Текст книги "Нивей И Аурей (СИ)"

Автор книги: Геннадий Тарасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– На витрине... – протянул тип и убрался из окошка. Было видно, как он водил носом по стеклу с той стороны, выискивая нужные ему сигареты.

Наташа неожиданно почувствовала, как внутри нее нарастает раздражение.

– Ну, что? – спросила она профессора. – Слойки берем?

– Эх, молодежь, им бы только покурить, – откликнулся невпопад профессор и благожелательно посмотрел в сторону любителя сигарет. – А мы давно уже не курим, нам бы поесть...

– Так берите!

– А что есть?

– Слоечки! Я вам уже сказала, что есть. Сыр, картошка, рис, ливер... Курицу надо подождать.

– И почем? – спросил профессор.

– По деньгам! Все по деньгам! По вашим по деньгам! – повышая голос и чувствуя, что закипает, скороговоркой ответила Наташа. – Недорого, вы все можете себе позволить. А цены вот здесь, в прейскуранте указаны, можете изучить.

– Ага, по деньгам... – протянул профессор и потянулся глазами в меню, которое действительно висело справа от окошка, оформленное разноцветными фломастерами.

– А без фильтра курево есть, или все только с фильтром? – вновь сунулся в окошко долговязый. – Я тут у вас не разберусь.

– Да что же вы за курильщик такой, если разобраться не можете? – отрезала Наташа. – А вам без фильтра и нельзя, сдохнете! – неожиданно с жаром добавила она.

– А что ты на меня кричишь? – спросил обиженно долговязый.

– Да задолбал уже! – откровенно поделилась накипевшим Наташа. – Без фильтра сигарет нет, только с фильтром!

– Скоро там? Что снова застряли? – раздались первые недовольные возгласы из застопорившейся очереди.

– Да что-то товарищ тормозит! – объявила всем причину задержки Наташа.

– Товарищ не тормозит, товарищ выбирает, что бы ему съесть, – парировал обвинения профессор. – Приличный человек не может есть, что попало. И не должен что попало есть. И не будет.

– Ну, и? – спросила Наташа, пунцовея все больше. – Выбрали?

– Почти, – ответил профессор. – А, скажите, с курицей – вкусные пирожки?

– Вкусные, – подтвердила Наташа. – Как по мне – самые вкусные.

– Ну, хорошо, положусь на ваш вкус. Дайте две.

– Придется ждать?

– Я подожду.

Чувствуя странное отупение, Наташа мгновение постояла неподвижно, не в состоянии сообразить, что ей делать. Потом, очнувшись, полезла в холодильник, достала два полуфабриката с курицей и положила их на противень. Но отправить в печку не успела.

– А, знаете, я передумал, – сказал профессор. – Давайте одну курицу, и одну слойку с мясом.

– С мясом? – переспросила Наташа. Она почувствовала, что в голове ее вот-вот заработает гейзер, то есть что-то там уже готово было ударить фонтаном и снести крышу.

– А нельзя ли побыстрей?! – закричали из очереди. – Кто-там застрял, как слива?

– Ладно, – снова изменил решение профессор. – Возьму с сыром одну и одну с ливером. А то народ волнуется что-то, а эти слойки уже готовы, правда?

– Они в печке, горячие, – согласилась Наташа.

– Сколько с меня?

Снова сунулся в окошко долговязый курильщик, но Наташа на него немедленно зарычала, и он исчез. Она придвинула калькулятор и, с трудом разбирая цифры на кнопках, просчитала то, что и так назубок знала раньше.

Профессор положил на прилавок крупную купюру. Наташа задумалась, соображая, как ей следует давать сдачу.

– А, давайте, я вам помогу, – пришел ей на помощь профессор. – Вы мне дайте это, а возьмите вот это, и вам легко будет посчитать сдачу.

Он забрал у Наташи свою крупную купюру, а на стол бросил две бумажки мелкого номинала. Наташа, совсем не соображая уже, что делает, смахнула профессорские деньги в кассу и выдала ему сдачу, как с крупной купюры.

