Текст книги "Одесские рассказы"
Автор книги: Геннадий Водовских
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Так вот этого «Посмитного», работавшего у Пелеха слесарем по ремонту КИПиА( контрольно-измерительных приборов и автоматики), на работе называли так только за глаза, потому как вместе с Милей Целикманом и Еленой Кардек составляли первичную партийную организацию заводской лаборатории. Несмотря на то, что «Посмитный» был ярым антисемитом и называл своего напарника( в тесном кругу) жидом он подружился с Милей Целикманом ( называвший его, в свою очередь за глаза кугутом), так же работавшим у Вениамина Моисеевича слесарем по ремонту КИПиА. Нельзя сказать, что их сблизила партийная деятельность, но совместный гешефт по изготовлению, во время работы, телевизионных антенн их объединял точно. Так вот, этот бизнес базировался, в основном на том, что для изготовления этих самых антенн, требовался телевизионный экранированный кабель. Такой кабель, в больших количествах , выписывал со склада Пелех, так как он применялся для соединения приборов, измеряющих температуру в различных печах завода, с термопарами. Установка, ремонт и эксплуатация этого оборудования была закреплена за слесарями КИПиА, работавших в заводской лаборатории, то есть за Милей Целикманом и Колей Ратушняком ( то бишь, «Посмитным»). Эти ребята быстро сообразили, что если на какой-нибудь поперечной планочке закрепить парочку медных трубок, а к этим трубкам припаять экранированный кабель, то получится совсем неплохая крышная телевизионная антенна. Такие антенны были в те времена в большом дефиците, как и многие другие товары народного потребления. Учитывая то, что материал для изготовления антенн, им не приходилось покупать, а использовать заводской, то и цену они назначали довольно небольшую. Пробные партии этих изделий они вначале сбывали только своим родственникам и знакомым. Известие о том, что на заводе можно заказать и купить крышные телевизионные антенны, постепенно расползалась все шире благодаря тому, что родственников у «Посмитного» и у Мили Целикмана на заводе было много. Это расползание привело к тому, что количество заказов резко выросло, а изготовление товара теперь уже занимало все рабочее время этих слесарей. К тому же у родственников Мили и Коли оказалось много знакомых, которым так же понадобились эти антенны. Времени явно не хватало. Тогда ребята решили работать по ударному, как и полагалось членам партии. А эта ударность заключалась в том, что приходилось работать по полторы смены каждому. Получалось это следующим образом; Например первая смена была за Милей. Миля до обеденного перерыва занимался своей основной работой. После обеда на работе появлялся «Посмитный», у которого была вторая смена. «Посмитный» занимался гешефтом, а Миля присоединялся тоже к этой подпольной работе. После окончания первой смены, Миля домой не уходил, а продолжал заниматься гешефтом. «Посмитный» же переключался на свою основную работу. На следующей неделе «бизнесмены» менялись местами.
Что же происходило с заработками этих слесарей? А получилось постепенно так, что денежки от гешефта стали превосходить их заработную честную плату многократно. Большое количество посторонних людей, часто появляющихся в мастерской лаборатории, частые продолжительные задержки после рабочей смены слесарей , а кроме этого , увеличившийся расход экранированного кабеля, не остались не замеченные Вениамином Моисеевичем Пелехом. Более всего подозрительным ему казался тот факт, что Коля и Миля совсем перестали настаивать на увеличении им разряда, что повлекло бы прибавку к их зарплате. Недоумевавший начальник вынужден был держать совет вместе с Марьей Михайловной Бармас, так как Бармас всегда знала все, что творилось в лаборатории и за ее пределами, а что не знала наверняка, так о том догадывалась. Поскольку дело оказалось гешефтом, что удалось выяснить Бармас, то Пелех не стал применять дисциплинарное воздействие к Коле и Миле, а просто напросто стал намекать им, что все таки это не порядок, когда подчиненные занимаются гешефтом у него в лаборатории, привлекая материалы и используя оборудование этого подразделения, а начальнику ничего не перепадает. Однако эти наглецы стали делать вид, что не понимают о чем идет речь. Тогда Вениамин Моисеевич начал действовать.
