Текст книги "Король Камней"
Автор книги: Генри Лайон Олди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Над входом, подвешенное на цепях, ожило чучело пантеры. Лязгнув зубами, оно попыталось схватить Симона, но рассыпалось в прах. Тяжкая поступь сотрясла лестницу. Перила крошились под каменной хваткой, гобелены, висевшие на стенах, вспыхивали и сгорали, разлетаясь клочьями пепла. Башня тряслась, как в лихорадке, ступени ходили ходуном. Из стен выпадали целые блоки, с грохотом раскалываясь на куски.
А маг все шел, не задерживаясь.
Охранительные знаки на двери замерцали – и погасли в испуге, едва Симон протянул к ним руку. Дверь открылась. Рыхлый толстяк, бормотавший заклинания над жаровней, от которой воняло падалью, затравленно обернулся к гостю. Лицо его исказилось, и Талел рухнул на колени.
– Симон, пощади!
Старик бросил брезгливый взгляд на жаровню, на свиток папируса с ригийскими иероглифами.
– Симон… умоляю…
Порыв ветра распахнул окно, подхватил папирус и унес его в ночь. Жаровня угасла, шипя как змея. Во мраке продолжала светиться лишь фигура мага. Остихарос протянул руку, ухватил толстяка за горло и приподнял над полом. Жрец захрипел, чувствуя: еще чуть-чуть, и его шея сломается.
– Где мой ученик?!
Голос старца громом рокотал под сводами.
– Я… я виноват!.. Ты же пропал… Все думали – ты погиб! Он сам пришел ко мне…
– Где он?!
– Он… его увезли… Прости, Симон! Я не знал…
– Лжешь! Когда я вызвал тебя, мальчишка сидел в твоем подземелье!
– Да, я солгал… Я не мог!.. они уже пообещали его…
– Кто – они? Пообещали – кому?!
– Махмуду! Султану Махмуду! Ты объявился слишком поздно, Симон… С-с-сделка… Да отпусти же! Задохнусь…
– Султан Махмуд Равийский?! Ты не лжешь?
– Нет!
Каменные пальцы разжались, и жрец плюхнулся на пол. Кашляя, растирая шею, Талел попытался отползти в угол, но был остановлен магом. Жесткий каблук Остихароса опустился на мясистый загривок жреца.
– Кто пообещал моего ученика султану Равии?
– Они! Открывающие Пути!
– Раздери тебя Даргат! Значит, это правда, что ты умеешь находить скрытое в людях?
– Правда… – еле слышно прохрипел жрец.
– У Карши есть скрытый талант?
– Он – прирожденный скороход. Только не знает об этом.
– Я полагал, из него получится неплохой маг, – пробормотал Симон.
Свечение под его одеждой гасло.
– Да, конечно! – подобострастно зачастил жрец. – Маг неплохой, а скороход – замечательный! Я так и сказал Открывающим. А они нашли заказчика…
– Какова твоя доля?
– Десятина…
Симон убрал ногу с загривка Талела.
Открывающие Пути, жрецы Многоликого, умели с помощью тайных обрядов пробуждать дремлющие в людях, неизвестные им самим таланты. При этом у человека, Вставшего-на-Путь, урезалось многое другое. Музыкальный слух, способность к быстрому счету, глазомер… В каждом случае это был особый набор качеств, которыми следовало пожертвовать. Если обряд над Карши свершится, мальчику никогда не быть чародеем. Музыкантом, астрологом; летописцем…
Зато скороходом он станет превосходным.
– Когда его увели?!
– Час назад. Прости, Симон!
Опоздал. Если бы не проклятый демон…
– Симон! Бери все, что захочешь!
– Перестань скулить. Все, что захочу? Я запомнил твои слова. Живи, мой должник. Позже я решу, как взыскать с тебя долг. А сейчас я тороплюсь.
Быстрым, молодым шагом Симон Остихарос направился прочь из башни. Для обряда Открытия Пути требуется подготовка. Во второй раз он не опоздает.
Махмуд Равийский кормил рыбок.