Профессор с благодарностью принял деньги и завернутые в салфетки слойки, и, словно адмиральский катер, отвалил от окошка, которое тут же приступом стала брать застоявшаяся очередь.

Отойдя от заведения на десяток шагов, профессор передал одну слойку пристроившемуся сбоку к нему долговязому, другую же засунул себе в рот и, удерживая ее там зубами, чтобы освободить руки, снял с головы шляпу и спрятал за подкладку свою крупную купюру. Ту самую, рабочую. Неразменную.

Проделав это, профессор вновь нахлобучил шляпу на голову, и, откусив от слойки с сыром огромный кусок, принялся с наслаждением жевать. Но полакомиться своей честной добычей он все же не успел.

Оставленная, наконец, в покое Наташа, все еще пребывала в прострации. Она машинально открывала и закрывала ящик стола, в котором была спрятана касса, и никак не могла сообразить, что же произошло. Что-то было не так, что-то ее беспокоило. Потому что, сколько она кассу ни открывала, крупной, самой крупной купюры, той самой, с которой она выдала профессору сдачу, она там не находила. Ну, не было ее там, и все дела. И тут Наташа поняла, что ее обманули. Облапошили. Развели, как последнюю дуру.

Вытолкав руками из окошка чью-то потную физиономию, она высунулась по пояс из заведения и чужим, механическим голосом закричала на весь рынок:

– Держи вора!

Рынок враз умолк и замер в нервической настороженности, словно взведенный курок.

Профессор с долговязым от неожиданности присели, будто на их плечи уже легли тяжелые ладони правосудия, при этом долговязый судорожно проглотил недожеванный кусок еды. А вот профессор глотать не стал, не полезло, и нажеванная сырно-тестовая масса вывалилась из его открывшегося рта прямо наружу, испачкав бороду. Коротко переглянувшись, они бросились бежать, со всех ног, в разные стороны.

Бегство подельников послужило тем самым тонким усилием, которое спустило взведенный курок. Рынок всколыхнулся, взорвался выплеснувшейся энергией и устремился в погоню за беглецами.

Ангелы, Рыжий и Белый, с высоты своего положения с восхищением и азартом следили за разворачивающейся под ним драмой, в которой они вроде и не участвовали. Но Рыжий повел рыжей бровью, Белый шевельнул своим белым пальцем, и вот уже беглецы, споткнувшись, покатились под ноги толпе, и их накрыла и поглотила без остатка бушующая стихия.

Ангелы были в восторге. Еще бы, такого накала страстей на Небесах не встретить!

Тем временем Александр Борисович, не отвлекаясь больше на посторонние впечатления, совершал свой земной путь, который в данной его точке пролегал к выходу из рынка. Ему следовало поспешать, поскольку обеденный перерыв заканчивался, а ему хотелось вовремя занять свое рабочее место в слесарной мастерской автобазы. Привычка у него была такая, выработанная годами, не опаздывать, причем все равно куда, на работу или в пивную, испить пивка, поэтому он шел прямиком к воротам и в общую свару не ввязывался. Однако и его чуть не накрыло людской волной, и он едва успел отскочить в сторону.

Тут из-под общей кучи-малы, вроде тех, что случаются в матчах по регби, но в разы большей, из под сплетения рук, ног и голов прямо к его ногам выкатилась профессорская соломенная шляпа. Целехонькая и даже не помятая. Ударившись о правую ногу Чумы, шляпа остановилась, постояла мгновение и завалилась изнанкой кверху. Шляпа выглядела полной сиротой и словно просилась на руки. Чума взглянул на шляпу невозмутимым взглядом, и тут же ее просьбу удовлетворил. Нагнувшись, он поднял ее с земли, аккуратно отряхнул от пыли и нахлобучил себе на голову, после чего продолжил свой, как уже было сказано, земной путь.

Проходя мимо «Слоечек», Борисыч остановился возле Наташи, которая, открыв низкую дверцу под прилавком и поднырнув под него, как раз выбралась наружу из ларька и теперь с надеждой вглядывалась в копошащееся нутро рынка.

Посмотрев на девушку, словно знал нечто большее, чем все остальные, Чума пожевал ус, после чего снял с головы шляпу и, достав из-за подкладки профессорскую купюру, протянул деньги ей.

