Текст книги "Вверх по Миссисипи"

Автор книги: Геннадий Башкуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Геннадий Башкуев
Вверх по Миссисипи

Рассказ-воспоминание

В то лето мне сказали, что у дедушки в деревне есть речка, лошадь и собака. Ах, что за счастье!.. Речка, лошадь и собака, несомненно, обещали настоящее приключение. Я уже воображал себя то ковбоем, то охотником-индейцем, то золотоискателем, то в хижине на берегу Миссисипи…

С собой в деревню я взял карту мира, компас без стрелок, пистолет с пистонами, школьный ранец для золотых самородков, два сухаря и – тайком от родителей – коробок спичек.

Лошадь оказалась старой, речка – ручьем, собака – кривоногой дворняжкой с несерьезным именем Шарик. У нее даже ошейника не было. Зато и ручей, и лошадь, и собака Шарик были настоящими, понимаете?.. Вдобавок от дедушки пахло дымом дальних костров и странствий. Правда, дедушка сказал, что всю жизнь пас коров за ближайшей сопкой, но я ему не очень-то верил.

Мы переходили ручей вброд вслед за коровьим стадом. Ручей был чистый и холодный, и я до ломоты в ступнях вглядывался в каменистое дно, надеясь отыскать золотой самородок. Иногда солнечный луч указывал на него в торопливой воде – у меня часто колотилось сердце. Долго, не веря, держал я в руке речной голыш, мгновенно высыхавший на солнце до последней прожилки… Дедушка окликал меня, и я спешил, стараясь не угодить в теплые коровьи лепешки.

Меня усаживали в седло. Конь фыркал, подергивая гладкой кожей, шевелил ушами, но, как я ни бил пятками, не скакал рысью. Шарик – тот вообще не лаял и беспрестанно зевал. Шерсть у него свалялась катышками, глаза – черные пуговки – слезились. Дедушка говорил, что лошадь и собака тоже на пенсии.

Возвращались в сумерках. Коня теребили за гриву, меня – за чуб. Шарику кидали кость – он молча вилял хвостом. Струйки кизячного дыма утекали в вечернее небо под перезвон ведер, призывное «ир, ир, ир!» («подь, подь, подь!») неслось над крышами. Коровы мычали в ответ и шли по дворам. Шли домой и мы.

Вечером или в плохую погоду сидели вокруг печки. Я, дедушка и собака Шарик. Сердито шипели мокрые поленья, за окном скулил ветер. Дедушка сидел на низкой скамеечке и курил трубку. Булькало в чайнике, гудело в трубе, под полом пищали мыши. Розовые отсветы гуляли по темным стенам, лизали дедушкины морщины. Где-то далеко кричала неведомая птица. Было ничуть не хуже, чем в хижине на берегу Миссисипи.

– Какое смешное слово, – дедушка выпустил из-под усов колечко дыма. Оно сразу же убежало в приоткрытую дверь печи. – Ми-си-си… как?

– Миссисипи! – повторил я и бросил взор на компас. – На языке индейцев – Большая река.

Собака навострила уши и посмотрела мне в глаза.

– Ишь ты! – поцокал языком дедушка. – Совсем не по-бурятски!

На огонек заходил сосед, горбатый старик Агван, и тоже цокал языком, обнажая беззубый рот. Дедушка сказал, что Агван знает все, потому что бывал в Тибете. А это так же далеко, как Миссисипи… Поздний гость перебирал четки, будто считал кедровые орешки, кланялся загадочно улыбающимся бурханам-божкам.

Я засыпал под тихий стариковский говор.

Однажды в степи, когда коровы забрели в сосновый лесок, я сорвал травинку и стал водить ею по карте мира. Дедушка отпустил коня и заглянул через плечо:

– Э-э… скажи, а где течет река… Большая река?

– Миссисипи? – подмигнул я Шарику. Тот вильнул хвостом и зевнул.

– Во-во! – оживился дедушка. – Ми-си-си… Смешное слово!

Ветер услужливо перелистнул страничку школьного атласа. Я ткнул травинкой в Северную Америку. Она была похожа на толстую акулу с раскрытой пастью: вот-вот проглотит Кубу, словно рыбку.

– А мы где? – заволновался дедушка.

Кто-то жарко дыхнул в ухо. Я оглянулся. Шарик внимательно изучал Америку своими глазами-пуговицами.

Я быстро нашел голубую слезинку Байкала.

– Ух ты! Мы, значит, тут, а они, значит, там!.. – почесал под шапкой дедушка и провел темным ногтем по Миссисипи.

Шарик осторожно понюхал карту и фыркнул – Америка была явно несъедобной.