Стоя у края бассейна, выложенного яшмой и нефритом, султан брал из чаши разваренные зерна ячменя – и бросал в воду. Цветные карпы, завезенные из далекой Негары, толкались, плямкали слизистыми кругляшами ртов. Золотые, зеленые, цвета оливок или апельсина – рыбы любили владыку сильнее, чем придворные лизоблюды. Сам же Махмуд из всех карпов предпочитал снежно-белых с красно-черными пятнами.
«Они напоминают мне раненых,» – говорил султан.
Возле беседки, увитой лозами винограда, ждал великий визирь Газан ибн-Газан. Он первым заметил Симона Остихароса, и приветливо улыбнулся гостю.
– Мы рады видеть тебя, Симон, – бросил Махмуд, когда маг приблизился. – Мы горевали, что лучший алмаз выпал из нашей короны. Что ты скажешь, если мы устроим пир в честь твоего чудесного возвращения?
Симон рассыпался в благодарностях. Махмуд Равийский, плоть от плоти водителей войск и вождей племен, умел говорить между слов. Напоминание о короне (помни, чей ты!) приводило в равновесие те весы, где на второй чашке лежала радость султана по поводу возвращения мага. О да, Остихарос мог в любую минуту оставить Равию, перебравшись, скажем, в Латерну. Но башни не положишь в котомку, и уют, к какому привык, жаль променять на гордую, но бедную участь скитальца.
– Проси, – сказал султан, когда маг замолчал. – Твое желание будет выполнено.
Визирь Газан поднял руки к небу, восхищаясь щедростью владыки. Он не сомневался, что маг сейчас заявит: «Счастье лицезреть ваше величество…» Потом настанет время просьб – деньги, почести, чин для родственника. Тем острее было изумление визиря, когда Газан услышал:
– Слово Махмуда, Потрясателя Мира, тверже чешуи дракона. Я прошу владыку вернуть мне моего ученика, мальчика по имени Карши.
– Вернуть? – султан обернулся к визирю. – Мы причастны к судьбе этого ребенка? Он в темнице? Завербован в армию? Взят в евнухи?
– Взор повелителя проницает небо и землю, – заторопился визирь, ибо вопросы султана часто заканчивались эшафотом для ответчиков. – Речь идет о мальчике, который по мнению прозрителя Талела скрывает в себе талант скорохода. Вы милостиво приказали отдать ребенка в руки Открывающих Пути – жрецов Тирминги. Если верить Талелу, судьба мальчика ослепительна…
– Ах да, – кивнул Махмуд. – Помню. Мы не знали, что это твой ученик, Симон.
Старый маг нахмурился:
– Слово владыки нерушимо. Было дозволение, была и просьба. Беру в свидетели вечное небо!
И Симон поднял к небу руку – правую, каменную.
Махмуд смотрел на руку с интересом, визирь – с ужасом. Кусты жасмина, росшего за беседкой, тронул легкий порыв ветра. Казалось, растение тоже уставилось на руку Остихароса. Симон знал, что там, за жасмином, дежурит Деде Барандук, личный чародей Махмуда XVI. Если султан был отважен, то визирь был осторожен, и настаивал на присутствии Барандука, когда во дворце объявлялся Симон.
– Ты не хочешь, чтобы мальчик стал скороходом? – жмурясь, как сытый кот, спросил Махмуд. – Почему?
Все знали про страсть султана к скороходам. О нет, это была не та постыдная страсть, когда мужчины уединяются на ложе, но могучее стремление к собирательству бегунов. Желания скороходов исполнялись быстрее, чем прихоти любимых жен. Их жалованье было предметом зависти. Дом за счет казны, одежда за счет казны; личные врачи, массажисты, повара… На состязаниях считалось пустым делом выходить против «Махмудовых жеребцов». Кое-кто лелеял надежду переманить скорохода у владыки Равии, но тот несчастный, кто согласился оставить благодетеля, польстившись на титул, кончил так плохо, что о его судьбе даже в харчевнях старались говорить шепотом.
Жестокость Махмуда не уступала его щедрости.
– Карши – мой ученик, – повторил Симон. – Он хочет стать магом.
Новая порция ячменя упала в воду. Султан размышлял.
