сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Какое-то чувство все же удержало нашу молодую девушку от более подробных расспросов касательно этих воображаемых встреч; можно ли было выказывать столько любопытства? Но, занятая своими мыслями, она оглядела ее опять, и вдова священника предстала вдруг перед ней в новом свете. С зубами своими миссис Джорден, разумеется, ничего не могла поделать, однако модные рукава ее платья были явным свидетельством того, что она преуспела в свете. Тысяча тюльпанов, по шиллингу каждый, естественно, могли продвинуть человека дальше, чем тысяча слов по пенсу: нареченная мистера Маджа, которую все время снедала жгучая жажда жизни, в порыве вспыхнувшей вдруг зависти стала размышлять, не лучше ли было бы и ей, сравнительно с ее теперешним положением, выбрать и для себя что-либо в этом роде. Там, у нее в конторе, сидевшему справа мистеру Бактону ничего не стоило задеть локтем ей правый бок, а шумное сопение клерка – у него постоянно был насморк – гудело у нее в левом ухе. Не так-то легко ведь было находиться на службе – она слишком хорошо знала, что есть заведения еще более захудалые, чем контора Кокера, но у нее никогда не возникало повода думать, сколь порабощенной и ничтожной она должна выглядеть в глазах тех, кто пользуется относительною свободой. Она была до того зажата обоими молодыми людьми и работала в такой тесноте, что надо было быть несравненно более поворотливой, для того чтобы поддерживать с кем-то знакомство – будь то даже с тою же миссис Джорден, – а та ведь подчас могла забежать в контору, послать миссис Бабб любезную телеграмму, – знакомство, которое хоть сколько-нибудь могло бы приблизить ее к большей интимности с людьми высшего света. Ей запомнился день, когда миссис Джорден и в самом деле пришла к ним отправить телеграмму в пятьдесят три слова на имя лорда Рая и разменять пятифунтовую ассигнацию. При таких вот драматических обстоятельствах и произошла их встреча – для обеих было большим событием вновь обрести друг друга. Вначале девушка могла увидеть вошедшую только выше талии и мало что поняла в адресованной его светлости телеграмме. Каким-то странным водоворотом вдову священника бросило в такие слои общества, где уже нельзя было жить на гроши. Встреча эта, однако, рассеяла все возникшие было у нее сомнения, в особенности же тот тон, каким, когда, окончив свои подсчеты, она подняла голову, миссис Джорден процедила сквозь зубы и сквозь прутья клетки:
– Знаете, я ведь занимаюсь цветами.
У нашей девушки палец бывал всегда согнут – так ей удобнее было считать; и она тут же подумала о маленьком тайном преимуществе своем, а может быть, даже и ощутила некое торжество, которое, казалось, вознаграждало ее за несуразное содержание только что принятой телеграммы с перечислением каких-то цифр, красок, дней и часов. Переписка лиц, совершенно ей незнакомых, – это было одно, телеграммы же тех, кого она знала, она считала чуть ли не своим достоянием даже тогда, когда не могла в них как следует разобраться. Звучание слов, которыми миссис Джорден определила свое положение, назвав избранную ею профессию, походило на звон колокольчиков; однако в представлении нашей девушки цветы появлялись в домах лишь тогда, когда кого-нибудь хоронили, и единственное, что она готова была допустить, так это что у лордов в подобных случаях их, может быть, бывает особенно много. Когда минуту спустя за прутьями клетки юбка ее приятельницы заколыхалась и когда клерк, измерив уходившую мужским взглядом, недвусмысленно заметил по ее поводу: «А ведь хороша!» – она сумела очень язвительно охладить его пыл, сказав:
– Это вдова епископа.
Она всегда досадовала на то, что ей никак не удается его осадить, ибо то, что ей хотелось высказать ему, было глубочайшим презрением, меж тем как чувство это, вообще-то говоря, было несвойственно ее натуре и никогда не набирало достаточной силы. Слово «епископ» действительно могло осадить клерка, но ведь поползновения его все равно оставались низкими. На другой день, когда обе они встретились снова и миссис Джорден опять упомянула о предстоящих им долгих и важных разговорах, девушка не выдержала и воскликнула:
– Ну а я их увижу? Если бы я решила ради вас от всего отказаться.
В глазах миссис Джорден блеснул лукавый огонек:
– Я бы тогда стала посылать вас ко всем холостякам!
Слова эти напомнили девушке о том, что приятельница ее всегда считала ее хорошенькой.
– А что, они разве тоже заводят дома цветы?
– Сколько угодно. И они-то как раз особенно о них пекутся. – О, это был поистине удивительный мир. – Вам надо было бы взглянуть на то, что у лорда Рая.
– На его цветы?
– Да, и на его письма. Он пишет мне по нескольку страниц, и там есть прелестные рисунки и схемы. Вам надо бы посмотреть на все его чертежи.