Прежде всего он забрал из кладовой, куда был доступ слесарей КИПиА, экранированный кабель себе в кабинет и, для надежности положил бухту этого драгоценного материала себе под стол так, что бы садясь он мог ставить ноги рядом с этим кабелем. Мерзавцы приуныли! Правда это продолжалось недолго, пока они не сообразили то, что могут использовать странности его характера в своих коварных целях. Эти махинации я как-то раз наблюдал собственными глазами. Пелех сидел за столом и что-то писал. В это время к нему вошли Миля с «Посмитным», на ходу о чем-то споря. Их спор сводился к тому, что это не правда , будто бы Пелех в двадцатых годах виделся с Ворошиловым. Услышав фамилию легендарного командира Красной Армии, Пелех весь напрягся.
Миля, сделав хитрое еврейское лицо, обратился к нему: – Вениамин Моисеевич, а правда что вы встречали Ворошилова, когда он возвращался из Турции? Пелех, поправив на носу очки, сразу же оживился: – А как же! Меня тогда делегировали, вместе с другими студентами университета, встречать Ворошилова! Он тогда еще ехал на белой лошади, которую ему подарил Ататюрк от самого Дюка по приморскому бульвару, по Дерибасовской , по Приображенской до самого вокзала. – горячился начальник. Пелех ударился в воспоминания.
А в это время, пока Миля «заговаривал зубы» начальнику лаборатории, «Посмитный», присев на корточки, наматывал себе на локоть драгоценный кабель из под стола Вениамина Моисеевича. Так продолжалось еще долго, пока Пелех демонстрировал Миле старые фотографии тех лет. Этот отвлекающий разговор длился до тех пор, пока Коля, отмотав необходимое количество кабеля, тихонько удалился . Уже даже после того, как вся процедура закончилась, Миля еще долго не мог отделаться, от ударившегося в воспоминания начальника.
Когда вечером, Пелех перемерял вместе с Марьей Михайловной длину бухты кабеля, он понял, что его в очередной раз перехитрили и решил действовать прямо без всяких хитростей.
Марья Михайловна подсказала, что ему надо прямо на кабеле, каждый раз писать сколько метров осталось. Пелех последовал ее совету. Однако, случилось так, что Миля вскоре уволился и бизнес как-то погас сам собой.
Потеряв такую большую прибавку к своей зарплате, «Посмитный» совсем обозлился на своего начальника, стал вести себя вызывающе «за глаза» стал, не стесняясь называть его жидом. Каждый раз, когда шарканье и звон ключей Пелеха замолкали, «Посмитный» тихонько подкрадывался к двери изнутри и изо всей силы ударял по ней. Подслушивавший под дверью, старый начальник отлетал к противоположной стене , при этом получая удар по голове.
«Посмитный» получал при таких случаях «море удовольствия» , демонстрируя показное сострадание к ушибленному еврею. Все это продолжалось бы до бесконечности, если бы Пелех не принял на работу Марика Берина вместо, уволившегося Мили Целикмана.
Марик не был членом партии, но зато имел не только высшее образование, но и учился в аспирантуре. Свое высшее образование он получил в далекой Сибири в городе Томске, так как поступить в ВУЗ в Одессе гражданину с фамилией Берин и именем Марк, в те времена было почти невозможно. Причина была в поступающих из Киева негласных указаний от правительства УССР о нежелательности допуска граждан еврейской национальности в больших количествах для поступления в ВУЗы Украины, а также о нежелательности назначенний их на руководящие должности. Видимо в Киеве полагали, что слишком много на Украине интелегенции неукраинской национальности. По их замыслу, запрет евреям обучаться в украинских ВУЗах, упростит возможность выдерживать конкуренцию украинской молодежи на вступительных экзаменах. В те времена одесситы рассказывали такой анекдот: В приемную комисию ВУЗа пришли евреи и спросили: – Скажите Вы с фамилиями, заканчивающиеся на – ман принимаете? – Нет! – Шульман уходите! – Скажите, а с фамилиями на -ович? – Нет! – Цибирович уходите! – А с фамилиями на -ко! О , да! – Коган заходите!!!