– Я не могу вернуть твоего ученика, – сказал Махмуд, светлея лицом. Царственное «мы» исчезло, что говорило о душевном спокойствии владыки. – Он у Открывающих Пути, а не в моем дворце. Но я напишу послание Открывающим, где уведомлю, что я отказываюсь от этого скорохода. Если жрецы все же рискнут проявить скрытый талант ребенка, они вольны будут продать его кому угодно, но не мне. Королей и императоров уведомят от моего имени, что Махмуд Менгерид отказался от этого бегуна. И значит, продать его станет сложнее во сто крат.
– Милость владыки безмерна, – Симон склонил голову.
– Не торопись благодарить. Я откажусь от мальчика, но забирать его у Открывающих тебе придется самостоятельно. Кроме этого…
Султан дружески прикоснулся к каменной руке мага.
– Ты должен нам одного скорохода, Симон.
– Я сделаю это.
– Хорошо. Так как насчет пира? Газан распорядится…
В бассейне, безразличные к людским заботам, пировали карпы.
Циклопические террасы взбирались к вершине горы. Древний зиккурат? Храм Ушедших – гигантов, сгинувших во тьме веков? Ни маги, ни мудрецы не знали ответа на этот вопрос. Гранит террас, в прошлом голых, как ребра скелета, занесло песком и глиной. На них проросли самые стойкие травы. Умирая, травы удобряли собой почву, превращая ее в перегной, куда ветер приносил семена иных растений. Сейчас террасы были покрыты зарослями можжевельника и ядовитого олеандра. Гора справила себе шапку из зеленого каракуля – и задумалась: идет ли ей обнова?
В одном месте тело горы рассекала узкая щель – от подножья до вершины. Издалека она виделась черным провалом в преисподнюю. Вблизи же расщелина представала в ином виде. Она имела пятнадцать шагов в ширину. На дне начиналась вырубленная в камне лестница. По ней поднимался высокий, худой как жердь старец в бархатной мантии – лиловой с золотом. Посох, в чьем навершии плясала алая вьюга, стучал по камню. Достигнув площадки, венчавшей лестницу, старец направился к темной арке. Вход стерегли изваяния: женщина с головой кобры и мужчина с головой носорога. У подножия статуй замерли два живых стража. На вид – люди; только одна походила на змею, готовую к броску, а другой мощью телосложения мог поспорить со статуей-двойником.
Старец остановился.
– Я – Симон Остихарос. Я хочу видеть Верховного.
Голос мага эхом загулял в недрах горы.
– Впустите его, – повелела гора.
И следом, подчеркнуто вежливым тоном:
– Войди, Пламенный. Тебя ждут.
– Благодарю.
Просторный зал встретил гостя гулкой пустотой. На стенах горели факелы, освещая двенадцать барельефов, шедших по кругу. Мясник, могучий, как титан, занес топор над тушей быка. Лучник с изумрудом, сверкающим в правой глазнице, натянул тетиву. Танцовщица была похожа на пожар, мечущийся над городом. Каменщик напоминал шестирукого божка. Табунщик врос в лошадь, став частью животного. Наложница, воин, ювелир…
И несся, как ветер, длинноногий скороход.
Над каждым барельефом, меняя цвет, переливался крупный опал. Факела вспыхнули ярче. Остихарос различил три фигуры – возникнув в дальнем конце зала, они двинулись навстречу магу. Впереди шел статный мужчина в темно-синей, расшитой серебром хламиде. Голову его венчала митра, высокая и жесткая, а на груди, ниже завитой колечками бороды, сверкал все тот же опал – символ Многоликого.
Двое адептов тенями следовали за старшим жрецом.
– Приветствую тебя, Верховный.
– Привет и тебе, Пламенный.
– Как жизнь, Сагиран? – прищурился маг, давая понять, что с официальными приветствиями он покончил. – Вижу, борода твоя черна по-прежнему. Употребляешь мой эликсир?
– Он действует, – улыбнулся старший жрец. – Ты явился одарить меня новой порцией?
– Я пришел забрать своего ученика. И надеюсь мирно уладить этот вопрос.
– Твой ученик? Ты ничего не путаешь?
– Нет. Его похитил Талел, чтобы вы сделали из него скорохода.