8
Впоследствии она получила возможность внимательно рассмотреть все эти послания, и надо сказать, что они ее несколько разочаровали; но в тот вечер приятельницы продолжали свой разговор, завершившийся тем, что, как будто не до конца поверив в красивую жизнь, которую миссис Джорден сулила ей, девушка заметила:
– Так я же вижу их всех у себя.
– Их всех?
– Столько всяких хлыщей. Они постоянно у нас толкутся. Вы же знаете, живут они тут за углом, контора наша всегда кишит людьми высшего света, прожигателями жизни, теми, чьи имена встречаешь в газетах – мама у меня до сих пор еще получает «Морнинг пост» [6] , – и теми, кто приезжает сюда на весну.
Миссис Джорден отнеслась к этим словам с пониманием.
– Да, должна вам сказать, что я ведь обслуживаю кое-кого из этих людей.
Девушка не стала оспаривать самого факта, но тем не менее возразила:
– Не думаю, чтобы вам приходилось обслуживать их столько, сколько мне! Их дела, сговоры, планы, их маленькие забавы, и тайны, и пороки – все это проходит передо мной.
Нарисованная ею картина могла вызвать во вдове священника известное раздражение; ведь сказано все это было с целью перекрыть ее тысячу тюльпанов.
– Их пороки? Помилуйте, да разве у них есть пороки?
Наша юная критикесса разволновалась еще того больше; потом, как бы продолжая начатую игру, она с налетом презрения сказала:
– А вы что же, не разглядели их? Выходит, в этих роскошных домах не так-то уж много всего можно узнать. Что до меня, то я разглядела все, – продолжала она.
Миссис Джорден, которая, в сущности, была женщиной очень мягкой, слова эти явно поразили.
– Да, понимаю. Вы их действительно могли узнать.
– Да ни на что они не нужны! Какой мне в этом прок!
Минуту спустя миссис Джорден уже вновь обрела утраченное было превосходство.
– Нет, многого тут не добьешься.
Самой ей общение с этими людьми как-никак много всего открывало. И она нисколько ей не завидовала.
– Должно быть, в этом есть своя прелесть.
– В том, чтобы их видеть? – Тут девушка не в силах уже была сдержаться. – Да, я ненавижу их, в этом-то и заключается вся прелесть!
Удивлению миссис Джорден не было границ.
– Как, настоящих светских людей?
– А вы что же, считаете миссис Бабб настоящей светской дамой? Да, вспомнила, с миссис Бабб мне раз пришлось иметь дело. Не то чтобы она приходила сама, горничная что-то там приносила. Ну, знаете, моя дорогая! – И видно было, что юной телеграфистке из конторы Кокера, которая теперь все припомнила и подвела итог, сразу же нашлось, что рассказать. Но она ничего не сказала; она подавила в себе это желание; она только воскликнула:
– Горничная ее – мерзейшее существо, но, можете быть уверены, она-то все о ней знает! – А потом с безразличным видом проговорила: – Слишком уж они настоящие! Это грубые эгоисты!
Немного поразмыслив, миссис Джорден решила, что самое лучшее – ответить на все улыбкой. Ей хотелось быть снисходительной.
– Ну разумеется, у них ведь все на виду.
– Надоели они мне до смерти, – продолжала ее собеседница на этот раз немного более спокойным тоном.
Но это было уже чересчур.
– Вся беда в том, что у вас нет к ним добрых чувств!
Девушка только усмехнулась, ответив, что у нее точно так же не возникло бы никаких добрых чувств, если бы ей пришлось в течение целого дня считать в словаре слова. Миссис Джорден готова была и в этом с ней согласиться, тем более что ее приводила в содрогание мысль, что талант ее, которому она была обязана своим возвышением, может в один прекрасный день утратить силу и выйти из моды. В самом деле, не будь у нее пресловутого доброжелательства или развитого воображения – ибо в итоге все сводилось именно к этому, – как бы ей удавалось тогда украшать цветами столы для званых обедов, их середину и оба края? Дело было отнюдь не в выборе сочетаний – с этим-то она справлялась легко: самыми трудными оказывались как раз вещи неописуемо простые, те, которые холостяки и лорд Рай, может быть, больше, чем кто бы то ни было, совершенно сбрасывали со счета, сдували, как пепел своих сигарет. Нареченная мистера Маджа, во всяком случае, удовлетворилась этим объяснением, которое, как, впрочем, едва ли не любой оборот их разговора, в конце концов возвращал ее к страшному вопросу все о том же интересовавшем ее господине. Ее мучило желание выпытать у миссис Джорден все, что та о нем думает, а девушка была уверена, что у той действительно есть на этот счет свои мысли, но, как это ни странно, для того чтобы узнать их, надо было сначала вывести ее из терпения. Она знала, что если бы приятельнице ее не были свойственны осторожность и привычка ничего не говорить без обиняков, та давно бы уже не преминула сказать: «Откажитесь от него, да, откажитесь; будьте уверены, с вашей красотой вы составите гораздо лучшую партию».
