Текст книги "Робот-зазнайка (авторский сборник)"
Автор книги: Генри Каттнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Ну конечно, докажет, – поспешно перебил робот. – Вы совершенно правы и придумали очень умно. Мы будем пить вместе, и это докажет, что ваше виски не отравлено. И вы будете пить, пока ваши рефлексы не затормозятся. Верно?
– Да, но… – начал неуверенно Мартин, однако бессовестный робот уже вывинтил лампочку из торшера, нажал на выключатель и сунул палец в патрон, отчего раздался треск и посыпались искры.
– Ну, вот, – сказал робот. – Ведь не отравлено? Верно?
– А вы не глотаете, – подозрительно заявил Мартин. – Вы держите его во рту… то есть в пальцах.
ЭНИАК снова сунул палец в патрон.
– Ну, ладно, может быть, – с сомнением согласился Мартин. – Но ты можешь подсыпать порошок в мое виски, изменник. Будешь пить со мной, глоток за глотком, пока я не сумею припечатать свой глаз к этой твоей штуке. А не то я перестану пить. Впрочем, хоть ты и суешь палец в торшер, действительно ли это доказывает, что виски не отравлено? Я не совсем…
– Доказывает, доказывает, – быстро сказал робот. – Ну, вот смотрите. Я опять это сделаю… Мощный постоянный ток, верно? Какие еще вам нужны доказательства? Ну, пейте.
Не спуская глаз с робота, Мартин поднес к губам стакан с содовой.
– Ffff(t)! – воскликнул робот немного погодя и начертал на своем металлическом лице глуповато-блаженную улыбку.
– Такого ферментированного мамонтового молока я еще не пивал, – согласился Мартин, поднося к губам десятый стакан содовой воды. Ему было сильно не по себе, и он боялся, что вот-вот захлебнется.
– Мамонтового молока? – сипло произнес ЭНИАК. – А это какой год?
Мартин перевел дух. Могучая память Ивана пока хорошо служила ему. Он вспомнил, что напряжение повышает частоту мыслительных процессов робота и расстраивает его память – это и происходило прямо у него на глазах. Однако впереди оставалось самое трудное…
– Год Большой Волосатой, конечно, – сказал он весело. – Разве ты не помнишь?
– В таком случае вы… – ЭНИАК попытался получше разглядеть своего двоящегося собутыльника. – Тогда, значит, вы – Мамонтобой.
– Вот именно! – вскричал Мартин. – Ну-ка, дернем еще по одной. А теперь приступим.
– К чему приступим?
Мартин изобразил раздражение.
– Вы сказали, что наложите на мое сознание матрицу Мамонтобоя. Вы сказали, что это обеспечит мне оптимальное экологическое приспособление к среде в данной темпоральной фазе.
– Разве? Но вы же не Мамонтобой, – растерянно возразил ЭНИАК. Мамонтобой был сыном Большой Волосатой. А как зовут вашу мать?
– Большая Волосатая, – немедленно ответил Мартин, и робот поскреб свой сияющий затылок.
– Дерните еще разок, – предложил Мартин. – А теперь достаньте экологизер и наденьте мне его на голову.
– Вот так? – спросил ЭНИАК, подчиняясь. – У меня ощущение, что я забыл что-то важное.
Мартин поправил прозрачный шлем у себя на затылке.
– Ну, – скомандовал он, – дайте мне матрицу-характер Мамонтобоя, сына Большой Волосатой…
– Что ж… Ладно, – невнятно сказал ЭНИАК. Взметнулись красные ленты, шлем вспыхнул. – Вот и все, – сказал робот. Может быть, пройдет несколько минут, прежде чем подействует, а потом на двенадцать часов вы… погодите! Куда же вы?
Но Мартин уже исчез.
В последний раз робот запихнул в сумку шлем и четверть мили красной ленты. Пошатываясь, он подошел к торшеру, бормоча что-то о посошке на дорожку. Затем комната опустела. Затихающий шепот произнес:
– F(t)…
– Ник! – ахнула Эрика, уставившись на фигуру в дверях. – Не стой так, ты меня пугаешь.
Все оглянулись на ее вопль и поэтому успели заметить жуткую перемену, происходившую в облике Мартина. Конечно, это была иллюзия, но весьма страшная. Колени его медленно подогнулись, плечи сгорбились, словно под тяжестью чудовищной мускулатуры, а руки вытянулись так, что пальцы почти касались пола.