Дедушка хмыкнул и поглядел вдаль. Выгоревшие за лето желтые сопки качались в теплом воздухе. Конь, отмахиваясь от паутов хвостом, щипал траву. Коровы лежали в тени сосняка и жевали жвачку, будто разговаривали друг с другом. Крошечными мотоциклами тарахтели кузнечики. Из норки выглянул кто-то усатый и тотчас скрылся. Над степью парил коршун.

– Эх-ха… – пощурился на птицу дедушка и вздохнул. – Хоть бы одним глазком!..

С того солнечного, без единого облачка, дня дедушка начал все чаще задумываться. Иногда он удивленно оглядывался вокруг, словно видел эту степь и этот улус впервые в жизни.

– Однако, там тоже люди живут! – твердо сказал он как-то дома вечером.

Я засмеялся: дедушка открыл Америку!

– Ишь, книгочей! – рассердился дедушка. – Вот увидишь, вот увидишь!..

Он отошел в угол к медным бурханам и забормотал слова молитвы. Как всегда пришел старик Агван, они шептались и перебирали четки.

Утром дедушка почистил сапоги, надел пиджак с орденом и достал со дна сундука маленький сверток, перевязанный резинкой. Напоил, запряг коня, бросил сена в телегу…

Усталые, приехали мы в большое село. Копыта цокали о булыжную мостовую. Шарик и я, обнявшись, лежали в телеге и грызли сухари. Нас обгоняли грузовики и велосипедисты. Небо было серое, с низкими облаками.

Лошадь встала у дома с каменным крыльцом и красным флагом. Я, дедушка и Шарик тщательно отряхнули с себя пыль, но в дом с красным флагом пустили только двоих.

В огромной комнате могло поместиться коровье стадо. Ковер под ногами был мягким, как трава. На стене висел портрет густобрового старика с гирляндой золотых звезд на груди. Звезд было ровно пять – я пересчитал. Стол был длинный-предлинный, а в конце его, под портретом, сидел человек в галстуке и улыбался. Завороженные портретом, мы как-то не сразу его заметили. И зачем такому маленькому человеку такая большая комната?

– А-а, кто к нам пожаловал! – вышел из-за стола хозяин большой комнаты. – Наш ветеран! Гордость района! Прошу, прошу! Забыли вы нас, нехорошо, нехорошо! Как здоровье? Как дети? Отдыхаете, ахатын? А-а, вижу, вижу, внук, да? Тебя как зовут, мальчик? В каком классе? Как учишься?

Человек в галстуке забросал нас вопросами, как снежками. Они были холодными, эти вопросы, несмотря на то, что хозяин большой комнаты улыбался. Глаза у него были холодными, что ли…

Дедушка присел на краешек стула.

– Спасибо, спасибо… – кашлянул он и уставился на свои сапоги.

Человек в галстуке снова улыбнулся:

– Не стесняйтесь, уважаемый! Вы же наша гордость! – человек подошел и потрогал дедушкин орден. – Пенсию вовремя приносят? Крыша не протекает? А может, все-таки здоровье, а? Могу устроить путевку…

– Во-во, путевку, – оживился дедушка.

– Нет вопросов! – радостно вскричал хозяин большой комнаты.

Это хорошо, подумал я, что у этакого говоруна наконец-то кончились вопросы. Можно кое-что и самому спросить. Я поднял руку, как на уроке.

– Что тебе, мальчик?

– Скажите, зачем вам одному такая большущая комната?

Человек с холодными глазами задумался.

– Молчи, молчи… – испуганно прошептал дедушка. – Путевку испортишь!

– Ох уж эти нынешние детки… – улыбнулся человек. Глаза у него стали еще холоднее. По-моему, он так и не придумал ответа.

Я поглядел в окно. На улице, понурившись, стояла наша лошадь. Шарик перед крыльцом неотрывно пялился на входную дверь.

Хозяин большой комнаты взял в руку тонко очиненный карандаш красного цвета.

– В санаторий или дом отдыха?

– А?.. Что?.. – удивился дедушка.

– Я говорю, куда путевку? В санаторий или…

– Нет, нет, – заерзал на стуле он. – Мне далеко надо. Очень далеко!

На улице Шарик усердно вилял хвостом, но его все равно гнали от крыльца.

– Вы желаете турпутевку? – в свою очередь удивился хозяин. – Ну что ж… Куда именно?

– В эту… как ее… Ми-си-си… Смешное слово такое!

– Миссисипи! – обернувшись, выпалил я.

– А… где это? – не сразу спросил человек с холодными глазами. Вид у него был растерянный. А говорил, что вопросов больше нет! В галстуке, а не знает, где течет Миссисипи! В школе, наверное, учился на тройки…

– Миссисипи – великая река Америки, – подражая учителю географии, изрек я. – На языке индейцев – Большая река.

– Да вы что?! – оглянулся на портрет бывший троечник. – Смеетесь, да?!

Я засмеялся: уж очень сильно испугался взрослый дядя.

