Текст книги "Ангелы Ойкумены"

Автор книги: Генри Лайон Олди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Часть 2
Сечень-Террафима– Хиззац

Глава четвертая
Я бы отказался от этой авантюры…

I

Рыжий невропаст не выдержал первым:

– Где она, черт возьми?

…мар Яффе, гематр из гематров, все рассчитал идеально. Уговоры предоставьте мне, сказал он Диего, и маэстро кивнул в ответ. А Яффе не стал никого уговаривать. Он лишь сухо озвучил предложение: участие колланта в эксперименте по воплощению Энкарны де Кастельбро в белковом теле. Такая формулировка низводила чудо с небес на землю, превращала в банальность, в заурядный опыт с участием добровольцев. Если эксперимент завершится успехом, продолжил Яффе, скучный как зачерствевший бублик, призрак девушки перестанет терроризировать коллант. Вы сможете продолжить полеты в большом теле – разумеется, под патронатом Бюро. Участие в эксперименте будет оплачено достойным образом из специального фонда «Каф-Малаха». Полный пансион, стандартный гонорар за каждый вылет, премиальные в случае благополучного исхода.

– Какова вероятность успеха? – вскинулась Анджали.

Яффе не ответил.

Вопрос повис в воздухе, но Диего уже видел: коллантарии согласятся. Не зря сеньор полковник мариновал их ожиданием и томил бездействием, словно мясо в духовке – день за днем, прекрасно зная, что делает. Коллант был готов к употреблению.

– А фаги? Вдруг стая налетит?!

– Вам обеспечат прикрытие.

Я все сказал, прозвучало вторым планом. Все, что вам следует знать. Дальнейшие расспросы – пустая трата времени.

– Но как?! Как вы намерены это сделать?!

– Я? Нет, воплощать донью Энкарну буду не я, а сеньор Пераль. С вашей, естественно, помощью. Профессор Штильнер расскажет, что от вас требуется. Прошу слушать внимательно и не перебивать. Приступайте, господин профессор.

Штильнер был лаконичен, как никогда, уложившись в пять минут. Условие первое: ни в коем случае не говорить донье Энкарне, что она погибла на Хиззаце. Запрещено! Да, категорически. Это серьезно осложнит запланированное воскрешение, поставит его под угрозу, если вообще не выведет за рамки возможного. Условие второе: заранее разработать вменяемую легенду на случай вопросов доньи Энкарны о происходящем. Память бедной девушки фрагментарна, она наверняка станет интересоваться, почему мы носимся по космосу туда-сюда. Кто «мы»? Хорошо, вы носитесь, а я сижу в кресле на круглой заднице. Довольны? Устроит любая легенда, если она успокоит донью Энкарну. Спокойствие воскрешаемой – залог нашей общей победы. Вы не против, если я назову победу нашей и общей? Да, я верю в победу. Спасибо за внимание.

Ночью во всех окнах горел свет: коллант маялся бессонницей.

Стартовали на рассвете.

Огненные змеи – кубло изголодавшихся гадюк! – с шипением вгрызлись в человеческую плоть. Люди вспыхнули живыми кострами, превратились в существа из чистого пламени, и небеса разверзлись. Диего оглянулся. Мокрая, словно щенок, угодивший в лужу, тропа убегала вверх по склону холма, петляла и исчезала в голом, безлистном по зиме осиннике. Судя по пейзажу, этой тропой коллант только что спустился с холма, хотя Диего ясно помнил, что они не спускались, а взлетали. Прямо по курсу, в низинке, снег был рыхлым и ноздреватым. Дышали паром темные проталины, кое-где пробивалась молодая травка, радуя глаз нежной зеленью. Пахло весной – явственней, чем над замерзшим прудом, где они встречались с профессором.

Не знай маэстро, что коллант вышел в большое тело – решил бы, что они все еще на Сечене. Бывает ли в космосе смена времен года? Нет, ответил Диего сам себе, и сам себе возразил: «А под шелухой?»

Какая разница? Он здесь не за этим.

