Текст книги "Песнь о Гайавате"

Автор книги: Генри Лонгфелло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

ПИСЬМЕНА

"Посмотри, как быстро в жизни

Все забвенье поглощает!

Блекнут славные преданья,

Блекнут подвиги героев;

Гибнут знанья и искусство

Мудрых Мидов и Вэбинов,

Гибнут дивные виденья,

Грезы вещих Джосакидов!

Память о великих людях

Умирает вместе с ними;

Мудрость наших дней исчезнет,

Не достигнет до потомства,

К поколеньям, что сокрыты

В тьме таинственной, великой

Дней безгласных, дней грядущих.

На гробницах наших предков

Нет ни знаков, ни рисунков.

Кто в могилах, – мы не знаем,

Знаем только – наши предки;

Но какой их род иль племя,

Но какой их древний тотем -

Бобр, Орел, Медведь, – не знаем;

Знаем только: «это предки».

При свиданье – с глазу на глаз

Мы ведем свои беседы;

Но, расставшись, мы вверяем

Наши тайны тем, которых

Посылаем мы друг к другу;

А посланники нередко

Искажают наши вести

Иль другим их открывают".

Так сказал себе однажды

Гайавата, размышляя

О родном своем народе

И бродя в лесу пустынном.

Из мешка он вынул краски,

Всех цветов он вынул краски

И на гладкой на бересте

Много сделал тайных знаков,

Дивных и фигур и знаков;

Все они изображали

Наши мысли, наши речи.

Гитчи Манито могучий

Как яйцо был нарисован;

Выдающиеся точки

На яйце обозначали

Все четыре ветра неба.

«Вездесущ Владыка Жизни» -

Вот что значил этот символ.

Гитчи Манито могучий,

Властелин всех Духов Злобы,

Был представлен на рисунке,

Как великий змей, Кинэбик.

"Пресмыкается Дух Злобы,

Но лукав и изворотлив" -

Вот что значит этот символ.

Белый круг был знаком жизни,

Черный круг был знаком смерти;

Дальше шли изображенья

Неба, звезд, луны и солнца,

Вод, лесов, и горных высей,

И всего, что населяет

Землю вместе с человеком.

Для земли нарисовал он

Краской линию прямую,

Для небес – дугу над нею,

Для восхода – точку слева,

Для заката – точку справа,

А для полдня – на вершине.

Все пространство под дугою

Белый день обозначало,

Звезды в центре – время ночи,

А волнистые полоски -

Тучи, дождь и непогоду.

След, направленный к вигваму,

Был эмблемой приглашенья,

Знаком дружеского пира;

Окровавленные руки,

Грозно поднятые кверху, -

Знаком гнева и угрозы.

Кончив труд свой, Гайавата

Показал его народу,

Разъяснил его значенье

И промолвил: "Посмотрите!

На могилах ваших предков

Нет ни символов, ни знаков.

Так пойдите, нарисуйте

Каждый – свой домашний символ,

Древний прадедовский тотем,

Чтоб грядущим поколеньям

Можно было различать их".

И на столбиках могильных

Все тогда нарисовали

Каждый – свой фамильный тотем,

Каждый – свой домашний символ:

Журавля, Бобра, Медведя,

Черепаху иль Оленя.

Это было указаньем,

Что под столбиком могильным

Погребен начальник рода.

А пророки, Джосакиды,

Заклинатели, Вэбины,

И врачи недугов, Миды,

Начертали на бересте

И на коже много страшных,

Много ярких, разноцветных

И таинственных рисунков

Для своих волшебных гимнов:

Каждый был с глубоким смыслом,

Каждый символом был песни.

Вот Великий Дух, Создатель,

Озаряет светом небо;

Вот Великий Змей, Кинэбик,

Приподняв кровавый гребень,

Извиваясь, смотрит в небо;

Вот журавль, орел и филин

Рядом с вещим пеликаном;

Вот идущие по небу

Обезглавленные люди

И пронзенные стрелами

Трупы воинов могучих;

Вот поднявшиеся грозно

Руки смерти в пятнах крови,

И могилы, и герои,

Захватившие в объятья

Небеса и землю разом!