Из распахнутых ясных глаз Наташи закапали слезы, прямо на бейдж, приколотый к ее налитой и готовой к материнству груди.

– Ах, Александр Борисович... – только и смогла выговорить она.

– Мы знакомы? – спросил Чума.

– Я – да, – пропела Наташа.

– А я? – поинтересовался своим положением Чума.

– Александр Борисович, да я для вас... Все, что угодно, что пожелаете только!

– Я женат, – соврал Борисыч, – к сожалению. А ты вон, роди сперва.

Наташа натянула фартук на свой округлившийся животик, и зарделась.

Чума внимательно посмотрел ей в лицо.

Девушка была милой. Милой, мягкой и доброй, как раз такой, как Борисыч любил. Мягкой, податливой и доброй. Женщина должна быть такой, и никакой еще. Но Наташа уже была добра к кому-то другому, так что... Хотя, почему бы и нет? Может быть, потом когда-нибудь она будет доброй и к нему. Может быть. Почему нет?

– Ты рожай вон, – сказал он ей, – а там посмотрим. А сейчас закрывай лавочку, и иди домой. От греха.

Сказав это, господин Оборданцев нахлобучил профессорскую в прошлом шляпу, которую все еще держал в руках, на голову, и направился к выходу. Он не оглядывался, но знал, что Наташа смотрит ему вслед и кивает головой. Так и было. Наташа провожала взглядом его удалявшуюся фигуру, кивая его словам, пока, выйдя за ворота, он не скрылся из виду. При этом, чего не видел Чума, глаза Наташи были полны слез и восторга. Слез и восторга.

5. Страсти людские и не только.

Напарники не стали дожидаться, когда на клокочущем, словно растревоженный термитник, рынке улягутся страсти и установится обычный рабочий порядок вещей. «Похоже, что самое интересное здесь сегодня уже произошло, и мы все увидели», – заметил Рыжий, на что друг его Белый ответил согласным кивком головы.

Ангелы быстро вынеслись за ворота рынка и осмотрелись.

В обе стороны от рынка разбегалась улица, по которой сновали граждане и гражданки и катили авто. Примерно в равных количествах там и сям зеленели деревья, но причин, по которым следовало отдать предпочтение какому либо из направлений, они не обнаружили.

– Странно, – задумчиво произнес Аурей, – вот этот тип, Чума... Мы могли бы проследить за ним, он человек достаточно интересный, я бы сказал – неординарный, и здесь должен был быть виден его след, но, странное дело, следа-то и нет! Видишь, его след серебрится в двух противоположных направлениях, туда и сюда, словно человек разделился надвое и разошелся в разные стороны. Как ты думаешь, брат Белый, нам с тобой куда идти следует?

– Как говорится, хода нет – ходи с бубен. А не знаешь, куда идти – иди налево, куда-нибудь да придешь! – блеснул мудростью Нивей.

– Мудрец! Ты этого где нахватался? – поинтересовался Рыжий.

– Не важно, – попытался скромно избежать подробностей Нивей, но не удержался. – Где-где, здесь, где же еще! В университетах таких знаний не преподают. Но – Каки, однако! Народная мудрость здесь вот такая. Какой народ, такая и мудрость. И вообще, не раздражай меня, видишь, я и так не в себе! Среда здесь слишком агрессивная, и я уже начинаю терять свое ангельское терпение.

– Да что ты, э? – урезонил, как мог, друга Аурей. – Смотри, нервный какой! Не дрейфь, аня, жизнь только начинается! Повернувшись, он долгим взглядом посмотрел налево. – Но мы, кажется, оттуда начинали, – сообщил он свое наблюдение. – Там же площадь?

Нивей кивнул головой.

– Да, так и есть. Но оттуда мы пройдем дальше, в другую сторону. С площади можно пойти куда угодно, она же центр здешнего мира.

– Нам, ангелам, все равно, куда идти, – поделился своим кредо Рыжий, – мы везде дома. Налево, так налево... Как скажешь.