Под копытами лошадей чавкала жирная грязь. Коллантарии с настороженностью оглядывались по сторонам. Все хранили молчание, чутко ловя любой посторонний звук, но вокруг царило спокойствие. Дорога, ведущая по дну лощины, чахлые стволики бересклета, очертания гор на горизонте, закутанных в кисею тумана…

Лишь Якатль был воплощением беззаботности. Как игривый пес, дорвавшийся до вожделенной прогулки, дикарь убегал вперед, отставал, обшаривая окрестности, с наслаждением шлепал по грязи босыми ступнями. Замирал на четвереньках над робким подснежником, блаженно жмурился, втягивал носом едва уловимый аромат цветка – и через мгновение уже несся дальше. Пробус следил за яйцеголовым с неодобрением, но от замечаний воздерживался.

Блеснул солнечный луч, Диего моргнул – и мир изменился: театр, в котором отдернули занавес. Вокруг распахнулся космос, пронизанный потоками излучений. Медленно удалялся бело-голубой шар Сеченя – король в сияющем ореоле светила, укрывшегося за планетой. Мелькнула серебряная игла: корабль заходил на посадку. Пульсировал волновой кокон большого тела колланта, сквозь него на маэстро смотрели мириады звезд, далеких и близких. Пронзали тончайшими спицами, выворачивали душу наизнанку, спрашивали, требовали…

Диего едва сумел сдержать крик. Он зажмурился, а когда вновь открыл глаза, отряд ехал по дну лощины. Жеребец всхрапнул, с укоризной глянул на седока: чего дергаешься? Стыдись! Стыжусь, кивнул маэстро. Я коллантарий, надо привыкать. Однако тревога, которую он с момента старта пытался упрятать подальше, уже подняла голову – точь-в-точь кобра Джессики Штильнер! – и убираться в логово отказалась.

Коллант составляло девять человек. Карни не появилась.

Вот тут-то рыжий и сорвался:

– Где она, черт возьми?

– Заткнись! – велел Пробус.

Говорливый помпилианец был на себя не похож: шута сменил сержант. Мастер-сержант, поправился Диего. Вчера, на берегу водохранилища, маэстро с Яффе много говорили о Пробусе – при всей нелюбви Пераля-младшего обсуждать знакомых людей за глаза. Сейчас разговор вспоминался отстраненно, как спектакль, одна из пьес отца, шутки ради поставленная в излишне натуральных декорациях. Ей-богу, Диего слышал реплики, видел мизансцену – так, будто он сидел в зале, за барьером персональной ложи, а не стоял в подтаявшем снегу напротив сеньора полковника…

II

Колесницы судьбы

(вчера)

Диего: Зачем вы спасли Пробуса?

Яффе: Какая вам разница?

Яффе отворачивается. Он разглядывает приют для дачников – мангалы, скамейки, беседки – так, словно в их комбинации кроются неисчислимые радости для изощренного гематрийского рассудка. Штильнер ушел пару минут назад, сославшись на необходимость принять какие-то таблетки.

Диего (в сторону): Ставлю горсть дублонов против стоптанного башмака, что профессор нарочно оставил нас с сеньором полковником наедине. Я даже догадываюсь, почему. (Громко, обращаясь к Яффе). Я задал вопрос.

Яффе: По имперским законам Пробус – преступник, нарушитель указа Сената. Он согласился бы на любой вид сотрудничества, чтобы спасти свою шкуру. Спасти шкуру, а? На ваш взгляд, это художественный образ? Я имею в виду, художественный в достаточной степени?!

В странноватом, актерском вопросе, усиленном внезапной улыбкой, словно в пробном выпаде опытного бойца, кроется что-то личное, выходящее за рамки диалога, а значит, не требующее ответа. Речь Яффе меняется. В ней появляются интонации, нехарактерные для гематра, в частности, умолчания и яркие акценты – на письме это обозначалось бы многоточиями или сочетанием вопросительного знака с восклицательным.

Диего (в сторону): Я размышляю, как отец. Знать бы еще, для чего сеньор полковник столь навязчиво демонстрирует свою человечность!

Яффе (видя, что собеседник игнорирует его попытки сменить тему разговора): Мне нечего было предъявить помпилианцам на официальном уровне. Похищение? Пробус все отрицал бы. Я мог бы найти для колланта другого координатора…

Диего: С астланином?

Яффе: Да.

Диего: Почему вы этого не сделали?

Яффе: Я не уверен, что донья Энкарна сработалась бы с переформатированным коллантом. Я не уверен, что она вообще возникла бы в этом случае. Я не уверен, что флуктуация возобновила бы контакт, обнаружив перемены. Я могу рассчитать вероятности, но вряд ли вас сейчас интересуют цифры. И наконец, я не был уверен, что психика нового координатора выдержит появление доньи Энкарны. Вам известно, каким это оказалось потрясением для колланта Пробуса? Я имею в виду, в первый раз?!

