Текст книги "Три рассказа о Гэллегере"

Автор книги: Генри Каттнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– О'кей, – неохотно сказал Гэллегер. – Ненавижу выдвигать теории, но в исключительных случаях... Мой диагноз обойдется тебе в пятьдесят кредитов.

– Что?! Послушай...

– Пятьдесят кредитов, – упрямо повторил Гэллегер. – Или разбирайся сам.

– А откуда мне знать, что ты сможешь вернуть чемодан.

– Приходится допустить возможность, что у меня ничего не выйдет. Однако шанс есть... Я должен буду воспользоваться счетными машинами, а это стоит дорого.

– Ладно-ладно, – буркнул Ваннинг. – Иди, считай. Без чемодана мне конец.

– Меня больше интересует тот карапуз, которого ты придушил. Честно говоря, это единственная причина, по которой я вообще занимаюсь твоим делом. Жизнь в четвертом измерении... – продолжал Гэллегер, вяло поводя руками. Потом лицо его исчезло с экрана, и Ваннинг выключил видеофон.

Он еще раз обыскал шкаф, но так и не нашел в нем ничего. Замшевый чемодан словно испарился.

Ваннинг надел пальто и отправился в "Манхеттен Руф", где съел ужин, обильно сдобренный вином. Ему было очень жалко себя.

Назавтра его жалость к себе усугубилась. Он раз за разом пытался связаться с Гэллегером, но в лаборатории никого не было, так что Ваннинг попусту переводил время. Около полудня ввалился Макилсон. Он был сильно взволнован.

– Не очень-то ты спешил вытащить меня из тюрьмы, – с ходу набросился он на Ваннинга. – И что теперь? У тебя найдется что-нибудь выпить?

– Зачем тебе? – буркнул Ваннинг. – Судя по твоему виду, ты уже напился. Езжай во Флориду и жди, пока вce успокоится.

– Хватит с меня ожидалок. Я еду в Южную Америку, и мне нужны бабки.

– Подожди, пока можно будет реализовать облигации.

– Я забираю половину. Как и договорились.

Ваннинг прищурился.

– И попадешь прямо в лапы полиции. Ясно, как дважды два.

Макилсон был явно не в себе.

– Согласен, я совершил ошибку. Но теперь... нет, теперь я буду умнее.

– Значит, подождешь.

– На крыше в вертолете ждет мой приятель. Я отдам ему облигации, а потом спокойно уйду. Полиция ничего у меня не найдет.

– Я сказал, нет, – повторил Ваннинг. – Дело слишком рискованное.

– Рискованное оно сейчас. Если они найдут облигации...

– Не найдут.

– Где ты их спрятал?

– Это мое дело.

Макилсон занервничал.

– Возможно. Но они в этом здании. Вчера ты не мог их никуда сплавить до прихода фараонов. Не стоит искушать судьбу. Они искали рентгеном?

– Ага.

– Я слышал, что Хэттон с целой бандой экспертов изучает планы здания. Он найдет твой сейф, и я хочу убраться отсюда раньше, чем это произойдет.

Ваннинг отмахнулся.

– Прекрати истерику. Я тебя вытащил, верно? Несмотря на то, что ты едва не провалил дело.

– Это правда, – признал Макилсон, дергая себя за губу. – Но я... он принялся грызть ногти. – Проклятье, я сижу на кратере вулкана, да еще и на термитнике. Не хочу торчать здесь и ждать, пока они найдут облигации! А от страны, куда я собираюсь смыться, они не смогут потребовать выдачи.

– Нужно ждать, – настаивал Ваннинг. – Это твой единственный шанс.

В руке Макилсона невесть откуда появился пистолет.

– Гони половину облигаций, да поживее. Я тебе не верю. Думаешь, можно бесконечно водить меня за нос? Ну, отдашь или нет?

– Нет, – ответил Ваннинг.

– Я не шучу!

– Знаю. Но у меня нет этих облигаций.

– Как это "нет"?

– Ты когда-нибудь слышал о возможностях четвертого измерения? спросил Ваннинг, не сводя глаз с пистолета.

– Я спрятал чемодан в особый сейф, который не могу открыть раньше определенного времени.

– Гммм... – задумался Макилсон. – А когда...

– Завтра.

– Хорошо. Значит, завтра ты отдашь мне облигации?

