Текст книги "Ожидающий на Перекрестках"

Автор книги: Генри Лайон Олди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Выпьешь тут, как же! – физиономия детины вытянулась и стала кислой-кислой. – В заначке пусто, а зараза Зархи, кобель жареный, злобствует, что в столицу не взяли! Слова лишнего не скажи – так поднесет, что неделю похмеляться будешь…

– Сообщаю, парни, – я таинственно понизил голос до шепота, – противник надрался и потерял бдительность, самое малое, на сутки, а ключи от сотникова погребка – у меня в кармане. Слазим за бочонком?

– Ну да, – недоверчиво протянул один из солдат, – Зархи, чтоб напиться, как раз бочонок и нужен. И то неизвестно, хватит ли…

– Кто мне не верит, – я рубанул ладонью по краю нар, – пошли смотреть! Пригодитесь бочонок тащить. Гулять – так гулять!

Слово "гулять" возымело магическое действие. Вызвались двое – первый партнер по игре, несколько обогатившийся за мой счет и теперь согласный на все; и плюгавый подлиза, выискивавший скрытый подвох.

Подвох, конечно, был, но вряд ли солдатик мог догадываться о его истинной сути.

Разумеется, мои слова подтвердились: Зархи сочно храпел, и от него за лигу разило дешевым вином; солдаты радостно отволокли капрала на его койку, пару раз уронив по дороге – а бочонок с вожделенным содержимым только и ждал, чтобы его перенесли в казарму.

Верзила тут же отогнал всех интересующихся и взвалил драгоценный груз себе на плечи, и, пока мы шли, плюгавый все крутился под ногами, пытаясь поддержать, потрогать, рассмотреть или хотя бы поинтересоваться – не нужна ли какая помощь?..

Наше появление было встречено восторженным воплем. Присутствие известного труса и перестраховщика – плюгавого – убедило казарму в полной безопасности происходящего, и веселье стало казарменным в прямом смысле этого слова.

Мне не удалось отвертеться, и пришлось выпить два или три кубка. Ну что ж, это еще не самый худший вариант…

В самый разгар я бросил новую порцию дрожжей в уже готовое сусло:

– Парни, а вы что тут – совсем без баб?

– Да не то чтобы совсем… Иногда вот в самоволку по деревням рванешь, ну а там уж – как повезет…

– Ладно тебе, не трави душу! В той деревне всех телок – три старухи да корова!..

– И мужья с кольями лезут… А пришибешь кого – начальству доносят! На сутки с полной выкладкой ставят, в панцире – на солнцепек!..

Я сочувственно поцокал языком и разлил остатки вина.

– Ну, а на Празднество Сиаллы слабо сбегать?

– Да мы бы хоть сейчас… только сотник…

– А что – сотник? Он – в столице, а мы – здесь. Откуда ему знать?

– А Зархи? Язык до пупа, болтанет сгоряча…

– Ваш Зархи до утра во сне копытом бить будет. А если что и заподозрит – так скажете, что напился и в горячке невесть что увидел!

– Верно, братва! Пошли!..

– Стремно как-то… Неровен час – проснется капрал…

– Да хрен с ним, с капралом!..

– Плевать мы на него хотели!

– Собирайся, парни, время не ждет…

Обо мне уже успели забыть, и я под шумок протолкался к выходу и выскользнул из вопящей и гогочущей казармы.

Дело было сделано. А зелье в вине не даст их порыву остынуть – это я ощущал на собственной шкуре, торопя коня и ерзая в седле…

ВОЗЛЕСЛОВИЕ

ГРОЛЬН ЛЬНЯНОЙ ГОЛОС

Сарт явился перед самым началом Празднества. Он был явно чем-то доволен, и мне передалась частица его радостного возбуждения.

– Ну, дети мои, дерзайте!.. И смотрите, не подведите – сегодня к нам явится много, очень много гостей, и все они будут весьма возбуждены, – он слегка усмехнулся и потрепал меня по плечу. И подмигнул Клейрис.

– Да, Учитель, – ответили мы с Клейрис одновременно. И рассмеялись.

Зал был битком набит народом. Большую часть, к нашему удивлению, составляли изрядно подвыпившие солдаты. Ну и гости!.. Мне даже вдруг стало страшно – и за себя, и за Клейрис, и за весь праздник… и за Учителя.

