Текст книги "Занавес (СИ)"
Автор книги: Геннадий Тарасов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Это как же? – спросил Гранин с сомнением. Уж чем-чем, а сомнениями он был переполнен. Ему все казалось, что он то ли спит, то ли наяву наблюдает некий психический феномен, помимо воли став участником призрачного водевиля, существующего лишь в его сознании или где-то там же, в столь же неопределенной и ускользающей области.
– Напрямую, через сознание, – объяснял гость. – Вы бы просто слышали мой голос. Мне это не обязательно, я слышу ваши мысли. Но в последнее время с общением посредством сознания у нас с вами возникли определенные сложности. По большей части преобладало несознание. Я бы даже сказал, осознанное или неосознанное противодействие. Впрочем, это вы и сами знаете. Поэтому возникла необходимость личного контакта, глаза, так сказать, в глаза. И я рад, что начальные трудности успешно преодолены. Ну, я ответил на ваш вопрос исчерпывающе? Мы можем продолжать?
– Последний вопрос: крылья?
– Что крылья? Ах, где мои крылья? Да вон они, в углу стоят. Крылья вещь ритуальная, для процессий в основном, когда случаются, а в повседневной жизни они даже мешают. Показать?
– Ладно, верю! – сказал Гранин и отмахнулся. – Продолжай.
– Благодарю, – ангел отвесил полупоклон, – за разрешение и возможность перейти, наконец, к конструктиву. Я, как вы понимаете, не просто так, на огонек, заглянул сюда, распить бутылочку и поболтать с вами, а по делу. Поэтому, давайте ближе к нему. Чуть раньше мной было сказано, что я – это, в какой-то мере, вы сами. Вам эти слова могли показаться странными.
– Могли, – согласился Гранин. – И показались.
– А, между тем, эти слова многое объясняют. Вы помните, – продолжил ангел, – как лет пятнадцать тому назад, разумеется, имеются в виду пятнадцать земных лет, вы попали в автомобильную катастрофу? Вижу, что помните. Вы тогда были за рулем, и в результате происшествия погиб один из ваших спутников. Ему в той аварии оторвало, простите, голову. А, между тем, голову должно было оторвать вам.
– Черт! – не удержался от возгласа Гранин. Это известие так его поразило, что он даже схватился за свою шею, ощупав ее на предмет определить, цела ли она еще.
– Черт здесь как раз ни при чем, – возразил ангел. – А вот ваш покорный слуга имеет к вашему, будем прямо говорить, спасению самое непосредственное отношение. Я тогда как раз работал вашим ангелом хранителем. Я, кстати, и сейчас им являюсь, но уже по совместительству. Так себе, скажу я вам, работенка. Так вот, то факт, что мне удалось уберечь вас в том страшном происшествии, сохранить жизнь и прочее, я посчитал достаточным основанием для того, чтобы обратиться к вам напрямую. Обратиться с предложением, от которого вы не смогли бы отказаться. И я обратился, связавшись непосредственно с вашим сознанием. И вы, надо подчеркнуть особо, не отказались. Да и кто бы отказался!
– Скажем так, я мало что помню, – сообщил собеседнику Гранин. – То есть, вообще. Я тогда, помнится, жутко пил, никак отойти не мог от шока. Глаза закрою, и сразу голова эта в воздухе кувыркается, и кровавые зайчики в хороводе... Друг мой погиб, как-никак. Но я был невиновен в той катастрофе.
– Конечно, невиновен. Хотя поначалу виновным считали именно вас.
– Вы хотите сказать...
– Я и говорю! Для улаживания этого вопроса мне так же пришлось приложить кое-какие усилия. Так что, вы мой должник...
– Даже не знаю... – протянул Гранин неуверенно. – Я должен вас поблагодарить?
– Благодарность дело такое, – сказал ангел. – Можно сказать, добровольное, а потому редкое. Чего не скажешь о пунктах договора. Позвольте напомнить вам его суть.
– Напомните мне, пожалуйста, – попросил Гранин.