– Шутники… – отдуваясь, расслабил он галстук. – Да раньше за такие шуточки!.. Я тебе такую Америку покажу!.. – погрозил мне пальцем.

Он раскраснелся, затянул потуже галстук и произнес речь.

– Что-то не пойму я… – почесал затылок дедушка. – Неужели вся Америка такая плохая?

– Уж не хотите ли вы уехать туда… э-э… насовсем? – побледнел этот любитель глупых вопросов.

– Зачем насовсем? Мне бы с ихними стариками поговорить. Старики везде одинаковые… Урожай каков, чем скотину кормят… ну и про жизнь… Я говорю, люди везде одинаковые… Да вы не беспокойтесь. Дорога, конечно, дальняя, но я кое-что скопил… Вот.

Дедушка привстал и протянул хозяину огромной комнаты маленький сверток, перевязанный резинкой.

– Уберите! Уберите!.. – попятился тот и вдруг затопал ногами по ковру.

Поднялась пыль.

– Вон отсюда! Не позволю! Вон!.. – закричал он изо всех сил и схватился за черный телефон.

Тут откуда ни возьмись на ковер колобком влетел Шарик и залаял. Послышался треск разрываемой штанины, шум, крики…

За окраину села нас проводил хмурый милиционер. Шарик виновато бежал за телегой. Конь фыркал – милиционер вел его под уздцы. Дедушка не смотрел на дорогу и держался за грудь. Ему было худо.

– Эх вы… – выдохнул милиционер и утерся платком. – Старый да малый!.. Скажите спасибо, легко отделались…

И он пошагал обратно – в селе уж зажглись первые огоньки. Знакомое «ир, ир, ир!» донеслось оттуда…

Дедушка лег в телеге ничком. Шарик прыгнул в телегу, уткнулся носом ему в щеку. Я взял в руки поводья, криком прогоняя страх, – впереди была ночь…

Дедушка занемог. Он все реже вставал с постели, и все чаще в дом приходил старик Агван. Однажды он принес иконку бурхана с зеленым лицом. Сосед пояснил, что лик у него зеленый потому, что он день и ночь варил лекарства из трав.

– Его зовут Оттошо, – сказал Агван.

– Хорошо, – сказал я.

Шарик вильнул хвостом – хорошо.

Но буро-зеленые отвары, которые варил Агван в кастрюльке под приглядом зеленого Оттошо, мало помогали. Дедушка уже не вставал с постели.

Шарик вздыхал. Нос у Шарика был сухой, глаза его – черные пуговки – слезились.

Старик Агван, еще больше сгорбившись перед медными бурханами, перебирал четки – кедровые орешки. Я чиркнул спичкой и поднес ее к бронзовой чашечке – дом заполнился запахами степи…

В углах избы, темнея, копилась печаль.

– Ом мани… – крутил медный барабанчик старик Агван и брал в руку колокольчик. – Ом мани…

Это протяжное «О-о-м-м» слилось с медным звоном: «М-м», – сизое колечко «о» отплыло от бронзовой чашечки, пощекотало нос. Я чихнул. Колечко дыма юркнуло в раскрытую печь и шустро унеслось – через трубу – в небо…

Шарик лизал дедушкину руку и скулил.

– Ом мани, – гнусавил, будто у него насморк, старик Агван, – падме хум-м…

Тихо звенел колокольчик. Я закрыл глаза и представил, что это звенят колокольчики на шеях коров. Коровы почему-то синего цвета и пасутся они не у сопки за речкой, а – в облаках. Призывное «ир, ир, ир!» несется в поднебесье, отзываясь эхом в оранжевом мареве… Синих коров доят мальчики с крылышками, и струйки молока разливаются вокруг. Ух ты, вот откуда берутся облака!..

Шарик вдруг стал подвывать человеческим голосом Агвану и царапнул задней лапой пол. Я проснулся.

– Ом-м… – все так же гнусавили рядом.

Агван взмахнул колокольчиком и начал покачиваться, как на детской лошадке-качалке.

У меня зачесался нос. Но индейцы и золотоискатели не плачут. Я шмыгнул носом и сложил ладошки так, чтобы они приклеились. Но они не хотели приклеиваться!

Дедушка открыл глаза, подозвал меня и понюхал голову:

– Не плачь, ты же бурят. Агван сказал, я буду жить в другой жизни…

– Аба, возьми меня с собой!.. – заревел я, уже не таясь.

– Нет, – твердо молвил дедушка. – Туда берут только старых.

Старина Шарик застучал хвостом о пол, подлизываясь.

– Не плачь. Агван сказал, я буду там, где Ми-си-си… Ми-си-си…

Он задыхался.

– Миссисипи, – сжал я дедушкину руку и вытер слезы. – Миссисипи.

Миссисипи. Миссисипи. Миссисипи.

Миссисипи навсегда.