Я обернулся – Сарт кивнул мне из-за колонны в дальнем углу, лукаво собрав морщинки возле хитрых глаз, но я заметил, что руки Учителя дрожат. И страх ушел. Я сделаю это. Я и мой лей. Мы сделаем все, что возможно. И еще чуть-чуть.

Как странно – в эту минуту я почти не думал о Клейрис… простить себе не могу.

Свечи ярко вспыхнули, с потолка посыпались благоухающие лепестки лоренны, главная жрица запела гимн во славу Сиаллы-Несущей Счастье – и праздник начался.

Я плохо помнил, что было дальше. Я видел красные, потные лица солдат, их безумные, алчущие глаза, устремленные на танцующих жриц Сиаллы; из общего гомона прорывались отдельные, пахнущие перегаром реплики… И тогда я ступил на ковер из цветов, я вновь доверился своим пальцам, и музыка, звучавшая во мне, перетекла в дрожащие от предчувствия струны лея, и дальше, дальше…

Я видел, как звериный блеск в глазах солдат постепенно сменяется огнем искреннего восхищения, и руки, привыкшие к мечу и копью, тянутся к обнаженным жрицам уже не с грубой похотью, а с мольбой о снисхождении; как хмельные морды становятся человеческими лицами, и нестройные, осипшие голоса присоединяются к голосу главной жрицы, вознося хвалу…

И когда в центре освещенного круга возникла Клейрис – на мгновенье все, даже я, застыли в потрясенной немоте! Спустя секунду я вновь заиграл, и так я играл в первый и последний раз в своей раздерганной, промозглой жизни!.. Тело Клейрис покорно окунулось в поток звуков и поплыло в их струях; оно словно менялось вместе с музыкой – и девушка то выгибалась сладострастной кошкой, то гордым лебедем плыла по цветочной воде, то застывала безмолвным изваяньем, то превращалась в неистовое, сжигающее пламя – и из пламени рождалась Богиня, сама Сиалла-Лучница, рассыпающая цветы и угрожающая стрелами своего чудесного лука; а когда она, наконец, выстрелила – сотни сияющих лучей пронзили сердца сидящих в зале, и стон восторга отразился от древних стен, а жрицы и вместе с ними девушки окрестных деревень, решившиеся развязать свой пояс в честь Богини, – все они скользнули в ждущие объятия, и больше не было пьяной солдатни и голых тел, а было великое таинство единения и потаенное, известное только двоим…

А я все играл и не видел крови на сбитых пальцах… играл и не видел, играл и…

14

…Ночь. Мать-Ночь Ахайри стоит за окном, подрагивая светляками звезд, отголоски Празднества бродят во мне терпким, клокочущим хмелем, и горячее тело Лайны-Предстоящей рядом…

– Ты молодец, Сарт…

Я лежу в смятых простынях, вольно закинув руки за голову. Я молчу. Я и сам знаю, что я – молодец.

– Ты хорошо поработал, Сарт…

Я молчу. Я не просто хорошо – я прекрасно поработал. Праздник удался как нельзя лучше, у Варны-Предстоящей есть два отличных Мифотворца… Я не хочу думать, что теперь их – нас! – ждет изменчивый Дом-на-Перекрестке; не хочу думать о том, что будет завтра; не хочу думать о слепом Эйнаре, о теле, зарытом на заднем дворе, о своих догадках – о многом, об очень многом я совершенно не хочу думать.

Я хочу думать о любви, лежащей в основе большинства мифов, о Грольне и Клейрис, о пальцах, касающихся струн, и о ногах, переступающих по усыпанному цветами полу; о Сиалле-Лучнице и ее сияющих стрелах…

– Скажи мне, Сарт, что ты создал сегодня?

Ночь. Темная Мать улыбается и дышит в окно прохладой.

– Я создал миф, Лайна… Я создал целый венок легенд: легенду о солдатах, которых Сиалла свела с ума и привела в свой храм вопреки воле их командиров; легенду о пьяной солдатне, протрезвевшей и преобразившейся перед таинством Богини, и взамен получившей иное, неземное опьянение. Легенду о появлении в Фольнарке самой Сиаллы-Страстной в сопровождении небесных музыкантов… и, наконец, легенду о тех командирах, которые запретили своим воинам идти на праздник и были наказаны за святотатство – в столице уже наверняка судачат о четырех офицерах, утративших мужскую силу в самый разгар празднества. Достаточно?