Таковы рисунки были

На коре и ланьей коже;

Песни битвы и охоты,

Песни Мидов и Вэбинов -

Все имело свой рисунок!

Каждый был с глубоким смыслом,

Каждый символом был песни.

Песнь любви, которой чары

Всех врачебных средств сильнее,

И сильнее заклинаний,

И опасней всякой битвы,

Не была забыта тоже.

Вот как в символах и знаках

Песнь любви изображалась:

Нарисован очень ярко

Человек багряной краской -

Музыкант, любовник пылкий.

Смысл таков: "Я обладаю

Дивной властью надо всеми!"

Дальше – он поет, играя

На волшебном барабане,

Что должно сказать: "Внемли мне!

Это мой ты слышишь голос!"

Дальше – эта же фигура,

Но под кровлею вигвама.

Смысл таков: "Я буду с милой.

Нет преград для пылкой страсти!"

Дальше – женщина с мужчиной,

Стоя рядом, крепко сжали

Руки с нежностью друг другу.

"Все твое я вижу сердце

И румянец твой стыдливый!" -

Вот что значил символ этот.

Дальше – девушка средь моря,

На клочке земли, средь моря;

Песня этого рисунка

Такова: "Пусть ты далеко!

Пусть нас море разделяет!

Но любви моей и страсти

Над тобой всесильны чары!"

Дальше – юноша влюбленный

К спящей девушке склонился

И, склонившись, тихо шепчет,

Говорит: "Хоть ты далеко,

В царстве Сна, в стране Молчанья,

Но любви ты слышишь голос!"

А последняя фигура -

Сердце в самой середине

Заколдованного круга.

"Вся душа твоя и сердце

Предо мной теперь открыты!" -

Вот что значил символ этот.

Так, в своих заботах мудрых

О народе, Гайавата

Научил его искусству

И письма и рисованья

На бересте глянцевитой,

На оленьей белой коже

И на столбиках могильных.

ПЛАЧ ГАЙАВАТЫ

Видя мудрость Гайаваты,

Видя, как он неизменно

С Чайбайабосом был дружен,

Злые духи устрашились

Их стремлений благородных

И, собравшись, заключили

Против них союз коварный.

Осторожный Гайавата

Говорил нередко другу:

"Брат мой, будь всегда со мною!

Духов Злых остерегайся!"

Но беспечный Чайбайабос

Только встряхивал кудрями,

Только нежно улыбался.

"О, не бойся, брат мой милый:

Надо мной бессильны Духи!" -

Отвечал он Гайавате.

Раз, когда зима покрыла

Синим льдом Большое Море

И метель, кружась, шипела

В почерневших листьях дуба,

Осыпала снегом ели,

И в снегу они стояли,

Точно белые вигвамы, -

Взявши лук, надевши лыжи,

Не внимая просьбам брата,

Не страшась коварных Духов,

Смело вышел Чайбайабос

На охоту за оленем.

Как стрела, олень рогатый

По Большому Морю мчался;

С ветром, снегом, словно буря,

Он преследовал оленя,

Позабыв в пылу охоты

Все советы Гайаваты.

А в воде сидели Духи,

Стерегли его в засаде,

Подломили лед коварный,

Увлекли певца в пучину,

Погребли в песках подводных.

Энктаги, владыка моря,

Вероломный бог Дакотов,

Утопил его в студеной,

Зыбкой бездне Гитчи-Гюми.

И с прибрежья Гайавата

Испустил такой ужасный

Крик отчаянья, что волки

На лугах завыли в страхе,

Встрепенулися бизоны,

А в горах раскаты грома

Эхом грянули: «Бэм-Вава!»

Черной краской лоб покрыл он,

Плащ на голову накинул

И в вигваме, полный скорби,

Семь недель сидел и плакал,

Однозвучно повторяя:

"Он погиб, он умер, нежный,

Сладкогласный Чайбайабос!

Он покинул нас навеки,

Он ушел в страну, где льются

Неземные песнопенья!

О мой брат! О Чайбайабос!"

И задумчивые пихты

Тихо веяли своими

Опахалами из хвои,

Из зеленой, темной хвои,

Над печальным Гайаватой;

И вздыхали и скорбели,

Утешая Гайавату.

