Текст книги "Генератор времени"

Автор книги: Геннадий Прашкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

«Над столом на деревянной полочке стояли две берестяные чашки…»

Навалившись спиной на тёплую корягу, лейтенант Смирнов с наслаждением следил, как бесшумно и медленно распускаются в мутноватой морской воде дымные струйки, нежные шлейфы тонкого взбаламученного песка, как невидимое и неслышимое течение крутит шапочки мутной пены.

Кровь дракона

1

Даже во сне стояло над Смирновым смутное мерцание, дымка нежная, рык доносился издали – низкий, тревожный.

«Мория!»

«Даин, Даин!»

Непонятно о чём, но страстно, страшно в ночи кричали.

Звёзды густо высыпали над мрачным кострищем, над кирпичными руинами, мир казался плоским, как до всеобщей истории. Поднимись вода хотя бы на сантиметр, ничего в мире не останется, кроме чёрных зеркал. И тогда затрубит рог. И злобный волк Фенрир поглотит Солнце. И всплывёт из глубин змей Ёрмунганд. И великан Сурт взмахнёт пылающим мечом, когда пыхнёт на него летящий над лесами дракон – дымом и смрадом.

Да нет, нет! – спохватился Смирнов.

Какой Ёрмунганд? В Сибири драконы не водятся!

Разве что занесёт какого там из Китая. А так у нас всё в порядке. Все спящие царевны надёжно упрятаны в толстых ледяных линзах, как в хрустальных гробах. Тёмные волосы, зелёные глаза.

2

 
А Элберет Гилтониэль
Сереврен Ренна мириэль…
 

3

Из нежных зарниц деревянная лодка бесшумно выдвинулась.

Отведя туман рукой, дева речная глянула: «Ты что делаешь?»

Ответил обдуманно: «Ход времени изучаю».

Дева речная вспыхнула: «Ты же в воду смотришь, на рыб».

Смирнов ответил так же обдуманно: «Они и указывают ход времени».

Покачала головой: «Ну, пусть так. А какое у тебя семейное положение?»

Смирнов промолчал, тогда недоверчивая дева речная подвела итог: «Врёшь ты всё».

И сразу невидимый, как гром отдалённый, прокатился над низким – морем и над низким островом глухой страшный рык – может, правда, случайного дракона из Китая в Сибирь занесло. В безумных вспышках зарниц, будто занавес разорвали, треск понесло, – невидимая скотина портила воздух.

4

Влюбиться бы по-настоящему.

Все в этой жизни хотят большой любви.

Вот в жизни лейтенанта Смирнова была, например, Юля.

Эта Юля твердо считала, что молодой человек всегда и везде обязан придавать девушке значительность, подчёркивать её миловидность, ясность ума, нравственную неприступность. По этой причине ужинать разрешала себя водить только в дорогой ресторан «Мао», куда её одну не пускали. Юля считала – из-за юного возраста, а охранники считали, что вести себя не умеет.

Со Смирновым Юля всегда, ну, просто всегда выигрывала на ресторанных презентациях то бутылочку «Хеннеси», то фляжку «Курвуазье». Проводящие акции блондинки – сто восемьдесят и выше, стройные, в облегающих голубых платьях «совершенно случайно» вытягивали билетики с её именем. Жаль, что вопрос о выигрыше «порше» решался на другом уровне. Но пару раз Смирнову всё же намекали на то, что Юля впервые вышла замуж в шестнадцать лет, а задолго до этого дружила с опытным клоуном из Удмуртии, фамилия – Ёптышев.

Ну и что? Ну и дружила. Смирнов умилялся, когда Юля запрещала заказывать к столу российское шампанское: «Оно дешёвое, я от него полнею». Волновался, когда она немножко хвасталась: «Я на курсах училась в Бельгии». Смотрела на Смирнова глубоким европейским взглядом, несколько даже высокомерно: «Ну, там знание языков и всё такое прочее.

В целом мне Европа не нравится. Я в этой Бельгии семь кг прибавила из-за дешёвого шампанского».

Смирнов смотрел на неё, как на оперу.