– Если тебе так уж невтерпеж. Но советую тебе подумать. Гораздо безопаснее подождать.

Вместо ответа Макилсон только усмехнулся через плечо. Когда он вышел, Ваннинг долго сидел не двигаясь. Он был не на шутку перепуган.

Дело было в том, что Макилсон был склонен к маниакально-депрессивному психозу и вполне мог убить. Сейчас он испытывал сильный стресс – ему нечего терять. Ну что ж... Следует принять меры предосторожности.

Ваннинг еще раз позвонил Гэллегеру, но и на этот раз никто не отозвался. Он оставил для него сообщение и еще раз осторожно заглянул в шкаф. Он был по-прежнему пуст.

Вечером Ваннинг явился к Гэллегеру сам. Изобретатель казался пьяным и усталым, впрочем, так оно и было. Он небрежно махнул рукой, указывая на стол, заваленный бумагой.

– Ну и задал ты мне работенку! Если бы знал принцип действия этого устройства, я и пальцем бы его не тронул. Садись и выпей. Принес пятьдесят кредитов?

Ваннинг молча вручил Гэллегеру деньги, и тот сунул их в "Чудовище".

– Хорошо. А теперь... – Он сел на диван. – Начинаем решение задачи стоимостью в пятьдесят кредитов.

– Я получу чемодан?

– Нет, – решительно ответил Гэллегер. – Я, по крайней мере, не вижу никакой возможности. Он находится в ином фрагменте пространства-времени.

– Но что это значит?

– Это значит, что шкаф действует как телескоп, но не в видимой части спектра. Это что-то вроде окна. В него можно выйти или просто заглянуть. Это выход в Сейчас плюс х.

Ваннинг поглядел на него исподлобья.

– Ты мне ничего такого не говорил.

– Все, что я до сих пор знаю об этом – чистая теория и, боюсь, ничего больше не будет. Так вот: сначала я ошибался. Предметы, попадавшие в шкаф, не появлялись в ином пространстве, потому что должна существовать некая пространственная постоянная. То есть они не уменьшались бы. Размер – это размер. Факт перенесения куба с гранью в один дюйм, скажем, на Марс не уменьшил бы его и не увеличил.

– А как быть с плотностью окружающей среды? Разве предмет не был бы раздавлен?

– Конечно, он был бы и остался таким. После извлечения из шкафа он не восстановил бы свои изначальные размер и форму. Х плюс Y никогда не равно XY. Но Х минус У...

– Равно, что ли?

– Именно тут собака и зарыта. – Гэллегер начал лекцию за пятьдесят кредитов. – Предметы, которые мы вкладывали в шкаф, путешествовали во времени, причем их скорость не менялась, чего нельзя сказать о пространственных условиях. Две вещи не могут находиться одновременно в одном и том же месте. Следовательно, твой чемодан отправился в другое время: Сейчас плюс х. А что в данном случае значит х, я понятия не имею, хотя подозреваю, что несколько миллионов лет.

Ваннинг был ошеломлен.

– Так значит, чемодан находится в будущем, отстоящем на миллион лет?

– Не знаю, насколько далеко, но думаю, что очень. Слишком мало данных для решения такого сложного уравнения. Я делал выводы, главным образом, с помощью индукции, но результаты совершенно безумные. Эйнштейн был бы в восторге. Моя теория утверждает, что вселенная одновременно сжимается и увеличивается.

– Но как это связано...

– Движение – понятие относительное, – неумолимо продолжал Гэллегер, – это главный принцип. Разумеется, вселенная увеличивается, расползается, как газ, но вместе с тем ее составные части сжимаются. Это значит, что они не растут в буквальном смысле слова... во всяком случае, не солнца и не атомы. Они просто удаляются от центра, мчатся во всех возможных направлениях... Погоди, о чем это я говорил? Ах да, вселенная, взятая как единое целое, сжимается.

– Хорошо, пусть себе сжимается. А где мой чемодан?

– Я тебе уже сказал: в будущем. Я дошел до этого с помощью индуктивного рассуждения. Все просто и логично, но доказать ничего нельзя. Сто, тысячу, миллион лет назад Земля – как и вся прочая вселенная – была больше, чем сейчас. И все продолжает сжиматься. Когда-нибудь в будущем она будет вполовину меньше, но мы этого не заметим, потому что и вселенная уменьшится пропорционально.

