Текст книги "Солнца Скорпиона"

Автор книги: Генри Кеннет Балмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Удар созидающий и разрушающий

Если вам покажется, что я слишком бегло коснулся пережитого мной при работе на строительных комплексах Магдага или не слишком откровенно говорил о своей жизни галерного раба на магдагских свифтерах, то я не считаю себя обязанным что-либо объяснять. Мы все знаем достаточно и с избытком о несчастьях, боли и отчаянии – они не столь различны на нашей родной Земле и на планете Креген, ставшей мне родной. Долгие времена, когда я был лишен свободы, миновали. Вот и все. Времена мук и унижений прошли, как проходят черные тучи, закрывающие лик Зима.

Ненависть, которую я испытывал к жителям Магдага, была, учитывая обстоятельства моего рождения и воспитания, вполне естественной, ибо королевский флот не терпит слабаков, и обучали меня круто и безжалостно. Только в более поздние годы я приобрел некоторую зрелость взглядов, да и то, признаюсь откровенно, в немалой степени благодаря раскрепощающему влиянию, которое проявилось здесь на Земле, так как Креген остается таким же жестоким, требовательным и беспощадным, как всегда.

Я испытал в своей жизни огромное счастье, и Делия на-Дельфонд была для меня непоколебимой опорой и огромной утешающей силой. Большей частью имеющейся во мне человечности я обязан как раз ей. Теперь, будучи избавленным от убивающего душу и изнуряющего тело труда, я снова ощутил себя свободным. Я хорошо помню, с каким удивлением и каким свежим взглядом я оглядывался кругом на палубе «Сиреневой птицы», покуда «Милость Гродно» погружалась, пуская пузыри, в голубые воды Ока Мира.

Нет, совершенно незачем подробно останавливаться на моих чувствах к жителям Магдага, поклонникам Гродно. Если я скажу, что маленькую Винси, худенькую девушку с вишневыми губами, озорными глазками и взъерошенными волосами, к которой я очень привязался, убили самым варварским образом это мало что передаст. Ей полагалось приносить бурдюки с водой для изготовления кирпичей и утоления нашей жажды. Люди в кольчугах поймали её во время одной из своих развлекательных вылазок и, как выразились бы вы, моралисты двадцатого века, совершили групповое изнасилование. Это – только слова. А реальность – в виде мук, крови и грязи – лишь часть мозаики, имя которой жизнь. Нет необходимости предаваться раздумьям, чтобы сделать мою позицию – позицию молодого человека, каким я был тогда: резким, безжалостным, злобным по отношению к тем кого я ненавидел, отнюдь не склонным забывать об учиненной несправедливости – достаточно ясной и для самых тупоумных.

А теперь они засекли насмерть моего друга Зорга из Фельтераза.

Не всем рабы перешли на борт свифтера из Святого Санурказза плача от радости. Некоторые из них выли и сопротивлялись. Это были магдагские заключенные, люди, приговоренные к галерам за какие-то преступления и ожидавшие в конечном итоге оказаться на свободе. Теперь же им предстояло стать галерными рабами своих наследственных врагов. Что поделать, жизнь на внутреннем море сурова и жестока.

«Сиреневая птица» заинтересовала меня. Эта галера оказалась больше «Милости Гродно», хотя и не самой большой из всех, что бороздили эти воды. Как я понял, её скорость вызывала у капитана, пура Зенкирена, некоторую озабоченность. Галера вступила в строй недавно, и он возлагал на неё большие надежды. Этот тип свифтера назывался семь-шесть-сто. Это означало, что сто весел свифтера располагались в два ряда: по семь гребцов на весле в вернем ряду и по шесть на нижнем, два ряда из двадцати пяти весел на борт. В любом случае, я думал, что длина этого свифтера недостаточна по отношению к ширине, исходя из типичного очертания галеры, представлявшегося мне довольно нелепым, да и осадка из-за балласта была куда глубже, чем желательно для быстроходнейшей из галер. Дойдя до этого пункта, я спохватился. Вот тебе, опять начинаю рассуждать как моряк.

