Текст книги "Геха"

Автор книги: Геннадий Сердитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Коза Милка

У бабушки была коза Милка и Геха, чтобы отработать свой хлеб, должен был её пасти.

Однажды, когда они с Милкой паслись на болоте рядом с песчаным карьером, он воткнул в сырую болотистую почву палку, привязал к ней Милку, а сам отправился на карьер попрыгать с кручи в песок. В один из прыжков Геха угодил босой ногой на острую кость и здорово поранился. Чтобы унять бьющую из раны кровь, он, хромая, отправился обратно на болото, где рядом с Милкой оставил морской китель, доставшийся ему в наследство от отца. К его удивлению, козы на месте не было. А китель лежал. Геха оторвал от него подкладку и кое-как перевязал ногу. За этим занятием его и застала разъярённая бабушка Васса. Оказывается, Милка по дороге домой забежала в чужой огород и накинулась на капусту. Помнится, дома Геху били тогда кочергой, и он инстинктивно прятал голову под табуретку, чтобы остаться живым. О чём он тогда думал, если думал вообще? Только не об отсутствии детского омбудсмена и законов, запрещающих домашнее насилие над детьми. Геха очень жалел, что у него больше нет папы, большого, сильного и очень доброго папы Мити. Он бы Геху в обиду не дал.

После битья, бабушка промыла рану на Гехиной ноге, приложила к ней листья подорожника и перевязала. Потом умыла его, переодела и накормила вкуснейшим картофельным пюре на козьем молоке с кусочками американской тушёнки, что обычно делала только по праздникам. В тот день он гулять на улицу не ходил, отлёживался.

Да, а его нога заживала дольше; чем следы побоев на теле и Геха ещё полгода боялся ставить ногу на всю ступню, так и ходил, ступая на носок.

«Заготзерно». Победа

И ещё один памятный эпизод из Гехиного боровичского детства.

Сильные морозы. К бабушке Вассе заезжают дальние родственники из деревни. На гнедой лошади, запряжённой в сани-розвальни они едут в «Заготзерно». Геха увязался с ними, ещё бы, когда ещё выпадет счастье прокатиться в санях, в которые запряжена живая лошадь! На площадке перед конторой «Заготзерно» на укатанном и унавоженном снегу скопилось множество людей и подвод. Геха до сих пор помнит эту картинку – десятки, а то и сотни румяных людей, одетых в овчинные тулупы, прыгают и толкаются, чтобы не замёрзнуть, галдят, хохочут, Вполне можно было снимать массовку для какого-нибудь исторического фильма, всё было, как и сотни лет назад – лошади, сани, овчинные тулупы и мороз… Этот мороз и подвёл Геху. Ему в его скудной городской одежонке не захотелось вылезать из саней и он начал засыпать. Очнулся уже в доме на Порожской улице – голенький, лежащий на бабушкиной плите-лежанке. Несколько пар сильных рук растирают его водкой, боль пронизывает всё его тело, а бабушкин голос на чём свет стоит костит деревенских гостей. Подвёл их Геха. Но выжил.

Весной 1945 года бабушка вдруг получила письмо от пропавшего без вести сына Вити, лётчика, его как раз освободили из концлагеря Освенцим. Строгая и всегда сдержанная на эмоции бабушка Васса носилась по соседям с этим письмом в руках и в одной туфле на ноге: «Витенька жив!»

Бабушка Васса росла сиротой в семье брата в деревне Зайцево. В многодетной крестьянской семье лишний рот всегда проблема. Поэтому с ранних лет она была отдана в услужение в барскую усадьбу немки Бергштейн, прозванной в народе Берсенихой. Смышлёная не по годам, расторопная и трудолюбивая девчушка выгодно выделялась на фоне остальной челяди и уже к шестнадцати годам была у барыни экономкой, а попросту ключницей. Такая судьба и вылепила бабушкин характер, она никогда не улыбалась, не напевала песен, не терпела ленивых и неряшливых, во всём любила железный порядок.

Утром 9 мая 1945 года по радио объявили: «Победа»! В Боровичах стояла по летнему прекрасная солнечная погода. Гремели маршами репродукторы, на улицах было полно народа, люди кричали «ура», обнимались и плакали. Всех людей в военной форме толпа «качала» – в безудержной радости десятки рук подкидывали военных вверх. Из госпиталя высыпали раненые в бинтах и гипсе, многие на костылях. Победа!