Гэллегер зевнул и сонно продолжал:

– Мы сунули в шкаф стол, который оказался где-то в будущем, потому что шкаф, как я уже говорил, это окно в другое время. И на стол подействовали условия, типичные для того времени. Стол съежился после того, как мы дали ему несколько секунд на поглощение энтропии или чего-то там еще. Только вот была ли это энтропия? А, бог ее знает!..

– Но он превратился в пирамиду.

– Видимо, процесс сопровождается метрическим искажением. А может, это просто оптическая иллюзия. Может, мы просто не так все видим. Сомневаюсь, что в будущем вещи и вправду будут выглядеть иначе – кроме того, что станут меньше, – но сейчас мы пользуемся окном в четвертое измерение, как если бы мы смотрели через призму. Размер действительно меняется, а форма и цвет кажутся иными нашим глазам, смотрящим сквозь призму четвертого измерения.

– Значит, мой чемодан попал в будущее, да? Но почему он исчез из шкафа?

– А помнишь существо, которое ты раздавил? Может, у него есть приятель? Они могли быть невидимы вне очень узкого... как же его... – ага! – поля зрения. Представь: где-то в будущем – через сто, тысячу или миллион лет ни с того ни с сего появляется чемодан. Один из наших потомков начинает разбираться с ним, и тут ты его убиваешь. Приходят его друзья и забирают чемодан, вынося его за пределы шкафа. Если говорить о пространстве, чемодан может быть где угодно. а вот время здесь – величина неизвестная. Сейчас плюс х. На этом и основано действие сейфа. Ну, что скажешь?

– Черт возьми! – взорвался Ваннинг. – И это все, что ты можешь сказать? Значит, о чемодане можно забыть?!

– Ага. Разве что ты сам за ним отправишься. Но бог знает, где ты окажешься. За несколько тысяч лет состав воздуха, вероятно, изменится. А может, будут и другие перемены.

– Ну, уж не настолько я глуп.

Ну и дела! Облигации исчезли, и не было надежды получить их обратно. Ваннинг смирился бы с потерей, зная, что облигации не попадут в руки полиции, но оставалась еще проблема Макилсона, особенно после того, как пуля разбила стекло в конторе адвоката.

Встреча с Макилсоном не дала положительного результата: растратчик не сомневался, что Ваннинг хочет его надуть. Когда адвокат выкидывал его из конторы, он ругался и грозил, что пойдет в полицию и признается...

Ну и пусть идет, все равно улик никаких. Чтоб его черти взяли! Однако для верности Ваннинг решил засадить своего бывшего клиента за решетку.

Впрочем, из этого ничего не вышло. Макилсон дал в зубы посыльному, принесшему вызов в полицию, и удрал. И сейчас Ваннинг подозревал, что тот где-то скрывался, вооруженный и готовый его пристрелить. Вот всегда так с типами, склонными к маниакально-депрессивному психозу.

Ваннинг потребовал двух полицейских для охраны – ввиду угрозы для жизни он имел на это право. До поимки Макилсона Ваннинг будет пользоваться их услугами, а уж он позаботится, чтобы охраняли его двое самых крепких парней во всей манхеттенской полиции. Кстати, он имел случай убедиться, что им поручили и дело о замшевом чемодане.

Ваннинг позвонят Хэттону и улыбнулся экрану.

– Ну, как успехи?

– Что вы имеете в виду?

– Моих телохранителей и ваших шпиков. Они не найдут облигаций, Хэттон, так что лучше отзовите их. Два дела одновременно – слишком сложно для этих бедняг.

– Достаточно, если они справятся с одним и найдут вещественное доказательство. А если Макилсон размозжит вам голову, я плакать не буду.

– Встретимся в суде, – сказал Ваннинг. – Вы обвиняете Уотсона, так?

– Так. А вы отказываетесь от скополамина?

– В отношении присяжных? Конечно. Дело у меня в кармане.

– Это вам так кажется, – сказал Хэттон и выключил связь.

Весело смеясь, Ваннинг надел пальто, забрал своих телохранителей и отправился в суд. Макилсона не было и следа...

Дело он выиграл, как и ожидал. Вернувшись в офис, он выслушал несколько несущественных новостей, которые передала ему девушка, обслуживающая коммутатор, и прошел в свой личный кабинет. Первое, что он увидел, открыв дверь, это замшевый чемодан, лежавший на ковре в углу комнаты.