– Достаточно! – смеется в темноте Лайна, и мне кажется, что звездный хрусталь ночи тихонько позванивает в бархатной бесконечности.

– Ты знаешь, Лайна, – задумчиво шепчу я, и темнота затихает, вслушиваясь, – пожалуй, и мне хотелось бы уважить Сиаллу-Страстную и заняться тем, чем и положено заниматься в эту ночь.

– Тогда, о хитроумный Сарт, мне придется к тебе присоединиться – не заниматься же тебе этим в одиночестве? – и ночь снова заливается смехом, но на этот раз таким пьянящим и зовущим…

…Через некоторое время, расслабленно раскинувшись на постели, я услышал, как Лайна прошептала:

– Воистину, благословение Сиаллы снизошло на тебя! Раньше я не замечала за тобой такого усердия…

– Понятное дело, – бормочу я сквозь сон, – еще как снизошло… ведь я пил это вино вместе со всеми…

ВОЗЛЕСЛОВИЕ

ЭЙНАР БИЧ БОЖИЙ

…Он проснулся от какого-то смутного предчувствия.

Одна из жриц Сиаллы добровольно вызвалась ублажать убогого – и, похоже, не прогадала, покинув его ложе только перед рассветом в полном изнеможении; но, тем не менее, спал он чутко и мгновенно сел на кровати, еще не понимая причины внезапного пробуждения.

Темнота окружала его. Он все никак не мог привыкнуть к ней, она давила, морочила; в ней ворочались чужие, неуютные шорохи, запахи…

Плохая темнота… лживая, как вечность.

Он встал, расплескав окружающий мрак, и подошел к двери. Открыл ее, постоял на пороге, вслушиваясь в неизвестное, тяжело поворачивая всклокоченную голову – и присел на корточки, обернувшись к проему спиной и нашаривая в углу тюк со своей звенящей поклажей.

– Тихо! – прошипел у него над ухом знакомый голос, и умелые пальцы захлестули горло слепого шелковым шнурком. – Молчи, калека!..

Коридор ожил тихими, вкрадчивыми шагами множества людей; вот они ближе, вот они совсем рядом, у двери в соседнюю комнату, и уже слышен тихий скрип железа, вставляемого в замок…

Эйнар медленно прижал подбородок к груди и выпрямился.

– Это ты, Ратан? – спокойно спросил отставной Мифотворец, не выпуская свой тюк. – Можешь не отвечать… Тебя хватка выдает. Ну что ж, держи крепче…

Тело слепого словно стало распухать, заполняя собой всю широкую рубаху, ворот затрещал от напора шейных мышц, и свободно свисавший пояс натянулся, плотно обхватив раздавшуюся талию.

Сзади послышались сдавленные проклятия, пальцы Ратана тщетно пытались удержать концы удавки, колено уперлось в затвердевшую спину Эйнара – и сокрушительный удар обрушился на многострадальную голову слепца, опрокидывая его в безмолвие.

Он не слышал нетерпеливых возгласов в коридоре. Два удара слились для него в один – первый, ввергнувший его в бессмысленную незрячесть, и второй, сегодняшний, вычеркивающий все время, что прошло между ними, и возвративший Эйнара Безумного в горнило той битвы, откуда его с трудом вынесли взмыленные кони.

Стены вздрогнули от хриплого рева, огромный тюк взлетел в воздух и рухнул на потрясенного Ратана с его лопнувшим шнурком – и в распахнутое окно ворвался визжащий Ужас вместе со сгустком ярости по имени Роа…

15

…Когда я выскочил в коридор, судорожно натягивая одежду, все было кончено. Эйнар бродил между исковерканными телами людей в темно-лиловых накидках, а возбужденные птицы хлопали крыльями, и клювы их были измазаны свежей кровью.

Эйнар повернулся и долго смотрел на меня, словно не понимая, кого видит перед собой…

…Видит…

ВИДИТ!!!

– …Расскажи сказку, Сарт, – наконец прошептал он. – Расскажи сказку о вечном мальчике, которого выучили убивать… а вот как жить – не выучили. Да и зачем – жить? Расскажи сказку, Сарт, ведь ты умеешь… или выколи мне глаза…

На полу возле комнаты Эйнара лежал раздавленный Ратан – я узнал его не сразу, и то лишь по связке ключей на поясе – а поверх него валялся рваный тюк с торчащими из прорех пластинами доспехов.

