. В конце сада стоял длинный дом с плоской крышей, выстроенный все из той же лавы.

Мы вошли в просторную комнату, освещенную лампадами в виде изящных таганов, на высоких подставках из цельных слоновьих клыков.

Посредине комнаты стояли два больших кресла черного дерева с высокими спинками и подножками. На креслах сидели мужчина и женщина, воистину достойные созерцания. Мужчина был стар; седые волосы серебряными волнами падали на плечи, а тонкое печальное лицо было изрезано глубокими морщинами.

С одного взгляда я убедился по его величественной, хотя и старческой осанке, что это царь или вождь. Его одежда с пурпурной каймой имела вид королевской мантии. На шее у него была тяжелая, как будто золотая цепь, а в руке была черная палочка с золотым набалдашником – несомненно, скипетр. Однако глаза его смотрели испуганно, и вся внешность производила впечатление слабости и нерешительности.

Женщина сидела на втором кресле так, что свет от лампады падал на нее, и я сразу понял, что это госпожа Сабила, возлюбленная Иссикора. Не диво, что он ее любил, ибо она была почти сверхъестественно прекрасна: высокая, стройная как тростинка, большие глаза, точеные черты лица, женственно округлые и поразительно маленькие ручки и ножки. Ее одежды также были окаймлены пурпуром. Талия была обвита лентой, сплошь расшитой самоцветными камнями – должно быть, рубинами, а густые волосы, укрывавшие стан длинными волнистыми прядями, каштановые с медно-красным отливом, сдерживала простая золотая повязка. Кроме красного цветка на груди, на ней не было никаких украшений; должно быть, она сознавала, что не нуждается в них.

Оставив нас у дверей, Иссикор подошел к трону и опустился на колени перед стариком, который тронул его скипетром и затем положил руку ему на лоб. Тогда он встал, подошел к даме и также опустился перед ней на колени. Она протянула ему пальцы для поцелуя, и я издали увидел, что ее лицо озарилось улыбкой радости и надежды. Он шепотом поговорил с ней, потом вступил в серьезный разговор с ее отцом. Наконец он вернулся к нам через всю комнату и повел меня представляться. Ханс следовал за мной по пятам.

– О Макумазан, – сказал Иссикор, – перед тобой Вэллу, вождь моего народа, и его дочь, госпожа Сабила. О мой царственный брат, перед тобою благородный Белый Вождь, он внял моим мольбам и по доброте своего сердца пришел спасти нас от гибели.

– Благодарю его, – сказал Вэллу на том же арабском наречии, на котором говорил Иссикор. – Благодарю его от собственного имени и от имени моей дочери, единственной оставшейся у меня, и от имени моего народа.

И он встал со своего трона и поклонился мне со странной чужеземной учтивостью, дама тоже поднялась и поклонилась, или, скорее, присела. Затем он опять опустился на трон и сказал:

– Без сомнения, ты устал; отдохни и утоли голод, а тогда мы будем говорить.

И нас отвели в другую комнату, по-видимому приготовленную для меня. Было в ней также местечко и для Ханса – нечто вроде алькова.

Две женщины средних лет спокойно внесли большой глиняный кувшин с подогретой водой – что совсем не в обычаях у африканцев – и положили на ложе полотенце из тонкого холста.

Я помылся, перелив теплую воду в каменный чан, надел чистое белье и куртку и с помощью Ханса и пары карманных ножничек подстриг волосы и бороду. Не успел я с этим покончить, как опять появились женщины – на этот раз с жареной бараниной на деревянных блюдах и с кувшином местной браги. Этот напиток оказался сладким на вкус, но приятным и довольно крепким, так что мне пришлось принять некоторые предосторожности, чтобы Ханс не выпил лишнего.

Когда мы покончили с нашей трапезой, за нами пришел Иссикор и повел нас опять в большую залу. Вэллу со своей дочерью сидели на прежних местах. На полу вокруг них расселись на корточках несколько стариков. Мне подали стул, и началась аудиенция.

Не стану описывать ее во всех подробностях, так как повествование Вэллу сводилось к тому, что я уже слышал от Иссикора: на острове живет нечто или некто, кто требует ежегодного приношения в жертву прекрасной девушки. Переговоры ведутся через главного жреца, который живет вместе с богом, или фетишем. Этот бог (если только он существует) – царь Волосатого Народа, живущего в лесах. Есть предание, что он является перевоплощением древнего вождя вэллосов, погибшего от рук возмущенных подданных.