– Вы вполне хорошо себя чувствуете, маджерну Стромбор? – любезно осведомился пур Зенкирен, назвав меня на местном наречии титулом равнозначным нашему «милорд». Мы с ним сидели в его простой каюте на корме, разложив оружие на козлах, карты на столе и с бутылкой вина и бокалами. У здешних мореходов не были в ходу штерты или откидные столы: они не рисковали выходить в море, если намечался шторм.

– Спасибо, пур Зенкирен, вполне прилично. Я обязан вам своей свободой – я несколько беспокоился, что вы можете отправить меня, чужеземца, обратно на гребные скамьи.

Он улыбнулся. У него было обветренное загорелое лицо и проницательные темные глаза. Глядя на очертания его надменного крючковатого носа, мне иногда, на долю секунды, с болью казалось, что я вижу перед собой Зорга. Подобно ему, Зенкирен обладал шапкой кудрявых черных волос, сверкающих и умащенных, что выглядело, несомненно, весьма романтично.

– Мы, последователи Зара, уважаем мужество, маджерну Стромбор.

В сундучке нашлась лишь одна карта, где указывался Стромбор. Эта карта была на редкость плохого качества, мелкомасштабная и безнадежно неточная. Огромные участки побережья за пределами внутреннего моря изображались с сильными искажениями, однако названия были отмечены: Лах, Вэллия, Пандахем, Сегестес, с отмеченной там Зениккой, а рядом в рамке – названия двадцати четырех Домов Зеникки, и знатных, и простых. Самым потрясающим фактом оказалось то, что в этом списке стоял и Стромбор и не числилось никакого Эстеркари. Этот факт доказывал, что карту чертили более ста пятидесяти лет назад.

– Мы поддерживаем мало связей с внешним миром – главным образом, с Вэллией и Доненгилом. Мы – народ, обращенный лицом внутрь. Все мы посвящаем свои усилия в основном вызову и сопротивлению власти Гродно, где бы, когда бы и как бы ни потребовалось оказать такое сопротивление.

Я посмотрел на него. Он произносил эти слова так, будто давно затвердил их наизусть. А затем он снова улыбнулся мне и, подняв бокал, произнес:

– Да отправятся на ледники Сикки Магдаг и все его злое потомство!

– За это и я выпью, – сказал я и тут же выполнил сказанное.

Мне дали приличную набедренную повязку из белой ткани. Я вымылся и натер тело ароматным маслом, а потом наконец поел настоящей пищи. Теперь, сидя за бокалом вина с капитаном свифтера, я снова чувствовал себя человеком. Вернее, напомнил я себе, настолько, насколько я вообще смогу чувствовать себя человеком, пока существует зараза Гродно и Магдага.

Я совершенно недвусмысленно выразил Зенкирену свои чувства, и тот, как ему думалось, составил обо мне вполне удовлетворительное представление.

Противостояние красных и зеленых в Оке Мирп вызвало у меня множество мысленных параллелей с соперничеством Эстеркари и Стромбора, хотя я находил более острым и интересным конфликт между католикам и исламом в эпоху позднего Возрождения или яростную борьбу гвельфов и гибеллинов. И я также сознавал, что самая ожесточенная вражда похоже всегда идет между теми, чьи религии имеют общее происхождение. Народ заходящего солнца, древние обитатели Ока Мира, изначально населявшие его окрестности, хорошо потрудились, строя Великий Канал и Дамбу Давних Дней – то, ещё не виденное мной сооружение. Также они создали прекрасные города. Некоторые из них были разрушены и впоследствии затеряны, некоторые – разрушены и частично отстроены заново, и населены теперь новыми народами, отколовшимися от древнего красно-зеленого товарищества.

– Эти подлые магдагские крамфы, – сказал мне Зенкирен, когда мы возвращались в Санурказз. – Мы знаем, как они строят. Они просто помешались на своем строительстве, они больны им.

– Оно уничтожает их жизнь, их культуру, – заметил я.