Я помнил эти доспехи. Я видел их на человеке, стоявшем напротив меня. На Мифотворце Эйнаре Безумном, по прозвищу Бич Божий.

Я только не знал раньше, что человек, носивший эти латы, способен плакать.

– Расскажи мне сказку, Сарт, – повторил Эйнар, глядя мимо меня, и я услышал шаги у себя за спиной. – Сказку о другом мальчике, которого злые люди состарили за один миг… Только конец пусть будет другой… счастливый… пожалуйста, Сарт, пусть – счастливый…

Я обернулся. По коридору, спотыкаясь, шел Грольн, неся на руках обмякшее тело Клейрис. Он подошел к нам, положил девушку на пол и принялся бессмысленно укрывать ее какими-то остатками одежды.

Потом Грольн поднял голову и посмотрел на нас сухими блестящими глазами.

– Ты знаешь, Сарт, – хрипло сказал Грольн Льняной Голос, – я сегодня умер. Научи меня, как жить дальше вот таким… мертвым.

Я опустился на колени возле Клейрис и откинул ткань с ее груди. К сердцу вчерашней богини была приколота записка. Приколота тонким-тонким стилетом, больше похожим на шило. Крови почти не было.

Я вырвал лезвие и выпрямился, глядя на обрывок пергамента.

"Ты – неглупый человек, Сарт, и мне было приятно беседовать с тобой. Полагаю, что мы еще встретимся. Извини за неудачного посланца, но другого у меня не было. Сам знаешь – Мифотворцы нынче в цене, мало осталось…

Искренне твой Таргил,

Предстоятель Хаалана-Сокровенного."

– Я шел к ней, – прошептал Грольн, – но он успел раньше… и запер дверь… там, внизу, где книги хранятся… маленький такой, старый уже… толстый…

– Библиотекарь?!! – одними губами выдохнул я.

– Кто? – слабо удивился Грольн. – Я третий год при храме… Здесь нет никакого библиотекаря. И никогда не было…

16

…Мы уезжали. Зрячий Эйнар, в глазах которого запеклась вчерашняя кровь, страшный в своем бессловесном горе Гро и я. Я понимал, что Грольн Льняной Голос доиграл ту мелодию, которую творил для Нее, первой и единственной; и я боялся новой музыки, что рождалась в нем сейчас. Да и Эйнар был уже не тот. И я.

Что-то выгорело в нас. В нас и во всем этом проклятом мире. Потому что мы были частью мира. Не самой лучшей – но частью. И пепел хрустел на зубах.

Нас ждал Дом. Дом-на-Перекрестке.

В Фольнарке нас никто не провожал. Ни местные, ни Предстоятели. Ни один из них не приехал. Даже Лайна.

ПОТЕРЯННЫЕ В ДОМЕ

 
Бойтесь старых домов,
Бойтесь тайных их чар,
Дом тем более жаден,
Чем он более стар,
И чем старше душа,
Тем в ней больше
Задавленных слов…
 

К. Бальмонт

17

Все-таки мы немного подождали, прежде чем войти, давая Грольну время привыкнуть. Потому что перед ним впервые был – Дом.

Дом-на-Перекрестке.

Здесь и сейчас он действительно выглядел, как заброшенный дом на забытом богами и людьми перекрестке – дряхлый, замшелый, с высокими узкими окнами, мутные стекла которых были затянуты паутиной и покрыты многолетним, если не многовековым, слоем пыли.

Тяжелые двери Дома, возвышавшиеся над тремя полуобвалившимися ступеньками, были наглухо заколочены. И вообще, Дом производил на всех, кому доводилось видеть Его реальное воплощение, настолько мрачное и угнетающее впечатление, что всякая охота не только входить в него, но и просто находиться поблизости, пропадала мгновенно.

В данный момент поблизости находились мы. И если я и Эйнар равнодушно глядели на очередную ипостась Дома, то Грольн, похоже, испытывал все те традиционные чувства, которые положены людям, впервые увидевшим Дом: постепенно усиливающееся беспокойство, беспричинный страх, ощущение присутствия чего-то недоброго и огромное желание побыстрее унести отсюда ноги.

Так Дом ограждал себя от незваных посетителей.

– И вы собираетесь здесь жить? – наконец выговорил Гро, запнулся и поправился: – То есть, я хотел сказать: мы собираемся?

По интонациям было понятно, что лично Гро здесь жить не собирается.