В РСФСР тогда до такого додуматься еще не успели, по этому «хитрые еврейские граждане» все же умудрялись не только получать высшее образование, но еще имели наглость поступать в аспирантуру. Вот таким «хитрым евреем» и являлся Марк Берин. Несмотря на то, что он меня называл «хитрым русским», мы как-то сразу подружились.
Угрозу благополучному пребыванию Пелеха на своей должности, он не представлял, так как его учеба в аспирантуре предполагала, в свое время, более высокие посты. Пелех был доволен. Не нравился он только Марье Михайловне Бармас, так как она узнала, что этот молодой челвек «за глаза» называет ее «Таранечкой» и еще очень подружился с ее вечным врагом Юлей. Бармас тут же приклеила ему кличку «Кандидат». Марик Берин не только не был членом партии, но и не пил самогон во время обеденного перерыва вместе с членами партии; «Посмитным», Петей Лыковым и еще с каким-то электриком из Любашовки – родины Коли Ратушняка. Он ни с кем не ссорился, но и особенно не сближался. Больше всего он общался с Юлечкой, которой он рассказывал «сальные» анекдоты, даже в присутствии «Таранечки», которая бросала на них человеконенавистнические взгляды.
Таким образом, прибытие «Кандидата» положительно сказалось на работе слесарей КИПиА пелеховской лаборатории. Не имея дополнительного заработка на работе, «Посмитный» стал относиться к своим обязанностям с «холодком». Он стал часто уходить преждевременно с работы, особенно во вторую смену, иногда сразу же после ухода начальника. Как-то раз он, как обычно пришел на свою смену в 16-00. Когда он крутился на работе, он завел какой-то ничего не значащий разговор с Пелехом. Поговорив минут 20 с «Посмитным», ничего не подозревающий начальник собрался уходить. Ратушняк, продолжая беседовать с ним, тоже вышел с ним из лаборатории. Болтая они пришли на проходную завода, через которую все еще шел поток работников, закончивших работу в первую смену. Вышли из завода они тоже вместе, попрощавшись пошли каждый в свою сторону. Прошло три дня. Пелех, как обычно шаркая по коридору и звеня ключами натолкнулся на «Посмитного». Вдруг его что-то осенило. – Коля!– остановил он Ратушняка, помнишь три дня тому назад мы вместе шли домой?
Ну? ответил Коля.
Так по моему ты был на второй смене? -
Ратушняк сделал удивленное лицо: Вениамин Моисеевич, если мы шли вместе с Вами домой, то как же тогда я мог быть во второй смене?
Да, действительно, удивился Пелех, как это я мог не подумать?