И весна пришла, и рощи

Долго-долго поджидали,

Не придет ли Чайбайабос?

И вздыхал тростник в долине,

И вздыхал с ним Сибовиша.

На деревьях пел Овейса,

Пел Овейса синеперый:

"Чайбайабос! Чайбайабос!

Он покинул нас навеки!"

Опечи пел на вигваме,

Опечи пел красногрудый:

"Чайбайабос! Чайбайабос!

Он покинул нас навеки!"

А в лесу, во мраке ночи,

Раздавался заунывный,

Скорбный голос Вавонэйсы:

"Чайбайабос! Чайбайабос!

Он покинул нас навеки,

Сладкогласный Чайбайабос!"

Собрались тогда все Миды,

Джосакиды и Вэбины,

И, построив в чаще леса,

Близ вигвама Гайаваты,

Свой приют – Вигвам Священный,

Важно, медленно и молча

Все пошли за Гайаватой,

Взяв с собой мешки и сумки, -

Кожи выдр, бобров и рысей,

Где хранились корни, травы,

Исцелявшие недуги.

Услыхав их приближенье,

Перестал взывать он к другу,

Перестал стенать и плакать,

Не промолвил им ни слова,

Только плащ с лица откинул,

Смыл с лица печали краску,

Смыл в молчании глубоком

И к Священному Вигваму,

Как во сне, пошел за ними.

Там его поили зельем,

Наколдованным настоем

Из корней и трав целебных:

Нама-Вэск – зеленой мяты

И Вэбино-Вэск – сурепки,

Там над ним забили в бубны

И запели заклинанья,

Гимн таинственный запели:

"Вот я сам, я сам с тобою,

Я, Седой Орел могучий!

Собирайтесь ж внимайте,

Белоперые вороны!

Гулкий гром мне помогает,

Дух незримый помогает,

Слышу всюду их призывы,

Голоса их слышу в небе!

Брат мой! Встань, исполнись силы,

Исцелись, о Гайавата!"

«Ги-о-га!»– весь хор ответил,

«Вэ»-га-вэ!" – весь хор волшебный.

"Все друзья мои – все змеи!

Слушай – кожей соколиной

Я тряхну над головою!

Манг, нырок, тебя убью я,

Прострелю стрелою сердце!

Брат мой! Встань, исполнись силы,

Исцелись, о Гайавата!"

«Ги-о-га!» – весь хор ответил,

«Вэ-га-вэ!»" – весь хор волшебный.

"Вот я, вот пророк великий!

Говорю – и сею ужас,

Говорю – и весь трепещет

Мой вигвам, Вигвам Священный!

А иду – свод неба гнется,

Содрогаясь подо мною!

Брат мой! Встань, исполнись силы,

Говори, о Гайавата!"

«Ги-о-га!» – весь хор ответил,

«Вэ-га-вэ!» – весь хор волшебный.

И, мешками потрясая,

Танцевали танец Мидов

Вкруг больного Гайаваты, -

И вскочил он, встрепенулся,

Исцелился от недуга,

От безумья лютой скорби!

Как уходит лед весною,

Миновали дни печали,

Как уходят с неба тучи;

Думы черные сокрылись.

После к другу Гайаваты,

К Чайбайабосу взывали,

Чтоб восстал он из могилы,

Из песков Большого Моря,

И настолько властны были

Заклинанья и призывы,

Что услышал Чайбайабос

Их в пучине Гитчи-Гюми,

Из песков он встал, внимая

Звукам бубнов, пенью гимнов,

И пришел к дверям вигвама,

Повинуясь заклинаньям.

Там ему, в дверную щелку,

Дали уголь раскаленный,

Нарекли его владыкой

В царстве духов, в царстве мертвых

И, прощаясь, приказали

Разводить костры для мертвых,

Для печальных их ночлегов

На пути в Страну Понима.

Из родимого селенья,

От родных и близких сердцу,

По зеленым чащам леса,

Как дымок, как тень, безмолвно

Удалился Чайбайабос.

Где касался он деревьев -

Не качалися деревья,

Где ступал – трава не мялась,

Не шумела под ногами.