Диего: Не надо. Не надо раскрашивать ваши ответы.

Яффе: Почему?

Диего: Меня это раздражает. Вы перечислили все аргументы?

Яффе: Нет. Помимо прочего, я обещал кое-кому заботиться о пассажирских коллантах. Я привык выполнять свои обещания. Зачем вы спросили у меня о Пробусе?

Диего: Хотел понять: все ли человеческое вам чуждо?

Яффе: Поняли?

Диего: Да. Вам не чужда ложь. Вы солгали мне, утверждая, что вернули Пробуса в коллант исключительно из меркантильных соображений. Когда вы увидели, что я раскрыл вашу ложь, вы добавили последний аргумент. Он правдив: вы не рискнули бы солгать и здесь. Спасибо, я услышал, что хотел.

Яффе: Объяснитесь.

Диего: Приятно слышать требование объясниться из уст гематра. Черт возьми, приятно! Я желал убедиться, что вами, сеньор полковник, может двигать что-то помимо чистых расчетов. Воскрешение Карни – идея, достойная безумца. Если за нее берется гематр…

Яффе: Полагаете, в числе моих движителей есть живые чувства?

Диего: Есть.

Яффе: Не боитесь ошибиться?

Диего: Не боюсь. Иначе я бы отказался от этой авантюры.

Яффе: Туше́, сеньор Пераль. Вы победили. На Китте мар Дахан предложил мне весьма своеобразный тест, проверяя, стану ли я защищать вас в случае опасности. Ваш сегодняшний тест… Да, я помню. Вы просили не раскрашивать речь. Приношу свои извинения за это многоточие. Не возражаете, если я позже проанализирую нашу беседу?

III

– Возможно, мы слишком близко к планете, – Фриш промедлил с ответом. – Нам следует отлететь подальше…

Интонации, вздохнул Диего. Я теперь ищу их, где угодно, и нахожу, даже если их нет. Сомнения в словах мар Фриша – не придумал ли я их сам?

– Тогда прибавим ходу. За мной!

Пробус пришпорил лошадь, вырываясь вперед. Коллант перешел на рысь. Из-под копыт во все стороны летели ошметки грязи. Склоны лощины, торопясь, поползли назад, за осыпью замаячил выход. Дымка над горами истаяла; отчетливо, словно под кистью художника, проявились скалистые изломы и острые шпили пиков. Между горным кряжем и коллантом вольно раскинулась степь-великанша, которую Диего поначалу принял за море. Очень уж странные волны гонял ветер, носясь над травой: аквамарин с серебром. Какой хитроумный сатана изобрел среди зимы буйное разнотравье, маэстро не знал и знать не хотел. Космос, прокляни его Господь…

У выхода коллантарии придержали коней. Встали на стременах:

– Что, если она не появится?

Рыжему никто не ответил. Еще вчера эти люди с криком просыпались среди ночи, когда в кошмарах к ним являлась девушка на белой кобыле. И вот сегодня те же люди с болезненной тревогой ищут былой кошмар в космосе, спешат навстречу, едва ли не зовут, как ребенок зовет припоздавшую мать… Что изменилось? Неизвестность, неопределенность. Вот что страшит род людской больше всего, и странники звездных дорог – живой тому пример. Ничто человеческое…

– Диего!

Он упустил момент, когда Карни возникла рядом. Вздрогнул, опомнился, сковал сердце железными обручами; повернулся с напускным спокойствием. Теперь все пойдет по плану. Есть инструкция профессора, ее надо выполнить, и все будет хорошо. Все закончится, вернее, начнется заново…

– Диего, они нас обманули!

Глаза Карни сверкали гневом. Изящный пальчик описал бескомпромиссную дугу, обведя всех коллантариев без исключения:

– Они мерзавцы! Лгунишки!

– Что случилось?

Боже, помоги! Да не услышит она фальши в моем голосе! Притворяться, лгать было невыносимо. Так надо, убеждал себя Диего. Ложь во спасение – никогда еще эти слова не казались маэстро столь напыщенной фальшивкой.

– Они хотят нас бросить!

– Мы?!

Пробус чуть из седла не выпал. Судя по лицу помпилианца, он напрочь забыл все легенды, подготовленные для доньи Энкарны с ее фрагментарной памятью. Действительность превзошла самые ужасные ожидания.