Я был уверен, что эта легенда не что иное, как вариант весьма распространенного африканского поверья.

Хоу-Хоу представлялся мне правителем диких волосатых аборигенов этой области, покоренных некогда вэллосами, которые вторгались в страну с севера или с запада и были потомками какого-то достаточно цивилизованного народа. Я и теперь не вижу основания сомневаться в этом заключении. Африка—страна очень древняя, и некогда в ней жило много племен, ныне исчезающих или доживающих свой век в упадочном состоянии, вырождаясь из поколения в поколение.

По всей вероятности, вэллосы являются таким вымирающим племенем. Их предки, судя по их языку, происходили из Западной Африки и были высококультурным народом. Так, вэллосы не знают письма, а между тем я видел у них вырезанные на камне надписи, напоминающие мне египетские иероглифы.

Они знают некоторые ремесла, возможные лишь на известной ступени цивилизации: умеют ткать тонкое полотно, резать по дереву и мрамору, умеют выплавлять металлы, которыми богата их земля, и знакомы с гончарным колесом.

Однако все это постепенно приходит в упадок. Я обратил внимание, что высшими ремеслами и искусством занимались по большей части старики. Так как вэллосы никогда не заключали браков с племенами другой крови, они сохранили свою замечательную наследственную красоту, но по той же причине их народ вырождался. На памяти их стариков население уменьшилось вдвое. Свойственная им меланхолия навевалась, очевидно, мрачной природой и сознанием, что племя их обречено на гибель от рук диких аборигенов, которые некогда были их рабами.

У них сохранились следы прежней религии – они молились Великому Духу, – но теперь ее вытеснил грубый фетишизм. Они приносили жертвы бесу и верили, что иначе он предаст их гибели от рук Волосатых. Так из их среды выделилась секта жрецов их беса, именуемого Хоу-Хоу, и эта секта поддерживала мир между вэллосами и Волосатым Народом, Хоу-хойа.

Но на этом их бедствия не кончились. Теперь жрецы, по обычаю всех жрецов во всем мире, стремились захватить в свои руки абсолютную власть над народом, как мне уже говорил Иссикор.

Свое печальное повествование Вэллу закончил такими словами:

– Теперь ты понимаешь, о Макумазан, почему в нашем бедствии мы обратились к великому южному вождю, умоляя его прислать к нам спасителя, о котором говорит древнее пророчество. И вот ты здесь, и ныне я заклинаю тебя: спаси мою дочь от уготованной ей гибели. Ты требуешь в вознаграждение белых и красных камней, а также золота и слоновой кости. Бери сколько захочешь. Камней у меня полные, кувшины, а из слоновой кости у нас строят заборы скотных дворов; правда, кость уже почернела от старости, и я не знаю, как ты ее повезешь через пустыню. Но знай, все мое богатство предоставляется тебе. Бери что захочешь, только спаси мою дочь.

– После будем говорить о награде, – сказал я, глубоко растроганный горем старика. – А теперь скажи, что я могу сделать?

– Господин, я не знаю, – ответил он, ломая руки. – На третью ночь, считая от этой, будет полнолуние, означающее начало жатвы. В ту ночь мы должны отвезти мою дочь на остров Огненной горы и привязать ее к столбу на скале Приношений, что стоит между двух Неугасимых Огней. Там мы должны ее оставить, а на рассвете или Хоу-Хоу схватит ее и потащит в свою пещеру, откуда ей нет выхода, или, если не придет за ней сам Хоу-Хоу, жрецы потащат ее к богу. Только мы ее больше не увидим.

– Но зачем вам отвозить ее на остров? Почему вы не созовете народ на битву и не убьете этого бога и его жрецов?

– Господин, никто среди нас, кроме разве что Иссикора, который один ничего не может сделать, не поднимет руки ради спасения Сабилы. Народ убежден, что тогда гора разразится огнем, обращая в камень всех, на кого упадет пепел, и вода хлынет из берегов и погубит посевы, и мы умрем от голода, а кто спасется от огня, воды и лишений, тот погибнет от рук свирепых лесных бесов. Если я прикажу вэллосам идти войной на Хоу-Хоу ради спасения девушки, они меня убьют, а ее выдадут жрецам, ибо так велит закон.