Смирнов слушал её голосок, как музыку.

Кашемировое пальто песочного цвета. Тренч цвета хаки – под кожу. Вот, Смирнов, вот где оно – богатство воображения! Бежевый кашемировый свитер с V-образным вырезом. Белая майка-алкоголичка. Бездна ума. Бездна вкуса и нежности. Маленькое чёрное платье. Смирнов с ума сходил – маленькое, чёрное. И сумочка «клатч» в руке.

Но в Бельгии Юле, правда, не понравилось. Там и язык чужой, сильно от этого устаёшь, дураки, по-русски не понимают. Там от дешёвого шампанского полнеешь, а за проживание в тесной общей комнате – шестьсот евро в месяц, жильцы отстойные, у некоторых девочек были кражи. От своей беспрестанной ночной работы в Бельгии Юля похудела как велосипед – при росте сто семьдесят весила всего сорок шесть килограммов.

5

Чудесно звёздами усыпало сладкий сон.

Спи себе и спи, но Смирнов приподнял голову.

Боялся упустить момент, когда вдруг из кустов выбегут чудесные эльфийские девы.

«А Элберет Гилтониэль сереврен ренна мириэль». Если верить умничке Юле, эльфийские девы, к сожалению, теперь тоже не те. Конечно, российское шампанское они пить не станут, и в руках у них не старинный гримуар, а удобные электронные книжки. Переписывать заклинания от руки – таких дур нынче не найдёшь, проще скачать из Сети. И рыцари если набегут, то с электрошокерами. И про дракона не надо. После танковых сражений двадцатого века – с драконами особых хлопот нет больше. Пару бутылок «коктейля Молотова», и отпрянет гад. Или зенитная ракета. Пхх! – и вот уже ветерком угарным несёт обрывки перепончатокрылых.

Тихо-тихо распространялись по воде голоса.

«У эльфов уши совсем не острые…»

«И орков гони, говорю, гони, нет им спасения…»

«И вообще, чего это Фродо вовремя не тормознули на границе?..»

Сумеречность утренняя. Тишина. Дева речная, почти невидимая, как сотрудница «наружки», нежится в деревянной облезлой лодке. Знакомиться на расстоянии неудобно, всё же крикнул:

– Я Смирнов.

– Ну и что с того?

– Возьми на материк!

– Вот ещё. Зачем тебе такое?

– Ну, как. Я живой. По дому соскучился.

– Если живой, то зачем голый у костра плясал?

– Когда это? – не поверил Смирнов. – Когда я мог вытворять такое? Ты что! Это ты меня, наверное, с соседями по лестничной площадке путаешь. Вот кто вытворяет, вот кто выкомаривает, с ними вмиг поседеешь. Каждый божий день дерутся до часу ночи, а потом воют: ой мороз, мороз…

Дева речная обиделась и медленно, как в кислоте, растворилась в мареве распадающихся утренних бликов.

6

«Мория!»

«Даин, Даин!»

Отовсюду это: «Даин, Даин!»

И вопли, звон мечей, страстные стоны.

«Гномы, к топорам!» Грохот щитов, звон мечей. «Победа или смерть!»

Сквозь утренний свет ломились сквозь низкие заросли, по одному и группами выскакивали из-за сосен полуголые люди – страшные, молодые, кто с бородой, кто вообще без ничего, а кто в кольчуге или просто в набедренной повязке. А некоторые ни бород, ни личин на себя не цепляли, без того сразу видно – гоблины.

Стрела, задрожав, впилась в сухую корягу рядом с рукой Смирнова.

«Чур меня, чур», – неумело перекрестился лейтенант. Такая стрела запросто могла зашибить взрослого сохатого. Протянул руку. Знал, что всё это – сон. Знал, что крики – сон и полуголые люди в кольчугах – сон. Но деревянное древко под рукой страшно и неожиданно спружинило.

И сразу как обвал – низкий рык с перекатами со стороны руин.

Горящей серой, кислым железом жжённым, тухлятиной понесло.