– Не сделали, – жрец поморщился, – а открыли ему Путь. Впрочем, неважно. Недомолвки Талела дорого обходятся. Все не так просто, Симон. Мальчик уже обещан султану Равии.
– Знаю, – Симон улыбнулся уголками губ. – Вот послание Махмуда Равийского, скрепленное личной печатью султана.
Маг извлек пергамент с красным кругляшом печати, висящим на шелковом шнуре, и протянул его жрецу.
– Жаль, – дочитав послание, жрец нахмурился. – Теперь пристроить Вставшего-на-Путь будет куда сложнее…
– У тебя больше нет обязательств перед Махмудом. Верни мне ученика, и избавь себя от лишних хлопот.
В словах Остихароса звучала угроза.
– Прости, Симон, – жрец сделал вид, что ничего не заметил. – Мы уже начали подготовку к ритуалу. И боимся навлечь на себя гнев Многоликого.
– Мальчик еще не предстал перед Многоликим!
Голос мага набрал силу. В глазах засветилась опасная бирюза. Пальцы правой руки с отчетливым скрежетом сжались в кулак.
– Ты собираешься забрать мальчика против его воли?
– Что?!
– Он хочет стать скороходом.
– Я не верю тебе.
– А ему – поверишь?
Не дожидаясь ответа, Верховный приказал:
– Приведите Встающего-на-Путь.
– Я хочу быть скороходом…
Мальчишка не выглядел забитым или истощенным. Вряд ли его пытали, понуждая дать ответ, угодный жрецам Тирминги. Но Симон хорошо представлял себе возможности Открывающих Пути. Маг и сам без труда, одним движением брови, принудил бы ребенка поклясться, что тот с детства мечтает отрезать себе язык, стать обедом крокодилов, раздать имущество беднякам…
– Сам видишь, – пожал плечами старший жрец.
– Я еще ничего не вижу, – возразил Симон. – Я еще только всматриваюсь.
И тут Карши шагнул вперед:
– Скороходом! Я хочу быть скороходом!
– Ты же мечтал стать магом, – начал было Симон.
Но мальчишка перебил его, как если бы Пламенный во славе и величии выносил ему смертный приговор, и дослушать до конца значило сунуть голову в петлю:
– Нет! Ни за что! Я хочу – скороходом!
Карши вскинулся всем телом, словно норовистый, почуявший аркан жеребчик. Взгляды мага и мальчика встретились. Симон вздрогнул. На миг почудилось, что это он сам, юный, насмерть испуганный, смотрит на грозного, беспощадного старца, пришедшего увлечь его в бездны ужаса. И лучше быть скороходом, поваренком, конюшим, лучше вообще не быть…
Нет, это мне не чудится, понял маг. Я действительно вижу его глазами. А он – моими. И видит себя – несчастного, трясущегося от страха. Кого ты боишься, Карши? Меня? Своего учителя? Или той судьбы, которую я олицетворяю?
– Я приду за тобой, Карши. Ты веришь мне?
– Верю, учитель. Только… Приходите скорее, пожалуйста!
Наконец Симону удалось освободиться. Кажется, еле различимая паутинка все еще тянулась от него к Карши…
Проклятье! Кровавая звезда! Если бы Карши, взывая из темницы, воспользовался тушью, углем, киноварью… Но кровь, его кровь! Симон проклинал себя за преступное небрежение. Паутинка до сих пор соединяла их, давая доступ в сознание «кровника». Как паучок, висящий на серебристой нити, летит по воле ветра, так Карши все это время волочился за учителем, видя то, что видел Симон, и даже проваливаясь в воспоминания старика – вряд ли далеко, не дальше пяти-шести месяцев…
Представить себя мальчишкой было для мага трудней, чем сокрушить скалу. Но он попытался. Что же ты видел, мой маленький Карши?
…мрак подземелий Шаннурана. В углу, прикован к стене толстыми, лоснящимися в свете фонаря цепями, скорчившись, сидит старик, облаченный в грязное рубище. Космы седых волос, свалявшись в сальные колтуны, падают ему на лицо. Когда старик поднимает голову, болезненно щурясь – становится видно, что рот пленника зашит суровыми нитками.
