Текст книги "Мыслемокот. Рассказы-фантасмагории"

Автор книги: Геннадий Тараненко

Тот, который с Луной

 
Человек бывает разным.
Такова задумка Бога.
Иногда даже сам Создатель не понимает,
Где его настоящее творение.
 

Задачка со множеством неизвестных. Сколько личностей живёт в одном человеке? Одна, две… пять? С разными характерами, с абсолютно уникальными желаниями, и даже тараканы в их головах отличаются по цвету и размеру. Может быть, кто-то из них сегодня умрет, а кто-то – на радость других – родится.

– Уа-уа! – закричит младенец. К нему подскочат единотельные братья или сестры, или, на худой конец, одновременно и те и другие. Тараканы же у всех разные. Поди пойми, что они накуролесили в голове у человека. Самый смелый и говорливый из «Я» берёт младенца на руки.

– Ути-пуси, ути-пуси. Кто ты, ребёночек? Чего ты хочешь?

– Мне надо женщину, – отвечает басом озабоченное дитятко. Но это ещё ничего. Понятно, гормоны играют.

А вдруг тот, кто появился на свет, потребует:

– Хочу Луну! Хочу Луну! Уа-уа! – вот когда проблема-то возникнет!

Единотельные сидели себе преспокойненько, прижавшись друг к другу. Ничем особо не различались. И на тебе! Мозг сделал кульбит с подъёмом переворотом и явил миру дурачка с сумасшедшей хотелкой. И цирк-шапито начинается…

Несбыточное желание прямо-таки вонзит кинжал в остальных. Может, и не убьёт, но в точности покалечит. Ведь «ку-ку» не приходит на один день, оно вселяется в человека навечно. Его не вытравишь дихлофосом. Там тараканище, так тараканище. Теперь придётся жить братьям вместе – все будут нормальные, а один – с Луной. Главное, чтобы не наоборот, а то психушка в точности гарантирована.

Но всё же, когда много личностей в одном человеке, – это хорошо. Не так скучно жить. То одна проявится, то другая. И человек получается не какой-то плоский, а 3D. Ему, такому, комфортно жить в трёхмерном сложном пространстве. Быть более гибким и находить общий язык со всеми.

А истина, правда, позиция?.. Бог его знает, что есть белое, а что есть чёрное. Однозначность оценок даёт сбой и не выдерживает элементарной критики.

Поэтому не превратитесь в однобоких и односторонних. Размножайтесь – размножайтесь внутри себя. Ведь мироздание сложно и нуждается не в единой точке зрения, а в разных. Сомнения и споры лишь цементируют бассейн, в котором барахтается народ. А вода?..

Вода постепенно смоет шелуху – всё ненужное, напускное, оставив лишь чистую жидкость. Грязь всколыхнётся и постепенно осядет на дно, спрятавшись под мелкую гальку. И только когда История возьмёт сифон и тряпку и начнет мыть водоём, тогда что-то и всплывёт. Покажется на свет и уйдёт в небытие.

– Чистую воду! Нам надо чистую воду! – кричат братья, – мы окунёмся в бассейн и очистимся.

Фонтан в это время бьёт ввысь. Журчание струй успокаивает душу. Под эти звуки можно и заснуть. Заснуть многочисленным братьям, нашедшим место жительства в одном человеке. Всем – и кто нормальный, и кто с Луной в башке. Ведь Луна Луне рознь. Яркие мечты – преодолеть непреодолимое, достичь недостижимое – тоже связаны с ночной колесницей на небе. Фантазии ждут своего часа. И некоторые из них сбудутся.

Тогда собрату не от мира сего можно и поаплодировать. Он победил, он выиграл.

– Вы в меня не верили, мои единотельные? А я стал тем, память о ком останется в веках. Вы всё нудели и нудели мне под руку, мешая укротить Луну и стать героем. А сейчас, что же, радуйтесь со мной. Медали на Олимпиаде выдают всем, кто был во время достижения рекорда в команде. Я не в обиде – пользуйтесь, братья!