– Понимаю, – сказал я и замолчал.

– Господин, – заговорил опять старый Вэллу, – здесь, со мной, ты в безопасности; никто из моих подданных не тронет ни тебя, ни тех, кто с тобой. Но я узнал от Иссикора, что ты ранил ножом Волосатого, а твой слуга убил их женщину из волшебного оружия. Потому бойся лесных бесов: если они смогут, то убьют вас обоих и будут пировать на ваших телах.

– Веселенькая история! – подумал я про себя, но ничего не ответил, не зная, что сказать.

Вэллу встал, заявив, что должен пойти помолиться душам своих предков и что на завтра опять назначается беседа. Засим он пожелал нам доброй ночи и вышел в сопровождении старейшин, которые за все время не проронили ни слова и только покачивали головами,* как фарфоровые китайские болванчики.

Глава VIII. Священный остров

Как только за ними закрылась дверь, я обернулся к Иссикору и прямо спросил, намечен ли у него план действий. Он отрицательно покачал головой и добавил, что невозможно идти одновременно и против воли народа, и против законов жрецов.

– Для чего же вы притащили меня сюда? – спросил я в негодовании. – Неужели вы ничего не можете придумать? Ну, а почему бы вам с вашей дамой не бежать вместе с нами вниз по реке из этой дьявольской страны?

– Это невозможно, господин, – ответил он грустным голосом. – За нами следят днем и ночью. Мы и мили не пройдем, как нас поймают. И потом, как же она оставит своего отца, а я всю свою родню? Их убьют в отместку за наш кощунственный побег. Только гибель Хоу-Хоу и его жрецов может спасти госпожу Сабилу. Белый Освободитель С Юга найдет путь и сокрушит власть беса, как говорит пророчество.

– К черту ваше пророчество! Много в нем толку! – воскликнул я по-английски, глядя на эту прекрасную, но беспомощную чету. Затем я прибавил по-арабски: – Я устал и пойду спать. Надеюсь, во сне я найду больше мудрости, чем у тебя, Иссикор, – мне показалось, что я замечаю в нем какую-то едва уловимую перемену, какой-то приступ фаталистической покорности, даже отчаянья.

Тогда госпожа Сабила, видя, что я рассердился, сказала:

– О господин, не гневайся, ибо мы только мухи в паутине паука, и нити этой паутины – жрецы Хоу-Хоу, и опора ее – народная вера, а сам Хоу-Хоу – паук, и в мою грудь впиваются его клешни.

Внимая этой аллегории, я подумал, что девушка скорее напоминала птичку, загипнотизированную взглядом змеи.

– Господин, – сказала она, – мы сделали все что могли. Иссикор нарушил запрет и совершил великое путешествие. Чтобы найти моего спасителя, он принял на себя проклятие.

– Да, – ответил я, – и как ты видишь, госпожа, он вернулся в полном здравии. Проклятие не принесло ему ни малейшего вреда.

– Да, тело его здорово… но, однако… – и она задумалась, словно пораженная новой мыслью.

– Хорошо, госпожа Сабила, а не приходило тебе в голову, что могущество Хоу-Хоу просто вздор и обман? Скажи, ты видела когда-нибудь Хоу-Хоу, разговаривала с ним?

– Нет, господин, но если ты меня не спасешь, я его скоро увижу.

– А кто-нибудь другой?

– Нет, господин, с богом говорят только его служители, например мой дальний родственник Дэча, главный жрец.

Убедившись, что о Хоу-Хоу ничего не выведаешь, я спросил, сколько у него жрецов.

– Около двадцати, господин, не считая жен и родственников. Говорят, они живут не в пещере с Хоу-Хоу, а в домах вокруг нее.

– А чем они занимаются, кроме служения бесу, Сабила?

– О, они возделывают землю и управляют Волосатыми, детьми Хоу-Хоу. А кроме того, они приходят сюда и следят за нами.

– Вот как? – заметил я. – А правда, что они надеются захватить трон вэллосов?

– Да. Говорят, если умрем мой отец и я, Дэча объявит войну вэллосам и станет вождем, устранив или убив моего брата инареченного – Иссикора. Дэча всегда стремится быть первым.

– Значит, ты хорошо знаешь Дэчу, госпожа?