Наконец-то Никлас Мартин обрел личность, экологическая норма которой ставила его на один уровень с Раулем Сен-Сиром.
– Ник! – испуганно повторила Эрика.
Медленно нижняя челюсть Мартина выпятилась, обнажились все нижние зубы. Веки постепенно опустились, и теперь он смотрел на мир маленькими злобными глазками. Затем неторопливая гнусная ухмылка растянула губы мистера Мартина.
– Эрика! – хрипло сказал он. – Моя!
Раскачивающейся походкой он подошел к перепуганной девушке, схватил ее в объятия и укусил за ухо.
– Ах, Ник! – прошептала Эрика, закрывая глаза. – Почему ты никогда… Нет, нет, нет! Ник, погоди… Расторжение контракта. Мы должны… Ник, куда ты? – Она попыталась удержать его, но опоздала.
Хотя походка Мартина была неуклюжей, двигался он быстро. В одно мгновение он перемахнул через письменный стол Уотта, выбрав кратчайший путь к потрясенному кинопромышленнику. Во взгляде Диди появилось легкое удивление. Сен-Сир рванулся вперед.
– В Миксо-Лидии… – начал он. – Ха, вот так… – И, схватив Мартина, он швырнул его в другой угол комнаты.
– Зверь! – воскликнула Эрика и бросилась на режиссера, молотя кулачками по его могучей груди. Впрочем, тут же спохватившись, она принялась обрабатывать каблуками его ноги – с значительно большим успехом. Сен-Сир, менее всего джентльмен, схватил ее и заломил ей руки, но тут же обернулся на тревожный крик Уотта:
– Мартин, что вы делаете?
Вопрос этот был задан не зря. Мартин покатился по полу, как шар, по-видимому, нисколько не ушибившись, сбил торшер и развернулся, как еж. На лице его было неприятное выражение. Он встал, пригнувшись, почти касаясь пола руками и злобно скаля зубы.
– Ты трогать моя подруга? – хрипло осведомился питекантропообразный мистер Мартин, быстро теряя всякую связь с двадцатым веком. Вопрос этот был чисто риторическим. Драматург поднял торшер (для этого ему не пришлось нагибаться), содрал абажур, словно листья с древесного сука, и взял торшер наперевес. Затем он двинулся вперед, держа его, как копье.
– Я, – сказал Мартин, – убивать.
И с достохвальной целеустремленностью попытался претворить свое намерение в жизнь. Первый удар тупого самодельного копья поразил Сен-Сира в солнечное сплетение, и режиссер отлетел к стене, гулко стукнувшись об нее. Мартин, по-видимому, только этого и добивался. Прижав конец копья к животу режиссера, он пригнулся еще ниже, уперся ногами в ковер и по мере сил попытался просверлить в Сен-Сире дыру.
– Прекратите! – крикнул Уотт, кидаясь в сечу. Первобытные рефлексы сработали мгновенно: кулак Мартина описал в воздухе дугу, и Уотт описал дугу в противоположном направлении.
Торшер сломался.
Мартин задумчиво поглядел на обломки, принялся было грызть один из них, потом передумал и оценивающе посмотрел на Сен-Сира. Задыхаясь, бормоча угрозы, проклятия и протесты, режиссер выпрямился во весь рост и погрозил Мартину огромным кулаком.
– Я, – объявил он, – убью тебя голыми руками, а потом уйду в «Метро – Голдвин – Мейер» с Диди. В Миксо-Лидии…
Мартин поднес к лицу собственные кулаки. Он поглядел на них, медленно разжал, улыбнулся, а затем, оскалив зубы, с голодным тигриным блеском в крохотных глазках посмотрел на горло Сен-Сира.
Мамонтобой не зря был сыном Большой Волосатой.
Мартин прыгнул.
И Сен-Сир тоже, но в другую сторону, вопя от внезапного ужаса. Ведь он был всего только средневековым типом, куда более цивилизованным, чем так называемый человек первобытной прямолинейной эры Мамонтобоя. И как человек убегает от маленькой, но разъяренной дикой кошки, так Сен-Сир, пораженный цивилизованным страхом, бежал от врага, который в буквальном смысле слова ничего не боялся.
Сен-Сир выпрыгнул в окно и с визгом исчез в ночном мраке.