…голову Черной Вдовы обрамлял венчик подвижных щупальцев. Щупальца колыхались, как водоросли в воде. Тварь приоткрыла узкую пасть, обнажив ряды острых зубов, и начала протискиваться в темницу. Гибкое тело искрилось крошечными блестками. Вот стала видна первая пара лап, шестипалых и когтистых, с неестественно цепкими и длинными, почти человеческими пальцами; влажный раздвоенный язык коснулся лица.
– Она приходит пить мою силу…
– Узнаешь меня, Шебуб?!
Маг захохотал. Было видно, что заклинание далось ему большой кровью: по лицу обильно стекал пот, руки дрожали. В ответ демон утробно зарокотал, подражая горному обвалу, и двинулся на мага.
Глаза чудовища горели провалами в ад.
Зазеркалье распахнулось цветком черной асфодели, впуская в спальню пряди гнилостного тумана. Дыша миазмами, помрачающими разум, туман взмыл к потолку. Обозначились контуры огромного безгубого рта, вытаращенные глаза жабы, бахрома шевелящихся отростков…
– Моррах н'агиб! Р'хошш!
Зеркало брызнуло тысячей осколков. Истошный визг едва не одарил Остихароса глухотой, и хватка щупальцев ослабла. Маг стал яростно отдирать их от себя, швыряя на пол извивающиеся обрывки…
…гигантская тень закрыла рисунок созвездий. Перепончатые крылья, пронизанные сеткой вздувшихся жил, с гулом загребали воздух, удерживая над землей гибкое тело двадцати локтей длиной. Тварь покрывали глянцевые, плотно прилегающие друг к другу перья, больше похожие на чешую. Мощную шею венчал треугольник головы. Она походила бы на змеиную, если бы не зубастый роговой клюв, из которого, пенясь, капала слюна…
…рыхлый толстяк, бормотавший заклинания над жаровней, от которой воняло падалью, затравленно обернулся к гостю:
– Симон, пощади!
Жаровня угасла, шипя как змея. Остихарос ухватил толстяка за горло и приподнял над полом. Жрец захрипел, чувствуя: еще чуть-чуть, и его шея сломается…
– Скороходом!
Карши был близок к истерике.
– Я очень-очень хочу быть скороходом!
– Прости меня, малыш, – еле слышно пробормотал Симон. – Прости старого дурака.
* * *
– Мы рады видеть тебя, Симон.
– Я обещал вашему величеству нового скорохода. Вот он.
Махмуд Менгерид долго рассматривал будущую звезду «конюшни» – сухого, легкого, порывистого в движениях мальчишку. Тот ждал, без страха глядя на владыку. Казалось, в своей короткой жизни он уже отбоялся на долгие годы вперед, и сейчас даже палачу рассмеется в лицо.
– Как его зовут?
– Карши.
– Не тот ли это ребенок, из-за которого…
Махмуд замолчал. Долгое время владыка о чем-то размышлял. Наконец лицо его тронула хищная, довольная улыбка.
– Кому мы должны заплатить за скорохода, Симон?
– Это подарок, ваше величество.
Мальчишка не мог устоять на месте. Он все время пританцовывал, готовый сорваться с места – и бежать, бежать, нестись прочь, словно за ним гнались все демоны ада.
– Я принимаю твой дар, – кивнул Махмуд. – Прими же и ты мой. Кого ты хочешь в ученики? Ребенка? Юношу? Зрелого человека? Скажи мне, какими достоинствами он должен обладать, и, клянусь милостью небес, я найду тебе такого человека! Даже если волосы у него будут из золота, а дыхание – ладан и мирра, ты получишь его и возьмешь в науку. Люди, подобные тебе, должны продлиться – не в детях, так в последователях.
– Я больше не беру учеников, – ответил Симон. – Отныне и до конца моих дней.
– Опомнись, маг!
– Я сказал. И слово мое тверже подошвы мира.
2.
– Когда ты дрался в последний раз? – спросил Вульм.
Симон нахмурился, вспоминая.
– Давно, – буркнул маг.
– Как давно?