Ангелы вернулись обратно на площадь. Повернув у бывшего кинотеатра, на чердаке которого располагалась их комендатура, направо, они, чинно и не торопясь, поскольку торопиться им в самом деле было некуда, двинулись вниз по улице.

Улица была пешеходной по определению, то есть наличия транспортных средств на ней не предполагалось. Но они там все же были, в чем посланцы Небес сразу же убедились. Несколько авто неторопливо пробиралось по пешеходной зоне, гудя мощными двигателями и сдержанными сигналами разгоняя по сторонам толпы прогуливающихся местных жителей и гостей города. И вот тут можно было точно определить, кто из пешеходов есть кто. Если приезжие смотрели на происходящее с недоумением и даже возмущением, то местные не видели в том ничего странного, они с готовностью уступали дорогу автомобилям, а некоторые здоровались и даже раскланивались с рулевыми транспортных средств и их пассажирами.

– Это что за жлобы? – полюбопытствовал Рыжий.

– Какие жлобы, слушай! Это местная элита, – прояснил ситуацию Нивей. – А жлобство есть лишь присущая элите отличительная черта.

– Любой элите?

– Ну, здешней так точно. Сказано ведь: Каки! Жлобство здесь как инструмент, как отмычка к новой жизни, без него не пробиться никуда... Визитная карточка, знак принадлежности к касте.

– Странно все это... – промолвил Аурей. – Кто их всему этому научил, всей этой жизненной премудрости?

Нивей лишь пожал плечами.

– Никто ведь и не учил специально, как-то все само получается. Те законы, что даны свыше, здесь не работают, в лучшем случае о них кто-то что-то слышал. Это – в лучшем случае.

– А в худшем?

– В худшем сочиняют свои законы и живут по ним. Власть, кстати, и сочиняет. Вот и получается, что, с одной стороны, без власти нельзя, а, с другой, от нее все беды. Поэтому, думаю, ничего хорошего мы в этом городе не найдем, и миссия наша завершится провалом. Ну, а мы с тобой застрянем здесь навек...

– Да ты что такое говоришь! – возмущенно вскричал Рыжий. – Не смей так даже думать! Даже не смей!

– Посмотрим, – вздохнув печально, пожал плечами Белый, – посмотрим... Вот, кстати, полюбуйся. Похоже, большая шишка едет.

Медленно, медленно, словно неотвратимость, словно сама судьба, по улице двигался черный воронок – огромный джип последней модели. За рулем механизма сидел моложавый, хоть и с сединой в волосах, человек с узнаваемым лицом чиновника. Многие, по всему видно, что местные, сторонясь и пропуская мимо себя это авто, почтительно кланялись рулевому, но его лицо оставалось невозмутимо неподвижным, словно маска мандарина. Видимо, сей государственный служащий воспарил до таких высот государственной мысли, с которых погрязших в зыби повседневности человеков было уже не разглядеть.

– Ну, конечно же! – воскликнул Рыжий, возбужденный внезапным озарением. – Это же мэр города Каки, господин Опивкин, собственной персоной!

Плененные величием момента, ангелы почтительно склонились, провожая взглядами проследование в пространстве первого лица городской администрации.

– Почему товарищ без охраны, не знаешь? – озаботился потенциальной опасностью ситуации Аурей.

– Непорядок, слушай! – проникся его тревогой и Нивей. – Ведь эдак же черти что произойти может.

И словно в воду глядели, вещие птицы! Словно за горизонт событий заглядывали!

А, может, и правда, глядели и подглядывали?

Чуть поодаль, по направлению от площади в сторону курортного парка, как раз в том месте, до которого успел докатиться автомобиль мэра, с правой стороны в главную, образуя Т-образный перекресток, вливалась другая улица. Эта магистраль была тоже главной, но в другом, более глубоком смысле. На этой боковой улице, двумя кварталами дальше, располагалось здание Горисполкома, на втором этаже которого находился кабинет мэра города, в данный отчетный период занимаемый как раз господином Опивкиным. Этот перекресток решением городских властей, во избежание нестандартных ситуаций с понаехавшими отдыхающими и другими пешими и не только несообразностями, был перекрыт бетонными блоками, двумя, уложенными поперек по одному на каждой полосе движения. Блоки имели боевой окрас в виде косых линий красного цвета, привлекающий к ним внимание и препятствующий их выпадению из реальности, каковые случаи бывали, особенно в ночное время, когда навьи чары и облака алкогольных испарений властвуют безраздельно.