– Ну, за этим задержки не будет, для этого я вам и явился. Он предостерегающе вскинул десницу. – Явился, именно! И давайте попробуем обойтись без банальных замечаний. Но прежде, напомню вам вкратце, буквально в двух словах, ваше тогдашнее состояние, возможно, вы уже не помните. Общее ваше состояние и положение в обществе и в профессии. Оно было удручающим. Как актер, вы не могли себя реализовать. Да что там, найти себя не могли. Более того, в вас и актера-то мало кто видел. В те времена вы перебивались редкими подачками, вторыми ролями, небольшими эпизодами и даже массовкой. В утренниках участвовали! Семья разваливалась, что не мудрено и даже естественно. И на этом фоне непосредственная угроза алкоголизма. А вам было уже тридцать пять лет...
– Ну, не следует так уж сильно сгущать краски... – попытался возразить Гранин. – Трудные были времена, непростые моменты. У всех они случаются. Так что, все же, не следует...
Попытка не удалась
– Следует! – настоял на своем ангел. – Следует. Словом, тогда я и вышел на контакт с вами. Несмотря на все сопутствующие и отягчающие обстоятельства, мне удалось их преодолеть и связаться с вашим сознанием. Что удивительно, оно откликнулось. Отозвалось, представляете? Ему, как выяснилось, самому надоело находиться в угнетенном состоянии, под властью такой нездоровой личности, как ваша, поэтому мы с ним быстро договорились. Я брал на себя обязательства позаботиться о вашей карьере, личной жизни и прочем, вы же, со своей стороны, соглашались с тем, что я, время от времени, а именно, когда посчитаю нужным, мог входить в вас, не причиняя вам, естественно, ни малейшего вреда, и жить, в каком-то смысле, вашей жизнью.
– Не может быть! – закричал возмущенный Гранин. – Я не мог на такое пойти! Никогда! Я был пьян!
– Могли, и пошли, – заверил его ангел. – А то что были пьяны, так это не аргумент. Сознание никогда не пьянеет, только притворяется, подыгрывая хозяину, поэтому, в отличие от него, всегда договороспособно. С нашей, ангельской, точки зрения. К тому же, вы тогда постоянно взывали к Богу, помните? Господи, услышь! Господи, помоги! Господи, приди и спаси! Я, чтоб вы знали, являюсь его представителем здесь, на месте, и имею полное право в некоторых – оговоренных – случаях действовать от его имени. Ваш случай вполне подходящий, из списка. Так что, с юридической точки зрения, не подкопаться, все тонкости соблюдены.
– Где подпись моя? – не унимался Гранин. – Где? Покажи бумагу! Бумагу сюда! Желательно с мокрой печатью!
– Мне это только кажется, или вы на самом деле пытаетесь быть остроумным? Не стоит, не напрягайтесь. Подписи на бумаге – это архаика, и они между нами, ангелами, уже давно не используются. Все договоры, подобные нашему с вами, скрепляются знаками крови и фиксируются там, в Небесной канцелярии. Надлежащим образом фиксируются, уж поверьте мне... Эти договоры неоспоримы, и имеют силу большую, нежели юридическую.
Гранин, слушавший внимательно, не открывая глаз от вещавшего зеркала, откинулся на кресле. Постучал ладонями по подлокотникам, сыграл губами на своей невидимой трубе. Видимо, нелегко было ему согласиться и принять услышанное, которое пронзало его и будоражило до испарины на лбу. Он судорожно отер ее ладонью, растрепав редкие волосы на голове.
– Ну, так, я не понимаю, а в чем проблема? – спросил он. – Кто-то не выполняет свои обязательства? Есть рекламации по договору? Да, и если уж мы с тобой все равно общаемся, скажи, наконец, как мне к тебе обращаться? Назови свое имя, или что там у вас вместо него... А то как-то неудобно.
– Вы можете звать меня М, раз уж без этого никак.
– М? Это что, Михаил? Майкл? Мойша? Метро? Что за имя такое из одной буквы?
– М – это просто М. Пусть будет так. Для вас этого вполне достаточно.
– Ну, хорошо, хорошо! Пусть будет М?Я же не против. Хоть ЖО!
– Никаких ЖО! Здесь вам не тут! И вообще, постарайтесь не ерничать. Все намного серьезней, чем вам, как я подозреваю, кажется. Ситуация не просто "поболтать по телефону", и сама не рассосется, и не будет такого, что назавтра вы проснетесь, а все уже пройдет. Нет, только конкретный выбор, конкретные решения и, далее, конкретные дела. Вот так, уважаемый Андрей Владимирович, вот что требуется от вас сейчас.