– Вы!

– Деточка! Солнце мое…

– Молчать! Сначала вы куда-то спрятали моего ястреба!

– Ястреба? Вы что-то путаете…

– Потом вы исчезли сами! Фигляры!

– Голубушка, горлица…

– Шуты гороховые!

– …птичка наша…

– Вместо вас объявились какие-то гнусные хамы! Канальи, отъявленные прохвосты…

– Да что же вы бранитесь, как грузчик?!

– Галлюцинативный комплекс плюс атака флуктуации. Как следствие, временное расстройство восприятия, – речь мар Фриша, ритмичней метронома, могла если не убедить, то по крайней мере усыпить даже буйнопомешанного. – Это были видения, донья Энкарна.

– Видения?!

– Дурной сон, кошмар. Никто не собирался вас бросать.

Девушка качнулась к гематру:

– Ложь! Таких видений не бывает!

Поверила, отметил Диего. Уже поверила. Остаточная «ложь!» – ерунда, эхо, отголосок…

– Деточка, вы эксперт по видениям? – воспрял Пробус. – Дипломированный? И где мы сейчас находимся, по-вашему?

– В космосе!

– Отлично!

– В колланте!

– Браво! И при этом мы едем верхом по степи?

– Вы же сами говорили: символы, иллюзия…

Карни осеклась, не закончив фразу. До девушки наконец дошло: она лишь подтверждает правоту гематра. Кобыла нервно заплясала, дробя копытами россыпь лохматых кочек – растерянность всадницы передалась животному.

– Символы. Иллюзия, – бесстрастность Фриша каким-то чудом сделалась обидной: последний камень в стену убедительности. – Атака флуктуации исказила эту иллюзорную реальность, сделала ее индивидуальной для каждого из нас. После нападения все видели под шелухой нечто свое – не то, что остальные. Донья Энкарна, тут вы не одиноки.

– Нет! – загалдели коллантарии, почуяв слабину. – Не одиноки!

– О, что я видел!

– А я?

– А я вообще!..

– Нет, вы не одиноки…

Пора, понял Диего. Театр отвратителен, актеры бездарны, режиссер страдает размягчением мозга. Но лейтмотив «вы не одиноки» сместил что-то в общем настрое, а главное, в настроении Карни. Пора, и черт меня побери, если я знаю, как это делать. Дружок, из тебя спасатель, как из дерьма пуля. До сих пор спасали тебя – тянули за уши из всех черных дыр…

Побег на рывок, вспомнил маэстро. Бегство с этапа, на глазах у конвоиров, без расчета, надеясь на слепой фарт. Побег на рывок, и хоть шаг, да наш.

IV

Колесницы судьбы

(вчера)

Берег водохранилища. Синие разводы на льду.

Диего: Зачем вы спасли меня?

Яффе (шагнув ближе): Я не спасал вас. Я просто не позволил вас ликвидировать.

Диего: Почему?

Яффе: Донья Энкарна подсоединена к колланту, частью которого вы являетесь. Вы – единственный рычаг ее воскрешения. Вашей жизнью нельзя рисковать: хоть во время экспериментов, хоть вне их. Такой аргумент вас устроит, сеньор Пераль?

Диего: Нет.

Яффе: Почему?

Диего: Это правда, но ее мало. Продолжайте.

Яффе: Кто из нас гематр? Хорошо, я добавлю. Донья Энкарна погибла физически, после чего возникла в волновом виде как часть колланта. У меня есть основания полагать, что в случае вашей физической гибели произойдет то же самое. Рычаг воскрешения исчезнет. Двух призраков коллант может не выдержать: распадется, погибнет. Флуктуация продолжит искать контакт, подписывая вас с доньей Энкарной к другим коллантам, уничтожая их один за другим. Это приведет к панике, утечке информации, непредсказуемым последствиям. Вы довольны?

Диего: Да.

Яффе: Вы ждали других объяснений?

Диего: Ждал. Если бы вы вспомнили, что когда-то я был вашим учеником, а значит, вы несете за меня ответственность – я бы отказался от этой авантюры.

Яффе: Туше́, сеньор Пераль. И эта схватка за вами.

V

– Диего!

Во взгляде Карни, обращенном к маэстро, страх и мольба мешались с отчаянной надеждой. Сердце Пераля зашлось в безумном болеро, едва не выпрыгнув из груди.