– Да! Они думают таким образом снискать милость своего злого хозяина, этого лжебога Гродно Зеленого, каждым затеянным строительством, каждой новой постройкой чудовищных масштабов. Они дочиста высасывают кровь из ферм, черпая оттуда рабочих и средства. И потому они должны для пополнения своих запасов совершать набеги и разорять нас.

– Я видел одну их ферму. Она весьма обширна, хорошо управляется и кажется процветающей…

– О да! – Зенкирен пренебрежительно махнул рукой. – Конечно! Им же требуется кормить миллионы людей. Им приходится производить пищу – также как и нам. Но они все равно постоянно совершают набеги, захватывают наших юношей, девушек и детей для своего ненасытного строительства.

– А вы совершаете набеги на них.

– Да! Мы делаем это во славу Зара, – он посмотрел на меня, и на его лице проскользнуло колебание. Это удивило меня. Это был прекрасный капитан и человек, твердо знавший чего он хочет. – Вы были другом Зорга ти-Фельтераза. Я слышал об этом от Золты. Вы князь. Я думаю… – он снова замялся, а затем спросил понизив голос и скорость речи: – Зорг говорил вам о крозарах Зы?

– Нет, – ответил я. – Он произнес слово «крозар», когда умирал. И казался тогда… гордым.

Тут Зенкирен перевел разговор в другое русло. Мы поговорили ещё о множестве вещей, покуда «Сиреневая птица» ровным ходом шла на веслах к югу. За ней следовало ещё два свифтера поменьше из той эскадры для летучих набегов, которой командовал Зенкирен. Помимо потопления «Милости Гродно», они сцапали ещё трех жирных «купцов», которые шли теперь в кильватере.

Должен со всей откровенностью признаться, я даже не счел странным, что Зенкирен поверил мне на слово, ни на миг не усомнившись в моем праве именоваться князем Стромбора. Я начинал усваивать психологические установки свойственные вождю Знатного Дома Зеникки, а годы, которые я провел, будучи вавадиром и зоркандером кланнеров, придали мне вид человека привыкшего к власти. Но по моему Зенкирен, обращался бы со мной точно также, будь я хоть последним пехотинцем, поскольку поступал он так просто оттого что знал: я был другом Зорга из Фельтераза и отомстил за его смерть.

Я был убежден: такое отношение связано со словом «крозар». Когда «Милость Гродно», затонула, пуская пузыри, а рядом плавал её отломившийся шпангоут, я видел кружащегося над «Сиреневой птицей» белого голубя. Это приободрило меня. Не может ли так случиться, гадал я, что Саванты снова приняли участие в моей судьбе? Не может ли быть так, что они выражают таким образом согласие на мое дальнейшее пребывание на Крегене, хотя мне и пришлось убраться из Магдага? Я поискал взглядом Гдойная, ало-золотого орлана Звездных Владык, но не увидел его.

Зенкирен пошел на немалый риск, настолько приближаясь к северному берегу. Он высматривал лакомые кусочки вроде магдагских «купцов», и поймать сорокавесельный свифтер было для него сущим удовольствием. Мы не знали, зачем тот свифтер понесло в Ганск, и, наверно, навсегда останемся в неведении. Зенкирена всерьез озаботило отсутствие у «Сиреневой птицы» должной скорости. Только мое вмешательство и прерванная в связи с этим гребля на магдагском свифтере дали ей шанс настичь его, а уж тогда санурказзская галера догнала «Милость Гродно» столь стремительно, что ей даже не пришлось пустить в ход баллисты, установленные у неё на носу.

Баллисты, применяемые на кораблях Ока Мира, назывались вартерами. Это была настоящая баллиста. Ее движущую силу создавали два полулука, чьи концы зажимались много раз закрученными перпендикулярными ремнями. Корд натягивался простым воротом. Вартер можно было приспособить для метания стрел или дротиков – чудовищных брусков из строевого леса с железными наконечниками – или камней, причем с весьма высокой меткостью.