Конечно, бетонные блоки на проезжей части можно было объехать по тротуарам, что тоже бывало ранее неоднократно в доопивкинские времена. Но ведь и в соответствующей службе, ответственной за порядок на дорогах, работают не глупые люди, да и им подсказать умную мысль есть кому, поэтому тротуары тоже были перекрыты уложенными поперек них бетонными же столбами, имевшими тот же сигнальный окрас, что и бетонные блоки, и выполнявшими те же функции недопущения.

В качестве мудрого компромисса, для VIP персон только, которым необходимо срочно проехать с главной пешеходной улицы города прямо к Горисполкому, а не пилить через полгорода в объезд, была предусмотрена возможность проезда, минуя все преграды, непосредственно по газону, засеянному закупленной специально для этого на средства городского бюджета альпийской травкой. Машины чиновников и других важных граждан (согласно утвержденному списку) на травке не оставляли практически никаких следов, так что, если не знаешь и не присматриваешься к конкретным признакам, то ничего и не заметишь.

Но, как и во всем, существовала одна проблема экзистенциального характера, которую пока однозначно решить не удавалось: кого считать VIP персоной. Единого мнения на этот счет выработать не удавалось. Власти склонялись к тому, чтобы составить поименные списки с некоторым количеством резервных позиций, которые, в целях пополнения городского бюджета, за определенные членские взносы можно было бы заполнять достойными фамилиями с выдачей им гарантийных писем в виде пропусков с фотографиями и печатями и закатанных в ламинат. Но сбор средств на благое дело шел нелегко. Граждане предпочитали своевольничать на свой страх и риск, и все в конечном счете свелось к демонстрации индивидуальных способностей и финансовых возможностей конкретных индивидов, причем степень их самооценки зачастую был несопоставима ни со способностями, ни с возможностями.

Мэр Опивкин, мудрый не по годам, эту проблему для себя решил следующим образом: когда я за рулем – я самый главный и обладаю всеми правами и преимуществами, а когда меня нет – между собой разбирайтесь сами. Сильная позиция, что и говорить, и многие ее поддерживали, но и она, как оказалось, была не без изъяна. В чем наши путешественники поневоле сейчас же и убедились.

Доехав до перекрытой бетонными блоками боковой улицы, мэр, господин Опивкин, притормозил, пропуская тащившуюся по тротуару бестолковую мамашу с ребенком, и сдержанно посигналил, предупреждая остальных праздношатающихся негодяев, как это и положено по технике безопасности, что намеревается совершить сложный и потенциально опасный маневр. БМВ последней модели градоначальника сдержанно взревел мотором и легко и непринужденно въехал на бордюр, сначала правым передним, а потом и остальными колесами. Мэр был предельно внимателен и особо контролировал, что пешеходная суета на тротуаре по обеим сторонам от его авто была прекращена. Все было, как и положено, народ ждал.

Въехав на газон, мэр с особым удовольствием отметил плавность, мягкость и бесшумность хода автомобиля по правильно постриженной травке. Господин Опивкин посмотрел в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что специально поставленный для этой цели человек в оранжевой униформе с должным усердием выполняет свои обязанности и особой бордюрной краской уже закрашивает следы резины, которые – незначительные, но все же – оставляют на бордюре колеса проехавшей по нему машины. Человек был на месте и уже усердно орудовал кистью, возвращая реальность в состояние совершенства. Мэр улыбнулся. Он любил, когда все совершается по его плану, но как бы само собой. Как бы...

Минутное отвлечение внимания от контроля движения авто стоило мэру неприятности. Хотя, конечно же, он тут был ни при чем, просто события вышли из под контроля. На мгновение всего. События и некоторые индивиды.