Ваннинг так и застыл с рукой на ручке двери. Позади слышались тяжелые шаги охранников. "Минуточку"... – сказал он через плечо, метнулся в кабинет, закрыл за собой дверь и еще услышал удивленный вопрос.

Чемодан. Несомненно, тот самый. И так же несомненно за его спиной были два фараона, которые после краткого совещания принялись колотить в дверь, пытаясь ее выломать.

Ваннинг позеленел. Он неуверенно шагнул вперед и увидел в углу шкаф. Идеальный тайник...

Именно то, что надо! Если он сунет туда чемодан, тот станет неузнаваем. Неважно, если он снова исчезнет, главное – избавиться от улики.

Дверь начала подаваться. Ваннинг подбежал к чемодану, поднял его с пола и тут краем глаза заметил какое-то движение. В воздухе над ним появилась рука. Это была рука гиганта с идеально белым манжетом, расплывающимся где-то вверху. Огромные пальцы тянулись к нему...

Ваннинг заорал и отскочил, но недостаточно быстро. Рука схватила его, и напрасно адвокат молотил руками по ладони – она тут же сомкнулась в кулак. Когда кулак раскрылся, из него, пятная ковер, выпало то, что осталось от Ваннинга. Рука исчезла, дверь сорвалась с петель, рухнула на пол, и охранники, спотыкаясь о нее, ввалились в комнату.

Вскоре явился Хэттон со своими людьми. Впрочем, тут мало что можно было сделать, разве что прибрать. Замшевый чемодан, содержащий двадцать пять тысяч кредитов в облигациях, перенесли в безопасное место, тело Ваннинга собрали и отправили в морг. Фотографы сверкали вспышками, эксперты-дактилоскописты сыпали порошок, рентгенотехники суетились со своим оборудованием. Все было сделано быстро и умело; через час контора была пуста и опечатана.

Потому-то никто и не видел второго явления гигантской руки, которая опять возникла ниоткуда, пощупала вокруг, словно чего-то искала, и исчезла...

Единственным, кто мог пролить на это дело хоть какой-то свет, был Гэллегер, но его слова, произнесенные в одиночестве лаборатории, слышало только "Чудовище".

– Так вот почему лабораторный стол появился здесь вчера на несколько минут. Гммм... Сейчас плюс х равно примерно неделе. А почему бы и нет? Все в мире относительно. Вот уж не думал, что вселенная сжимается с такой скоростью!

Он поудобнее вытянулся на диване и влил себе в глотку двойное мартини.

– Да, так оно и есть, – буркнул он. – Ваннинг, пожалуй, единственный человек, который оказался в середине будущей недели и... погиб! По такому случаю я, пожалуй, напьюсь.

И напился.

1 In partis (лащ. ) – по частям. In toto (лат.) – целиком.

2 Судья-вешатель, известный своими суровыми приговорами участникам восстания Монмута против английского короля Якова II.

3 Habeas corpus (лат.) – здесь: личной неприкосновенности.

ЭТОТ МИР – МОЙ!

– Впусти меня! – пищало за окном создание, похожее на кролика. Впусти меня! Этот мир – мой!

Гэллегер автоматически скатился с дивана, встал, пошатываясь под бременем похмелья и огляделся. Знакомая лаборатория, угрюмая в сером свете утра, обрела более-менее определенные формы. Два генератора, украшенные станиолем, словно смотрели на него, оскорбленные своим праздничным нарядом. Откуда этот станиоль? Наверняка, после вчерашней попойки. Гэллегер попыталтся собрать разбегающиеся мысли. Похоже, вчера он решил, что уже Рождество.

Пока он это обдумывал, вновь послышался тот же писклявый крик. Гэллегер осторожно, вручную повернул голову, потом повернулся весь. Сквозь плексиглас ближайшего окна на него смотрела морда: маленькая и жуткая.

С похмелья лучше не видеть таких харь. Уши были огромные, круглые, поросшие шерстью, глаза гигантские, а под ними – розовая пуговка вместо носа, она непрерывно дрожала и морщилась.

– Впусти меня! – вновь крикнуло существо. – Я должен завоевать ваш мир!

–Ну и что? – буркнул Гэллегер, но доплелся до двери и открыл ее.