Каждый шестой день на кораблях Санурказза торжественно отправлялись посвященные Зару ритуалы, сопровождаемые соответствующими обрядами и молитвами. Религия, как я считал тогда – это подачка для простых людей, наряду с кровожадными газетенками, живописующими последние убийства и казни, петушиными и кулачными боями, а иной раз и с кружкой пива в местной пивной. Религия держала народ в узде. Однако эти санурказзцы, хотя наедине с собой я и мог мысленно насмехаться над ними, выглядели очень величественно, одетые в свои лучшие одежды. Корабельный жрец в своем облачении, серебряные и золотые сосуды, горящая в лучах солнц вышивка знамен и флагов, пронзительные звуки труб из серебра и пуруна, материала похожего на слоновую кость – все это словно было направлено на то, чтобы увлечь трезвомыслящего человека в эйфорический туман веры.

Естественно, что дни, в которые совершались обряды поклонения Зару, не совпадали с днями, в которые подобным же образом чтили Гродно.

Я сказал «подобным же образом» не случайно. Я видел религиозные отправления жителей Магдага и, оглядываясь назад, могу смело сказать, что между ними фактически не было отличий. Тогда же я считал их воплощением испорченности и зла.

Кажется очевидным, что магдагцы могли красить корпуса своих свифтеров только в один цвет… Рыскавшие по Эгейскому морю древнегреческие пираты тоже красили свои корабли в зеленый цвет. Жителям Санурказза пришлось пойти на своеобразный компромисс. Зеленый цвет в какой-то мере служит камуфляжем, хотя и не особо хорошим, так себе Поскольку красный цвет был бы куда более заметен, галеры поклонников Зара с южного берега внутреннего моря красили в голубой колер.

Для постоянного применения они возили три набора парусов: белые для плавания днем, черные для ночных странствий и голубые для набегов.

Во время нашего возвращения в Святой Санурказз, которое в некоторой степени носило характер триумфального шествия, мы подняли белые паруса.

Магдаг стоял на северном берегу внутреннего моря, ближе к его западной оконечности. Его власть и право простирались на много дуабуров на восток, постепенно ослабевая, до тех мест, где города располагавшие собственным военным флотом желали поразмять мускулы проявляя независимость. Однако все на этой территории являлись в какой-то степени данниками Магдага и, естественно, приверженцами зеленого.

Святой Санурказз стоял на южном берегу внутреннего моря ближе к восточной оконечности, у узкого горла одного из вторичных морей, протянувшихся на юг. Его гегемония, несколько отличавшаяся от власти его противника, простиралась на запад, где процветали города, становившиеся тем слабее и неувереннее, чем ближе к западу они располагались. Однако все они хранили неколебимую верность красному.

Казалось очевидным, что на внутреннем море должна преобладать стратегия набегов с целью связать руки противнику, наряду с серией прямых и сильных ударов по главному городу врага. С покорением Магдага или Санурказза другие города проигравшей стороны, подобно детям, потерявшим родителей, продержались бы недолго. Но такая стратегия пришлась не ко двору как в Магдаге, так и в Санурказзе. Причина была достаточно очевидной и достаточно человеческой, чтобы я ничуть ей не удивился. По морям плавала многочисленная добыча, и охотиться за ней и атаковать слабо защищенные города было куда безопасней любого прямого нападения на главную цитадель.

Разминая ноги на том крошечном юте, наличием которого могла похвастаться «Сиреневая птица», я увидел, как Золта от души наслаждается на куршее. Облаченный, подобно мне, в чистую белую набедренную повязку, он прогуливался взад-вперед, помахивая кнутом и время от времени ожаривая им кого-нибудь из галерных рабов. Скверный ветерок порождал сильную килевую качку, и я не раз посматривал на тучи.

– Хай, Золта! – окликнул я его.

Он поднял голову, повернул ко мне свое веселое загорелое лицо, блестя черными глазами, и щелкнул кнутом.

– Я собираю проценты, Писец! – крикнул он мне.