– Задолго до рождения твоего отца.
В вышине, крышкой колодца, уходящего в небо, плескался знакомый перламутр. Его отсветы ложились на землю, шатры, людей и стены башни. Мир проявлялся рельефно и зримо, с четкими обводами теней, и вдруг сливался в студенистую муть. Тени исчезали, расстояния скрадывались, цвета плыли. Это раздражало, понуждая всматриваться до рези под веками. Впрочем, маги, судя по их поведению, не испытывали особых затруднений. Просоленный до печенки морской волк, и тот не рискнул бы определить время по звездам и луне, но Циклоп был уверен: конклав не пропустит назначенный час.
Любопытствующие слуги толклись рядом. Возвести барьер для ограждения места поединка никто не спешил. На пространстве, свободном от шатров, вычертили круг шагов двадцати в поперечнике; тем и ограничились. Участники конклава, собравшись вместе, перешептывались. Время от времени кто-нибудь бросал взгляд в сторону Симона, оседлавшего стул. Амброз отсутствовал – видно, решил сидеть в шатре до последнего.
Босой, обнажен по пояс, как кулачный боец, в одних холщовых штанах, Симон Пламенный являл собой жалкое зрелище. Морщины без снисхождения избороздили угрюмое лицо. Дряблая кожа, вся в старческих пятнах, походила на дешевое сукно, траченое молью. Висели складки на животе и боках; выше явственно проступали ребра. Редкие седые волоски на груди; узловатые вены густо оплели предплечья. В жестоком сиянии перламутра Остихарос походил на мертвеца, поднятого из могилы.
– Как твоя рука? – Вульм начал разминать Симону плечи.
– Лучшая в мире. Эй, полегче!
– Терпи, боец, – хмыкнул Вульм, ослабив нажим. – Я тут пораскинул умом… Помнишь, ты рассказывал, как кулаком вынес дверь в башню Талела? Если бы ты собрал чуточку камня в правой руке…
– Магия во время поединка запретна, – отрезал Симон. – Забудь.
– А это разве магия? Это, как я понял, остатки Шебуба.
– Не говори ерунды.
– Твое дело, – упорствовал сегентаррец. – Но ты хотя бы попытайся!
– Отстань от него, – вмешался Циклоп.
Он видел, что все попытки Вульма помочь только раздражают мага. Хорошо, хоть Натан помалкивает. Сунется, придурок, с советами: «Пальцами не брать, руками не поднимать…»
– Хочешь его угробить?! Если Симон тебя послушает, окаменение ускорится…
– Я же хочу, как лучше!
– Все мы хотим, как лучше. А в итоге…
– Заткнитесь, – велел маг. – Оба. Я сам решу, что мне делать.
Он стряхнул с плеч руки Вульма и встал.
– Время! – возгласил Максимилиан Древний.
Маги засуетились. Едва ли не бегом они спешили занять места на границе круга, тщательно следя, чтобы не переступить ее хоть на пядь. Все, кто явился сюда ради наследства Инес, напомнили сейчас Циклопу ватагу сопляков, собравшихся посмотреть на драку заводил. Правда, цена победы в этот раз была много выше, чем в мальчишеской потасовке – его собственная свобода.
– Соперники готовы?
– Да, – громко ответил Симон.
И эхом от входа в ближайший шатер донеслось:
– Да!
Босой, с голым торсом, в шальварах черного шелка, Амброз быстрым шагом достиг границы – и встал напротив Пламенного. Он улыбался; казалось, вместо схватки его ждет приятная встреча с красавицей. В сравнении с Держидеревом старец выглядел еще более неприглядно. Да, рядом с быком-Натаном или гвардейцем, кому меч заменял жену, а седло – дом, Амброз живо полинял бы и выцвел. Но в целом, лишен мускулов атлета, королевский маг был мужчина в соку: хорошо сложен и крепок. Ни малейшего сходства с сухим деревом, как можно было бы ожидать. Женщинам такие нравятся; даром, что ли, похождения Амброза были притчей во языцех.
Перламутр замер, перестав мерцать. Резче проступили тени, предметы обрели предельную материальность. В этом мертвом свете гладкая кожа Амброза отблескивала глянцем – перед поединком он натерся снадобьем из дозволенных, травяных, на оливковом масле.