Так четыре дня и ночи

Шел он медленной стопою

По дороге всех усопших;

Земляникою усопших

На пути своем питался,

Переправился на дубе

Чрез печальную их реку,

По Серебряным Озерам

Плыл на Каменной Пироге,

И в Селения Блаженных,

В царство духов, в царство теней,

Принесло его теченье.

На пути он много видел

Бледных духов, нагруженных,

Истомленных тяжкой ношей:

И одеждой, и оружьем,

И горшками с разной пищей,

Что друзья им надавали

На дорогу в край Понима.

Горько жаловались духи:

"Ах, зачем на нас живые

Возлагают бремя это!

Лучше б мы пошли нагими,

Лучше б голод мы терпели,

Чем нести такое бремя! -

Истомил нас путь далекий!"

Гайавата же надолго

Свой родной вигвам оставил,

На Восток пошел, на Запад,

Поучал употребленью

Трав целебных и волшебных.

Так священное искусство

Врачевания недугов

В первый раз познали люди.

ПО-ПОК-КИВИС

Стану петь, как По-Пок-Кивис,

Как красавец Йенадиззи

Взбудоражил всю деревню

Дерзкой удалью своею;

Как, спасаясь только чудом,

Он бежал от Гайаваты

И какой конец печальный

Был чудесным приключеньям.

На прибрежье Гитчи-Гюми,

Светлых вод Большого Моря,

На песчаном Нэго-Воджу

Жил красавец По-Пок-Кивис.

Это он во время свадьбы

Гайаваты с Миннегагой

Так безумно и разгульно

Танцевал под звуки флейты,

Это он в безумном танце

Накидал песок холмами

На прибрежье Гитчи-Гюми.

Заскучавши от безделья,

Вышел раз он из вигвама

И направился поспешно

Прямо к Ягу, где сбиралась

Слушать сказки и преданья

Молодежь со всей деревни.

Старый Ягу в это время

Забавлял гостей рассказом

Об Оджиге, о кунице:

Как она пробила небо,

Как вскарабкалась на небо,

Лето выпустила с неба;

Как сначала подвиг этот

Совершить пыталась выдра,

Как барсук с бобром и рысью

На вершины гор взбирались,

Бились в небо головами,

Бились лапами, но небо

Только трескалось над ними;

Как отважилась на подвиг,

Наконец, и росомаха.

"Подскочила росомаха, -

Говорил гостям рассказчик, -

Подскочила – и над нею

Так и вздулся свод небесный,

Словно лед в реке весною!

Подскочила снова – небо

Гулко треснуло над нею,

Словно льдина в половодье!

Подскочила напоследок -

Небо вдребезги разбила,

Скрылась в небе, а за нею

И Оджиг в одно мгновенье

Очутилася на небе!"

"Слушай! – крикнул По-Пок-Кивис,

Появляясь на пороге. -

Надоели эти сказки!

Надоели хуже мудрых

Поучений Гайаваты!

Мы отыщем для забавы

Кое-что получше сказок".

Тут, торжественно раскрывши

Свой кошель из волчьей кожи,

По-Пок-Кивис вынул чашу

И фигуры Погасэна:

Томагаук, Поггэвогон,

Рыбку маленькую, Киго,

Пару змей и пару пешек,

Три утенка и четыре

Медных диска, Озавабик.

Все фигуры, кроме дисков,

Темных сверху, светлых снизу,

Были сделаны из кости

И покрыты яркой краской, -

Красной сверху, белой снизу.

Положив фигуры в чашу,

Он встряхнул, перемешал их,

Кинул наземь пред собою

И выкрикивал, что вышло:

"Красным кверху пали кости,

А змея, Кинэбик, стала

На блестящем медном диске;

Счетом сто и тридцать восемь!"

И опять смешал фигуры,

Положил опять их в чашу,

Кинул наземь пред собою

И выкрикивал, что вышло:

"Белым кверху пали змеи,

Белым кверху пали пешки,

Красным – прочие фигуры;

Пятьдесят и восемь счетом!"

Так учил их По-Пок-Кивис,

Так, играя для примера,

Он метал и объяснял им

Все приемы Погасэна.

Двадцать глаз за ним следили,

Разгораясь любопытством.

"Много игр, – промолвил Ягу, -

Много игр, опасных, трудных,

В разных странах, в разных землях

На своем веку я видел.