Двор был пуст, если не считать трех невероятных существ. что рядком стояли перед ним. Их тела, покрытые белым мехом, были толстые, как подушки. Три розовых носика сморщились, три пары золотистых глаз внимательно разглядывали Гэллегера. Три пары толстых ног одновременно шагнули, и существа переступили через порог, едва не опрокинув при этом Гэллегера.

Это было уже слишком. Гэллегер бросился к своему алкогольному органу, быстро смешал коктейль и влил его в себя. Стало лучше, но ненамного. Трое гостей то ли сидели, то ли стояли, но по-прежнему рядком, и смотрели на него, не мигая.

Гэллегер брякнулся на диван.

– Кто вы? – потребовал он объяснений.

– Мы либли, – сказал тот, что расположился поближе.

– Ага... – Гэллегер задумался. – А кто такие либли?

– Это мы, – ответили все трое.

Возник явный порочный круг, который, впрочем, был разрушен, когда груда одеял в углу зашевелилась, явив свету божьему морщинистое лицо орехового цвета. Появился мужчина – худой, старый и быстроглазый.

– Зачем ты их впустил, дурень? – спросил он.

Гэллегер попытался что-нибудь припомнить. Старик, разумеется, был его дедом, явившимся со своей фермы в Мэйне погостить на Манхеттене. Вчера вечером... Кстати, что было вчера вечером? Как в тумане вспомнились ему похвальба деда насчет того, сколько он может выпить, и неизбежный результат этого – соревнование. Дед выиграл. Но что было еще? Об этом он и спросил.

– А ты что, сам не помнишь? – спросил дед.

– Я никогда не помню, – ответил Гэллегер. – Именно так я изобретаю: надерусь и... готово. Никогда не знаю, как. По наитию.

– Ага, – кивнул дед. – Именно это ты вчера и сделал. Видишь?

Он указал в угол лаборатории, где стояла высокая машина, чье назначение Гэллегер никак не мог определить. Машина тихо шумела.

– Вижу. А что это такое?

– Это ты ее сделал. Вчера вечером.

– Я?! А зачем?

– Откуда мне знать? – Дед со злостью посмотрел на него. – Начал орудовать инструментами и в конце концов смастрячил ее. Потом сказал, что это машина времени и включил ее, направив для безопасности на двор. Мы вышли посмотреть, но тут, откуда ни возьмись, выскочили эти трое, и мы быстренько смылись. Что мы будем пить?

Либли принялись нетерпеливо ерзать.

– На дворе всю ночь было холодно, – укоризненно сказал один из них. – Ты должен был нас впустить. Этот мир принадлежит нам.

Лошадиное лицо Гэллегера вытянулось еще больше.

– Ага. Если я построил машину времени, – хотя совершенно этого не помню, – значит, вы явились сюда из какого-то другого времени. Верно?

– Конечно, – подтвердил один из либлей. – Пятьсот лет или около того.

– Но ведь вы не... люди? Я хочу сказать, мы не превратимся в вас?

– Нет, – самодовольно ответил самый толстый либль. – Вам понадобилась бы не одна тысяча лет, чтобы сравняться с нами. Мы с Марса.

– Марс... будущее... Но вы же говорите по-английски!

– Почему бы и нет? В наше время на Марсе живут земляне. Мы читаем по-английски, говорим и все знаем.

– И ваша раса доминирует на Марсе?

– Ну-у, не совсем, – либль заколебался. – Не на всем Марсе.

– Даже не на половине, – угрюмо добавил другой.

– Только в Долине Курди, – сообщил третий. – Но Долина Курди центр Вселенной. Очень высокая цивилизация. У нас есть книги о Земле и других местах. Кстати, мы хотим завоевать Землю.

– В самом деле? – машинально спросил Гэллегер.

– Да. Понимаешь, мы не могли сделать это в наше время – земляне не разрешали нам, но теперь все будет просто. Вы все будете нашими рабами, сказал либль. Роста в нем было сантиметров тридцать.

– У вас есть какое-нибудь оружие? – спросил дед.

– Нам оно ни к чему. Мы мудрые и знаем все. Наша память очень вместительна. Мы можем построить дезинтеграторы, тепловые излучатели, космические корабли...

– Нет, не можем, – перебил его второй либль. – У нас нет пальцев.

Это была правда: косматые лапки либлей ни на что путное не годились.

– Но мы заставим землян сделать нам оружие, – сказал первый.