Звучит гимн. Флаг поднимается высоко над стадионом. По телу бегут мурашки. Наступили самые важные минуты в его жизни, память о которых не сотрётся никогда.

Очевидно, когда, неся тяжеленную косу, бедненькая скрючившаяся старушка придёт к нему, человек будет знать, зачем Бог спустил его на Землю. Пьедестал затрепещет под рекордсменом. Единичка на самой высокой тумбе ещё более выпрямится и практически превратится в восклицательный знак. И человеку станет легче… Легче уходить. Уходить туда, где играет тихая классическая музыка, где все говорят шёпотом, потому что так лучше слышно.

А что же с братьями? Братья будут им гордиться от чистого сердца, с открытой душой. Они встанут позади, поддерживая своего лидера. Такое происходит всегда, во все века. История оставляет на поверхности океана жизни только тех, кто не спасовал, бросив вызов судьбе.

Что за остальным, за обыденным? Был ли человек богатым или бедным, был хмурым или весёлым, имел дворец или лачугу – всё прах, ничего не значащий песок. Он развеется поутру, с первыми порывами ветерка…

Но как же с решением задачки? Сколько личностей жило в этом человеке? Неизвестно. Ответ он унёс с собой в портфеле первоклассника.

Помнишь? Линейка, первый звонок… Ты стоишь в белой рубашонке такой счастливый, такой чистый. В это далёкое время в тебе наверняка находилось только одно «Я».

А сейчас? Сейчас, в пятьдесят с гаком лет, уж и не сосчитать. Главное, чтобы среди них жил тот, который с Луной.

Детство

 
Детство ушло.
Ушло навсегда,
Оставив только музыку со школьного выпускного вечера.
Я её слышу. Слышу ясно, будто сейчас ещё нахожусь там…
 

Там было детство, сути которого я не понимал. Там было время, которого я не замечал. Там не было Бога, о существовании которого я не догадывался. Там не было всего того, что сейчас наполняет мою жизнь. Но разве важно, что было и чего не было тогда? Там все были живы. Я мог дотронуться до них рукой и ощутить теплоту их тела. А сейчас?..

А сейчас я могу сделать то же самое, только в своих мыслях. Мыслях, которые выскальзывают из моей головы и ложатся на чистое белое поле смартфона, преображаясь в непонятные чёрные витиеватые закорючки. Эти буковки, слова и предложения называются русским языком. Но сможет ли он передать всю мою внутреннюю тоску и боль о времени, когда я был ребёнком?

Там было хорошо – да, там было что-то, к чему мы сейчас ни за что не хотели бы возвращаться – тоже да. Но тёмных красок было немного. Они практически не были заметны на картине, где преобладали яркие цвета, бьющие прямо в глаза.

Я опускаю веки и погружаюсь в сладостную дрёму, наполненную воспоминаниями. Вот напротив сидит папа. Я никогда не называл его грубым словом «отец», потому что оно никак не вяжется с ним.

Мы играем с папой в шахматы. Белые квадратные шахматные часы «Янтарь» с двумя циферблатами попеременно радостно тикают, отсчитывая время, которое отведено каждому из играющих. Эти часы, я помню, подарил мне дядя Виталик. Он иногда наведывался к нам из горного Кафана. Минутные стрелки постепенно поднимают красные флажочки, расположенные на цифрах «двенадцать». Тот, у кого флажок упадёт первым, – проиграет.

Подождите, остановитесь, я ещё не всё вспомнил! Мама пока не написала за меня сочинение для школы. Мне же надо получить хорошую оценку для аттестата.

Я только после узнаю, что эти пятерки и четвёрки никому не нужны. Отметки за успеваемость, выигранные олимпиады и прочие звёздочки на нашем скоростном детском истребителе – это лишь миф, придуманный взрослыми. Должны же дети к чему-то стремиться.

Но почему их не учат быть счастливыми? Нет такого предмета в школьной программе. До этого взрослые доходят сами, в большинстве случаев совершая критические ошибки в правописании. Счастье, словно юркая рыбка, снова и снова ускользает от них, уплывая в тёмную глубину океана жизни.