Кто играет с старым Ягу,

Должен быть на редкость ловок!

Не хвалися, По-Пок-Кивис!

Будешь ты сейчас обыгран,

Жестоко наказан мною!"

Началась игра, и дико

Увлеклись игрою гости!

На одежду, на оружье,

До полночи, до рассвета,

Старики и молодые -

Все играли, все метали,

И лукавый По-Пок-Кивис

Обыграл их без пощады!

Взял все лучшие одежды,

Взял оружье боевое,

Пояса и ожерелья,

Перья, трубки и кисеты!

Двадцать глаз пред ним сверкали,

Как глаза волков голодных.

Напоследок он промолвил:

"Я в товарище нуждаюсь:

В путешествиях и дома

Я всегда один, и нужен

Мне помощник, Мэшинова,

Кто б носил за мною трубку.

Весь мой выигрыш богатый -

Все меха и украшенья,

Все оружие и перья -

Все в один я кон поставлю

Вот на этого красавца!"

То был юноша высокий

По шестнадцатому году,

Сирота, племянник Ягу.

Как огонь сверкает в трубке,

Под седой золой краснея,

Засверкали взоры Ягу

Под нависшими бровями.

«Уг!» – ответил он свирепо.

«Уг!» – ответили и гости.

И, костлявыми руками

Стиснув чашу роковую,

Ягу с яростью подбросил

И рассыпал вкруг фигуры.

Красным кверху пали пешки,

Красным кверху пали змеи,

Красным кверху и утята,

Озавабики – все черным,

Белым только рыбка, Киго;

Только пять всего по счету!

Улыбаясь, По-Пок-Кивис

Положил фигуры в чашу,

Ловко вскинул их на воздух

И рассыпал пред собою:

Красной, белой, черной краской

На земле они блестели,

А меж ними встала пешка,

Встал Инайнивэг, подобно

По-Пок-Кивису красавцу,

Говорившему с улыбкой:

«Пять десятков! Все за мною!»

Двадцать глаз горели злобой,

Как глаза волков голодных,

В тот момент, как По-Пок-Кивис

Встал и вышел из вигвама,

А за ним племянник Ягу,

Стройный юноша высокий,

Уносил оленьи кожи,

Горностаевые шубы,

Пояса и ожерелья,

Перья, трубки и оружье!

"Отнеси мою добычу

В мой вигвам на Нэго-Воджу!" -

Властно молвил По-Пок-Кивис,

Пышным веером играя.

От игры и от куренья

У него горели веки,

И отрадно грудь дышала

Летней утренней прохладой.

В рощах звонко пели птицы,

По лугам ручьи шумели,

А в груди у Йенадиззи

Пело сердце от восторга,

Пело весело, как птица,

Билось гордо, как источник.

Гордо шел он по деревне

В сером сумраке рассвета,

Пышным веером играя,

И прошел; по всей деревне

До последнего вигвама,

До жилища Гайаваты.

Тишина была в вигваме.

На порог никто не вышел

К По-Пок-Кивису с приветом;

Только птицы у порога

Пели, прыгали, порхали,

Там и сям сбирая зерна;

Только Кагаги с вигвама

Встретил гостя хриплым криком,

С криком крыльями захлопал,

Взором огненным сверкая.

"Все ушли! Жилище пусто! -

Так промолвил По-Пок-Кивис,

Замышляя злую шутку. -

Нет ни глупой Миннегаги,

Ни хозяина, ни бабки;

Тут теперь что хочешь делай!"

Стиснув ворона за горло,

Он вертел им, как трещоткой,

Как мешком с травой целебной,

Придушил его и бросил,

Чтоб висел он над вигвамом,

На позор его владельцу,

На позор для Гайаваты.

А потом вошел в жилище,

Раскидал кругом порога

Всю хозяйственную утварь,

Раскидал куда попало

Все котлы, горшки и миски,

Мех бобров и горностаев,

Шкуры буйволов и рысей,

На позор Нокомис старой,

На позор для Миннегаги.

Беззаботно напевая

И посвистывая белкам,

Шел он по лесу, а белки

Грызли желуди на ветках,

Шелухой в него кидали;

Беззаботно пел он птицам,

И за темною листвою

Так же весело и звонко

Отвечали пеньем птицы.