Вот оно пагубное действие склероза, которое угрожало карьере Вениамина Моисеевича! Склероз со временем все усиливался и усиливался, приводя начальника заводской лаборатории к неприглядным ситуациям. Он мог целый час искать свои ключи, связка которых у него все время была в руках. Или быстро идти куда-нибудь, а потом остановившись долго вспоминать куда шел. Для окружающих уже давно было понятно, что ему пора отдыхать. Но Пелех даже мысли не допускал, что бы уйти в отпуск, ведь в таком случае его, на время отпуска, должна была замещать ни кто другой, как инженер-химик заводской лаборатории Юля. Это приводило в ужас не только его, но еще и лаборантку 5-го разряда Марью Михайловну Бармас. Бармас раз и навсегда заявила, что если эта Юля будет временно исполнять обязанности Пелеха, то она тут же уволится, что для Вениамина Моисеевича было страшней «варфаломеевской ночи». Кроме Марьи Михайловны он никому в лаборатории не доверял. По этой самой причине не принимал на работу кладовщицу и вынужден был сам выписывать и получать со склада все химикаты и другие материалы. Он также был в лаборатории единственным материально– ответственным лицом. Многие материалы, которые Пелех считал дефицитными и особо ценными, он хранил не в кладовке с химикатами, а у себя в кабинете, где также была расположена фото-комната для проявления фотопластинок к спектрографу и металлографическому микроскопу, которые располагались здесь же. Постепенно в этой фото-комнате скопилось такое количество дифицита, что в нее трудно было попасть. Правда иногда Вениамин Моисеевич умудрялся избавляться от этих излишеств, да еще делал при этом доброе и приятное дело. Например, на международный женский день он , поздравляя своих сотрудниц, раздал им по одному «вафельному» полотецу, которое и так обязан был выдавать один раз в месяц, по пачке ваты( в те нищие времена вата с успехом заменяла женщинам гигиенические прокладки), а также собственноручно подписанными открытками.
А так, когда кто-нибудь приходил к нему с просьбой дать что-нибудь, он оставлял его за дверью, а сам скрывался в своей загадочной фото-комнате, где доставал эти «сокровища» из, только ему известных мест. Как-то к нему зашел его старый друг Яша и увидел у него на столе моток дефицитной синей изоленты. Учитывая ее дефицитность, Яша тоже захотел эту ленту иметь. Он обратился к Пелеху: – Веня, ( так Яша обращался к своему старому другу) дай мне изоленты.– Вениамин Моисеевич ворчливо ответил : «А где я ее тебе возьму?» Да вот же она -Яша указал на стол. Это всё, что есть-сказал Пелех. Ну дай хоть пол мотка-не унимался Яша. Старому другу Пелех отказать не мог, он достал острый сапожный нож и перерезал моток изоленты точно по диаметру, пополам. Взяв такую половинку в руки, он преподнёс своему другу обещанные полмотка. Яша онемел, увидев у Вени испорченную изоленту. Он не знал; хохотать ему или плакать. Говорят, что бывший друг Пелеха, Яша рассказал эту «хохму» всему заводу.
Да, много всяких неприятностей случались с Вениамином Моисеевичем из-за его безалаберности и упрямства. Марья Михайловна Бармас, как могла предупреждала своего начальника об его безрассудных поступков, но у него на все это был один ответ: – А гройсе цурес ( большое горе – идиш)!
Надо бы побольше рассказать об одном из самых ярких персонажей пелеховской «вороньей слободки» – Марьи Михайловне Бармас.
Марья Михайловна работала в лаборатории вместе с Пелехом еще с давних времен. Многие работники работали в лаборатории и уходили, даже умирали, но наличие Пелеха и Бармас было постоянным. Марья Михайловна была за мужем только один раз и недолго. Это случилось в июне 1941 года. Прожив в законном браке с мужем два дня, они расстались по причине того, что мужа ее , после начала войны, забрали на фронт. Вскоре, как довольно часто случалось в то лихое время, она получила «похоронку». С тех пор Бармас замуж больше не выходила. Более того поговаривали, что у нее из мужчин так никого и не было. Это видимо и отразилось на ее несносном характере. Пелех и контрольный мастер литейного цеха Кушиль Станислав Игнатьевич ( которого и она, и Пелех называли Стасиком) были единственными с кем она более или менее общалась нормально, а так она предпочитала одиночество. « Таранечка», как ее прозвал «кандидат» ( Марик Берин) вполне соответствовала этому прозвищу, так как была чересчур худая. Нельзя сказать, что это было вызвано плохим питанием. Наоборот, Марья Михайловна очень любила поесть. На эту процедуру у ней уходил почти весь обеденный перерыв . Продукты она всегда приносила из дому и готовила из них еду прямо в лаборатории. Варила обед она в большом количестве и все это съедала. Однако большое потребление пищи никак не сказывалось на ее худобе. Поэтому Стасик всегда говорил, что она переводит продукты; как они в нее входят, так и выходят. Кстати, Стасик был единственным из знакомых Марьи Михайловны, кому позволялись шутки в ее адрес. А он очень любил шутить. Пелеха он всегда называл заведующим, а не начальником. Когда он входил в любое из помещений лаборатории, то вместо приветствия сотрудникам , он всегда задавал один и тот же вопрос: – Где ваш заведующий? И какую бы новость ему не сообщали, не важно на какую тему и, не важно о ком, всегда слышалось одно: – От жулики!!! Впрочем и у Пелеха тоже был постоянный ответ на постоянный вопрос: – Вениамин Моисеевич! У меня почему-то не совпадают результаты анализа . При этом он отвечал: -Наверное что-то попало!