Дед тяпнул виски и передернулся.

– У тебя что, всегда так? – спросил он. – Знал я, что ты большой ученый, но думал, что ученые делают всякие колотушки для атомов. На кой черт тебе машина времени?

– Она принесла нас, – сказал либль. – Ах, какой счастливый день для Земли!

– Это как посмотреть, – заметил Гэллегер. – Но прежде, чем вы отправите ультиматум в Вашингтон, может, я вас чем-нибудь угощу? Блюдечко молока, а?

– Мы не животные! – оскорбился толстый либль. – Мы пьем из чашек, честное слово!

Гэллегер принес три чашки, подогрел немного молока и налил. Чуть поколебавшись, он поставил чашки на пол – для этих маленьких существ столы были слишком высоки. Пропищав "спасибо", либли взяли чашки задними лапками и принялись лакать длинными розовыми язычками.

– Вкусно, – сказал один.

– Не болтай с полным ртом, – оборвал его толстый. Похоже, он был у них за шефа.

Гэллегер вытянулся на диване и взглянул на деда.

– Эта машина времени... – проговорил он. – Я ничего не помню. Нужно будет отправить либлей домой, но разработка метода займет у меня какое-то время. Иногда мне кажется, что я слишком много пью.

– Гони эти мысли прочь, – сказал дед. – Когда я был в твоем возрасте, мне не нужна была машина времени, чтобы увидеть тридцатисантиметровых зверушек. Для этого хватало пшеничной, – добавил он, облизывая сморщенные губы. – Ты слишком много работаешь, вот что.

– Ну-у... – протянул Гэллегер, – от этого никуда не деться. А зачем я вообще ее делал?

– Не знаю. Болтал что-то об убийстве собственного деда и о предсказании будущего. Я ничего не понял.

– Минуточку! Я что-то припоминаю. Это хрестоматийный парадокс путешествия во времени – убийство собственного деда...

– Как ты начал об этом болтать, я сразу за топор, – сказал дед. Мне еще рано протягивать ноги. – Он захохотал. – Я помню еще какую-то дрянь с привкусом бензина... но чувствую себя отлично.

– А что было потом?

– Из машины или откуда-то еще выскочили эти крошки. Ты сказал, что машина плохо настроена, и подправил ее.

– Интересно, что же пришло мне в голову, – задумался Гэллегер.

Либли допили молоко.

– Готово. – сказал толстый. – Теперь пора завоевывать мир. С чего нужно начинать?

Гэллегер пожал плечами.

– Боюсь, что не смогу вам ничего присоветовать. Меня никогда к этому не влекло. Не представляю, как за это берутся.

– Сначала мы разрушим большие города, – оживленно сказал самый маленький либль. – а потом захватим самых красивых девушек и потребуем выкуп. Все испугаются, и мы победим.

– Как ты до этого додумался? – спросил Гэллегер.

– Все это есть в книгах. Так всегда делают, мы точно знаем. Мы будем тиранами и будем всех мочить. Можно еще молока?

– И мне тоже. – хором произнести двое других.

Улыбаясь, Гэллегер налил им еще.

– Похоже, вы не очень-то удивились, оказавшись здесь.

– Это тоже есть в книгах. Хлюп-хлюп.

– В смысле... то, что здесь сейчас происходит?

– Нет, о путешествии во времени. В наши дни все романы пишут о науке и прочих таких вещах. Мы много читаем, а то в Долине почти нечего делать, печально закончил либль.

– Вы читаете только об этом?

– Нет, мы читаем все: и научные книги, и романы. Как делать дезинтеграторы и тому подобное. Мы расскажем тебе. как нужно сделать оружие для нас.

– Спасибо. И такие книги у вас всем доступны?

– Конечно. А почему бы и нет?

– Мне кажется, это опасно.

– Мне тоже, – задумчиво сказал толстый либль. – Но почему-то ничего не случается. Гэллегер noмoлчал.

– А вы можете рассказать мне, как делать тепловой излучатель?

– Да. А потом разрушим большие города и захватим...

– Знаю-знаю – захватите красивых девушек и потребуете выкуп. А зачем?

– Мы знаем, как нужно себя вести, – ответил один из либлей. – Мы книги читаем, честное слово. – Молоко пролилось из его чашки, он посмотрел на лужу, и уши у него от огорчения поникли.