По щиколотку в песке, позорно оступаясь, обгоняя ораву струсивших островных грибов (Pedestrians, грибы-пешеходы), Смирнов кинулся в ближайшие заросли. Боялся получить такой вот упруго и страшно подрагивающей стрелой между потных лопаток, мчался, не оборачиваясь, пока не споткнулся и не упал в канаву, как шерстью поросшую тёплой сухой травой.

На этот раз голоса прозвучали рядом, в кустах – знакомые голоса.

«Дракон, ну, что дракон? – бормотал Цезий. – Я из рода шаманов, я мир тонко чувствую. У китайцев дракон вроде лягушки, ему только дай поквакать, а этот, ну, ты сам посмотри, ты не вороти морду, ты посмотри, посмотри, Федосеич. Тут не лягушка жалкая. Тут настоящая западноевропейская скотина, на цветах зла взращена…»

Страшась, Смирнов приподнял голову. Был уверен, что увидит в кустах вчерашних приятелей. Попрятались в сухой траве от страха, значит, сами задержались на острове, может, ищут что-то. «Нарушая элементарные нормы трудовой этики».

Но на сердце потеплело – всё же не один, всё же вместе.

«А сколько голов у дракона? Он всё ещё там, над берегом?»

«Откуда мне знать? Ты пойди и пересчитай», – напряжённо предложил Цезий.

«Ты что! Ты что! – возмутился невидимый Федосеич, но любопытство пересилило: – Ты из рода шаманов. Скажи. Правда, у настоящих драконов кровь чёрная?»

«И это можешь лично проверить. Встань и пойди. Пойди и пусти ему кровь».

«Да зачем? Ты что? Я ж тебе на слово верю, – завозился, зашуршал в сухой траве, как в птичьем гнезде, невидимый Федосеич. И, похоже, смущаясь, может, даже покраснел, спросил: – А что такое отроковица?»

«Отроковица? Ты где такое увидел?»

«На берегу. На плите могильной. Так и выбито – отроковица».

«Ну, так думаю, что девственница», – не ударил лицом в грязь Цезий.

Смирнов с облегчением прислушивался и расслаблялся. Как истинный аналитик искал опору в обыкновенных словах. «Я из рода шаманов, – утверждал, закопавшись в сухую траву, невидимый Цезий, – я мир тонко чувствую. Не первый раз на Хреновом острове. Всё изучил, всё знаю. Тут рядом совсем начинается заброшенная дорога в деревню Жуковку. От острова до Жуковки всего ничего, вёрст пять. Поначалу – песок, потом – по колено тёмная вода, дальше глубина метров десять, не больше. Рукотворное море затопило все здешние леса, деревни, часть города Бердска затопило, до сих пор всплывают со дна то лавка резная деревянная, зеленью подводной обросшая, то ошкуренное бревно, то подушка торфяная, цвет тот же. Так что не шляйся, Федосеич, по плавающим островкам…»

Смирнов не выдержал и позвал: «Эй…»

Но на такое имя ни Цезарь, ни Федосеич не откликнулись.

Отроковица-девственница или дракон китайский – это они готовы были обсуждать, но что им кто-то по имени «Эй». Они про такого не слыхивали. Прятались, как бородатые птицы, в сухой траве на расстоянии вытянутой руки и делали вид, что ничего такого не видят и не слышат.

Смирнов наугад похлопал Цезия по плечу.

Боялся, что вскрикнет, задёргается под его рукой мощный рыжебородый потомок шаманов, завопит, матом нервным покроет чувственный мир, но рыжебородый не вздрогнул, не откатился в сторону. Чего вздрагивать и откатываться? Рука Смирнова, как сквозь воздух, не встретив никакого сопротивления, прошла сквозь его плечо. Ну да, говорил же генерал Седов: «Даже коснуться нельзя». Правда, говорил про деву речную, дескать, не фиксируется она ни на плёнке, ни в памяти цифровика. А тут два мужика: один – Федосеич, другой – потомок шаманов. Ещё вчера Смирнов пил с ними настойку из волчьей ягоды, судака ел, запечённого в слое грязи, – а тут рука прошла сквозь всё плечо Цезия. Почему же тогда чёртова стрела в сухом дереве дрожала так страшно? И почему дракон, пусть и китайский, воздух портит, как долгий гром? И почему вопят на берегу придурки с мечами?