Я кивнул.

– Собираемся, Гро. Собственно, мы с Эйнаром уже давно здесь живем. И ничего, как видишь… Это Он снаружи такой – неприветливый. А внутри… В общем, сам разберешься. Хотя Дом и снаружи бывает разный – смотря где его обнаружишь и с какой стороны подойдешь…

Эйнар решительно поднялся по ветхим ступенькам и легко распахнул "намертво заколоченную" дверь.

– Ладно, пошли! Что зря любоваться – было бы чем…

И двери Дома тихо закрылись за нашими спинами.

Слишком тихо.

* * *

Дома… Мы – дома. Но почему нас никто не встречает? Ведь Предстоятели должны увидеть нового Мифотворца и участвовать в церемонии его посвящения… Уж Варна-то с Лайной наверняка бы вышли нас встретить! И Махише, я полагаю, отнюдь не безразличен прозревший Эйнар…

Куда же они все подевались?!

– Не нравится мне это, – мрачно нарушает молчание Эйнар.

– И мне, – немедленно подхватывает Гро, которому все не нравится с самого начала.

– Подождем, – не вполне уверенно предлагаю я. – Глядишь, кто-нибудь и появится…

Эйнар лишь молча хмурит брови.

* * *

Через час мы уже не сомневались – Дом пуст. Куда ушли Предстоятели? Зачем? Когда вернутся?..

Вопросы без ответов.

– Они не придут, Сарт, – гудит Эйнар у меня над ухом. – Ну и Дом с ними… Начинай Церемонию Выбора.

Я встаю. Придется нам самим посвящать Грольна. Вряд ли он согласится в дальнейшем работать на Варну, но ему теперь больше негде жить, кроме как в Доме – а непосвященного Дом отторгнет или, хуже того…

Я загнал Грольна в наливающийся холодным зеленым светом круг посреди нижнего зала и вместе с Эйнаром побрел на возвышение Предстоящих, куда вели четыре – нет, теперь уже две миниатюрные ступеньки.

Вообще-то Церемонию Выбора полагалось проводить торжественно, с ароматическими свечами в тройных шандалах, с мечущимися по залу призрачными тенями, когда все присутствующие облачены в тоги… Ерунда все это. Главное – выбор посвящаемого. Главное – его противостояние Дому, один на один, и никакие свечи не помогут, если…

– Слушай внимательно, неофит по имени Грольн, – голос мой звучал непривычно глухо и раскатисто, – слушай и не говори потом, что не слышал. Сейчас ты покинешь этот зал и пойдешь по Дому, Дому-на-Перекрестке – и Дом откроет тебе свою бесконечность и изменчивость. Верь Ему – Он действительно таков – и не верь Ему. Потому что, пока ты будешь идти, Дом будет идти в тебе, затуманивая мысли, лишая разума и растворяя тебя в Себе. Не поддавайся этому. Помни – ты должен найти комнату, единственную комнату во всем Доме, которая будет принадлежать тебе. Как только ты отыщешь ее – Дом отпустит тебя и примет, как равного. Тогда ты вернешься сюда, в зал Нашедших. Мы будем ждать. Когда ты станешь своим, Дом пропустит тебя беспрепятственно.

– А как я узнаю, что эта комната – моя? – напряженный голос Гро зазвенел, грозя сорваться.

– Узнаешь. Если пройдешь через Дом. А теперь – иди!

И Гро вышел. В узорчатую белую – нет, теперь уже бледно-розовую дверь.

Вышел и не вернулся.

* * *

…Я никогда точно не знал, как течет время в Доме по отношению к окружающему миру (или мирам?), но когда за окнами стемнело, мы с Эйнаром забеспокоились.

– Что-то случилось, Сарт, – бросил Эйнар, вставая. Это не было предположение. Это была уверенность. – Пошли, мы должны отыскать парня.

И мы тоже вышли из зала Нашедших в бледно-розовую – нет, теперь уже пурпурную дверь, за которой много часов назад исчез Грольн Льняной Голос.

На пороге я обернулся и увидел: тройные бронзовые шандалы, горящие ароматические свечи и сброшенные тоги на наших пустых креслах…

Шутки шутишь, Дом, Дом-на-Перекрестке?

* * *

…Мы уже долго брели по привычным знакомо-незнакомым комнатам, коридорам и лестницам Дома и удивлялись, почему Дом все не выводит нас на Гро или хотя бы к его телу.