Барабанный дельдар увеличил темп. Басовый и теноровый барабаны теперь чаше сменяли друг друга. На кораблях зарян барабанщик сидит впереди гребцов, в рассуждении, как я понял, что так звук быстрее доносится до сидящих на скамьях. Над головами верхнего ряда гребцов вдоль фальшборта протянулся легкий боевой помост, на котором во время боя занимали позиции воины. Под ними сидели гребцы нижнего ряда, окунавшие свои более короткие весла под более острым углом. При семи гребцах на вальке можно использовать весла чудовищного размера. Золта, одолживший кнут у дельдара, намеревался проследить, чтобы весла двигались достаточно резко. Кнутовой дельдар, у которого Золта столь неофициально принял обязанности, стоял, болтая с сидевшим прямо подо мной в табенакле весельным начальником, и смеялся над ужимками Золты.

Так что мои друзья, хранившие верность божеству красного солнца тоже применяли труд рабов. Мог ли я ожидать чего-то иного? Я знал, что рабство у них практиковалось, в основном, на борту свифтеров. В городах работы выполнялись обычными гражданами, на тот лад какой имел смысл для землянина европейской культуры, а немногочисленные рабы были в основном личными слугами.

Я посмотрел на море. Слева по борту тучи стали ниже, чернее и принимали куда более угрожающий вид, чем имели всего полбура назад. Пока я не желал вмешиваться в управление кораблем Зенкирена. Две галеры, идущие за нами в кильватере, тяжело зарывались носом в волну и взрывали её, разбрызгивая пену. «Купцы» двигались по морю с большей легкостью, и я заметил, что они убавили парусов.

Зенкирен вышел на палубу.

Весельный начальник выскочил из табернакля с его прочно запертой на засов дверцей, взлетел по трапу и показал капитану за левый борт.

– Вижу, Нат, – ответил Зенкирен. – Нам придется это пережить.

Данный Нат, опять же, был просто ещё одним носителем этого распространенного имени, а не Натом-вором из Зеникки. И не моим товарищем по веслу, который сейчас коротал время, играя в одну из многочисленных крегенских азартных игр на нижней палубе с кем-то из освобожденных рабов.

«Сиреневая птица» уже начала страдать от сильной бортовой качки на дьявольски неудобный спиральный лад, Длинные узкие галеры – все-таки не морские суда. На нескольких веслах сбились с ритма, и лопасти били по воде, подымая пену. Весельный начальник нырнул обратно в табенакль. Барабанщик начал бить медленнее, а кнутовой дельдар промчался по куршее под тыльным траверзом и забрал у Золты кнут.

Нам грозил сильный порыв ветра.

Ураганы, циклоны, тайфуны и прочие разновидности штормового ветра для меня не в новинку. Подхвативший нас шторм поначалу не давал мне никаких серьезных причин для тревоги. Да, находись мы сейчас на борту семидесятичетырехпушечного фрегата – или даже тридцативосьмипушечного, – на каких мы плавали во время блокады, то такой ветерок нас едва ли б обеспокоил. Но свифтеры внутреннего моря были примитивными боевыми машинами, а не изощренными парусными судами флота Нельсона. «Сиреневая птица» вела себя так, будто взбесилась. Она крутилась, задирала нос, заваливалась на корму, впадала то в килевую, то в бортовую качку. Во время последней меня пробирала нервная дрожь – о существовании которой я уже давно позабыл.

Десять весел разнесло в щепы, прежде чем все их втащили и уложили ради безопасности на борту. Эту операцию – будучи галерным рабом, я не раз выполнял её – проделали на редкость скверно. После этого матросы выволокли кожуха и завязали ими все отверстия в палубных надстройках. «Сиреневая птица» в этот момент зарылась носом и тут же вздернула его, словно хорь, копающий корешки. Я обернулся. Галеры, идущие в кильватере, бросало на волнах, точно спички – вверх-вниз, а об узкие носы разбивались массы белой пены.

«Купцы» просто пропали из виду. Тучи совсем опустились, а небо почернело. Хлынул дождь. Это слегка приободрило меня, хотя то, как мотало наше судно точно помело, встревожило бы любого моряка. А я-то считал, что «Сиреневой птице» следует быть подлиннее!