Знакомая уже ангелам и всем внимательным читателям по стартовому происшествию на переходе черная тойота, ведомая все тем же краснолицым гражданином, десятью минутами ранее по-тихому отпущенным полицейскими после предъявления им весомых аргументов своей к происшествию непричастности, объезжая заграждения, резко и даже агрессивно, в своей манере, вывернула на газон. Где и въехала неторопливо двигавшемуся ей навстречу БМВ мэра высоким никелированным бампером прямо в левый глаз, сиречь – светильник.

Фара раскололась, как хрустальная ваза, и стекла вниз задорно прозвеневшим ручьем осколков.

От неожиданности господин Опивкин затормозил несколько резче, чем обычно, при этом возникшая кинетическая сила инерции непреодолимо пригнула тяжелую голову мэра вниз так, что он ударился лбом о рулевую колонку. Ничего страшного! Только негромкий тупой стук и небольшая шишка. Даже подушка безопасности посчитала происшествие пустяком и не сработала.

Чего нельзя сказать о втором участнике внедорожно-транспортного происшествия.

Пока водитель тойоты барахтался, выбираясь из-под резинового пузыря, прижавшего его к сиденью, мэр Опивкин уже был на ногах. На ногах и на траве, посеребренной осколками его фары. Оценив ущерб, мэр устремил на виновника происшествия свой огненный взор, и, без сомнения, испепелил бы его, не защищай того вышеозначенный резиновый пузырь. Вот с чем с чем, а с пузырем этому парню повезло.

Наконец, он все же выбрался из спасительных объятий подушки безопасности и из машины, и предстал перед господином Опивкиным. Во весь свой рост.

Сверху, из небесной, так сказать, ложи, возникшая композиция радовала своей гармонией и симметрией.

На идеальном изумрудном прямоугольнике травы замерли, сцепившись левыми фарами два равновеликих черных авто. Джипы не только отделяли, но и объединяли композиционно двух уважаемых граждан, занявших четкую диагональ, каждый перед радиатором противника, и готовых к выяснению отношений. Собственно, к выяснению, кто из них реально круче.

Крестики и нолики, как говорится, детская игра...

Надо сказать, что оба представителя городской элиты были под стать друг другу. Они были равнозначны и тождественны ростом, статью и кумачом физиономий. И если герой инцидента на перекрестке был хорошо знаком ангелам, то мэра в полный рост они лицезрели впервые. А увидев, решили, что он такой же бультерьер, только в костюме, при галстуке и в лакированных туфлях. Шкаф в пиджаке. Уровень тестостерона с обеих сторон был одинаковым, а точней – одинаково запредельным, так что предохранительные клапаны в ушах уже начали его стравливать с легким характерным шипением.

Сразу стало понятно, что участники происшествия хорошо знакомы друг с другом, и спор о том, кто из них на самом деле круче – это давний спор старых друзей между собою.

Вместо взаимного приветствия состоялся короткий и энергичный обмен мнениями, примерно следующий.

– Ты! – выдохнул господин Опивкин в лицо оппоненту обвинение и сжал погруженные в карманы брюк руки в кулаки со всем, что там в них попало.

Распустил кулаки и снова сжал, и это нехитрое упражнение позволило мэру взять себя в руки.

– Я! – дерзко ответил своим железным аргументом владелец тойоты и подобрал пальцы босых ног, выдергивая из земли зажатые между ними травинки. Обувь, как мы помним, бультерьер потерял в схватке с курортником в красных трусах, но на что бультерьеру обувь?

– Виталик, на этот раз ты попал! – сказал господин Опивкин, подождав, пока пар из его ушей не стравится до приемлемого уровня. Он всегда гордился тем, что умеет хорошо себя контролировать.

– Ты сам попал! – не сдавался так просто его противник, имея в виду, видимо, разбитую фару.

– Что! – взревел мэр, не привыкший, чтобы ему дерзко возражали, но вовремя, не вынимая рук из карманов, вновь взял себя в руки. – А я вот сейчас вызову начальника ГАИ, и мы быстренько лишим тебя, наконец, прав. Для начала. А потом мы подсчитаем ущерб. И определим реальные убытки. И посмотрим, как ты будешь их возмещать. Вот, кстати, и они.