На Порожской улице стали появляться демобилизованные парни и девчата. Они бродили в гимнастёрках со споротыми погонами, поблескивали медалями, шумели, смеялись, пели под гармошку. Однажды кто-то из них бросил с конца улицы в болото под горой гранату. Геха сбегал вниз, увидел массу зелёных лягушек, лежащих на воде кверху светлым брюшком. Ему было жаль этих беззащитных красавиц, ведь они погибли от гранаты, которую делали для уничтожения фашистов, а не зелёных боровичских лягушек.

Появился и Витя – высокий, худой (при освобождении из концлагеря он весил всего сорок восемь килограммов), в какой-то невероятной шинели – то ли американской, то ли голландской. Была она необычного травяного цвета и с очень красивыми выпуклыми бронзовыми пуговицами.

Война закончилась. Но папа Митя так и не вернулся, хотя долгие годы Геха надеялся на чудо. Но этого чуда так никогда и не случилось.

Глава 2. 1945–1952

В конце мая 1945 года мама Тоня забрала Геху из Боровичей в Ленинград, а если точнее, в их оставленную на время войны и разграбленную квартиру в ленинградской Старой Деревне.

Старая Деревня, исторический район Петербурга на правом берегу Невской губы. Когда-то эти земли шведы отобрали у новгородцев, у шведов их отобрал царь Пётр и подарил барону Остерману. Тот устроил здесь мызу Каменный Нос, а рядом поселил пригнанных с Поволжья крепостных. И стало место их проживания называться без особых затей Деревней. У Остермана эти земли отобрала Елизавета и подарила их графу Бестужеву-Рюмину. Граф тоже пригнал крепостных, поселил их рядом со старожилами, напротив Каменного острова. А чтобы отличить одну деревню от другой, первую стали называть Старой, а вторую – Новой. В церкви между двумя этими деревнями Наталья Пушкина познакомилась с Дантесом, а на кладбище при этой церкви Пушкин написал стих «Когда за городом, задумчив, я брожу». Гении, они ведь не от мира сего. Не бродил бы задумчив меж надгробий, не оставлял бы жену без присмотра, глядишь, и остался бы жив. А так пришлось стреляться. Здесь же, неподалеку, на Чёрной речке. Почти рядом. Если напрямки огородами и через Серафимовский погост.

С годами в Новой Деревне было устроено много увеселительных заведений, весьма популярных у петербуржцев: «Аркадия», «Ливадия», «Кинь грусть»… В обеих Деревнях любили квартировать цыгане, выступавшие в этих злачных местах. И, если помните, у Ильфа и Петрова, на теле Остапа Бендера находят ноты романса «Прощай, ты, Новая Деревня».

Для кого «прощай», а для Гехи в мае 1945 года «здравствуй». И «здравствуй» на долгие 18 лет. И, как в стихах Олжаса Сулейменова, здесь для него будет навсегда «мальчишество заковано в рассудок хвоинкой в жёлтый камень янтаря». Маме Тоне в тот год было 32, сестре Гале почти 13, Гехе шёл восьмой год. А папе Мите было бы 38, но его с ними больше не было. Мама поставила на буфет его фотографию в морской форме, и он долгие годы внимательно смотрел на них из-под козырька фуражки, как бы спрашивая: «Ну как вы там? Держитесь?»

Разбитые дома. Большая Невка. Финский залив

Вокруг их двухэтажного дощатого дома были сплошные пустыри, деревянные дома в округе за войну либо сгорели, либо были разобраны на дрова. От них остались лишь кучи битого стекла и кирпича, да ржавой домашней утвари – кроватей, кастрюль, швейных машинок, короче, всего того, что нельзя было пустить на дрова. Геха с дружками называли их «разбитыми домами» и целыми днями играли на этих руинах в войну. В округе осталось только несколько хибар из кирпича или шлакоблоков. Да ещё несколько частных изб, в которых жили старо-деревенские аборигены, коих жильцы Гехиного дома называли «кулаками» за то, что те во время блокады наживались на голодных горожанах, выменивая на «картошку-морковку» чьи-то фамильные драгоценности, меха и антиквариат, а после войны обитатели дощатого дома вместе с детьми часто горбатились на них, чтобы заработать какие-то гроши.