Гранин засопел. Он не любил, когда на него давили, а уж тем более, когда начинали угрожать. А он почувствовал угрозу в словах этого зазеркального призрака на букву М. Глаза его сузились и стали словно две бойницы, за которыми заблестели холодным огоньком глаза. Легкий хмель, который до того обволакивал и ласкал сознание, рассеялся и отступил на время.
– Ты не очень-то напирай, – сказал он гостю отрывисто. – Хоть ты и М, я знать тебе не знаю, и все, что ты тут говоришь, для меня все равно, что неспровоцированное трамвайное хамство. Я тебя не знаю! Да и знать не желаю. А, может быть, М – это мистификация? И ты всего лишь видение, галлюцинация? Мираж! Тоже на букву М, между прочим. Что тебе от меня нужно? Объясни по-человечески, раз уж ты все равно здесь.
– Вы, гражданин, держите себя в руках и не кипятитесь раньше времени, – сказал М. – Проблема, как я уже говорил, в нашем с вами, Андрей Владимирович, договоре. А точней, в его выполнении. Или невыполнении, что еще точней. Вы, уважаемый артист, манкируете своими обязательствами, которые, в соответствии с договором, на себя взяли.
– Какие обязательства, чем манкирую? – сыпал свои вопросы и уходил в несознанку Гранин. – Я ничего такого не знаю. Ты все про какой-то договор говоришь, а я про него ни сном, ни духом не ведаю. Ты зачем его с пьяным заключал? Пьяный знаешь, проспится, а дурак никогда. Но с пьяного, опять же, какой спрос? Никакого! Так у нас принято и, кстати, правильно принято. Почему ты со своим договором к трезвому ко мне не пришел? А?
– Так это же ясно! – сказал М. – Трезвый вы ни на какое соглашение не пошли бы. А для заключения сделки необходимо добровольное согласие сторон. И не просто согласие, а стремление его заключить. Вы тогда крепко выпили, расчувствовались, со слезой даже, я бы сказал, обильной... Ситуация была самая подходящая.
– Ага, – вскинулся Гранин, – так ты воспользовался моим беспомощным состоянием! А теперь имеешь наглость права качать!
– Ну, воспользовался, – бесстыже согласился М. – Почему же не воспользоваться, когда предоставляется такая возможность? Разве вы сам не такой? И вы частенько этим пользуетесь.
– Я? Это когда же? Например, назови!
– Ну, например, вы частенько подпаиваете женщин, а потом пользуетесь их беспомощным состоянием. Они, кстати, наутро тоже часто ничего не помнят, но ничего изменить или вернуть обратно уже ведь нельзя, правда?
– Так то же женщины! – фыркнул Гранин. – То совсем другое. Они, знаешь, и сами рады воспользоваться своим беспомощным состоянием, особенно в корыстных целях, только стесняются об этом сказать. Алкоголь лишь убирает излишнюю скованность, вот и все, а так – никакого насилия.
– Да нет, я не против! – сообщил М свое отношение. – Я только за. Вы, кстати, не замечаете здесь сходства? А по-моему, аналогия с вашим случаем очевидная. Вы тоже хотели, и были готовы отдаться кому угодно, лишь бы получить то, чего всегда желали добиться. Чего же вы хотели? А хотели вы получать удовлетворение от жизни. А так же славу, признание и народную любовь. Внимание, успех! Ну, и деньги, конечно, какое же без них семейное счастье. Все это вы получили. Все, что причиталось вам по договору, в полной мере.
– И все это я получил заслуженно! – возразил Гранин. – И не получил, а заработал, свои горбом! Да я пахал, как вол, круглосуточно и без выходных! У меня, как ни странно, есть свой, личный талант, этого ты отрицать не будешь, я надеюсь?