«Мория! Даин, Даин!»

Медленно доходило: сон это!

А раз сон, бояться нечего, ничто ему не грозит.

Смирнов даже поднялся и пнул сердито рыжебородого потомка шаманов, скорчившегося в сухой траве. Правда, нога и на этот раз никакого сопротивления не встретила, зато заныла, снова заболела голова.

Да что же это такое? Что же это такое делается?

Смирнов с детства любил читать книжки. Про бородатых гномов и светлых эльфов, про свирепых орков и злобных гоблинов, про такие вот серебряные кольчуги, оперённые стрелы и шлемы. «Барук Казад!» Только бы им поорать. «Гномы, к топорам!» Прекрасно каждое слово помнил из тех книжек, хотя предпочитал другие, в которых герой решительно спасал принцессу с помощью автомата Калашникова, потому что никогда, даже в детстве, не хотел быть придурком из замшелой прогорклой сказки, а всегда хотел быть добрым молодцем десантником из будущего, любящим спорт и прекрасно знающим сопромат. Он тоннами читал такие книжки, иногда сутками жил в мечтательности, как в сладком тумане. Однажды перепаивал в лаборатории старый резистор и задумался, забыл отключить питание – в итоге диодный мост выгорел, и метровый кабель сгорел, а сам Смирнов чуть не замочил штаны. В радиокружок ходить перестал, но книжки читать не бросил.

7

Осмелев, спустился на берег.

И буквально сразу увидел дракона.

Ну, прямо как на реверсе той золотой монеты.

Хищный, угловатый, чешуйчатый, перепончатокрылый.

Не то чтобы в самом деле взращён исключительно на цветах зла, но – отталкивающий! Как передутый дирижабль завис, покачиваясь, смердя, над заиленными серыми песками, над кирпичными руинами, брюхо лоснится, мелкие придурки в кольчугах и в звериных шкурах бегают под ним, как мыши, в его тени. Совсем мелочь, молекулы по сравнению с летающим чудищем, вот опустится на них и раздавит. Пойти, что ли, почесать ему грязное чешуйчатое брюхо, как большой свинье, подразнить придурков гоблинов и троллей, а то вырядились как спанчбобы.

Нет, лучше бы, конечно, потолкаться среди скромных эльфийских дев.

На эльфийских девах курточки всегда из нежных розовых лепестков, всякие душевные ароматы, штанишки тонкие, шёлковые, сапожки с каблучками круглыми, как копытца. Не то что эти толкущиеся над песком, как мошкара, уроды. И предводитель соответствует: тролль коренастый, морщинистый, ноги короткие, в боевой потёртой коже, потный, в накладных коровьих рогах. Ума небольшого, это сразу видно, но рука крепкая – меч в руке. Даже Pedestrians, грибы-пешеходы, его боятся. А вернётся такой к себе домой, в город, переоденется в рабочий джинсовый костюмчик и, как все, поплетётся в обрыдший офис.

Вздыхая, ох, морок, морок, Смирнов вышел на песчаный бугор.

Сел там на пенёк, вздыхая. Никто его не замечал, зато сам он всё видел.

Низкий берег, низкое море, низкие облака, чешуйчатый перепончатокрылый дракон низко дрожит в воздухе на двух тросах. Угловатые крылья распущены, пытаются поймать ветерок, а под огромным брюхом злая толпа гремит мечами.

«Мория!»

«Даин, Даин!»

Лезут друг на друга.

Схватываются в рукопашной.

Тёмные дела делаются в темноте, говорят гномы.