А потом совсем рядом послышались спотыкающиеся шаги, и я ринулся в боковой переход с криком "Грольн!", а Эйнар отстал… и когда я, никого не найдя, попытался вернуться, то понял, что остался один.

И услышал Голос.

Голос Дома.

Это было, как на Испытании – моем давнем Испытании – только гораздо страшнее – и я пошел прочь, а потом побежал, сжимая гудящую от Голоса голову руками, потому что знал, что лишь в одном месте я могу спастись от того, чего хочет от меня Дом. Я должен был успеть, добежать, дойти, доползти…

ИНТЕРМЕДИЯ

Человек идет по Дому. Невидимые сквозняки колышут занавеси вдоль стен, прозрачные языки тюля хлопают, извиваются, перекручиваются жгутами…

Человек бежит по Дому.

– Меня зовут Грольн! – кричит человек. – Меня зовут Грольн! Меня зовут…

– О-о-о!.. – отзывается Дом, и множество имен – незнакомых, непроизнесенных – запутываются в занавесках и сползают вниз по стенам бесконечного коридора.

Поворот. Еще один. Человек бежит по Дому. Маленький человек.

"Меня зовут Грольн… Только меня так уже никто не зовет. Очень давно. И поэтому я зову себя сам. Я бегу по этому безвыходному Дому и зову себя: "Гро!.. о-о-о…" – и только эхо дробится сотнями отголосков, словно Дом дразнится чужими именами, которые гонятся за мной, которые хотят быть моими, которые…"

Человек бежит по Дому. Маленький человек. В развевающейся рубахе и с зачехленным леем на боку, с высохшими соломинками в волосах.

Бежит. Спотыкается. Падает.

"Я не хочу выбирать. Ты слышишь, Дом-на-Перекрестке? – я не хочу!.. Не слышит. Молчит и меняется. Вон – был кирпич, а теперь ковры какие-то… И я меняюсь вместе с ним. Я чувствую себя дорогой, дорогой с дурацким и дорогим именем "Грольн", по которой идут люди, люди Дома – они идут по мне, они идут через меня, они ждут, когда я выберу себе имя одного из них, и забуду себя, и тоже стану человеком Дома; а я иду через Дом…"

Человек идет через Дом.

Поворот. И пустые доспехи на подставке у стены.

Человек оглядывается. Ни одна занавеска не полощется на стенах. Ковры, ковры, ковры… Тяжелые, двухслойные ковры в бордовых тонах, и никакому сквозняку не сдвинуть с места их пыльную тяжесть.

Человек стоит у пустых доспехов. Человек трогает шлем с узким гребнем, привстав на цыпочки и по-детски шевеля припухшими губами. Он – подросток, этот человек…

"Я. Я – подросток. Идущий по коридорам, бегущий по коридорам, стоящий в коридоре… Но если я расслаблюсь – вот я уже мужчина, бородатый мужчина, безбородый мужчина, маленькая женщина, еще одна женщина, очень красивая… Люди Дома. И их имена волочатся за мной шлейфом, мне больно их отдирать; я – подросток, я – Грольн, а они все кричат на меня, и Дом кричит, кричит, кричит…"

– Выбери!..

Человек идет по Дому. Останавливается. Смотрит в зеркало. И лицо человека не отражается в зеркале. Словно у человека нет лица. Или Дому не нравится это лицо.

В зеркале отражается Дом. Переходы, комнаты, залы, двери, лестницы…

Человек и Дом смотрят друг на друга. Через стекло с блестящей, холодной амальгамой.

Дом-на-Перекрестке.

Человек-на-Перекрестке.

– Чего ты хочешь? – тихо спрашивает человек, моргая и стряхивая слезу, повисшую на реснице. Капля срывается и беззвучно падает на пол.

В зеркале появляется лицо. Чужое лицо. Взрослое. С крупными, резкими чертами. Со складками у рта.

Человек не убегает. Человек примеряет чужое лицо.

Лицо хмурится, собирая многочисленные морщины в напряженную маску, словно тот, в зеркале, что-то вспоминает.

Человек примеряет чужую память.

Лицо в зеркале одними губами произносит имя.

Человек примеряет чужое имя.

Имя. Махиша. Предстоятель Инара-Громовержца.

Человек вглядывается в чужое прошлое. Примеряя предложенную жизнь.