– Да, я встречалась с ним, когда была совсем молодой, а он еще не был призван богом. А однажды, – прибавила она, покраснев, – я виделась с ним уже после того, как он стал жрецом.

– Что же он тебе говорил?

– Он говорил, что если я выберу его в супруги, то, может быть, избавлюсь от Хоу-Хоу.

– И что ты ответила, госпожа?

– Господин, я ответила, что лучше пойду к Хоу-Хоу.

– Почему?

– Потому, что у Дэчи, говорят, уже много жен. И он мне противен.А от Хоу-Хоу я всегда могу найти избавление.

– Как?

– В смерти, господин. У нас в стране есть быстродействующие яды; я спрятала яд в волосах, – торжественно прибавила она.

– Понимаю, отлично. Но, госпожа Сабила, раз уж ты оказала мне честь и обратилась ко мне за помощью, я позволю себе дать тебе совет: не прибегай к яду, пока не убедишься окончательно, что иного выхода нет. Пока мы дышим, еще живет надежда. Часто, когда нам кажется, что все погибло, является неожиданное спасение; но мертвые не оживают, Сабила.

– Слушаюсь и повинуюсь, – ответила она, рыдая. – Все же непробудный сон лучше, чем Дэча или Хоу-Хоу.

– А жизнь лучше всех троих вместе взятых, – возразил я, – в особенности жизнь с любовью.

Засим я откланялся и пошел в свою спальню в сопровождении Ханса, который стал тоже кланяться, как мартышка на шарманке, собирающая копеечки. В дверях я оглянулся: несчастные влюбленные обнимались, несомненно думая, что уже находятся вне наблюдения. Сабила склонила голову на плечо жениха. По судорожным вздрагиваниям ее плеч я видел, что она рыдает, в то время как он пытался ее утешить древним, не нуждающимся в словах способом. Надо надеяться, ее он мог порадовать больше, чем меня. Мне он казался в тот момент замечательно беспомощным представителем выродившейся расы.

Когда мы наконец заперлись в нашей комнате, я угостил Ханса табаком и указал ему место на полу по другую сторону светильника, и он послушно сел, поджав ноги, точно жаба.

– А теперь, Ханс, скажи мне правду об этом деле: как нам помочь прекрасной даме и старому вождю, ее отцу? – сказал я.

Ханс посмотрел в потолок, где имелось заменявшее окно отверстие, посмотрел на стены и затем сплюнул на пол, за что получил от меня подобающий выговор.

– Баас, – сказал он наконец, – я думаю, для самым лучшим будет набить карманы блестящими камешками и улизнуть из этой страны дураков и чертей. Я уверен, что красавице будет лучше замужем за жрецом Дэчей или даже за самим Хоу-Хоу, чем за Иссикором, который стал теперь просто трусом и деревянным истуканом, раскрашенным под человека.

– Возможно, Ханс, но у женщин странные вкусы, и Сабиле нравится этот деревянный истукан. В конце концов он смел во всем, пока дело не касается привидений и духов. Иначе он не поехал бы ради нее через пустыню. Но есть другие причины. Как мы покажемся на глаза Открывающему Пути без его листьев? Нет, Ханс, надо довести игру до конца.

– Да, баас, я так и думал, что баас по своей глупости это скажет. Будь я один, я уже давно сидел бы в лодке и плыл вниз по течению. Однако баас решил, что надо спасти красавицу и отдать ее в жены деревяшке. Поэтому я могу спать, а завтра или послезавтра баас может спасать даму. Не по душе мне здешнее пиво, баас – слишком сладкое; да и климат здесь скверный и очень сырой. Мне кажется, баас, опять собирается дождь.

За неимением под рукой ничего другого, я бросил Хансу в голову свою табакерку. Он ловко поймал ее на лету и с рассеянным видом сунул себе в карман.

– Если баасу в самом деле угодно знать, что я думаю, – сказал он зевая, – так, по моему, знахарь Дэча хочет заполучить красавицу для самого себя и хочет единолично управлять этим глупым народом. А Хоу-Хоу, вероятно, просто один из этих Волосатых, которые пришли сюда с началом мира. Самое лучшее, баас, завтра утром взять лодку и отправиться на остров. Там мы сами выведаем всю правду. Может быть, Деревяшка со своими людьми доставят нас туда. А теперь, если баас ничего не имеет против, я лягу спать. Приготовьте револьверы, баас, на случай, если Волосатым вздумается нанести нам визит – потолковать об убитой красотке.