– Нептун, Нептун! Поймай её для меня, – кричит уже пузатый и лысоватый мужчина. Бог водной стихии хмурится. Ему неприятно, что какой-то жалкий человек о чём-то его просит.

– Сам лови, – коротко и по-военному отрезает он, – если тебя не научили в детстве – не моя в этом вина, – расставляет все точки над «i» Владыка морей.

Я возьму большой сачок и всё-таки поймаю золотую рыбку счастья. Но это будет потом, а пока… Пока я бегу, участвуя в соревнованиях на стадионе им. Ленина. Ленина – вождя, идола. Владимир Ильич подменил нашего Бога. Но разве нам было от этого плохо? Мы не знали о пролитой крови, расстрелах, ГУЛАГе… Обо всём том, что сейчас вызывает сомнения в правильности семидесятилетнего пути, по которому двигалась наша страна. Мы верили, просто верили. И от этого нам было хорошо.

Пятиконечные значки октябрят, красные галстуки пионеров, приём в комсомол. Как тогда мы переживали, что забудем о каком-то съезде партии. Перепутаем даты значимых событий, имена и отчества генсеков и ещё кучу важного. Но всё прошло. Пена поднялась на поверхность и исчезала с накатывающими волнами родного Каспийского моря. Осталась только теплота… Теплота родителей, бабушки и сестёр, которые делились ею со мной – ребёнком.

«Тик-так, тик-так», – идут стрелки на шахматных часах. Ход конём, а затем ход пешкой… Чёрно-белые квадратики строго разграничивают клетки поля детства, по которому мы шагаем, не вдаваясь в детали мира, уже надвигающегося на нас катком. Девяностые близко. Они скоро попытаются порвать картины, бережно написанные нашими родителями. Вкатившись в перестройку, а затем в развал Союза, мы быстро их перепишем заново. Купим втридорога новые краски и замажем яркие цвета. Их незачем выставлять напоказ, пусть останутся лежать под приглушенной менее привлекательной цветовой палитрой. Там, под слоями настоящего, будут обитать наши детские беззащитные души.

Перед тем как уйти спать, хотелось вспомнить, когда для меня закончилось детство? Видимо, тогда, на выпускном вечере…

Играет музыка, льющаяся из старого кассетного магнитофона. Вчерашние старшеклассники неистово танцуют в фойе школы. Мальчики и девочки хотят поскорее освободиться от десятилетних оков, так нам казалось тогда, и вылететь на космические просторы самостоятельной жизни. Свобода сладостно кружит голову, маня к себе указательным пальцем.

«Поскорее, поскорее, осталось немного». Вскинутые вверх руки танцующих цепляются за невидимые верёвочные лестницы. Шаг за шагом мы поднимаемся всё выше и выше и ступаем на борт белоснежного лайнера, который вот-вот должен отплыть от причала детства. Капитан дает команду – «Отдать швартовы!» Корабль трогается, за бортом плещутся волны. На берегу стоят папа и мама. Они машут мне руками, украдкой вытирая слезинки с глаз. Всё, один из флажков на шахматных часах упал, одиноко свесив голову вниз. Это произошло на часах, отсчитывающих время папы. Я слышу свой голос:

– Мы больше никогда не увидимся?

– Нет-нет, что ты, родной. Пройдёт время, ты станешь взрослым и сравняешься с нами годами. А потом… Потом будет то, чего ты не должен бояться. Тогда мы все вместе обязательно встретимся, ведь родители никогда не оставляют своих детей…

Мыслемокот

 
Странно, но люди не живут вечно.
А куда они деваются?
Иногда стоит задать себе этот вопрос.
Странно вдвойне, но мы не получим на него ответа.
Мы вообще живем в загадочном мире,
И от этого он такой интересный…
 

Я гулял по набережной, стараясь не спешить – медленно передвигая ногами и сократив до минимально возможного количество плиток, которое заглатывал мой шаг. Рядом, не отставая ни на сантиметр, плелась мысль, привязавшаяся ещё возле почты и с тех пор ни за что не желающая меня покидать. Она была похожа на пушистого кота, тёмно-серая шерсть которого отливала голубизной. Волосинки налезали на все части кошачьего тела в таком изобилии, что хотелось проверить, есть ли под ними вообще животное.