Земля вокруг была занята огородами, обнесёнными заборами из кроватей. Пацаны свинчивали со спинок этих кроватей шарики, которые при стрельбе из рогаток издавали свист «дырочкой в правом боку».

Надо признать, что послевоенная разруха обернулась для старо-деревенских пацанов многокилометровым раздольем для игр, чего были лишены их сверстники в городских дворах-колодцах. В сотне метров на север от их дощатого дома проходила железная дорога, пацаны там собирали камешки для рогаток. За железной дорогой находилась совхозное овощехранилище, а за ним луга и перелески вплоть до речки Каменка, дальше они летом не забирались, им и так хватало пространства. Зимой через замёрзшую Каменку они ходили в большой лес за ёлками. Луга за совхозом были изрезаны противотанковыми рвами, у этих рвов были отвесные стенки, в них стояла чёрная торфяная вода, в которой не водились ни рыба, ни лягушки. В перелесках за рвами не было ни грибов ни ягод, иногда попадались редкие сыроежки и поганки. Казалось, что всё съедобное в округе было съедено в дни блокады. Ближе к Каменке в большом количестве водились змеи, пацаны их не любили и старались не связываться.

В трёх сотнях метров на юг от их дома протекала Большая Невка, они в ней не очень любили купаться из-за сильного течения и холодной воды. Иногда, правда, на спор переплывали на другой берег в ЦПКиО, но потом приходилось долго топать в мокрых трусах по берегу среди нарядной толпы, чтобы с поправкой на течение приплыть обратно на своё место.

Во время ледохода река несла в Финский залив массу сюрпризов – какие-то будки, лестницы, ящики, доски, брёвна, а иногда лодки, ещё реже трупы. За плывущим добром охотились старо-деревенские мужики, они баграми вылавливали брёвна и сушили их на берегу, чтобы по осени разделать на дрова. Желанной добычей пацанов были бесхозные лодки, в результате у многих из них была своя лодка, оставалось только разжиться вёслами. . На зиму лодки надо было вытаскивать на берег, а по весне смолить.

На этих лодках пацаны ходили в Финский залив вплоть до Лисьего Носа, возле Лахты удили рыбу и купались. Они все отлично гребли и табанили, без проблем справлялись одним веслом с течением реки при возвращении из залива. Если вам довелось посмотреть старый фильм «Верные друзья», то вспомните, как в самом начале компания пацанов играет в пиратов на лодке посреди Яузы. Вот так примерно выглядели и босоногие оборванцы из послевоенной Старой Деревни. Мимо них скользили спортивные скифы (СКИФ – спортивный клуб института физкультуры, а не лохматый кочевник с топором), распашные фофаны, красавицы яхты и белоснежные швертботы, на их фоне просмоленные тихоходные старо-деревенские лодки выглядели крокодилами среди изящных лебедей и фламинго. Зато это был их собственный флот, и они на нём были и обветренными морскими головорезами, и просоленными капитанами из «Клуба знаменитых капитанов», и прославленными адмиралами. Годы спустя Гехе довелось общаться с поседевшими мастерами спортивной гребли, чемпионами и призёрами всевозможных ристалищ прошлых лет. Прошёлся он как-то и на яхте класса «Звёздный» с многократным чемпионом города и страны. Много раз в своей жизни Геха пересёк Финский залив на разнообразных катерах, теплоходах и боевых кораблях Но сколько он ни вглядывался в серо-голубые дали, так ни разу и не увидел чёрные рыбацкие лодки, управляемые бесшабашными пацанами. Видно, уплыли те лодки в дальние дали, в синие моря к пальмовым островам и не оставили следа на серых волнах Финского залива…

Большая Невка иногда приносила трупы. Гехин сосед, потомственный рыбак, дядя Петя Мамонов, считал дурной приметой, если его рыбацкий сезон начинался с утопленника. Как-то по весне он выловил одного такого, всего облепленного корюшкой, Геха тогда был в лодке с дедом Мамоном. С тех пор он корюшку не брал в рот.

Их «кусочек» берега реки был всего метров пятьдесят и располагался между высокими глухими заборами речной милиции и Пятого завода, на коротких стапелях которого строились катера. Соседство речной милиции пацанам не очень нравилось, все их лодки были без номеров и документов. Был случай, когда арестовали лодку Гехиного друга Бори Брунчика.