– Диего, почему ты молчишь?! Он говорит правду?

– Мар Фриш говорит правду, – маэстро с трудом проглотил ком, застрявший в горле. – На нас напала стая флуктуаций. Все мы потом видели… Видели разное.

Вчера вехден Сарош два часа учил его «лгать правдой». Урок Хозяина Огня, мастера тысячи запретов, пошел впрок: Диего почти не врал. Надолго ли его хватит?

– А эти твари?!

– Какие твари?

– У водопада! Они мне тоже привиделись?

– Нет. Мы с ними сражались и спаслись бегством. Помнишь?

– Конечно, помню! А Фернан?

– Фернан?

– Куда делся мой брат?

– Дон Фернан? – Диего молился, чтобы Господь даровал ему толику актерского мастерства. – Откуда здесь взяться дону Фернану? Мы с тобой бежали от него с Террафимы. От него и от твоего отца. Помнишь?

– Помню… – Карни выглядела совершенно потерянной. – У меня голова идет кругом! Все куда-то скачут, исчезают, появляются… Туча, твари, опять туча!..

– Искажения восприятия, – Фриш гнул свою линию с завидным упорством. На сей раз протеста со стороны девушки не последовало. – Они уже закончились. Вы видите то же, что и мы? Коллант, степь, лощина?

Прежде чем ответить, Карни заставила кобылу описать круг на месте и внимательно оглядела окрестности.

– Да, все так.

– Значит, галлюцинативный комплекс стабилизировался.

Диего умирал от зависти к талантам Фриша. Гематр врал с такой феноменальной убедительностью, что маэстро едва сам не поверил ему.

– Все это замечательно, дорогие мои! – вмешался Пробус, теряя терпение. – Но не кажется ли вам, что наше путешествие затянулось?

Кровь ударила в лицо, в висках громыхнул колокольный благовест. У меня получится, твердил себе Диего. Мы на орбите Сеченя, обратная дорога не займет много времени…

– Ты снова верхом, мой ястреб! – Карни успокоилась и теперь щебетала без умолку. – Ах, да, это же были видения! Никак не привыкну… А вы правда теряли лошадей, или мне привиделось?

– Привиделось, дитя мое.

– Прекрати! Ты же знаешь, я ненавижу это твое «дитя»!..

– Хорошо, не буду.

– Почему у тебя дрожат губы? Тебе холодно?

– Нет.

– Ты смеешься надо мной? Я смешная, да?!

– Нет.

– Ах, так значит, я не смешная?

Смотреть на нее, одними губами бормотал маэстро. Смотреть, не отворачиваясь. Вобрать целиком, запечатлеть, сохранить. «Вы не представляли себя без рапиры, – сказал профессор Штильнер, – и она материализовалась, когда вы вернулись в малое тело. Просто сделайте это еще раз – с доньей Энкарной. Вы ведь ее любите? Тогда вы сможете…» Люблю, согласился Диего. Жизнь за нее отдам. Да я с радостью поменяюсь с ней местами – пусть она воплотится на земле, а я останусь здесь! Клянусь честью, я восславлю Господа за такую милость! Но как мне ощутить Карни частью себя? Живой человек, не кусок стали с рукоятью… У нее есть душа! Как мне представить чужую душу своей? Профессор, неужели вы говорили о чем-то другом? Господи, я совсем запутался!

– Что ты так смотришь на меня?

– Не могу наглядеться.

– Льстец! Дамский угодник! А притворялся солдафоном… Куда мы едем? Мы собирались высадиться на Сечень? Или мне это тоже почудилось?

Карни нахмурилась, перебирая собственную память в попытках отделить иллюзии от реальности – и, похоже, запуталась окончательно. Когда все завершится, пообещал Диего, я расскажу тебе правду! И больше никогда – слышишь? – никогда…

– Это правда. Мы едем, верней, летим к Сеченю.

– А как же Хиззац?! Мы планировали…

Вот и холм. Тропа, убегающая в осинник. Диего тронул повод, жеребец взял правее. Теперь лошади Диего и Карни шли, соприкасаясь боками. Маэстро протянул руку, взял ладонь девушки в свою.

– Колланту нужен отдых. Наберутся сил – и доставят нас на Хиззац.

– Когда ты успел с ними договориться?