Господин Опивкин имел в виду полицейских.

Патрульная машина как раз подкатила бесшумно и, мягко ткнувшись бампером в бетонный блок, остановилась. Из машины выбрался полицейский офицер. Обойдя тойоту справа, он остановился рядом с мэром. Настороженно козырнул и замер в ожидании указаний. И они тут же последовали.

– Оформляй ДТП, – коротко приказал господин Опивкин полицейскому.

– Какое ДТП! – взвился Виталик, так что воротник апаш на его рубахе с короткими рукавами стал торчком. – Какое ДТП? Мы на газоне, не на дороге. И ты сам нарушитель. Такой же, как и я.

– Я здесь мэр, ты не забыл?

– Пока да, – изо всех сил дерзил Виталик. – Но что ты будешь делать потом? На следующих выборах? Снова будешь просить помочь?

Мэр оглянулся на начавшую собираться толпу зевак и вынув руки из карманов потер одну о другую.

– А ты куда смотрел? – спросил он полицейского.

Тот, не проронивший за все время присутствия ни единого слова, молча пожал плечами.

– Ты уволен, – уведомил его градоначальник о только что принятом им кадровом решении.

Полицейский поморщился и закусил губу. Развернувшись на каблуках, он в обратном порядке обошел вокруг тойоты. Вернувшись к патрульной машине, он в сердцах зашвырнул в нее сорванную с головы форменную фуражку, затем плюхнулся на сиденье водителя, оставаясь ногами на земле. Он обхватил свою бедную растрепанную голову руками, уперся локтями в разведенные широко колени и замер в немом горе.

– Ты попал, я сказал! – продолжил гнуть свою линию господин Опивкин. – Пьяный, что ли?

– Ты что, не знаешь, какой я пьяный? – резонно возразил Виталик. – И вообще, не начинай, а то я за себя не ручаюсь. И так день сегодня неудачный, только от одного ДТП отмазался, а тут ты!

– Ну и сидел бы дома!

– А я куда еду? Вон дом-то! – Виталик ткнул пальцем в сторону торчавшей из-за трехметрового забора на противоположной стороне улицы красной крыши. – Я до дома десять метров не доехал!

– Ничего не знаю, – сказал господин Опивкин, – надо было дома сидеть, раз уж день неудачный. Кто тебя в шею толкал?

Краснолицый только досадливо поморщился и мотнул головой.

– Ладно, – резюмировал мэр, – пора кончать этот концерт. Бесплатный цирк для гостей города-курорта. Эй, ты! – окликнул он полицейского и взмахом руки пригласил его приблизиться, продублировав для верности команду голосом: – Иди сюда!

– Работать хочешь? – спросил он подбежавшего на негнущихся ногах служивого. Тот усиленно закивал головой, глаза его, было потухшие, ожили и радостно заблестели.

– Ладно, я не злопамятный, – сказал господин Опивкин. – Суров, как говорится, но справедлив. Но – будешь должен. Вот тебе работа. Заберешь у этого ключи, – он указал пальцем на присмиревшего бультерьера. – Машину его загонишь на площадку за Горисполкомом, знаешь куда. Потом вернешься за своей, вернешься и станешь там же, и будешь охранять, пока я не скажу. Понял?

Полицейский вытянулся в струнку и взял под козырек.

– К пустой голове, – напомнил ему мэр. Неожиданно для себя он улыбнулся: ему нравилось видеть усердие у подчиненных. Кроме того, ситуация вновь была под контролем, и это не могло не радовать.

– А ты поедешь со мной, – сказал он водителю тойоты. – Будешь сидеть в моем кабинете, пока фару не заменишь. Все, поехали, некогда.

– Эх, – сдался непреодолимости обстоятельств Виталик. Он забрался по пояс в свое авто и вытащил из его недр две бутылки пива, зажатые между пальцами левой руки как две бирюльки. – Вам нельзя, а мне теперь можно, – отыграл назад он пару очков. Он бросил ключи полицейскому, которые тот поймал на лету. – Там и для тебя бутылочка есть, – сказал ему краснолицый. – Можешь взять. Но больше по машине не шарься, я потом проверю, понял?