В число приятелей Бармас еще входила Зоя Константиновна Заинчковская. Зоя, так ее называли все сотрудники, работала лаборанткой металлографической лаборатории. На работе бывала довольно редко, так как часто болела. На лице Зои угадывались следы былой красоты изящной польской пани. Возраст, конечно же отразился на ее внешности, но не так как на Марье Михайловне. В те дни, когда Зоя не болела, а находилась на работе, подражая своему начальнику, предпочитала также слоняться по коридору лаборатории подслушивая у дверей. Однако она совсем не шаркала ногами и не звенела ключами, как он . Наоборот, ходила мягко и очень тихо, совсем как кошка. Так что любой сотрудник лаборатории , распахнув дверь, всегда рисковал наткнуться там на бледный силуэт Зои Константиновны, похожий в такой момент на призрак. Добытые под дверями сведения вечером обсуждались в тесном кругу единомышленников. Таким образом образовалась этакая польско-еврейская четверка, состоящая из одной пары поляков и одной пары евреев.
Марья Михайловна Бармас была женщиной с капризами. Она очень дорожила многими вещами, которые считала ей принадлежащими. Например она очень дорожила аналитическими весами, заключенными в деревянный со стеклами корпус. Эти весы были каким-то антикварным оборудованием, изготовленным еще в те времена, когда бегала по зеленной травке маленькая девочка Машенька Бармас. Примерно такого же возраста был ее старый алюминиевый таз, в котором она охлаждала колбы во время проведения химических анализов. Этот таз имел бы ценность только у какого-нибудь бомжа, который собирался бы сдать это старье в утиль, в качестве цветного металла. Стеклянная лабораторная посуда, побывавшая в ее руках, моментально становилась необыкновенной ценностью, которую теперь нелегко достать и, поэтому оберегалась от чужих недостойных рук. Этими недостойными руками, как правило были руки инженера-химика лаборатории ненавистной Юли.
К вещам, которыми дорожила Марья Михайловна , относились не только лабораторное оборудование и посуда, но и песни, которые она распевала в тех случаях, когда день у нее, как она считала, удался. Что это значило? Это значило, что ей удалось зафиксировать у Пелеха еще одно доказательство профессиональной непригодности «этой твари», как «уважительно» она отзывалась о той же Юлии. Самой любимой песней Марьи Михайловны был марш Буденного, который она переделала на свой манер:
…..Скакал бы ты Буденный на коне лихом,
крутил бы хвост кобыле с Ворошиловым вдвоем.....
Еще одна песня будоражила воспоминания молодости Бармас:
…. Казак лихой ,орел степной – пела она своим писклявым голосом. Такое пение напоминало своим унынием игру шарманщика с обезьянкой, вытаскивающей билеты, которые содержали «правду» о вашей предстоящей жизни.