– Талант у вас, бесспорно, есть, кто же с этим спорит. Не будь у вас таланта, я с вами не стал бы и связываться, это, как говорится, однозначно. Но, с другой стороны, талант это всего лишь половина дела. Меньше, много меньше половины. Мало ли талантов заканчивают свои дни под забором? Да полно! И все потому, что их жизни сложились не так, как надо было для того, чтобы их талант был реализован. А вот в том, что у вас все сложилось, как надо, уже целиком моя заслуга. Уж поверьте мне. До тридцати пяти лет вы были полный ноль, полный, а потом словно в вашу сторону повернули рог изобилия, и все посыпалось на вас. Все, конечно, хорошее. Рог изобилия в вашу сторону развернул я. Да вы и сами, если немного напряжете свою память, сможете припомнить не один и не два момента, когда стечение тех или иных обстоятельств вам казалось счастливой случайность. Так вот, официально вам говорю, никаких счастливых случайностей не было. Их вообще не бывает. Все моя работа. Все. В соответствии с буквой нашего договора.
– Ну, не знаю, не знаю, – в ответ с сомнением протянул Гранин.
Он надолго задумался. Все, что приходило ему в этот момент в голову, не доставляло ему ни малейшей радости. После того, что рассказал М, он ощущал себя марионеткой в чужих руках, а, между тем, марионеткой он никогда не был и не собирался быть.
– Ну, хорошо, хорошо, допустим, что все было именно так, как ты мне описал, – сказал он, наконец. – Допустим, что таковыми на самом деле были мои мысли и мои желания. Допустим! Но тебе-то это все зачем, объясни? Ты-то зачем в меня...входил? Или вселялся, не знаю.
– Нет-нет, я в вас только входил, – уточнил М с тонкой улыбкой на губах. – Мог бы вселиться, но я предпочитал входить. Этот процесс, вхождения, он чем-то напоминает по ощущениям, я думаю, то, что чувствуют женщины, когда в них входите вы. Мне очень нравится это ощущение.
– Ну, ты, поосторожней на поворотах! – вскипел Гранин. – Я не из этих! И совсем не толерантен в задней полусфере. И не испытываю никакого удовольствия от вхождения в меня, даже теоретически, потому что это противоестественно. Усекаешь? А женщины испытывают. В них природа заложила такое свойство, испытывать удовольствие от... Ну, ты понял, от чего. У меня даже фантазий таких никогда не было, я нормальный. И в этом разница. А вообще, что ты зациклился на сексе? Есть же и другие удовольствия. Ощущения другие, чувства...
– Есть, конечно. Но я не всеяден, как вы, быть может, подумали. Не все ваши излишества мне по нраву. Я, например, не люблю, когда много выпивки и тяжелое опьянение, от которого теряешь рассудок. Рассудок терять нельзя, дорогой Андрей Владимирович, никогда, это нехорошо и может печально закончиться... А вот легкое опьянение от бокала вина, да во время хорошего обеда, это здорово. Люблю хорошо поесть. С вашей, конечно, помощью, но для этого вы мне и нужны.
– Ты любишь поесть, а у меня живот растет, – возразил Гранин. – Надо мной уже смеются!
– Ничего, это не страшно. Пусть их смеются. Вы можешь заняться упражнениями, бег там, йога. Йогу, кстати, я тоже люблю. Но больше всего – женщин. Женщин и, простите, секс. Нет ничего прекрасней того чувства, когда входишь в женщину.
– Тут я, пожалуй, соглашусь, – как бы нехотя кивнул, соглашаясь, Гранин. И полюбопытствовал: – А когда ты в меня это, входил, ты то же чувство испытывал?
– Возможно, – М задумался. – Нет, не думаю. Здесь контакт совсем другого уровня. Хотя да, приятно.
– А я от твоего... присоединения вовсе никакого кайфа не ощущал. Ни разу, – сообщил Гранин. – Зато теперь понимаю, отчего мне порой бывало так хреново, что хоть волком вой, хоть на стенку лезь. А это все ты, со своим грязным... естеством. Неужели и женщины так же страдают, и терпят все только от неизвестной нам, но известной им причины?
– Меня ваши агрессивные выпады в мой адрес не задевают, хотя я все же и порекомендовал бы вам от них воздерживаться. Мало ли, могу ведь и вспылить, – ледяно улыбаясь сказал М. – А что до женщин... Ну, скажем честно, не все они испытывали радость и удовольствие от вашего в них... проникновения. Хотя, многие что-то такое действительно ощущали. Но вы-то точно были довольны всегда! А вместе с вами и я. И это было здорово! Но на самом деле, у женщин есть множество разных причин, которые побуждают их заниматься сексом, и удовольствие не последняя из них. Правда, не каждый может им его доставлять. Вы можете.