Лицо полицейского, зеркало его полицейской души, отразило всю степень его понимания.

Понимание было полным, поскольку полицейский давно уже был не мальчик, при этом полицейским работал всю свою жизнь, сколько себя помнил. Иными словами, высококвалифицированный был специалист.

Все расселись по машинам в установленном порядке, захлопали закрываемые черные дверцы, словно вороньи крылья, взревели моторы, стая снялась с места, и через минуту о происшествии напоминала лишь кучка битого стекла на зеленом газоне. Однако и его, отставив в сторону ведерко с краской, тут же стал собирать на совок человек в оранжевой униформе.

Порядок был восстановлен, и городская жизнь, как и до инцидента, густым паточным потоком потекла дальше вдоль зеленых газонов и бетонных блоков.

Зрители стали расходиться. Бывшие в их первых рядах, хоть и никем не видимые, ангелы остались на месте.

– Что скажете, коллега? – по обыкновению полюбопытствовал Рыжий.

– А что тут, коллега, скажешь? – в тон ему ответил Нивей. – Мы с вами только что убедились в том, что эта рыба действительно гниет с головы. Из чего следует, что, если не случится чуда, мы застрянем здесь основательно, и еще очень долго будем вкушать этого блюда и наслаждаться этими запахами. Поскольку – Каки, дорогой. Да-да. И это не я, это они сами выбрали для города такое название. И теперь здесь все какское. Какское – это правильное прилагательное? Думаю, правильное. Во всяком случае – точное.

– Ладно, – успокоил друга заметно погрустневший Аурей, – не изгаляйся. И не драматизируй. Время-то у нас еще есть. Времени у нас столько, что мы вполне можем дождаться здесь и чуда какого-нибудь. Шучу. А пока, что нам остается? – будем внимательно смотреть вокруг себя, вдруг встретим, чем черт не шутит, какую-то искренность особую, дружбу, самопожертвование, или... что там Он еще называл? Любовь!

Воздев глаза к Небу и попросив Господа не бросать их одних, без помощи и наставления на этой Земле, освеженные новой надеждой, на которую Небо никогда не скупиться, ангелы продолжили свой обход.

6. Страсти людские и не только 2.

Ангелы спустились до конца вниз по не слишком длинной центральной улице, и оказались на небольшой круглой площади, застеленной все той же серой бетонной плиткой. На противоположной стороне, за новодельными псевдо античными руинами, возвышалась классическая арка над входом в городской парк. Арка, в отличие от руин, была явно старой постройки, но ухоженной и выкрашенной в курортном стиле традиционной желтой краской, с выделением отдельных элементов белой, что удивительным образом способствовало созданию ощущения праздности и покоя. Парк был старым, гораздо старше арки и невысокой ограды вокруг него, о чем без устали нашептывали огромные вековые деревья, шумевшие вознесенными ввысь громадными зелеными кронами, маня и обещая укрыть и поделиться сенью и прохладой.

Со всех сторон вокруг площади располагались предприятия общепита, то ли кафе, то ли небольшие ресторанчики, на открытых площадках которых за столиками сидели отдыхающие, наслаждаясь скромными дарами местной курортной кухни. И лишь справа от входа в парк, ангелы увидели несколько киосков, торговавших сувенирами и прохладительными напитками. Рядом с киосками непосредственно из плоскости площади произрастали, как грибы, пять-шесть окрашенных белой фасадной краской восьмиугольных бетонных столиков, за крайним из которых группа товарищей забивала козла. Костяшки домино лязгали по поверхности стола, словно монеты по барной стойке, что было символично и правильно, поскольку монетизация результатов игры, несомненно, имела место. Лица игроков и немногочисленных зрителей, ждущих своей очереди, чтобы вступить в игру, были напряжены и внимательны, шуточки, словечки и афоризмы, отточенные долгим употреблением, словно музыкальные фразы, вставлялись в нужных местах, но в автоматическом режиме, без огня и задора, и ожидаемой реакции не вызывали. Чувствовалось, что игра была серьезной, велась по-крупному и приближалась к кульминации.