Он удалился в свой угол, завернулся в меховое одеяло и тотчас захрапел, но я прекрасно знал, что один глаз у него всегда открыт. Кто бы ни подкрался, Ханс услышит. Он спит, как пес, стерегущий хозяина.

На следующее утро, прекрасно выспавшись за ночь, я вышел в сад и занялся осмотром цветочных клумб. Многие цветы были мне совершенно незнакомы. Небо было покрыто тяжелыми низкими тучами. Вдруг отворились ворота в высокой садовой ограде и появился Иссикор, усталый и расстроенный. Мне пришло на ум, что он допоздна сидел с Сабилой. Им хотелось, вероятно, вдосталь насмотреться друг на друга перед близкой разлукой. Однако я сразу приступил к делу.

– Иссикор, – сказал я, – можешь ты сейчас же после завтрака приготовить лодку, чтобы отвезти меня с Хансом на остров на озере?

– На остров на озере, господин? – воскликнул он в изумлении. – Ведь он священный!

– Допускаю; но я тоже священная особа, так что если я отправлюсь на остров, он станет священным вдвойне.

Иссикор выставлял всевозможные возражения и наконец в подкрепление своих доводов вызвал Вэллу с его седовласыми старейшинами. К совету присоединились Ханс и Сабила. Днем она выглядела еще прекраснее, чем накануне при свете лампад.

Одна Сабила меня поддержала. Когда все наговорились до хрипо7 ты, она сказала:

– Белый Вождь явился сюда, чтобы мы, в нашем неведении и слепоте, испили от чаши его мудрости. Если мудрость его повелевает ему плыть на остров – пусть будет так, отец мой.

По-видимому, этот аргумент никого не убедил. Я стоял молча, не зная, что предпринять. Тогда взял слово Ханс и сказал на своем ломаном арабском языке:

– Баас! Иссикор, хоть он такой длинный и сильный, боится Хоу-Хоу и его жрецов. Но мы – добрые христиане и не боимся никаких чертей, потому что знаем, как с ними управляться. И грести мы умеем. А потому пусть вождь даст нам совсем маленькую лодочку и покажет дорогу – мы сами поедем на остров.

Выражаясь языком спортивной хроники, выстрел попал быку прямо в глаз. Иссикор вспыхнул и ответил:

– Разве я трус, чтобы выслушивать такие речи от твоего слуги, владыка Макумазан? Я подыщу людей, и мы доставим тебя до острова. Но мы не ступим ногой на священную землю и не нарушим закона. Только, господин, если ты не вернешься назад, на нас не пеняй.

– Значит, решено, – спокойно ответил я, – а теперь дозвольте вам доложить, что мое святейшество проголодалось.

Два часа спустя мы отчалили от пристани, захватив с собой наше скромное имущество, вплоть до запасной пороховницы с порохом, ибо Ханс наотрез отказался оставить что-нибудь у вэллосов, без надзора. Экипаж предоставленной нам лодки (кстати сказать, выдолбленной из цельного ствола, как и та, на которой мы прибыли в город по Черной реке) состоял из Иссикора, сидящего на руле, и четырех гребцов-вэллосов. Все они на вид были сильные и смелые ребята. Переезд продолжался около двух часов, так как мы, чтобы не возбудить подозрений, подплыли к острову с противоположной стороны.

Когда мы приблизились к южному берегу, я внимательно осмотрел местность в бинокль и убедился, что остров гораздо больше, чем я предполагал – он имел в окружности несколько миль. Конус вулкана был как бы опоясан широкой полосой плоской земли, подымавшейся всего на каких-нибудь пару футов над уровнем воды. Склоны горы, каменистые и бесплодные, были усеяны глыбами лавы, выброшенной при последнем извержении.

Но Иссикор сообщил мне, что в северной, обращенной к городу части, где жили жрецы, остров не пострадал от лавы и очень плодороден.

День был пасмурный; черные дождевые тучи касались гребня горы, скрывая от наших взоров широкий поток лавы, катившейся из кратера по склону вулкана. Но когда мы подъехали достаточно близко, чтобы это увидеть, наши гребцы очень встревожились. По словам Иссикора, это означало нечто совершенно необычайное, потому что гора «спала сто лет».