Мартина это застигло врасплох – когда Мамонтобой бросался на врага, враг всегда бросался на Мамонтобоя, – и в результате он со всего маху стукнулся лбом об стену. Как в тумане, он слышал затихающий вдали визг. С трудом поднявшись, он привалился спиной к стене и зарычал, готовясь…
– Ник! – раздался голос Эрики. – Ник, это я! Помоги! Помоги же! Диди…
– Агх? – хрипло вопросил Мартин, мотая головой. – Убивать!
Глухо ворча, драматург мигал налитыми кровью глазками, и постепенно все, что его окружало, опять приобрело четкие очертания. У окна Эрика боролась с Диди.
– Пустите меня! – кричала Диди. – Куда Рауль, туда и я!
– Диди, – умоляюще произнес новый голос.
Мартин оглянулся и увидел под смятым абажуром в углу лицо распростертого на полу Толливера Уотта.
Сделав чудовищное усилие, Мартин выпрямился. Ему было как-то непривычно ходить не горбясь, но зато это помогало подавить худшие инстинкты Мамонтобоя. К тому же теперь, когда Сен-Сир испарился, кризис миновал и доминантная черта в характере Мамонтобоя несколько утратила активность. Мартин осторожно пошевелил языком и с облегчением обнаружил, что еще не совсем лишился дара человеческой речи.
– Агх, – сказал он. – Уррг… э… Уотт!
Уотт испуганно замигал на него из-под абажура.
– Арргх… Аннулированный контракт, – сказал Мартин, напрягая все силы. – Дай.
Уотт не был трусом. Он с трудом поднялся на ноги и снял с головы абажур.
– Аннулировать контракт?! – рявкнул он. – Сумасшедший! Разве вы не понимаете, что вы натворили? Диди, не уходите от меня! Диди, не уходите, мы вернем Рауля…
– Рауль велел мне уйти, если уйдет он, – упрямо сказала Диди.
– Вы вовсе не обязаны делать то, что вам велит Сен-Сир, – убеждала Эрика, продолжая держать вырывающуюся звезду.
– Разве? – с удивлением спросила Диди. – Но я всегда его слушаюсь. И всегда слушалась.
– Диди, – в отчаянии умолял Уотт, – я дам вам лучший в мире контракт! Контракт на десять лет! Посмотрите, вон он! – И киномагнат вытащил сильно потертый по краям документ. – Только подпишите, и потом можете требовать все, что вам угодно! Неужели вам этого не хочется?
– Хочется, – ответила Диди, – но Раулю не хочется. – И она вырвалась из рук Эрики.
– Мартин! – вне себя воззвал Уотт к драматургу. – Верните Сен-Сира! Извинитесь перед ним! Любой ценой – только верните его! А не то я… я не аннулирую вашего контракта!
Мартин слегка сгорбился, может быть от безнадежности, а может быть, и еще от чего-нибудь.
– Мне очень жалко, – сказала Диди. – Мне нравилось работать у вас, Толливер. Но я должна слушаться Рауля.
Она сделала шаг к окну.
Мартин сгорбился еще больше, и его пальцы коснулись ковра. Злобные глазки, горевшие неудовлетворенной яростью, были устремлены на Диди. Медленно его губы поползли в стороны и зубы оскалились.
– Ты! – сказал он с зловещим урчанием.
Диди остановилась, но лишь на мгновение, и тут по комнате прокатился рык дикого зверя.
– Вернись! – в бешенстве ревел Мамонтобой.
Одним прыжком он оказался у окна, схватил Диди и зажал под мышкой. Обернувшись, он ревниво покосился на дрожащего Уотта и кинулся к Эрике. Через мгновение уже обе девушки пытались вырваться из его хватки. Мамонтобой крепко держал их под мышками, а его злобные глазки поглядывали то на ту, то на другую. Затем с полным беспристрастием он быстро укусил каждую за ухо.
– Ник! – вскрикнула Эрика. – Как ты смеешь?
– Моя! – хрипло информировал ее Мамонтобой.
– Еще бы! – ответила Эрика. – Но это имеет и обратную силу. Немедленно отпусти нахалку, которую ты держишь под другой мышкой.
Мамонтобой с сожалением поглядел на Диди.
– Ну, – резко сказала Эрика, – выбирай!
– Обе, – объявил нецивилизованный драматург. – Да!
– Нет! – отрезала Эрика.
– Да! – прошептала Диди совсем новым тоном. Красавица свисала с руки Мартина, как мокрая тряпка, и глядела на своего пленителя с рабским обожанием.
– Нахалка! – крикнула Эрика. – А как же Сен-Сир?