От двухкилограммового мягкого клубка периодически слышалось – «Мяу!», прямо указывающее на то, что со мной гуляет именно кот, наделённый мыслью, а не какое-то другое существо. Желая получить заряд человеческой энергии, Мыслемокот иногда тёрся об ноги, поднимая голову вверх и смотря прямо в мои глаза, видимо, каждый раз вежливо прося разрешения на минутку нежности. Получив необходимое и подпитавшись как от электрической сети, котяра продолжал свою прогулку как ни в чем не бывало. Мы с ним никуда не торопились, поэтому рассуждать и обмусоливать мысль можно было сколь угодно долго, тем более глубина затрагиваемого вопроса была под стать обстановке.

Море, горы, солнце – окружающие меня творения Бога вступали в жуткий диссонанс с фактом физического исчезновения, которое рано или поздно настигает людей. От такого изобилия ярких и насыщенных природных красок пронзительно веяло вечностью, а я, к сожалению, понимал свою временную сущность. Возникал очевидный вопрос: «А что ждёт меня после смерти?»

– Мяу, – раздалось снизу. Кот, видимо, согласился с таким взглядом на затронутую проблему.

Выбранный когда-то из нескольких сотен миллионов сперматозоидов, я очутился в этом месте земного шара. Все мои остальные братья во время исхода погибли, чтобы приз достался одному. Неужели всё это ради того, чтобы поесть, сходить в туалет, поспать, размножиться и дальше быть в конце концов съеденным микроскопическими земляными чудовищами?

– Мяу, – Мыслемокот несколько раз мотнул головой из стороны в сторону, то ли по ходу движения делая, как я, зарядку от шейного остеохондроза, то ли показывая, что он тоже отрицает слишком очевидный низменный смысл человеческой жизни.

Если было бы всё так плоско и без выкрутасов серого вещества, циркулирующего у нас в мозгу, то Бог или природа не наделили бы нас сознанием. Сознанием, которым мы периодически препарируем сами себя, словно хирургическим скальпелем.

– Мяу, – животное уверенно, вытянув шею как можно выше, утвердительно мотнуло головой.

Сущим удовольствием было обращаться в своих умозаключениях к коту, как к единственному всецело понимающему меня живому существу.

«Щёлк», – раздался звук из-под моей подошвы, будто кто-то передёрнул затвор автомата. Сопровождающий меня мохнатый друг от неожиданности подпрыгнул, мягко оттолкнувшись подушечками лап от мостовой. Очевидно, сейчас мы проходили под ореховым деревом, и я случайно раздавил упавший грецкий орех. Скорлупа треснула на две половинки, обнажив мясистую сердцевину, точь-в-точь напоминающую по виду человеческий мозг. Но, вместо глубоких размышлений, от увиденного стало прозаично сосать под ложечкой.

– Мяу, – кот, облизнувшись, решил не отставать от меня и попросил молока.

– Ну, где же я тебе здесь его достану? – глядя на пушистый комок шерсти, я начал искать ближайший магазин. Но вместо этого у меня внезапно появилась идея накормить его растаявшим мороженым.

– Вам какие шарики? – на меня смотрела розовощёкая, круглолицая продавщица холодной сладкой разноцветной массы.

– А сколько они стоят? – я совершенно не хотел переплачивать и покупать дорогое яство.

– Три шарика по сто, – обрадовала меня женщина в белом фартуке.

– Давайте, – согласился я, доставая из кармана помятую сотню.

«Два шарика скушаю сам, а третий дам коту», – решил я. Произведя, по моему мнению, честное разделение лакомства, я взглянул на кота.

– Несправедливо, – промяукал хвостатый. От обиды его усы из толстых пик, разлетающихся в разные стороны, превратились в жалко свисающие ниточки.