– Спасибо, – Гранин церемонно поклонился.
– В этом, кстати, и заключалась основная цель, – продолжал М, – ради достижения которой я пошел на договор с вами. Все дело в человеческих чувствах и физических ощущениях, которые мы, ангелы, испытывать не можем. А мне всегда так этого хотелось!
– Чем же ты теперь недоволен? – спросил Гранин? – Ты получил, что хотел, был, присутствовал везде и всегда, все чувствовал и воспринимал. Что теперь не так, что изменилось?
– Ну, например, вы стали избегать интимных отношений с супругой.
– Я, знаешь ли, не любитель секса втроем. Тем более с женой. А уж тем более со своей женой!
– Но это и есть нарушение нашего договора!
– Твою мать!
– Не знаю, о чем вы... Но мне нравится ход ваших мыслей. Но! Вы стали сторониться прежнего образа жизни. Вы стали избегать своих подружек. В чем дело, можете мне сказать? Ваше поведение существенно ущемляет мои права, которыми я обладаю в соответствии с нашим с вами договором. Я-то продолжаю его исполнять.
– Как же ты достал меня с этим договором! – вспылил Гранин. Выслушивая речи М, он все подливал себе из бутылки и выпивал, не закусывая и не обращая на это внимания, хотя давно уже следовало бы поесть. В результате, он пропитывался и пропитывался хмелем, как тюфяк влагой, и хмель был таким же тяжелым и неподъемным. Но ему показалось мало. Он вылил в чашку остатки вина и допил его одним глотком, потом сходил на кухню за второй бутылкой, снова налил и снова выпил. Хмель накатился плотным валом, пришлось пережидать, пока эта волны пойдет на убыль.
– А я-то думаю, отчего мне в последнее время так паршиво, – сказал он, когда смог это сделать. Опьянение больше не приносило ему радости и облегчения, вместо этого он стал наливаться злостью, от которой до неконтролируемой злобы оставался всего один шаг. – Вот хреново мне, и все, и хоть тресни, а в чем дело – понять не могу! А это договор. Договор! С большой буквы. Заключенный с кем-то на большую букву М! Может, М – значит мудак? Но настоящий мудак – это, конечно, я, раз вляпался в эту кабалу. Так вот что я тебе скажу, М. Мне уже тошно от такой жизни. Я тебе что, Казанова? Все эти мимолетные интрижки, все эти случки на бегу... Ведь это ты их устраивал, признайся? Ты же это можешь, да?
– Могу, – скромно согласился М.
Он взболтал жидкость в своем бокале и посмотрел ее на свет. Жидкость была алой, как кровь.
– Но все бы еще ничего, – продолжал Гранин, – и супруга моя, хоть и знала все, хоть и страдала от этой грязи, но относилась ко всему, как к неизбежному, сопутствующему профессии злу, которое пусть и осложняет семейную жизнь, но не может ее разрушить. Так мне, по крайней мере, казалось. Но теперь!
– Что же теперь случилось особенного? – невинным голоском осведомился М.
Он опустил бокал с кровью и взглянул на Гранина доброжелательным голубым взглядом. Странным образом в его взгляде сквозь легкую порхающую улыбку сквозила непреклонность стали.
– Теперь все значительно серьезней, – сообщил Гранин. – Теперь появилась эта женщина. Откуда она возникла? Твоих рук, или чего там, дело?
– Вы имеете в виду артистку Французову? Ну, в какой-то мере...
– Я так и знал, что дело нечисто! – воскликнул Гранин. – Эта женщина появилась, и я почувствовал, что что-то во мне сминается, душа сминается, как лист бумаги. Я знаю, что если уступлю, не устою, все это так просто не кончится. Уже нет. Это совсем не простая интрижка! Это связь, которая поставит под угрозу семью. Ее еще нет, не было, этой связи, она только возможна, гипотетически, а уже все вокруг рушится, потому что супруге уже сообщили, что было, и она точно так же, как я, поняла и решила, что все, конец. Ты этого добивался? Но я-то этого не хочу!
– Ну, не хочу... Мне тоже, знаете ли, нужны новые ощущения, – сказал М. – И все более острые и сильные. Ваши земные чувства, как наркотик, хочется получать и испытывать их еще и еще.