– Он? – презрительно сказала Диди. – Слюнтяй! Нужен он мне очень! – И она вновь устремила на Мартина боготворящий взгляд.
– Ф-фа! – буркнул тот и бросил Диди на колени Уотта. – Твоя. Держи. – Он одобрительно ухмыльнулся Эрике. – Сильная подруга. Лучше.
Уотт и Диди безмолвно смотрели на Мартина.
– Ты! – сказал он, ткнув пальцем в Диди. – Ты оставаться у него, – он указал на Уотта.
Диди покорно кивнула.
– Ты подписать контракт?
Кивок.
Мартин многозначительно посмотрел на Уотта и протянул руку.
– Документ, аннулирующий контракт, – пояснила Эрика, вися вниз головой. – Дайте скорей, пока он не свернул вам шею.
Уотт медленно вытащил документ из кармана и протянул его Мартину.
Но тот уже направился к окну раскачивающейся походкой.
Эрика извернулась и схватила документ.
– Ты прекрасно сыграл, – сказала она Пику, когда они очутились на улице. – А теперь отпусти меня. Попробуем найти такси…
– Не играл, – проворчал Мартин. – Настоящее. До завтра. После этого… – Он пожал плечами. – Но сегодня – Мамонтобой.
Он попытался влезть на пальму, передумал и пошел дальше.
Эрика у него под мышкой погрузилась в задумчивость.
Но взвизгнула она, только когда с ним поравнялась патрульная полицейская машина.
– Завтра я внесу за тебя залог, – сказала Эрика Мамонтобою, который вырывался из рук двух дюжих полицейских.
Свирепый рев заглушил ее слова.
Последующие события слились для разъяренного Мамонтобоя в один неясный вихрь, в завершение которого он очутился в тюремной камере, где вскочил на ноги с угрожающим рычанием.
– Я, – возвестил он, вцепляясь в решетку, – убивать! Арргх!
– Двое за один вечер, – произнес в коридоре скучающий голос. И обоих взяли в Бел-Эйре. Думаешь, нанюхались кокаина? Первый тоже ничего не мог толком объяснить.
Решетка затряслась. Раздраженный голос с койки потребовал, чтобы он заткнулся, и добавил, что ему хватит неприятностей от всяких идиотов и без того, чтобы… Тут говоривший умолк, заколебался и испустил пронзительный отчаянный визг.
На мгновение в камере наступила мертвая тишина: Мамонтобой, сын Большой Волосатой, медленно повернулся к Раулю Сен-Сиру.
Работа по способностям
(перевод Э. Березиной)
Когда Денни Хольт зашел в диспетчерскую, его вызвали к телефону. Звонок не обрадовал Денни. В такую дождливую ночь подцепить пассажира ничего не стоит, а теперь гони машину на площадь Колумба.
– Еще чего, – сказал он в трубку. – Почему именно я? Пошлите кого-нибудь другого; пассажир не догадается о замене. Я ведь сейчас далеко – в Гринвич-вилледж.
– Он просил вас, Хольт. Сказал фамилию и номер машины. Может, приятель какой. Ждет у памятника – в черном пальто, с тростью.
– Кто он такой?
– Я почем знаю. Он не назвался. Не задерживайтесь.
Хольт в огорчении повесил трубку и вернулся в свое такси. Вода капала с козырька его фуражки, полосовала ветровое стекло. Сквозь дождевой заслон он едва видел слабо освещенные подъезды, слышалась музыка пианол-автоматов. Сидеть бы где-нибудь в тепле эдакой ночью. Хольт прикинул, не заскочить ли в «Погребок» выпить рюмку виски. Эх, была не была! Он дал газ и в подавленном настроении свернул на Гринвич-авеню. В пелене дождя улицы казались мрачными и темными, как ущелья, а ведь ньюйоркцы не обращают внимания на сигналы светофоров, и в наши дни проще простого сшибить пешехода. Хольт вел машину к окраине, не слушая криков «такси». Мостовая была мокрая и скользкая. А шины поизносились. Сырость и холод пронизывали до костей. Дребезжание мотора не вселяло бодрости. Того и гляди, эта рухлядь развалится на части. И тогда… впрочем, найти работу нетрудно, но Денни не имел охоты изнурять себя. Оборонные заводы – еще чего! Совсем загрустив, он медленно объехал площадь Колумба, высматривая своего пассажира. Вот и он – одинокая неподвижная фигура под дождем. Пешеходы сновали через улицу, увертываясь от троллейбусов и автомобилей. Хольт затормозил и открыл дверцу. Человек подошел. Зонта у него не было, в руке он держал трость, на черном пальто поблескивала вода. Бесформенная шляпа с опущенными полями защищала от дождя голову; черные пронзительные глаза испытующе смотрели на Хольта. Человек был стар – на редкость стар. Глубокие морщины, обвисшая жирными складками кожа скрадывали черты лица.