Дело было в конце августа, когда уже по-осеннему темны вечера и холодна вода в Неве. Поздним вечером они с Борей, раздевшись догола, подплыли к злополучной арестантке, привязанной между белыми милицейскими катерами. Вдруг послышались голоса – от милицейского домика к реке шли двое. Пришлось дружкам поднырнуть под мостки и затаиться. И пока эти двое курили и скрипели половицами мостков над головами продрогших пацанов, те сидели по горло в воде, боясь чихнуть от холода. Как партизаны, ей богу. Но всё обошлось. Милиционеры, на прощание помочились в воду и ушли, а друзья отвязали лодку и отвели её на свою «дикую» стоянку в двадцати метрах от милицейской.

Соседство речной милиции доставляло пацанам не только проблемы. За её глухим зелёным забором располагалась ещё и база футбольной команды «Динамо». Сейчас мало кто знает, что до и после войны в Ленинграде футбольное «Динамо» было не менее популярно, чем «Зенит». Конечно же пацаны болели и за «Зенит», в котором тогда блистали Фридрих Марютин, лысый Левин-Коган, любимец города вратарь Леонид Иванов… Но команду «Динамо» они любили больше, потому что те были «свои», старо-деревенские. Пацаны, бывало, подкарауливали знаменитый динамовский автобус на выезде с базы. Им открывали переднюю дверь и они усаживались на пол у ног футболистов. Когда автобус въезжал на стадион, минуя охрану и конные милицейские патрули, дверь раскрывалась и пацаны выпрыгивали в толпу зевак, по ходу отбиваясь от вопросов, например, на каком месте сегодня будут играть Лотков и Орешкин, поправился ли Тенягин, и что перед игрой говорил игрокам Бутусов. И лишь однажды динамовский тренер, а в прошлом знаменитый на всю страну игрок и капитан сборной, Михаил Павлович Бутусов не разрешил им ехать в автобусе с игроками, сказав: сегодня душно, в автобусе и так нечем дышать.

Бывало, что пацаны отправлялись из своей Старой Деревни на стадион им. Кирова, набившись в чью-нибудь лодку. И пока они бесплатно болели на трибунах, хозяин лодки два часа терпеливо ждал их, а затем забирал в условленном месте, и они, перебивая друг друга, пересказывали ему ход игры. Так выходило намного быстрей, чем ходить в обход через ЦПКиО и Приморский парк победы. И дешевле.

«Возморье»

В сферу интересов старо-деревенских пацанов на пару километров западнее их дома входило «возморье». Нет, не взморье, не лукоморье, а именно «возморье», так его называл Борька, потомственный житель Старой Деревни из рода Полировновых по прозвищу Брунчик. Квартировал когда-то у их деда Ивана инженер немец Брунс, вот и прозвали всех многочисленных Полировновых Брунчиками. Так же, как других старожилов Старой Деревни звали Маслёнкины – у их бабушки были смолоду красные блестящие щёчки, похожие на грибы маслята, остряки прозвали её Маслёнка, а от неё пошло потомство – Маслёнкины, хотя у них были какие-то другие фамилии. Жила ещё в Старой Деревне Вера Породистая, дама с пышными формами, про неё говорили, что таковы были и её довоенные кондиции, и всё это приписывали какой-то болезни, однако в блокаду Вера стала изящной и даже тощей, но после войны сумела успешно восстановиться.

На «возморье» пацаны ходили купаться. Это было далековато, но зато почти всегда там была тёплая вода. Идти надо было по Приморскому шоссе мимо деревообрабатывающего комбината (ДОК №6), минуя повороты на лесопилку «Деловой Двор», Скобской дворец и Паркетный завод, на этом тогда город заканчивался, дальше до самой Лахты простирались болота, сквозь которые по искусственной насыпи тянулись, тесно прижавшись друг к другу шоссейная и железная дороги. Здесь, на асфальте Приморского шоссе летом всегда было в изобилии раздавленных машинами и высохших на солнце лягушек. Много позже, когда Геха в разных концах света попадал на званые банкеты с французской кухней и взирал на блюда с красиво уложенными лягушачьими лапками, он вспоминал эту дорогу на «возморье».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Геха"