У нашей молодой девушки было такое чувство, что, если только подобные доводы послужат к тому, чтобы принизить несчастного мистера Маджа, она возненавидит их, как того требует от нее нравственное достоинство. Она понимала, что до сих пор еще такой ненависти к ним никогда в ней не возникало. Но она увидела, что у миссис Джорден тоже есть некие планы и что та рассчитывает мало-помалу обрести известную уверенность в своем положении. В один прекрасный день она вдруг догадалась о том, чего не хватает ее приятельнице для того, чтобы ощутить в себе силу: той ни много ни мало нужна была надежда, что она сможет наконец высказать ей свои самые сокровенные мечты. У этой приобщившейся к высшему свету женщины были собственные расчеты – она вынашивала их во всех этих пустынных жилищах. Если она брала на себя заботы о цветах в квартирах холостяков, то не значило ли это, что она ожидает для себя перспектив, существенно отличных от тех, что прочит работа в конторе Кокера, по поводу которой она сама же сказала, что от нее ничего не добьешься? Уже одно сочетание холостяков с цветами сулило какие-то блага, хотя, говоря по правде, миссис Джорден вряд ли стала бы решительно утверждать, что лорд Рай собирается сделать ей предложение, которое могло бы избавить ее от всех этих хлопот. Наконец-то молодая девушка поняла, что было на уме у ее подруги. Та явно предвидела, что если нареченная мистера Маджа не проникнется заранее уверенностью в успешном исходе дела, она просто возненавидит ее в тот же самый день, когда узнает ее тайные цели. Иначе неужели эта несчастная стала бы выслушивать все ее разговоры о том, что при покровительстве леди Вент-нор, в общем-то, оказывалось таким возможным?
9
Меж тем, зная, что после вспышки раздражения ей иногда становится легче, нареченная мистера Маджа не упускала случая вести себя так, чтобы поклонник ее в ней это раздражение пробуждал. Можно было подумать, что это привязывало ее к нему. Они всегда гуляли вместе по воскресеньям, обычно по Ридженс-парку [7] , и довольно часто, раз или два в месяц, он водил ее в Стрэнд или еще в какой-нибудь театр посмотреть идущую там пьесу. Он неизменно отдавал предпочтение вещам действительно хорошим – Шекспиру, Томсону [8] или же какой-нибудь забавной американской комедии; а так как сама она тоже терпеть не могла пьес вульгарных, это давало ему основание подъезжать к ней на своем любимом коньке – утверждать свою теорию, что вкусы у них, к великому их счастью, ничем не разнятся. Он вечно напоминал ей об этом, радовался этому совпадению и говорил по этому поводу нежные и проникновенные слова. Бывали минуты, когда она просто не понимала, как это она его терпит, как это она вообще может терпеть человека до такой степени уверенного в себе, что он просто не замечает, насколько она на него не похожа. Если ей вообще суждено было кому-то нравиться, то ей хотелось нравиться именно этим своим несходством с другим, а коль скоро не это определяло чувство, которое к ней питал мистер Мадж, то она спрашивала себя, что же он все-таки в ней нашел. Сходство их сводилось разве что к одному – к тому, что, в сущности, как и она, он тоже принадлежал к человеческому роду, это она вынуждена была признать. В отношении других людей она могла пойти на поистине невероятные уступки: не было даже возможности перечислить те, на которые она пошла бы ради капитана Эверарда; но кроме того, что я только что назвал, она бы ни за что не признала в себе никакой общности с мистером Маджем. Именно тем, что он не походил на нее, он, как это ни странно, и нравился ей, и вместе с тем в ней вызывал сожаление; а это, в общем-то, доказывало, что несходство их, если только они открыто его признают, не обязательно окажется для них роковым. Она понимала, что при всей галантерейности его обхождения, которой нельзя было не заметить, в нем все же есть и некое изначальное мужество. Однажды, когда он работал у Кокера в те же часы, что и она, девушка видела, как он схватил за шиворот подвыпившего солдата, разбушевавшегося здоровенного детину. Придя к ним в контору с товарищем, который должен был получить почтовый перевод, солдат этот схватил деньги прежде, чем тот успел до них дотянуться, и когда среди всех окороков, и сыров, и постояльцев Траппа между ними завязалась драка, буйством своим до смерти всех перепугал. Мистер Бактон и клерк притаились где-то в углу клетки, в то время как мистер Мадж очень спокойно, но вместе с тем очень быстро обошел стойку, решительно вмешался в драку, развел обоих по углам и дал виновнику хорошую взбучку. В эту минуту она гордилась им и почувствовала, что если бы между ними все еще и не было окончательно решено, то проявленное им в этот день присутствие духа могло бы сломить ее последнее сопротивление.