– Деннис Хольт? – спросил он резко.
– Так точно, дружище. Скорей в машину и сушитесь.
Старик подчинился.
– Куда? – спросил Хольт.
– А? Поезжайте через парк.
– В сторону Гарлема?
– Как… да, да.
Пожав плечами, Хольт повернул к Центральному парку. «Тронутый. И никогда я его не видел». Он посмотрел на пассажира в зеркальце. Тот внимательно изучал фотографию Хольта и записанный на карточке номер. Видимо, успокоившись, откинулся назад и достал из кармана «Таймс».
– Дать свет, мистер?
– Свет? Да, благодарю.
Но свет горел недолго. Один взгляд в газету – и старик выключил плафон, устроился поудобнее и посмотрел на ручные часы.
– Который час? – спросил он.
– Около семи.
– Семи. И сегодня 10 января 1943 года?
Хольт промолчал. Пассажир повернулся и стал глядеть назад, в темноту. Потом наклонился вперед и снова заговорил:
– Хотите заработать тысячу долларов?
– Это что – шутка?
– Нет, не шутка, – ответил старик, и Хольт вдруг заметил, что у него странное произношение – согласные мягко сливаются, как в испанском языке. – Деньги при мне – в вашей валюте. Сопряжено с некоторым риском, так что я не переплачиваю.
Хольт не отрываясь смотрел вперед.
– Ну?
– Мне нужен телохранитель, вот и все. Меня намереваются устранить, а может быть, даже убить.
– На меня не рассчитывайте, – отозвался Хольт. – Я отвезу вас в полицейский участок. Вот куда вам нужно, мистер. Ч то-то мягко шлепнулось на переднее сиденье. Хольт опустил взгляд и почувствовал, как у него напряглась спина. Держа руль одной рукой, он поднял другой пачку банкнот и полистал. Тысяча монет – целая тысяча. От них исходил какой-то затхлый запах. Старик сказал:
– Поверьте, Денни, мне требуется только ваша помощь. Я не могу рассказать вам суть дела – вы подумаете, что я лишился рассудка, – но я заплачу вам эти деньги за услугу, которую вы окажете мне сегодня ночью.
– Включая убийство? – набрался смелости Хольт. – Откуда вы разведали, что меня зовут Денни? Я вас отроду не видел.
– Я справлялся… знаю о вас многое. Потому-то я и выбрал вас. Ничего противозаконного в этой работе нет. Если сочтете, что я ввел вас в заблуждение, вы вольны в любую минуту отступиться и деньги оставить себе.
Хольт задумался. Чудно… но заманчиво. И, собственно, ни к чему не обязывает. А тысяча монет…
– Ладно, выкладывайте. Что надо делать?
– Я пытаюсь скрыться от своих врагов. И мне нужна ваша помощь. Вы молоды, сильны, – сказал старик.
– Кто-то хочет убрать вас с дороги?
– Убрать меня… о! Вряд ли до этого дойдет. Убийство не исключено, но только как последнее средство. Они меня выследили, я их видел. Кажется, сбил со следа. За нами не едут машины?..
– Непохоже, – сказал Хольт.
Молчание.
Старик снова посмотрел назад. Хольт криво усмехнулся.
– Хотите улизнуть, так Центральный парк неподходящее место. Мне легче потерять ваших дружков там, где большое движение, – О'кей, мистер, согласен. Но я оставляю за собой право выйти из игры, если почую неладное.
– Прекрасно, Денни.
Хольт свернул влево, к 72-й стрит.
– Вы меня знаете, а я вас нет. И с чего вы вздумали наводить обо мне справки? Вы сыщик?
– Нет. Моя фамилия Смит.
– Ясно.
– А вам, Денни, двадцать лет, и вас признали негодным к военной службе из-за болезни сердца.
Хольт проворчал:
– Ну и что?
– Я не хочу, чтоб вы свалились мертвым.