– Какие чувства! Ощущения от секса – это вовсе не чувства. Это не любовь! Ты знаешь, что такое любовь? Земная любовь? Не знаешь...
– Есть кое-что посильней любви. Это смерть, дорогой Андрей Владимирович. Вам не кажется?
– Вот только не надо пугать! Я не из пугливых! – резко вскинулся Гранин. Его глаза сузились до щелок, на скулах заиграли желваки.
– Да я не пугаю вас, Господь с вами, – ответил М. – Я просто отвечаю на ваш вопрос. Если любовь худо-бедно знакома всем, то о смерти не знает никто ничего, даже ангелы. Ознакомиться с ней, да с вашей помощью, почему бы нет? Тем более что вы мне должны.
– Еще раз говорю, не надо брать меня на понт! И вообще... Я могу выйти из нашего договора? Я хотел бы его расторгнуть?
– Вряд ли. Расторжение договора возможно только по обоюдному согласию сторон. Моя сторона, как вы понимаете, имеет существенные возражения.
– Наши дела – зола, – произнес Гранин. – Ты тут занимаешься человековедением, а надо бы человеколюбием... А я могу хотя бы оспорить что-то, или вот, пожаловаться на тебя?
– Пожаловаться? Куда еще?
– Куда, в Небесную Канцелярию! Ведь ты проходишь по их ведомству?
– Совершенно верно. А кстати, вы можете им позвонить, например. Если желаете.
– Я желаю! А как им позвонить? Что, и номер есть?
– Конечно, есть. В договоре, он там в конце записан. Мелким шрифтом. Самые важные вещи в договорах всегда печатают мелким шрифтом, их следует дочитывать до конца. Шучу я, шучу. Номер Канцелярии есть в вашем телефоне, в самом конце списка. Вы просто забыли. Кстати, это, между прочим, доказательство того, что наш договор реальность, а не моя, как вы говорите, разводка.
Гранин судорожно выдернул из кармана телефон и стал торопливо нажимать кнопки. "Где, где?" – бормотал он.
– Что за странный номер! – воскликнул он, в конце концов. – Таких не бывает! Он бесконечный, этот номер, там многоточие в конце.
– А что бы вы, мой дорогой, хотели? – осведомился М. – Ведь это Небесная канцелярия, а не милиция там, или скорая помощь.
– Как знать, – возразил Гранин. – Может быть, мне понадобится и то, и другое. Надо настроить экстренный вызов, одной кнопкой.
– Предлагаю вам для этого использовать кнопку с буквой М, – подсказал М.
– Почему так? – спросил Гранин.
– По-моему, это символично, – ответил М. – И, раз уж я ваш ангел хранитель, хоть и по совместительству, хочу вам посоветовать поторопиться с настройкой. А то ведь время все ускоряется, можете не успеть.
– Куда это я могу не успеть? – спросил Гранин. – Ты прямо так говоришь, загадками, что страшно становится. Ты не мог бы изъясняться понятней?
– Я и говорю, что время не бесконечно. Ваше время. Время – вода, и оно истекает. И если вы будете и дальше убегать от жизни, никогда не успеете сделать то, что могли бы успеть. Жизнь ваша закончится, как заканчивается все, и в самый неподходящий для вас момент. Это понятно?
– Я вот смотрю на тебя, и никак не пойму, ты ангел или ты бес? – спросил Гранин, пытаясь скрыть некоторое смятение, вызванное словами М.
– Разница, чтоб вы знали, небольшая...
– Ну, как же. Как ангел, ты должен направлять меня к добродетели, а ты, в суперечь, толкаешь к греху. Ведь то, что ты мне навязываешь, как ни крути, никак не соотносится с ангельской моралью. Как я ее понимаю. Да и с человеческой тоже.
– Все делается исключительно лишь в целях познания, – улыбнулся М довольно скользкой, как показалось Гранину, улыбкой. – И вообще, дрогой вы мой человек, не будьте ханжой. Ведь вам самому все это нравится.
– В том-то и дело, что нравится... И не нравится. Надо было лучше отдаться бесу, – сказал Гранин, – меньше сомнений было бы.
– А где вы видели добродетельного беса? – рассмеялся М. – Вам просто с ангелом не повезло. Но делать, тем не менее, нечего, нужно выполнять договор.