А ведь уже давно подступил день. Вон тролли, которым солнечный свет безмерно опасен, трусливо сгрудились в густой тени, стараются не смотреть на гномов – похожих на бородатых старичков, и эльфы опять не выдержали, поют. «Фаруилос, ле линнатон…» Эльфы не могут не петь. «Нэф аэр, си нэф азарон…» Звёздным светом полны глаза, волосы струятся как лунный свет. А дерутся в основном орки. Топоры в воздухе так и мелькают. Предводитель на берегу – в накладных коровьих рогах, в свиной коже, выделанной под броню, поднял короткую руку, оглядывается. Впрочем, каким бы уродом предводитель ни выглядел, воинство его ещё хуже.

Но держался предводитель уверенно.

Поднял руку, решил, наверное, повернуть орду на дракона.

Смирнов с удовольствием расслабился. Ладно, посмотрим. Представление бесплатное, смотри – не хочу. Битву с драконом где ещё увидишь? Ни в цирке, ни в театре, ни даже в клубах по интересам такие игры не показывают. А зря. Вон каких три головы! Две скалятся злобно, рыкают, пышут огнём и дымом. Третья, правда, тихая, может, прихворнула или просто присматривается.

Смирнов вытащил мобильник и сделал пару кадров.

А когда оторвался от телефона, увидел – орда на берегу замерла.

Мечи, дубины, колчаны опущены, уродливые лица обращены к нему.

Ох, неужели всё это не снится? Морщинистые, румяные, наштукатуренные, открытые и угрюмые, честные и подлые, злобные и свирепые лица – всякие! Уставились в упор. Даже предводитель в накладных коровьих рогах смотрел теперь на Смирнова. Небольшой у него был ум, но крепкий. Махнул рукой: «Пускай на него дракона!»

И одним ударом меча перерубил канат.

«Мёртвым не брать!»

1

Дракон команду понял – на глазах начал раздуваться.

Он окутался облаком газов – тёмных, шумных, как выхлоп.

Он пускал ветры, медленно разворачивался, а вопящая орава орков, гоблинов, троллей и прочей нечисти, ухватив свисающие канаты, повела тяжёлое брюхатое чудовище в сторону Смирнова. Как от химической бомбы, метнулись в сторону леса тихие Pedestrians, грибы-пешеходы, отравленная щука бессмысленно металась, била хвостом в воде возле берега.

Смирнов бросился в лес.

Он вскрикивал, прыгал через пни.

Но укрыться на песчаном острове было невозможно.

Мотая дымными тяжёлыми головами, дракон уверенно вёл за собой орду.

Теперь абсолютно все, вопя, мчались за беглецом, только предводитель остался на берегу, несколько раз выкрикнув вслед бегущим: «Мёртвым не брать!» Потной спиной чувствуя злобные взгляды, Смирнов мчался через редкие сосенки. Над ним сжимались и разжимались тяжёлые когтистые лапы. Слабенькая надежда, что ничего такого в реальной жизни не бывает, что всё это только снится, – сон это! сон это! трижды сон! – нисколько не помогала.

Не оглядываясь, проскочил лесок.

Опять низкий берег, плавник, камни.

Наверное, тут уже побывали вполне реальные Цезий и Федосеич, по крайней мере, на сером песке валялись вполне реальные серые окурки. Особенно много окурков валялось возле замытых илом и песком каменных плит, на одной из которых действительно было выбито: отроковица.

Может, и девственница – не было времени разбираться.

Ну почему только со мной всегда случается такое? – страдал Смирнов.

Вот он счастливо думал: остров совсем пустой, тихий, костёр будем жечь, отдохну, осмотрюсь, а потом вернусь на остров – уже один, с полным снаряжением, с запасом продуктов, а уже вторые сутки идут, а он то голову лечит, то бегает по пескам.

Зловеще шипя, дракон испускал зловоние над самой головой Смирнова.

Если вернусь, решил Смирнов, только с противогазом. Увидел в сторонке покосившийся шалаш, бросился к нему, но услышал изнутри страшное бормотание: «Мёртвым не брать. Не брать мёртвым…» Может, свидетели там укрывались. Ну, те, которые были внесены в список, приложенный к доносу на академика Будкера. Борисов В. И. – бородища, как у старообрядца. Желонкина Света, даром что развелась с мужем. Конечно, Хмельницкий С. – бывший полковник, а с ним – Етоев А., Барыгин Ц. И., Охлопьев Ф. Ф., даже Лонгинов И. и Крюков, а с ними Заточий Клавдий – человек с бабьей мордой, себе на уме. Не обошлось и без Заточия Л., и без Никоновой – старой бухгалтерши, даже Ларионова, человека без инициалов.