– Не свалюсь. Мое сердце, как правило, о'кей. Это доктор, что осматривал, не уверен.
– Мне это известно, – подтвердил Смит. – Так вот, Денни…
– Да? – Надо убедиться, что нас не преследуют.
– А что, если я подкачу к Военному штабу? Там не жалуют шпионов, – подчеркнуто тихо сказал Хольт.
– Как вам угодно. Я докажу им, что я не вражеский агент. Мое дело никакого касательства к войне не имеет, Денни. Я просто хочу предотвратить преступление. Если мне не удастся, сегодня ночью спалят дом и уничтожат ценную формулу.
– Это забота пожарной охраны.
– Только вы и я в состоянии с этим справиться. Не могу объяснить вам почему. Тысячу долларов – не забудьте.
Хольт не забыл. Тысяча долларов много значила для него сейчас. В жизни он не имел таких денег. Это огромная сумма; капитал, который откроет ему дорогу. Он не получил образования. Думал, что так и будет всю жизнь корпеть на нудной работе. Но при капитале… конечно, у него есть планы. Теперь времена бума. Почему бы не стать бизнесменом? Вот она – возможность делать деньги. Тысяча монет! Это же залог будущего! Он вынырнул из парка на 72-й стрит и повернул на юг к Центральному Вест-парку. Краешком глаза заметил такси, мотнувшееся навстречу. Хотят задержать… Хольт услышал невнятный крик своего пассажира. Он притормозил, увидел проскочившую мимо машину и начал бешено крутить руль, изо всех сил выжимая сцепление. Сделав крутой разворот, он понесся в северном направлении.
– Не волнуйтесь, – сказал он Смиту.
В той машине было четверо; Хольт видел их мельком. Все чисто выбритые, в черном. Может быть, вооружены; в этом он не был уверен. Они тоже повернули – хотели догнать, но помешала пробка. При первом же удобном случае Хольт свернул налево, пересек Бродвей, у развилки выскочил на аллею Генри Гудзона и, вместо того чтобы ехать по дороге к югу, сделал полный круг и возвратился на Вест-Энд авеню. Он гнал по Вест-Энд и вскоре выехал на 80-е авеню. Здесь движение было гуще. Автомобиль преследователей исчез из виду.
– Что теперь? – спросил он Смита.
– Я… я не знаю. Надо удостовериться, что они отстали.
– О'кей, – сказал Хольт. – Они будут кружить здесь, искать нас. Лучше убраться отсюда. Положитесь на меня.
Он завернул в гараж, уплатил за стоянку и помог Смиту выбраться из машины.
– Теперь надо как-то убить время, пока ехать опасно.
– Где?
– Как насчет тихого бара? Выпить бы. Уж очень ночь муторная.
Смит, казалось, всецело отдал себя в руки Хольта. Они вышли на 42-ю стрит, с ее едва освещенными кабаре, кафешантанами, темными театральными подъездами и дешевыми аттракционами. Хольт протиснулся сквозь толпу, волоча за собой Смита. Через вертящуюся дверь они вошли в пивную, но там отнюдь не было тихо. В углу гремела пианола-автомат. Хольт углядел свободную кабину у задней стены. Усевшись, он кивнул официанту и попросил виски. Смит нерешительно заказал то же самое.
– Мне это место знакомо, – сказал Хольт. – Тут есть запасная дверь. Если нас выследили, мы быстренько смоемся.
Смита трясло.
– Вы не бойтесь, – подбадривал Хольт. Он показал связку кастетов. – Я их таскаю с собой на всякий случай. Так что будьте спокойны. А вот и наше виски.
Он выпил рюмку одним глотком и заказал вторую. Поскольку Смит не проявил желания платить, расплатился Хольт. Когда в кармане тысяча долларов, можно себе позволить такую роскошь. Хольт достал банкноты и, заслонив своим телом, принялся разглядывать. Вроде порядок. Не фальшивые; номера серий о'кей. Но тот же странный, затхлый запах, что привлек его внимание раньше.
– Вы, видно, давненько бережете их, – отважился он. Смит рассеянно сказал: – Экспонировались шестьдесят лет… – Он осекся и отпил из своей рюмки.