Диего крепче сжал узкую прохладную ладонь. Не отпущу, с угрозой сказал он кому-то черному, злобному, мстительному. Ни за что не отпущу! Я смешной, да? Лопни от хохота, дрянь! Лопни, сгинь, пропади!

Злость придавала сил.

– Успел. Ты же знаешь, я и мертвого уговорю…

Тропа шла в гору. Кривым частоколом мелькали стволы осин. Карни, думал Диего. Вот ты, Карни: здесь, рядом. Вот я: рядом, здесь. Твоя рука – в моей, твоя лошадь… Во сне, преследующем меня, мы бежали от разъяренного ангела – прочь из рая, на острые камни земли, рука в руке, бок о бок, спотыкаясь, задыхаясь, в пустошь, в скрежет зубовный, к черту на рога, куда угодно, лишь бы вместе…

Он споткнулся и едва устоял на ногах.

Сечень. Проселочная дорога. У обочины снега – выше колена. Бескрайние поля до горизонта. Снег в росчерках чудовищно длинных теней. Над небокраем – пылающий диск солнца. Километрах в полутора – усадьба Антона Пшедерецкого. Вокруг – коллантарии. Девять человек, включая самого маэстро.

Энкарна де Кастельбро не вернулась с небес.

«Комедия, – услышал Диего далекий голос отца. – Комедия или трагедия, мальчик мой. Третьего не дано. Что ты выберешь?»

VI

Колесницы судьбы

(вчера)

Берег водохранилища. Кричат вороны.

Диего: Кровь.

Яффе: Уточните. Если это вопрос, у меня слишком мало данных для ответа.

Диего: Карни порезалась о мою рапиру. На клинке была ее кровь. Профессор говорил, что это важно.

Яффе: Очень важно. Если ваша рапира – часть роя, теперь у роя есть информация о ДНК доньи Энкарны. В большом теле флуктуация считала матрицу ее сознания, памяти, личности. В малом теле…

Диего (перебивает, не скрывая сарказма): Уточните. Слишком мало данных.

Яффе Прошу прощения. Я упустил из виду…

Впервые маэстро видит гематра смущенным. Искреннее это смущение, хладнокровный наигрыш с целью войти в доверие или актерское мастерство, оформляющее смущение природное, но невидимое для остальных – Диего не знает, что именно он видит, и никогда не узнает.

Яффе (тоном учителя, хорошо знакомым маэстро с детства): ДНК, сеньор Пераль, это дезоксирибонуклеиновая кислота. Одна из трех основных макромолекул, ДНК обеспечивает хранение, а также передачу и реализацию генетической программы… Вы что-то хотели сказать?

Диего: Всего лишь то, что я вырос. Я давно не школяр, сеньор полковник. А вы, как ни крути, давно не учитель логики и математики. Я правильно понимаю, что рапира теперь – не просто изделие кузнеца? После восстановления на Хиззаце она – часть меня и в то же время часть роя?

Яффе: Я удивлен. (Демонстрировать удивление он считает излишним, обойдясь двумя словами). Да, вы все поняли верно.

Диего: Кровь на рапире – значит ли это, что рапира теперь еще и часть Карни?

Яффе: Я дважды удивлен. В юности вы не демонстрировали таких выдающихся способностей к логическому мышлению. Надеюсь, в этом есть и моя заслуга. Да, вы правы. Ваша рапира в данный момент – часть роя, вас и доньи Энкарны. Питай я страсть к художественным образам, я бы сказал, что ваша рапира – перекресток многих дорог. Как вы считаете, этот образ удачен? Сеньор Пераль, не надо. Вы смотрите на меня так, что вам позавидует и гематр. Я стараюсь непринужденно шутить, вы же – каменный гость.

Диего: ДНК, мар Яффе. ДНК Карни. Что это нам дает?

Яффе (оставив все попытки вести беседу, приятную для не-гематра): Информацию для воссоздания материального тела доньи Энкарны. Шанс на воскрешение. Нам исключительно повезло, что донья Энкарна порезалась вашей рапирой. Допускаю, что в этом инциденте кроется не только оплошность девушки, но и самостоятельное желание роя.

Диего (думая о своем): Сломанный клинок. Помните?

Яффе: Разумеется.

Диего: Обломок полз к эфесу. По снегу. Из последних сил.

Яффе: Да, я помню.

Диего: Выдираясь из сугроба. Извиваясь, как змея.

Яффе: Да. Вы слышите раздражение в моем голосе?