– Вы еще можете отказаться от поединка, – напомнил Древний.
– Нет.
– Нет.
– Правила вам известны?
– Да.
– Да.
– Войдите в круг.
Одновременно, словно превратившись в отражения друг друга, бойцы переступили черту. Сделав еще по шагу, они остановились. Маги на границе, как по команде, скрестили руки на груди. Что сделал не имевший рук Н’Ганга, осталось загадкой.
Ничего не произошло.
Бойцы ждали, и дождались. Томительную паузу оборвал звук охотничьего рога. Казалось, трубит ловчий, ведя по следу свору псов, и вскоре охота достигнет башни.
– Начинайте!
Симон врос в землю: камень камнем. С удивлением Амброз уставился на старца, затем пожал плечами – скорее для зрителей, чем для себя – и решительно двинулся вперед. По мере приближения к Остихаросу, стоявшему молча, с руками, повисшими как плети, вдоль дряхлого тела, решимость королевского мага таяла на глазах. Его движения замедлились, и наконец он остановился, не дойдя до Симона пары шагов. Чуть присел, согнув колени; без особой уверенности, словно стесняясь, выставил вперед руки. Ладони Амброза с прижатыми большими пальцами походили на ласты морского животного. Полон безразличия, Симон ждал. Амброз качнулся вправо, влево – старец дремал, не обращая внимания на угрожающие действия противника. На уроках тау-тёвсе было иначе. Амброза учили защите и нападению, и даже иногда хвалили. Но сейчас, когда дошло до дела, а соперник спит…
Я выгляжу дураком, подумал Амброз. Последним дураком.
– Сдавайся, Симон. К чему нам…
Сделав шаг навстречу, старец отвесил Амброзу пощечину. Резкий звук далеко разнесся по окрестностям; где-то завыли псы. Королевский маг вздрогнул, невольно отступив назад. Он ждал боли; ее не было. Амброз поднес руку к лицу: щека горела огнем. Единственным огнем, который сейчас имелся в распоряжении Пламенного.
– Зря. Поверь, ничего в мире не стоит…
Когда Симон замахнулся во второй раз, в Амброзе проснулась злость. Злость и азарт. Он без труда поймал Остихароса за запястье, дернул на себя, услышав тихий хруст, и пнул старого дурака в колено. Как подрубленное дерево, Симон грохнулся наземь. На границе круга рассмеялись. Амброз ждал. Он надеялся на этот смех, как отряд, зажатый в ущелье, надеется на подкрепление. Любой здравомыслящий человек на месте Остихароса не захотел бы служить посмешищем для коллег.
– Сдавайся, Симон. Как магу, тебе нет равных.
Старец с трудом встал.
– К чему нам длить глупую потеху?
Амброз приблизился, готов обнять сдавшегося противника. И, обманут поведением Симона, а вдвойне – надеждой на его здравомыслие, получил еще одну пощечину. Происходи все это на ярмарочном помосте, бойцов давно бы освистали или забросали объедками. Маги-зрители не опускались до скотства грубой публики, но большинство ухмылялось. А Тобиас Иноходец заржал в голос, оправдывая прозвище.
Ухватив старца, который оказался упрямей осла, за шею и плечо, Амброз крутанулся волчком. Все получилось лучше лучшего: сверкнув пятками, Симон взлетел в воздух – и упал боком, сильно ударившись о землю. Когда он, хрипя, встал на четвереньки, Амброз пинком в локоть вернул упрямца в лежачее положение. Присел рядом на корточки, слыша, как воздух со свистом вырывается из глотки старца.
– Хватит. Я ценю твою отвагу.
Что-то было не так. Амброз прислушался и понял: круг молчал.
– В поражении нет позора…
Третья пощечина, тыльной стороной ладони, прервала его монолог. Слабая-слабая, она не ранила бы и младенца, но сердце уязвила хуже ядовитой стрелы. Качнувшись, Амброз навалился на старца; оба завозились на влажном грунте, пытаясь оседлать друг друга, и измазались, как пьяные могильщики. Наконец Амброз подмял соперника под себя, прижав руки дряхлого болвана к земле. Спиной он чувствовал взгляды магов, вслушивался в их молчание, и не мог понять, кто сейчас лежит, побежденный, а кто уйдет победителем.