Хольт нахмурился. Это не были старинные, большие бумажки. Шестьдесят лет – чепуха! Не потому, что Смит не выглядел настолько старым; морщинистое, бесполое лицо могло принадлежать человеку между девяносто и ста годами. Интересно, как он выглядел в молодости? И когда же это было? Скорее всего, в Гражданскую войну! Хольт убрал деньги, испытывая удовольствие отнюдь не от одной только выпивки. Эти деньги для Денниса Хольта начало. С тысячью долларов тебя примут компаньоном в любое дело, и можно обосноваться в городе. Прощай такси – уж это наверняка. На крошечной площадке тряслись и раскачивались танцующие. Шум не смолкал, громкий разговор в баре соперничал с музыкой пианолы. Хольт машинально вытирал бумажной салфеткой пивное пятно на столике. – Может, все-таки скажете, что означает вся эта волынка? – спросил он наконец. На невообразимо старом лице Смита мелькнуло что-то, но о чем он думал, трудно было сказать.
– Не могу, Денни. Вы все равно не поверите. Который час?
– Около восьми.
– Восточное поясное время, устарелое исчисление и 10 января. Нам надо быть на месте незадолго до одиннадцати.
– А где?
Смит извлек карту, развернул и назвал адрес в Бруклине. Хольт нашел по карте.
– У берега. Глухое местечко, а?
– Не знаю. Я никогда там не был.
– А что произойдет в одиннадцать?
Смит покачал головой, уклоняясь от прямого ответа. Он разложил бумажную салфетку.
– Есть самописка? Х ольт ответил не сразу, сначала достал пачку сигарет.
– Нет… карандаш.
– Благодарю. Разберитесь в этом плане, Денни. Здесь нижний этаж дома в Бруклине, куда мы отправимся. Лаборатория Китона в подвале.
– Китона?
– Да, – помедлив, ответил Смит. – Он физик. Работает над важным изобретением. Секретным, я бы сказал.
– О'кей. Ну и что?
Смит торопливо чертил.
– Здесь, вокруг дома, – в нем три этажа, – очевидно, большой сад. Тут библиотека. Вы сможете проникнуть туда через одно из окон, а сейф где-то под шторой… – Он стукнул кончиком карандаша. – Примерно здесь.
Хольт нахмурился.
– Чую что-то подозрительное.
– А? – рука Смита дернулась. – Не перебивайте. Сейф не будет заперт. В нем вы найдете коричневую тетрадку. Я хочу, чтобы вы ее взяли…
– …и воздушной почтой переправил Гитлеру, – закончил Хольт, криво усмехаясь.
– …и передали в Военный штаб, – невозмутимо сказал Смит. – Это вас устраивает?
– Пожалуй… так более разумно. Но почему вы сами этим не займетесь?
– Не могу, – отозвался Смит, – не спрашивайте почему, просто не могу. У меня связаны руки – Проницательные глаза блестели. – Эта тетрадка хранит чрезвычайно важную тайну, Денни.
– Военную?
– Формула не зашифрована; ее легко прочитать, а также использовать. В этом-то вся прелесть. Любой может…
– Вы сказали, владельца дома в Бруклине зовут Китон. А что с ним произошло?
– Ничего… покамест, – ответил Смит и тут же поторопился замять: – Формула не должна пропасть, поэтому нам надо там быть именно около одиннадцати.
– Если уж так важно, почему мы не едем сейчас, чтоб взять тетрадку?
– Формула будет завершена только за несколько минут до одиннадцати. Сейчас Китон разрабатывает последние данные.
– Больно мудрено. – Хольт был недоволен. Он заказал еще виски.
– А что, Китон – нацист?
– Нет.
– Может, ему, а не вам нужен телохранитель?
Смит покачал головой.
– Вы ошибаетесь, Денни. Поверьте, я знаю, что делаю. Очень важно, жизненно необходимо, чтобы эта формула была у вас. – Гм-м… – Есть опасность. Мои враги, быть может, поджидают нас там. Но я их отвлеку, и у вас будет возможность войти в дом.
– Вы сказали, они не постесняются убить вас.
– Могут, только вряд ли. Убийство – крайняя мера, хотя этаназия[27]27
Этаназия – легкая, мгновенная смерть.
[Закрыть] не исключена. Только я для этого неподходящий объект.
Хольт не пытался понять, что такое этаназия; он решил, что это местное название и означает проглотить порошок.
– Ладно, за тысячу долларов рискну своей шкурой.
– Сколько времени понадобится, чтобы доехать до Бруклина?
– Наверно, час при эдакой тьме. – Хольт вскочил. – Скорее. Ваши дружки тут.
В черных глазах Смита отразился ужас. Казалось, он сжался в комок в своем объемистом пальто.