Со скалистого прибрежья

Он смотрел на Гитчи-Гюми,

Лег на самом видном месте

И с злорадством дожидался

Возвращенья Гайаваты.

На спине, раскинув руки,

Он дремал в полдневном зное.

Далеко под ним плескались,

Омывали берег волны,

Высоко над ним сияло

Голубою бездной небо,

А кругом носились птицы,

Стаи птиц носились с криком

И почти что задевали

По-Пок-Кивиса крылами.

Он убил их много-много,

Он десятками швырял их

Со скалистого прибрежья

Прямо в волны Гитчи-Гюми.

И Кайошк, морская чайка,

Наконец вскричала громко:

"Это дерзкий По-Пок-Кивис!

Это он нас избивает!

Где же брат наш, Гайавата?

Известите Гайавату!"

ПОГОНЯ ЗА ПО-ПОК-КИВИСОМ

Гневом вспыхнул Гайавата,

Возвратившись на деревню,

Увидав народ в смятенье,

Услыхавши, что наделал

Дерзкий, хитрый По-Пок-Кивис.

Задыхался он от гнева;

Злобно стискивая зубы,

Он шептал врагу проклятья,

Бормотал, гудел, как шершень.

"Я убью его, – сказал он, -

Я убью, найду злодея!

Как бы ни был путь мой долог,

Как бы ни был путь мой труден,

Гнев мой все преодолеет,

Месть моя врага настигнет!"

Тотчас кликнул он соседей

И поспешно устремился

По следам его в погоню, -

По лесам, где проходил он

На прибрежье Гитчи-Гюми;

Но никто врага не встретил:

Отыскали только место

На траве, в кустах черники,

Где лежал он, отдыхая,

И примял цветы и травы.

Вдруг на Мускодэ зеленой,

На долине под горами,

Показался По-Пок-Кивис:

Сделав дерзкий знак рукою,

На бегу он обернулся,

И с горы, ему вдогонку,

Громко крикнул Гайавата:

"Как бы ни был путь мой долог,

Как бы ни был путь мой труден,

Гнев мой все преодолеет,

Месть моя тебя настигнет!"

Через скалы, через реки,

По кустарникам и чащам

Мчался хитрый По-Пок-Кивис,

Прыгал, словно антилопа.

Наконец остановился

Над прудом в лесной долине,

На плотине, возведенной

Осторожными бобрами,

Над разлившимся потоком,

Над затоном полусонным,

Где в воде росли деревья,

Где кувшинчики желтели,

Где камыш шептал, качаясь.

Над затоном По-Пок-Кивис

Стал на гать из пней и сучьев;

Сквозь нее вода сочилась,

А по ней ручьи бежали;

И со дна пруда к плотине

Выплыл бобр и стал большими,

Удивленными глазами

Из воды смотреть на гостя.

Над затоном По-Пок-Кивис

Пред бобром стоял в раздумье,

По ногам его струились

Ручейки сребристой влагой,

И с бобром заговорил он,

Так сказал ему с улыбкой:

"О мой друг Амик! Позволь мне

Отдохнуть в твоем вигваме,

Отдохнуть в воде прохладной, -

Преврати меня в Амика!"

Осторожно бобр ответил,

Помолчал и так ответил:

"Дай я с прочими бобрами

Посоветуюсь сначала".

И, ответив, опустился,

Как тяжелый камень, в воду,

Скрылся в чаще темно-бурых

Тростников и листьев лилий.

Над затоном По-Пок-Кивис

Ждал бобра на зыбкой гати;

Ручейки с невнятным плеском

По ногам его бежали,

Серебристыми струями

С гати падали на камни

И спокойно разливались

Меж камнями по долине;

А кругом листвой зеленой

Лес шумел, качались ветви,

И сквозь ветви свет и тени,

По земле скользя, играли.

Не спеша, поодиночке

Собрались бобры к плотине;

Осторожно показалась

Голова, потом другая,

Наконец весь пруд широкий

Рыльца черные покрыли,

Лоснясь в ярком блеске солнца.

И к бобрам с улыбкой хитрой

Обратился По-Пок-Кивис:

"О друзья мои! Покойно,

Хорошо у вас в вигвамах!