Двое остальных утешающе похлопали его по спине.

– Не плачь, – велел самый большой.

– Но я должен, – сказал либль. – Так написано.

– Ты все перепутал. Над разлитым молоком не плачут.

– Нет, плачут. И я буду – уперся первый и принялся рыдать.

Гэллегер принес ему еще молока.

– Так что с этим тепловым излучателем?

– Это просто, – сказал толстый либль и объяснил, в чем дело.

Действительно, это было просто. Дед, конечно, ни хрена не понял, но с интересом смотрел, как работает Гэллегер. Через полчаса все было готово. Это на самом деле оказался тепловой излучатель: он прожег дыру в дверце шкафа.

– Фью! – присвистнул Гэллегер, глядя на дымок от обугленного дерева. – Надо же! – Он взглянул на металлический цилиндр, который держал в руке.

– Человека этим тоже можно убить, – буркнул толстый либль. – Как того, во дворе.

– Да, мож... Что?! Где?

– Во дворе. Мы сначала сидели на нем, но потом он остыл. У него в груди дыра.

– Это ваша работа, – обвиняюще сказал Гэллегер.

– Нет. Он, наверное, тоже из другого времени. Тепловой излучатель прожег в нем дыру.

– Кто... кто он?

– Я его никогда раньше не видел, – ответил толстый либль, явно теряя интерес к этой теме. – Я хочу еще молока. – Он запрыгнул на рабочий стол Гэллегера и выглянул в окно. – Йо-хо! Этот мир – наш!

В дверь позвонили.

– Дед, посмотри, кто там, – сказал слегка побледневший Гэллегер. Наверное, кредитор. Они привыкли уходить отсюда пустыми. О боже, я еще никого не убивал...

– А я уже... – буркнул дед перед тем, как выйти, но не объяснил, что имеет в виду.

Гэллегер в обществе маленьких либлей вышел во двор. Случилось непоправимое: посреди розовых кустов лежал труп мужчины, старого и бородатого, совершенно лысого. Труп был одет в странный наряд – что-то вроде эластичного цветного целлофана. В груди его зияла большая дыра, прожженная тепловым излучателем.

– Он мне кого-то напоминает, – заметил Гэллегер. – Не знаю только, кого. Он выпал из времени уже мертвый?

– Мертвый, но еще теплый. – ответь либль. – Это было приятно.

Гэллегер содрогнулся – отвратительные маленькие чудовища. Но, видимо, они безвредны, иначе не получили бы доступа к опасной информации. Присутствие либлей беспокоило Гэллегера куда меньше, чем присутствие трупа.

Откуда-то издалека донеслись протесты деда.

Либли вдруг попрятались под кустами, а во двор вышли дед и еще трое мужчин. При виде голубых мундиров и сверкающих пуговиц Гэллегер бросил тепловой излучатель на грядку, для верности нагреб на него ногой земли и изобразил нечто вроде приветливой улыбки.

– Привет, парни. Я как раз собирался звонить вам. Кто-то подкинул труп ко мне во двор.

Как заметил Гэллегер, двое из визитеров были полицейскими – хорошо сложенные, недоверчивые и быстроглазые. Третьим был невысокий элегантный человечек со светлыми волосами, приклеенными к узкой голове, и тонкими усиками под носом. Он немного напоминал лису.

На груди его красовался Знак Почетного Полицейского, а это могло значить и много, и мало, в зависимости от того, кто его носит.

– Я не мог их удержать, – сказал дед. – Так что тебе конец, молодой человек.

– Это он так шутит, – объяснил Гэллегер полицейским.

– Честное слово, я уже собирался...

– Довольно. Как вас зовут?

Гэллегер представился.

– Угу. – Полицейский присел, чтобы осмотреть тело.

– Ого! Что вы с ним сделали?

– Ничего. Когда я вышел утром, он уже лежал здесь. Может, выпал из какого-то окна. – Гэллегер указал на небоскребы вокруг.

– Он не выпал – ни одна кость не сломана. Выглядит он так, словно вы проткнули его раскаленной докрасна кочергой, – заметил полицейский. – Кто это такой?

– Не знаю. Я никогда его не видел. А кто вам сказал...

– Никогда не оставляйте труп на виду, мистер Гэллегер. Кто-нибудь сверху – оттуда, например, – может его увидеть и позвонить в полицию.

– Ага, понимаю.