– Что теперь делать?
– Через заднюю дверь. Они нас еще не заметили. Если разминемся, идите в гараж, где я оставил машину.
– Да… Хорошо. Они протиснулись между танцующими и через кухню вышли в безлюдный коридор. Открыв дверь, Смит выскользнул в проулок. Перед ним возникла высокая фигура, неясная в темноте. Испуганный, Смит сдавленно вскрикнул.
– Удирайте! – Хольт оттолкнул старика.
Темная фигура сделала какое-то движение; Хольт быстро замахнулся в едва видимую челюсть. Кулак проскочил мимо. Противник успел увернуться. Смит улепетывал, уже скрылся во мраке. Звук торопливых шагов замер вдали. Хольт двинулся вперед, сердце его бешено колотилось.
– Прочь с дороги! – прохрипел он, задыхаясь.
– Извините, – сказал противник. – Вам не следует сегодня ночью ездить в Бруклин.
– Почему?
Хольт прислушался, стараясь по звукам определить, где враг. Но, кроме далеких автомобильных гудков и невнятного шума с Таймс-сквер за полквартала, ничего не было слышно.
– Вы все равно не поверите, если я скажу вам.
То же произношение, такое же испанское слияние согласных, какое Хольт заметил в речи Смита. Он насторожился, пытаясь разглядеть лицо человека. Но было слишком темно. Хольт потихоньку сунул руку в карман – холод металлических кастетов подействовал успокаивающе. – Если пустите в ход оружие… – начал он. – Мы не применяем оружия. Послушайте, Деннис Хольт, формулу Китона необходимо уничтожить и его самого – тоже.
– Ну, вы…
Хольт неожиданно нанес удар. На этот раз он не промахнулся. Кастеты, тяжело звякнув, соскользнули с окровавленного, разодранного лица. Едва различимая фигура упала, крик застрял в горле. Хольт огляделся, никого не увидел и вприпрыжку понесся по улочке. Для начала недурно. Через пять минут он уже был в гараже. Смит ждал его – подшибленный ворон в большущем пальто. Пальцы старика нервно барабанили по трости.
– Пошли, – сказал Хольт. – Надо торопиться.
– Вы…
– Я его нокаутировал. У него не было оружия… а может, не хотел применить. Мне повезло.
Смит скорчил гримасу. Хольт завел мотор и, съехав по скату, осторожно повел машину, ни на минуту не забывая об опасности. Выследить машину проще простого. Темнота только на руку. Он держался на юго-запад к Бовери, однако у Эссекс-стрит, возле станции метро, преследователи его нагнали. Хольт мотнулся в боковую улицу. Левый локоть, упиравшийся в раму окна, застыл и совсем одеревенел. Он вел одной правой, пока не почувствовал, что левая обрела подвижность. Через Вильямсбург-бридж доехал до Китса. Он кружил, менял направление, то давал, то сбавлял газ, пока наконец не сбил врагов со следа. На это ушло порядочно времени. Таким окольным путем не скоро доберешься до места. Свернув вправо, Хольт устремился на юг к Проспект-парк, потом на запад к глухому прибрежному району между Брайтон-бич и Канарси. Смит, скрючившись, безмолвно сидел позади.
– Пока что недурно, – бросил Хольт. – Хоть рукой могу шевелить.
– Что приключилось с ней?
– Должно быть, ушиб плечо.
– Нет, – сказал Смит. – Это сделал парализатор. Вот такой. – Он показал свою трость.
Хольт не понял. Он двигался вперед и вскоре почти добрался до места. На углу, возле лавки со спиртным, он затормозил.
– Прихвачу бутылочку, – сказал он. – В такую холодину и дождь требуется что-нибудь бодрящее.
– У нас мало времени.
– Хватит.
Смит закусил губу, но возражать не стал. Хольт купил виски и приложился к бутылке, после того как пассажир отрицательно мотнул головой в ответ на предложение выпить. Виски, безусловно, пошло на пользу. Ночь была мерзкая, холод отчаянный; струи дождя заливали мостовую, текли по ветровому стеклу. От изношенного «дворника» было мало толку. Ветер визжал, как злой дух.
– Уже совсем близко, – заметил Смит. – Лучше остановимся, найдите место, где спрятать такси.
– Где? Тут все частные владения.
– В проезде… а?
– О'кей, – сказал Хольт и нашел местечко, отгороженное густыми деревьями и кустарниками.