Юля была полной противоположностью Марье Михайловне, правда не во всем. В отличие от Бармас, она была довольно полной женщиной, хотя и не толстой. Щеки Юлии были румяными, в то время, как у Марьи Михайловны их вообще не было. Юля пыталась следить за своей полнотой, для чего в обеденный перерыв уничтожала в больших количествах различные фруктовые пюре из детского питания. Одному богу было известно, какое количество крохотных детей она лишила, предназначенных только для них продуктов. Она была уверена, что эти детские продукты позволяет ей сохранять, все еще привлекательную для мужчин фигуру. Правда, не смотря на ее полноватую фигуру, желающих сочетаться с ней браком ни разу не наблюдалось. В отличие от Бармас, Юля съедала свой обед быстро за минут двадцать. В остальное время , она предпочитала прикорнуть за столом либо почитать какой-нибудь роман . У Марьи Михайловны ни на то, ни на другое времени не хватало. Если для Юли обед – это был перерыв в работе, то для ее соперницы – это было начало смены. Дело в том, что Пелех, идя на встречу Бармас, установил оригинальный режим работы для химической лаборатории; Юля всегда работала в первую смену, Марья Михайловна приходила на работу, начиная с обеденного перерыва первой смены и заканчивала работу обеденным перерывом второй смены. Цель была проста – резко сократить совместное пребывание обеих сотрудниц до минимума. И на это были у Пелеха серьезные основания. Ему не возможно было забыть их частые боевые столкновения, зачастую переходящих в банальную потасовку. Инициатором таких драк, как правило была Марья Михайловна. Одни скандалы начинались буквально «на ровном месте», другие очень тщательно готовились.
Что бы как-то устранить их соприкосновения, в то короткое время, когда они оказывались вместе в одном помещении – химической лаборатории, Вениамин Моисеевич закрепил, за каждой из них, отдельные виды химических анализов. За Юлей были закреплены следующие анализы; определение содержания кремния в чугунах, сталях и ферросплавах, определение примесей серы и фосфора в чугунах и сталях, анализ электролитов с гальванического участка. За Бармас – определение содержания углерода, хрома, марганца в чугунах и сталях, определение марок стали и чугуна.
Каждая из соперниц, для проведения вышеперечисленных анализов, имела отдельное оборудование , отдельные реактивы и отдельную лабораторную посуду. Не приведи господь, что бы какое-либо оборудование или посуда, считавшиеся принадлежностью одной, побывали в руках другой! В таких случаях Пелеху лучше было не появляться на работе. Но он все равно вынужден был терпеть все это ради того, что бы «сор не выносился из избы». В противном случае все эти внутренние разборки могли дойти до ушей Главного металлурга Серебрянского, что не сулило ничего хорошего Вениамину Моисеевичу.
В тот день ничто не предвещало «грозы». С утра, пока еще не было на работе Марьи Михайловны, Юле захотелось помыть свои ноги. И надо же было ей нарушить это страшное табу на запрет использовать для этого, тот самый алюминиевый таз – собственность Марьи Михайловны, о котором давно мечтал скупщик металлолома.