Диего: Нет.

Яффе: Тем не менее, я раздражен. Я все помню, сеньор Пераль. К чему вы рассказываете мне это заново?

Диего: Он почернел. Обломок почернел, стал вороненым. В чем тут дело?

Яффе: Наверное, рою не хватало энергии. Не забывайте, клинок – ничтожная часть роя, а мы говорим даже не о клинке, а об обломке. Черный цвет излучает минимум энергии, в отличие от других цветов. Если угодно, рой экономил на всем, на чем только мог. Здесь, в мире материи, он чувствует себя хуже, чем вы – в открытом космосе. Для него это «побег на рывок» в гораздо большей степени, чем для вас.

Диего: Художественный образ? В открытом космосе я превращусь в кусок льда. Если, конечно, я не буду лететь в составе колланта…

Яффе: Ничего художественного, сеньор Пераль. Вы в космосе умрете, а частица роя, заключенная в рапире, в мире материи остается условно живой – за исключением этого нюанса, мое объяснение было сугубо информативным.

Диего: Раненый. Тяжелораненый.

По лицу маэстро видно: он нашел определение, которое его устраивает.

Диего: Он полз ко мне, стремясь выжить. Иначе я бы выбросил сломанную рапиру на помойку. Нет, он спасал не себя – Карни. Память о ней, шанс на воскрешение, капельку ее крови. Святой Господь! Сумел бы я ползти куда-то в открытом космосе? Черный, обугленный, обессилевший?! Жалкий обломок, если бы не ты…

Яффе (коснувшись плеча маэстро): Вы бы отказались от этой авантюры? Да?

Диего: Теперь не могу. Не имею права.

VII

– Я – это кто? – спросил Луис Пераль. – Учитель математики?

– Считайте, что я – это раса Гематр.

– В силе и славе? – не удержался драматург.

Он знал, что язык однажды погубит его.

За окном не смолкал грохот копыт. Гусары оккупационного корпуса все шли и шли, а может, это были уже не гусары, а имперские уланы, драгуны, кирасиры… Какая разница? «Виват!» – горланили они, разъезжая по Эскалоне так, словно всей оравой решили вписаться в одну-единственную улочку, ничем не прославленную, кроме пустяка: здесь ел свой скромный завтрак el Monstruo de Naturaleza, автор чертовой уймы смешных комедий. Виват! Слава мсье Пералю! Идущие на парад приветствуют шута! Золото шнуров, медвежьи шапки со шлыками, ментики из рысьего меха. Злой жеребец горниста. Все это там, снаружи, все это театр, грандиозный театр войны, а здесь – тусклая правда жизни: рамка гиперсвязи, и гематр в ней, гематр, когда-то притворявшийся учителем.

– Именно так, – кивнул мар Яффе. – В силе и славе. Извините, сеньор Пераль, мне надо идти. Разговор продолжит ваш сын, ему есть что вам сказать. Я прошу вас отнестись к предложениям дона Диего со всей серьезностью. Гипер оплачен по тарифу «без лимита», вы можете не стесняться во времени. Ваш сын не потратит и реала на беседу с отцом. До свиданья, мне пора.

Идан Яффе исчез из рамки. Пераль-старший увидел часть кабинета, принадлежащего человеку обеспеченному, и своего сына, стоявшего у окна. Диего барабанил пальцами по подоконнику. Подойти к рамке он не спешил. Казалось, он боится предстоящего разговора. Ты похудел, мальчик мой, без слов сказал ему драматург. Осунулся, забываешь бриться. У тебя загнанный вид. Ты выглядишь старше обычного. Так выглядят к финалу «Колесниц судьбы» исполнители роли капитана Рамиреса. Они следуют указаниям режиссера: играть человека еще молодого, но усталого, привычного к крови, запутавшегося в милосердии и долге, а значит, живущего по принципу «год за три». Тебе достался хороший режиссер, мальчик мой, но скверная роль.

Золото шнуров. Лазурный мундир горниста. Серебро горна. Красные шлыки шапок. От воспоминаний о гусарах, вышедших из-под кисти ярмарочного маляра, Луису Пералю чуть не стало дурно. Наверное, потому что сын – нахохлившийся ворон – носил черное.

– Дон Луис, – Диего сделал шаг к отцу. Он сразу взял официальный тон: похоже, так ему было легче. – Дон Луис, выслушайте меня. Я знаю, что творится в Эскалоне…

– Ты собираешься прилететь? – спросил Пераль-старший.