Двое рулевых дельдаров орали, зовя на помощь. Матросы, бросившиеся на подмогу, взлетели на полуют и вцепились в руль, чтобы справиться с двумя ластовидными рулевыми веслами – по одному на каждом борту. Но не успели они добраться, как галеру закачало с борта на борт. Казалось, она извивалась как змея. Под стенания шпангоута, среди дождя и брызг, заливающих палубу, правый руль с треском переломился.

«Сиреневая птица» накренилась на правый борт так, что левый руль едва не показался из воды. Ее развернуло кругом. Ветер и дождь хлестали нещадно. Зенкирен стоял недалеко от меня, выкрикивая приказы экипажу. Крен корабля застал его врасплох. Он покачнулся, споткнулся на палубе и с силой ударился головой о срез полуюта. И упал на палубу без чувств.

Старший помощник, некто Рофрен, вскочил на ноги. Лицо у него сделалось нездорового цвета, и на ногах он держался нетвердо.

Теперь сквозь плеск каскадов брызг и вой ветра мы ясно расслышали приближающийся зловещий рев разбивающихся о скалы громадных волн.

– Все кончено! – закричал Рофрен. – Мы должны прыгать за борт… должны покинуть свифтер!

Я подскочил к нему и как следует дал ему в челюсть – и не потрудился подхватить его, когда он рухнул на палубу.

Галера подо мной взвивалась и падала, когда я бежал обратно к корме.

– Так держать! – крикнул я рулевым дельдарам. – Держите руль, когда она начнет поворачивать!

А затем бросился вперед, проталкиваясь мимо промокших кнутовых дельдаров таращившихся на меня с испуганными и озадаченными лицами. У грот-мачты я схватил за шкирку нескольких укрывшихся там матросов и пинками погнал их на подмогу тем, кто поднимал обрывки паруса на прочно обрасопленной рее, шедшей диагонально через палубу. Этот клок парусины сразу наполнился ветром и выгнулся, напряженный и вибрирующий. Хоть наша галера и была никуда не годным морским судном, но она откликнулась. Сходным образом я крепко обрасопил рею фок-мачты. Нас словно плавник сносило в подветренную сторону – туда, где наш корабль ждали железные клыки скал. Теперь я начинал различать их сквозь мглу, пену и каскады брызг.

На какой-то миг я усомнился, сможем ли мы обойти на ветре эту клыкастую каменную челюсть.

Нас несло бортом к ветру.

– Так держать, руль крепче! – заревел я, перекрывая вой ветра.

Медленно-премедленно мы приближались к скалам. Но слишком медленно, подумалось мне. Слишком медленно.

Брызги заливали мне глаза, и я нетерпеливо их смахивал.

Я не решался поднять ещё какие-то паруса. Галера просто полетела бы, как стрела, и напоролась на скалы, если просто не перевернулась бы в первые же минуты, прежде чем нос её развернется по ветру. Каскады воды обрушивались на нее, разбиваясь о корпус.

Я держался изо всех сил и надеялся на лучшее.

За это время Рофрен пришел в себя и сейчас направлялся ко мне с группой офицеров. На их лицах смешались страх перед разбушевавшимся морем и ненависть ко мне.

– Ты… князь Стромбор! Ты арестован! – Рофрен начал ровным тоном, но в конце фразы его страх прорвался, и он начал заикаться. – Мы все обречены – из-за того, что ты помешал мне отдать приказ! Мы все могли бы прыгнуть за борт, когда я сказал, и спастись… а теперь мы слишком близко к скалам! Крамф! Ты погубил нас всех!

Один из офицеров, юнец с покрытым нездоровым румянцем лицом и близко посаженными глазами рывком выхватил меч.

– Он не пойдет под арест! Я зарублю его – прямо сейчас!

Длинный меч блеснул серебром среди брызг, взвился ввысь над моей головой и со свистом рассек воздух.