Не долго думая она набрала горячей воды в этот таз , поставила его на табурет и водрузила в него свою ногу. Ну, ногу– это мягко, очень мягко сказано, так как Юля обладала очень толстыми ногами, можно бы сказать ножищами, которые были не соизмеримыми с остальными частями ее тела. Напевая какую-то песенку Юля, намылив эту ножищу, принялась ее усердно тереть мочалкой. И тут свершилось совсем не предвиденное; Бармас появилась на работе раньше времени. Оказалось ей надо было что-то узнать в Отделе труда и заработной платы, почему она появилась на целых полчаса раньше. Быстрой деловой походкой она влетела в химическую лабораторию, поначалу не обратив внимания ни на Юлю, ни на свой алюминиевый таз. Добежав до своих аналитических весов, она опустила свою тяжелую авоську с продуктами на стул, резко развернувшись направилась к выходу. Но тут, на бегу она заметила в углу возле дистиллятора табурет, стоящий на нем свой родной таз и торчащую из него толстую ногу Юли. Эта наглая «тварь» продолжала свое грязное занятие, не обращая на Марью Михайловну никакого внимания. Дряблая от морщин шея Бармас покрылась красными пятнами – это предвещало грозу. Тут старая пенсионерка Марья Михайловна шипя от злости, как неожиданно появившаяся ниоткуда кобра, стала обеими руками черпать грязные помои из своего таза и брызгать ими в лицо Юле. Та сначала растерялась, так как не ожидала такого поворота событий, но оглядевшись вокруг она увидела рядом на полу мусорную корзину, наполненную почти доверху. В какие-то доли секунды эта корзина очутилась на голове у Бармас, потому что Юля, не вынимая ноги из бармасовского таза, схватила ее , рассыпая мусор вдоль всей фигуры обидчицы и водрузила корзину ей на голову. Самое интересное здесь то, что происходило все это без каких-либо криков и шума, так как эти две дерущиеся женщины не разговаривали друг с другом уже более трех лет. Ситуация разрядилась после того, как в лабораторию вошел Пелех и увидел эту сцену. Юля, Марья Михайловна!!! – сердито закричал он, понимая тем не менее, что никто здесь его не боится. Однако на его крик сбежались; Наташа Туркина, Лена Кардек из земельной лаборатории и, случайно оказавшийся тут Станислав Игнатьевич Кушиль. – От жулики! – как всегда выразился Стасик. Дерущихся женщин все же разняли. Пелех смотрел на обеих возмущенным взглядом. И на этот раз «сор не вынесли из избы». Такое надругательство над, принадлежащей Марье Михайловне вещью, вынудило ее надолго затаить злобу на Юлю. На этот раз она решила действовать умно и без эмоций.
С этого дня Бармас установила пристальное наблюдение за своей обидчицей. С этого дня Юля начала ходить по тонкому льду. Достаточно ей было случайно оступиться, что бы Марья Михайловна с радостью этим воспользовалась. Ждать пришлось недолго. Бармас, листая лабораторный журнал, обратила внимание на то, что данные по показателям содержания серы в чугунах, практически постоянны. Анализы , проведенные Юлей за последние месяцы, были совершенно идентичные; то 0,10 %, то 0,11%, то 0,12%. В различных вариантах они записывались в журнал с завидным постоянством. Стало ясно, что анализы не проводятся, а результаты записываются в журнал «из головы». Марье Михайловне оставалось найти способ это доказать. Пару месяцев у ней ушло на подготовку , так как все надо было устроить так, что бы «эта тварь» не отвертелась. Творческий замысел ее состоял в том, что бы сделать невозможным проведение анализа, да так, что бы это было очевидно всем. После этого , в течение хотя бы месяца , дать Юле возможность заполнять журнал этими «липовыми» анализами. По замыслу Бармас, поимка «твари» на такой подтасовке, должна была поставить точку не только в ее карьере, но и на работе в лаборатории. Как же Марья Михайловна мыслила осуществить такую операцию?
Определение процентного содержания серы в чугунах , как и в сталях проводилось методом титрования , растворяющегося в воде сернистого газа, который выделялся про сжигании стружки чугуна либо стали в токе кислорода в, так называемой печи Марса. Печь Марса представляла собой круглую печь, нагревавшуюся с помощью электрической спирали, через которую пропускалась фарфоровая трубка, в которую вставлялась фарфоровая лодочка со стружкой металла. Кислород в фарфоровую трубку поступал из металлического газометра, к которому, в свою очередь был подсоединен баллон с кислородом. Доставка кислорода из газометра в фарфоровую трубку осуществлялась с помощью каучукового шланга длиной около двух метров, который пролегал в основном под массивным лабораторным столом, стоящим у стены. Такое расположение частей оборудования делало совершенно незаметным наличие того самого каучукового шланга под столом. Этим и воспользовалась интриганка Бармас. Марья Михайловна, не смотря на свой возраст, залезла под стол и вырезала кусок шланга, длинной около метра, из системы. Этот кусок был спрятан, как улика в стол, за которым работала только она. Проделанная работа должна была доказать любому следователю, что провести анализ на содержание серы без этого куска шланга невозможно. Оставалось только выждать месяц, когда Юля запишет «липовые» анализы в журнал. Ничего не подозревающая Юля, продолжала ежедневно поедать в обеденный перерыв детское питание, читать романы и записывать в журнал , результаты проведенных. анализов.