– Все. Сдавайся.
Он больше не просил: требовал. На лице багровели пятна лихорадочного румянца, в волосы набилась грязь. Яростный взгляд сверлил Симона, приказывая выжившему из ума старцу покончить с дурацкой затеей. Слишком поздно Амброз осознал свою ошибку. Пустая затея – приказывать Остихаросу Пламенному, пусть даже лишенному магии и сил телесных.
– Дрянь…
И Симон плюнул в лицо Амброзу. Липкий, вонючий плевок угодил прямиком в глаз. Королевский маг зарычал, чувствуя, как превращается в зверя; обретя собственную волю, кулак взлетел и упал молотом. Хрустнула переносица, из ноздрей Симона брызнула кровь, заливая подбородок и грудь. Мигом позже Амброз проклял себя за вспыльчивость. Он не хотел калечить Остихароса! Даже если придурочный старец мечтает, чтобы его измордовали до смерти… Лежа на спине, Симон глядел в небо, где блистал перламутр. Дышал старик с трудом; в глотке булькало, из сломанного носа выдувались и лопались красные пузыри.
Амброз встал.
– Жаль, – пробормотал он. – Клянусь корнями, я не хотел этого…
Костлявые пальцы вцепились ему в ногу. Пока есть сопротивление, нет победы – вот правило Круга Запрета. Рывком Амброз попытался освободиться, но проклятый Симон держал мертвой хваткой – не отдерешь. В остервенении Амброз топнул свободной ногой, целясь в предплечье старца, и услышал треск, будто сломалась ветка. Симон застонал сквозь зубы, его пальцы разжались.
Торопясь, Амброз шагнул прочь.
– Ну что? Хватит?
Маги безмолствовали.
Амброз кинулся к Осмунду; не говоря ни слова, Осмунд отвернулся.
– Насмотрелись?!
Газаль-руз не стал отворачиваться. Он смотрел сквозь Амброза, словно перед ним было даже не оконное стекло, а воздух между створками рамы.
– Я победил! Я наследую первым!
Голова Н’Ганги, загудела, грозя обернуться пчелиным роем.
– Говорите! Кто победил?!
Тобиас Иноходец хмуро уставился в землю. Против обыкновения, на его лице не было и намека на ухмылку.
– Говорите!
Как безумный, Амброз метался в круге – требуя, крича. Все напряжение последнего времени вырвалось на свободу, лишая королевского мага рассудка. Он готов был поверить, что кулаки Симона измолотили его в кровь, но в победу, обернувшуюся чудовищем, Амброз поверить не мог.
– Значит, так?!
Он вернулся к старцу. Тот успел перевернуться на живот, и теперь пытался встать. Левая рука Симона беспомощно висела, как у тряпичной куклы, подвешенной на гвоздь.
– Смотрите! И не смейте отворачиваться!
Хохоча, он ударил старца по ребрам.
– Сомневаетесь? Вот вам!
Удар. И еще.
– Вот вам всем!
Он бил и бил, не помня себя, и в какой-то миг ощутил, что нога угодила в костер. Пальцы и ступню обожгло дикой болью. Амброз закричал, отступая. Сквозь пергамент старческой кожи ясно просвечивал огонь, бегущий по жилам. От Симона пахнуло жаром, как от раскаленной печи, и Амброз в ужасе попятился. Этого не могло быть! В Круге Запрета нет магии! Он затравленно оглянулся. Круг больше не существовал. Осталась лишь черта, проведенная по земле, бесполезная и забытая. Маги покинули свои места, удаляясь прочь.
Жар усилился, и Амброз побежал.
Когда он вошел в шатер, его обожгла последняя на сегодня пощечина.
– Я все видела, – сказала Эльза.
Амброз кончиками пальцев тронул щеку.
– Ты дрянь, – сказала Эльза. – Теперь можешь убить меня.
– Пусть так, – кивнул Амброз. – Так даже лучше.