– Проблема в том, что мы пускаем в себя ангела, а он оборачивается бесом, – задумчиво, как-то даже отрешенно произнес Гранин. И спросил: – Как долго еще? Я про договор. Когда, наконец, мы ударим по рукам и разойдемся?
– Скоро, мой друг, совсем скоро. Еще разок поработаем вместе, ну, два, и все, будем квиты. Отпущу. Обещаю. Но вам придется сделать кое-что стоящее.
– Встречал ли кто-нибудь честного человека, у которого голубые глаза? – произнес Гранин обреченно и вздохнул. – А тем более – ангела. Это я так, чисто риторически. Что же на этот раз?
– А вы не догадываетесь, Андрей Владимирович? Французова. Эту роль вам придется доиграть до конца.
– Нет!
– Да. Да... А взамен вы получите то, о чем мечтали все последнее время. Роль... Ту самую... Я уже почти договорился с режиссером. Вы хоть и считаете его своим другом, но, открою вам секрет, не все там так однозначно. Но все вполне может устроиться, поверьте мне. Только – после. После!
Неожиданно, словно в подтверждение слов М, в прихожей раздался звонок в дверь. Он был совершенно неуместен и потому прозвучал резким диссонансом, показалось, что это ткань тишины треснула и разорвалась наискосок, словно парус над головой. От неожиданности Гранин вздрогнул и выронил из рук телефон.
– Вот и не успели, телефончик-то настроить, – меланхолично заметил М. – А я ведь вас предупреждал...
В дверь позвонили еще раз, потом, через паузу, еще раз. Потом в дверь принялись стучать.
– Кто это может быть? – спросил шепотом Гранин.
– А вы правда не догадываетесь? – ласково вопросом на вопрос ответил М. – А вроде все уже было сказано.
– Нет, – сказал Гранин. – даже не представляю. Про эту квартиру знают всего пару человек, но они не могут...
– Ну, знают двое, знает и собака, – сказал М.
"Андрей Владимирович! Андрей Владимирович! – послышался женский голос из-за двери. – Вы меня слышите? Откройте! Я знаю, что вы там! Я хочу вам помочь!"
– Французова! – узнал, наконец, Гранин, кто был его неожиданным посетителем. – Откуда она?.. Это все ты!
М самодовольно улыбнулся.
– Скажем так: мог быть и я, – сказал он. – Что теперь уже совсем и не важно. А важно другое, а именно то, как вы поступите в создавшейся ситуации, Андрей Владимирович. Я бы предложил вам немедленно открыть дверь и впустить вашу гостью. Ну, и позволить, наконец, мне насладиться вашим с ней тесным общением.
– Ты же знаешь, что это окончательно похоронит мой брак, – шептал Гранин. – Я поэтому и укрылся... Спрятался, если угодно, здесь, чтобы не встречаться с ней!
– Я знаю, – шелестел шелковым голоском , увещевая, М. – Но страхи надо преодолевать. Ничего, кстати, страшного и не произойдет, уверяю вас. Вам давно пора бы кардинально обновить вашу жизнь. Новая спутница придаст ей нужный импульс. И с Французовой вы тоже можете прожить долгую и счастливую жизнь. И проживете, с моей помощью. Обещаю!
– Я люблю жену, – упирался всеми силами Гранин, – люблю своих пацанов, и с ними со всеми хочу прожить долгую счастливую жизнь. С ними. Я это теперь понял, никто другой мне не нужен. Поэтому, просьба, оставьте меня в покое, я уж как-нибудь сам во всем разберусь... Сам.
– Как знаете, – с явным сожалением в голосе произнес М. – А что? Вполне, даже благородно. Но я мало что понимаю в благородных умах. По-моему, от них только ненужное беспокойство и помеха. Как и от таланта. С талантами столько мороки, доложу я вам, Андрей Владимирович. И, как по мне, лучше иметь дело с тем, кто не так, как, скажем, вы, талантлив, но зато готов на все. Я это тоже теперь понял.
Обстановка на лестничной площадке внезапно изменилась. Звонки и стук в дверь прекратились. Было слышно, как открылась дверь соседней квартиры. Последовал короткий, неразборчивый разговор, прозвучали удаляющиеся шаги на лестнице, и все стихло.