В один прекрасный день Бармас решила, что пора раскрыть свою интригу. Явившись на работу ,она с торжественным видом ввалилась в кабинет к Пелеху . – Пелех, пойдемте со мной! – приказала Марья Михайловна. Старый начальник, уже по ее наглому виду понял, что намечается какая-то неприятность. Он нехотя поплелся за ней в химическую лабораторию. В химической лаборатории за весами сидела Юля и спокойно, не обращая никакого внимания на вломившуюся Бармас и шаркающего за ней Пелеха, продолжала взвешивать на весах стружку для анализов. А, между тем , у нее за спиной разыгрывалась драма. Марья Михайловна подвела к письменному столу начальника, раскрыла журнал регистрации анализов и сказала ему: – Смотрите сюда! – при этом водя пальцем в графе с результатами определения серы.– А что Вы хотите? Нормальная сера; вот 0,11, 0,12..... Все хорошо. – ничего не понимая произнес Пелех. Марья Михайловна тихонько начала нервничать. Она подошла к своему столу и достала оттуда кусок шланга, протянув его начальнику. Тот вытаращил на нее глаза: – Зачем Вы мне это даете? – Идите сюда– заявила Бармас , подводя его к тому месту, где под столом был вырезан этот шланг. – Этот шланг я отрезала отсюда еще месяц тому назад – не унималась она. Пелех еще больше вытаращил на нее глаза:– Зачем вы это сделали ? Марья Михайловна , удивляясь несообразительности своего начальника, стала постепенно выходить из равновесия: – Что тут не понятно? Уже месяц, как я отрезала шланг, а анализы все равно записываются! Спросите у нее, как это возможно. По-прежнему, ничего не соображающий начальник, не понимал, что она хочет. Чувствовалось, что у Пелеха было полно других забот: – Не понимаю, что Вы от меня хотите? Бармас уже взбесилась : – Вы, что идиот? Еще раз объясняю; месяц назад я вырезала кислородный шланг.... Тут Пелех опять прервал ее: Зачем Вы это сделали? Она уже стала орать на всю лабораторию: – Я отрезала шланг, а анализы весь месяц продолжают записываться. Что тут не понятно? Это говорит о том, что она их не делала!!!Откуда вы знаете? – спросил он. Тут Бармас, поняв, что плоды ее трехмесячного труда ушли собаке под хвост, набросилась на начальника, схватив его за шиворот, подталкивая пинками под зад , пыталась вышвырнуть из лаборатории. На этот шум сбежались все, кто был на работе: Кроме меня, Наташа Туркина, Елена Григорьевна Кардек, Вера Николаевна Любченко, «Посмитный», а также Стасик, которые вынудили Марью Михайловну отпустить несчастного старика. Мне пришлось быть свидетелем, как Пелех, стоя в углу коридора , переживая это унижение тихонько всхлипывал. Его, в такой момент, было по настоящему жалко.
Казалось, скандал начал затихать. На какое-то время Бармас со своей соперницей остались один на один в помещении химической лаборатории. Свидетели скандала уже стали расходится по своим помещениям, как вдруг дверь химической лаборатории резко распахнулась и оттуда вылетела разъяренная Марья Михайловна с истерическими криками: – Ну давай, мерзавка, давай, давай! Выходи сюда и давай при свидетелях! Боишься ? – визжала она. Когда все прибежали на крики Бармас, то увидели, что Юля сидит у лабораторных весов, делает вид, будто взвешивает стружку и выдавливает из себя с ненавистью: – Сво-о-о-лочь! Скоти-и-и-на!