И смертельно пожалел, что задал этот вопрос. Ничего не изменилось в позе сына, в его осанке, ни одна черта не дрогнула на лице. Тем не менее, если раньше перед Луисом Пералем стоял человек измученный, то сейчас драматург видел смертельно раненого. Автор чертовой уймы комедий отдал бы всю свою славу и правую руку в придачу, лишь бы язык его – Господь прокляни все языки Ойкумены! – никогда не произнес бы убийственных слов: «Ты собираешься прилететь?»

– Нет, – ответил Диего. – Не собираюсь.

– Это правильно, – дон Луис надеялся, что голос его звучит искренне. Он и впрямь считал, что это правильно, но слабак-голос мог подвести, сорваться без причины, слукавить на ровном месте. – На твоем месте я бы поступил так же.

– Меня обвинят в трусости, – безучастно произнес Диего. – Я знаю, обвинят.

– В чем мы не испытываем нужды, так это в обвинителях. Но если ты прилетишь в Эскалону, я обвиню тебя в глупости. Уж поверь, мое обвинение стоит миллиона чужих!

– Вы полагаете, дон Луис…

– Нет, – драматург перебил сына, чуя, что тот способен наговорить лишнего. – Ничего я не полагаю. Ну какой из тебя трус? Ты всегда был слишком прост для этого. Трусость требует расчета, я бы сказал, изящества, иначе она не смотрится на сцене. Ты же лез напролом, раскидывая декорации. Думаешь, я тебя осуждаю? Я завидую тебе, мальчик мой. Я горжусь тобой. Надеюсь, ты связался со мной не для того, чтобы я отпустил тебе грехи?

Я нарочно, без слов добавил Луис Пераль. Язвлю, гаерствую. Сыплю двусмысленностями. Хочу, чтобы ты видел: я не изменился, я такой же, как и раньше. Ты тоже не изменился, суровый дон Диего. Прямей рапиры, только менее гибкий. Чем ты занят сейчас? Чем бы ты ни был занят, это высасывает из тебя все соки…

– Грехи? – спросил Диего с серьезностью человека, чье чувство юмора сгорело в аду. – За отпущением грехов я пойду к священнику. Вам, дон Луис, я хочу предложить другое.

– Что же?

– Эвакуацию. Вас вывезут из Эскалоны в безопасное место. Любая планета по вашему выбору, расходы за казенный счет. Соглашайтесь, прошу вас.

– Казна гематров? – Пераль-старший рассмеялся. – О, это просто бог из машины! Он спускается на сцену с колосников, неся беднягам решение их проблем… Спасибо, дон Диего! К сожалению, я вынужден отказаться. Я останусь дома и досмотрю спектакль до конца. В этой постановке Луис Пераль – зритель. Неужели ты решил, что я откажусь от такой роли? От редчайшей для комедиографа роли?! Бог из машины – самый скучный финал из всех мне известных…

Ты не обидишься, добавил он молча. Ты знаешь меня лучше других, изучил от пяток до кончиков волос. Кому, как не тебе, известно: когда Луис Пераль превращается в Федерико, чьи реплики, даже наидобродушнейшие, жужжат роем комаров, слепней, полосатых ос, готовые в любой момент укусить зазевавшегося собеседника, и случается, кусают – в эти моменты я уязвимей младенца. Я тронут заботой, полон любви, я прячусь за рискованным остроумием, как за частоколом с заостренными концами. Не умею иначе, таким родился; нет, ты не обидишься, мой усталый, мой черный, мой строгий мальчик…

– Я умоляю, – сказал Диего. – Оставьте Эскалону.

Ради бога, услышал Луис Пераль в реплике сына. Ради всего святого, позвольте мне вывезти вас на Таммуз или Элул. Так будет легче вам, а главное, так будет легче мне. Чем бы я сейчас ни занимался, меня тянет домой. Если вы уедете, мнения злопыхателей утратят важность для меня. Если вы останетесь, они вонзятся в мою душу сотней отравленных стрел. Ваше присутствие в Эскалоне – яд на стальных наконечниках.

– Извини, – оставив игру, ответил Пераль-старший. – Прости меня, пожалуйста. Никуда я не поеду, здесь останусь. И ты не приезжай, не будь дураком. Береги себя, хорошо? Мне не хотелось бы переписывать финал для Монтелье.