Все вы опытны и мудры,

Все на выдумки искусны,

Превратите же скорее

И меня в бобра, Амика!"

"Хорошо! – Амик ответил,

Царь бобров, Амик, ответил.

Опускайся с нами в воду,

Опускайся в пруд с бобрами!"

Молча в тихий пруд с бобрами

Опустился По-Пок-Кивис.

Черной, гладкой и блестящей

Стала вся его одежда,

А хвосты лисиц на пятках

В толстый черный хвост слилися,

И бобром стал По-Пок-Кивис.

"О друзья мои, – сказал он, -

Я хочу быть выше, больше,

Больше всех бобров на свете".

"Хорошо, – Амик ответил, -

Вот когда придем в жилище,

В наш вигвам на дне потока,

В десять раз ты станешь больше".

Так под темною водою

Шел с бобрами По-Пок-Кивис,

Под водою, где лежали

Ветви, пни и груды корма,

И пришел с бобрами к арке,

Что вела в вигвам обширный.

Там опять он превратился,

В десять раз стал выше, больше,

И бобры ему сказали:

"Будь у нас вождем отныне,

Будь над нами властелином".

Но недолго По-Пок-Кивис

Мог почетом наслаждаться:

Бобр, поставленный на страже

В чаще шпажников и лилий,

Вдруг воскликнул: "Гайавата!

Гайавата на плотине!"

Вслед за этим раздалися

На плотине крики, говор,

Треск валежника и топот,

А вода заволновалась,

Стала падать, понижаться,

И бобры поняли в страхе,

Что плотина прорвалася.

С треском рухнула и крыша

Их просторного вигвама;

В щели крыши засверкало

Солнце яркими лучами,

И бобры поспешно скрылись

Под водой, где было глубже;

Но могучий По-Пок-Кивис

Не пролез за ними в двери:

Он от гордости и пищи,

Как пузырь, распух, раздулся.

В щели крыши Гайавата

На него смотрел и громко

Восклицал: "О По-Пок-Кпвис!

Тщетны все твои уловки,

Бесполезны превращенья, -

Не спасешься, По-Пок-Кивис!"

Без пощады колотили

По-Пок-Кивиса дубины,

Молотили, словно маис,

На куски разбили череп.

Шесть охотников высоких

Положили на носилки,

Понесли его в деревню;

Но не умер По-Пок-Кивис,

Джиби, дух его, не умер.

Он барахтался, метался,

Изгибаясь и качаясь,

Как дверные занавески

Изгибаются, качаясь,

Если ветер дует в двери,

И опять собрался с силой,

Принял образ человека,

Встал и в бегство устремился

По-Пок-Кивисом лукавым.

Но от взоров Гайаваты

Не успел в лесу он скрыться;

В голубой и мягкий сумрак

Под ветвями дальних сосен,

К светлой просеке за ними

Вихрем мчался По-Пок-Кивис,

Нагибая ветви с шумом,

Но сквозь шум ветвей он слышал,

Что его, как бурный ливень,

Настигает Гайавата.

Задыхаясь, По-Пок-Кивис,

Наконец, остановился

Перед озером широким,

По которому средь лилий,

В тростниках, меж островами,

Тихо плавали казарки,

То скрываясь в тень деревьев,

То сверкая в блеске солнца,

Подымая кверху клювы,

Глубоко ныряя в воду.

"Пишнэкэ! – воскликнул громко

По-Пок-Кивис. – Превратите

Поскорей меня в казарку,

Только в самую большую, -

В десять раз сильней и больше,

Чем другие все казарки!"

Но едва они успели

Превратить его в казарку -

В исполинскую казарку

С круглой лоснящейся грудью,

С парой темных мощных крыльев

И с большим широким клювом, -

Как из леса с громким криком

Стал пред ними Гайавата!

С громким криком поднялися

И казарки над водою,

Поднялися шумной стаей

Из озерных трав и лилий

И сказали: "По-Пок-Кивис!

Будь теперь поосторожней -

Берегись смотреть на землю,

Чтобы не было несчастья,

Чтоб беды не приключилось!"