– Мы узнаем, кто его убил, – с иронией заметил полицейский, – пусть это вас не тревожит. И узнаем, кто он. А может, вы сами нам расскажете?

– Доказательства...

– Достаточно. – Огромные ладони хлопнули. – Я позвоню, чтобы приехал коронер. Где видеофон?

– Дед, покажи ему, – устало сказал Гэллегер.

Элегантный человечек со светлыми волосами сделал шаг вперед.

– Гроарти, осмотрите дом, пока Баннистер говорит по видео. Я останусь здесь, с мистером Гэллегером.

– Так точно, мистер Кэнтрелл.

Полицейские ушли вместе с дедом.

– Прошу прощения, – сказал Кэнтрелл, быстро шагнул вперед и присел. Воткнув тонкие пальцы в землю у ног Гэллегера, он вытащил тепловой излучатель и с легкой улыбкой принялся его разглядывать. Гэллегер затаил дыхание.

– Интересно, откуда это здесь взялось? – пробормотал он, лихорадочно придумывая выход.

– Это вы его спрятали, – ответил Кэнтрелл. – Я видел. К счастью, полицейский ничего не заметил. Пожалуй, я оставлю эту штуку себе. – Он сунул цилиндр в карман. – Вещественное доказательство, а? Рана в вашем трупе довольна необычна...

– Это не мой труп!

– Он лежит на вашем дворе. Мистер Гэллегер, меня очень интересует оружие. Что это за устройство?

– Это... это просто фонарик.

Кэнтрелл вынул цилиндр из кармана и направил на Гэллегера.

– Понимаю. Если я нажму вот эту кнопку...

– Это тепловой излучатель, – быстро сказал Гэллегер, отступая в сторону. – Ради бога, осторожнее!

– Гмм... Его сделали вы?

– Да...

– И убили им этого человека?

– Нет!

– Советую вам не распространяться на эту тему, – сказал Кэнтрелл, снова пряча цилиндр в карман. – Как только полиция наложит на него лапы, вам крышка. Ни одно известное оружие не наносит таких ран, и им будет нелегко доказать, что это ваша работа. Мистер Гэллегер, я почему-то верю, что не вы убили этого человека. Сам не знаю, почему. Может, учитываю вашу репутацию. Известно, что вы довольно эксцентричны, но известно также, что вы неплохой изобретатель.

– Спасибо, – сказал Гэллегер. – Но... это мой излучатель.

– Может, мне представить его как вещественное доказательство номер один?

– Он ваш.

– Договорились, – с улыбкой сказал Кэнтрелл. – Я посмотрю, что можно для вас сделать.

Как выяснилось, мог он не так уж много. Почти любой может получить Знак Почетного Полицейского, но политические связи не обязательно означают волосатую лапу в полиции. Однажды запущенную машину закона остановить было нелегко. К счастью, в те времена права личности были священны, что, впрочем, объяснялось развитием телекоммуникаций: ни один преступник просто-напросто не мог скрыться. Гэллегеру было предписано не покидать Манхеттен, и полиция не сомневалась, что едва он попытается это сделать, система видеотелефонов мигом сядет ему на хвост. Не требовалось даже выставлять охранников. Трехмерное фото Гэллегера уже попало в картотеки транспортных центров Манхеттена, и если бы он попытался купить билет на стратоплан или на ховер, его бы немедленно опознали, отчитали и отправили домой.

Сбитый с толку коронер повез труп в морг, полицейские и Кэнтрелл удалились. Дед, трое либлей и Гэллегер остались в лаборатории, сидели, ошеломленно переглядываясь.

– Машина времени, – сказал Гэллегер, нажимая кнопки алкогольного органа. – Надо же! И зачем я все это сделал?

– Они ни в чем не могут тебя обвинить, – заметил дед.

– Правосудие стоит дорого. Если я не найду хорошего адвоката, мне конец.

– А разве суд не может дать тебе адвоката?

– Может, только мне это не поможет. Юриспруденция в наши дни похожа на игру в шахматы: требуется сотрудничество множества специалистов, чтобы изучить все возможные подходы. Меня могут приговорить, если я пропущу хоть один крючок. Именно адвокаты контролируют политическую власть, дедушка. Есть у них и свои лоббисты. Вина и невиновность ничего не значат по сравнению с хорошим адвокатом. А это требует денег.