– Вот я, господин артист, не люблю делать кого-то несчастным и наживать себе врагов, а вы, надо отдать вам должное, делаете это великолепно. На мой взгляд, только что вы совершили ошибку. Огромную, трагическую даже, ошибку, – сказал М. – И, как это ни прискорбно, очень скоро вы в этом убедитесь. Лично. Малой кровью уже не обойтись.
Сказав это, М пригубил из своего бокала алой жидкости и быстро облизнулся.
Все это время в зеркале был виден лишь сам М и кресло, в котором он располагался. Но тут тусклое серебряное свечение вокруг ангела качнулось и слегка раздалось в стороны, словно занавес, благодаря чему стал виден кусок окружающего его интерьера. В основном смутно, как нагромождение темных объемов. Ясно был различим лишь невысокий столик под его левой рукой. На том столе, на большой шахматной доске были расставлены фигуры. Необычные, искусно вырезанные из какого-то светящегося камня в виде экзотического войска. Этим войском повелевал М. Он отставил бокал в сторону и, чуть помедлив, сделал ход.
– Игра перешла в эндшпиль, – сказал гроссмейстер. – Мат неизбежен. Вы проиграли, мой дорогой Андрей Владимирович.
– Да подожди ты, не причитай, – сказал Гранин раздраженно. – Не спеши хоронить, может, все еще и наладится.
– Но вы либо за белых, либо за черных, – сказал М. – Другого, поверьте, не дано.
– Какая, в сущности, разница? – пожал плечами Гранин. – Шахматы не жизнь, а жизнь не шахматы. Она сложней. Сегодня ты играешь белыми, а завтра черными. Как жребий ляжет.
– Жребий – это судьба, – возразил М, – и ее желательно предугадывать. Жизнь так устроена, что в ней всегда кто-то играет против вас. Даже если вы не в курсе этого. Вы говорите: судьба, и вы ошибаетесь. Сегодня вы не угадали, мой друг, и противная сторона уже сделала свой ход. Боюсь, вам уже не избежать проигрыша.
– Это все такое, – помахал рукой Гранин. – Это от лукавого. Теория за жизнь. Поборемся еще, поупираемся...
– Ну, ну... – промолвил М скептически.
Гранин пожал плечами, взял пульт и выключил ставший раздражать своим мельканием телевизор. В комнате сразу стало темно, потому что, как оказалось, уже давно наступил вечер. В сумраке серебряным прямоугольником светилось зеркало, освещая предметы, явные и кажущиеся, настоящим лунным светом. Он бросил пульт на журнальный столик и тяжело встал с кресла. Заметив на полу телефон, он поднял его и сунул в карман. Потом подошел к окну и, отведя рукой в сторону штору, долго смотрел на улицу.
Где-то за домом, в ясном небе, невидимая, висела Луна. Город внизу, перед ним лежал в ее свете притихший, но живой. Город дышал в сумраке, ворочался, двигался. Не спал – жил. А за спиной, в комнате, казалось Гранину, все промерзло. Он почувствовал озноб на спине, передернул плечами. Отпустил штору и, потянувшись, по памяти включил бра. Повернувшись лицом к комнате, он вдруг вздрогнул от неожиданности, увидев во втором кресле у журнального столика, противоположном тому, в котором сидел сам, темную фигуру. Испугался – не испугался, но сердце екнуло и заколотилось. Мужчину в кресле он почти сразу узнал, тем более, что тот совсем и не прятал лица, но сердце и после этого не перестало бить в набат: бум-бум.
– Здорово! – своим развязным, узнаваемым голосом приветствовал его гость, тоже артист, тоже Гранин, но только Алексей. Однофамилец. Андрею Владимировичу он почему-то никогда не нравился, не его, как говорится, был персонаж. Они были знакомы, весьма, впрочем, поверхностно, и по работе никогда не пересекались. Пока не пересекались. Хотя, все к тому неизбежно шло. Дело было в той роли в новом спектакле режиссера Козака, о которой говорил М, и на которую, как оказалось, претендовали они оба. И хоть режиссер считался его другом, он, как выяснилось, сомневался, кого из Граниных предпочесть. Не сомневался только каждый из них, считая, что роль должен играть он. И вот теперь Алексей Гранин находился перед ним, собственной персоной. "Как он здесь оказался?" – пронеслось в голове.