Смело путь они держали,

Путь на дальний, дикий север,

Пролетали то в тумане,

То в сиянье ярком солнца,

Ночевали и кормились

В камышах болот пустынных

И с зарей пустились дальше.

Плавно мчал их южный ветер,

Дул свежо и сильно в крылья.

Вдруг донесся к ним неясный,

Отдаленный шум и говор,

Донеслись людские речи

Из селения под ними:

То народ с земли дивился

На невиданные крылья

По-Пок-Кивиса-казарки, -

Эти крылья были шире,

Чем дверные занавески.

По-Пок-Кивис слышал крики,

Слышал голос Гайаваты,

Слышал громкий голос Ягу,

Позабыл совет казарок,

С высоты взглянул на землю -

И в одно мгновенье ветер

Подхватил его, смял крылья

И понес, вертя, на землю.

Тщетно справиться хотел он,

Тщетно думал удержаться!

Вихрем падая на землю,

Он порой то землю видел,

То казарок в синем небе,

Видел, что земля все ближе,

А простор небес – все дальше,

Слышал громкий смех и говор,

Слышал крики все яснее,

Потерял из глаз казарок,

Увидал внизу вигвамы

И с размаху пал на землю, -

С тяжким стуком средь народа

Пала мертвая казарка!

Но его лукавый Джиби,

Дух его, в одно мгновенье

Принял образ человека,

По-Пок-Кивиса красавца,

И опять пустился в бегство,

И опять за ним в погоню

Устремился Гайавата,

Восклицая: "Как бы ни был

Путь мой долог и опасен,

Гнев мой все преодолеет,

Месть моя тебя настигнет!"

В двух шагах был По-Пок-Кивис,

В двух шагах от Гайаваты,

Но мгновенно закружился,

Поднял вихрем пыль и листья

И исчез в дупле дубовом,

Перекинулся змеею,

Проскользнул змеей под корни.

Быстро правою рукою

Искрошил весь дуб на щепки

Гайавата, – но напрасно!

Вновь лукавый По-Пок-Кивис

Принял образ человека

И помчался в бурном вихре

К Живописным Скалам красным,

Что с прибрежья озирают

Всю страну и Гитчи-Гюми.

И Владыка Гор могучий,

Горный Манито могучий

Распахнул пред ним ущелье,

Распахнул широко пропасть,

Скрыл его от Гайаваты

В мрачном каменном жилище,

Ввел его с радушной лаской

В тьму своих пещер угрюмых.

А снаружи Гайавата,

Пред закрытым входом стоя,

Рукавицей, Минджикэвон,

Пробивал в горе пещеры

И кричал в великом гневе:

«Отопри! Я Гайавата!»

Но Владыка Гор не отпер,

Не ответил Гайавате

Из своих пещер безмолвных,

Из скалистой мрачной бездны.

И простер он руки к небу,

Призывая Эннэмики

И Вэвэссимо на помощь,

И пришли они во мраке,

С ночью, с бурей, с ураганом,

Пронеслись по Гитчи-Гюми

С отдаленных Гор Громовых,

И услышал По-Пок-Кивис

Тяжкий грохот Эннэмики,

Увидал он блеск огнистый

Глаз Вэвэссимо и в страхе

Задрожал и притаился.

Тяжкой палицей своею

Скалы молния разбила

Над преддверием пещеры,

Грянул гром в ее средину,

Говоря: «Где По-Пок-Кивис?» -

И рассыпались утесы,

И среди развалин мертвым

Пал лукавый По-Пок-Кивис,

Пал красавец Йенадиззи.

Благородный Гайавата

Вынул дух его из тела

И сказал: "О По-Пок-Кивис!

Никогда уж ты не примешь

Снова образ человека,

Никогда не будешь больше

Танцевать с беспечным смехом,

Но высоко в синем небе

Будешь ты парить и плавать,

Будешь ты Киню отныне -

Боевым Орлом могучим!"

И живут с тех пор в народе

Песни, сказки и преданья

О красавце Йенадиззи;

И зимой, когда в деревне

Вихри снежные гуляют,

А в трубе вигвама свищет,

Завывает буйный ветер, -

"Это хитрый По-Пок-Кивис

В пляске бешеной несется!" -

Говорят друг другу люди.