2

Без свидетелей никуда.

Застукали, видимо, академика.

Судя по доносу, в конце семидесятых в кабинете директора серьёзного научно-исследовательского института действительно часто шутили, более того, шутили, нисколько не стесняясь миловидных сестёр младших научных сотрудниц Хомячков – Леры и Люси. Об одной такой шутке знаменитого академика даже Смирнов знал – от одного из преподавателей Спецшколы.

«Возьмите обыкновенную табуретку, – говорил курсантам продвинутый препод. – Держа её перед собой, проделайте следующие два действия: поверните табуретку от себя на девяносто градусов, а затем поверните табуретку на те же девяносто градусов по часовой стрелке. Дошло? Ну вот. Теперь повторите те же самые действия, но в другом порядке: сначала по часовой стрелке, а потом от себя. Заметьте, что действия, выполненные в одном порядке (АБ), делают с табуреткой совсем не то же самое, что действия, выполненные в другом порядке (БА). То есть в жизни АБ не всегда равно БА. Дошло?»

«Это как пример с тётей Мэри?» – не удержался Смирнов.

«А что там такое приключилось с этой тётей?» – не удержался и препод.

«Ну как. Если тётя Мэри сначала вышла замуж, а потом забеременела, то это совсем не то, если она сначала забеременела, а потом вышла замуж».

«Верно мыслите, курсант Смирнов!»

3

В самом широком месте остров Хреновый оказался не более километра.

Возможно, когда-то именно здесь работал загадочный прибор академика Будкера.

Может, он и сейчас работает, подумал Смирнов, просто прикопан для надёжности или прикрыт плитой отроковицы. «Испытываю острую необходимость вернуться в прошлую неделю», – так бы сказал Смирнов академику, который, говорят, фундаментально занимался проблемами времени. И сразу оторвался бы от преследователей – сразу на всю неделю.

Ну, не чудеса разве? Сперва Цезий и Федосеич бросили Смирнова на пустом острове, исчезли, а немного погодя объявились снова, но бесплотные. А за ними вывалила откуда-то несметная толпа с кривыми дубинами и рогатинами, с луками и мечами в руках, и крылатый дракон над ними.

На кого охотятся? Да на меня охотятся!

Ещё час назад Смирнов считал, что остров Хреновый целиком принадлежит ему, то есть полностью необитаем (не считать же деву речную), а теперь людей и нелюдей на острове – не протолкнёшься. Дракон с шипом над головой летит, весь в сизых выхлопах, орки заладили «Лок-тар огар!», гоблины бегут. «Мория!» – гномам неймётся. «Даин, Даин!» Ну их всех! Сейчас сверну на заброшенную дорогу и кинусь в подводную деревню Жуковку. Вбегу с размаху в тёмную воду – вперёд! вперёд! «Мория!» На самую глубину. «Даин, Даин!» Пусть выскакивают навстречу зелёные подводные сельчане с такими же зелёными кольями.

А вдруг и в Жуковке приказано мёртвым не брать?

Пока Смирнов так прикидывал, дикая орда, завывая, перекрыла все мыслимые пути.

С воплями, с рёвом выгнали несчастную взмыленную жертву обратно – к мрачным серым руинам, к чугунной ванне, к сидящему на плоской каменной плите предводителю, украшенному коровьими рогами. Две цепи потных придурков с дубинами, мечами и луками образовали нечто вроде живого воинственного коридора.

«Барук Казад!»

«Лок-тар огар!»

Много их собралось тут, но всё перли и перли из редкого хилого прибрежного сосняка мускулистые гоблины, бородатые гномы, уроды, сволота всякая, тролли с короткими ногами, зубастые орки, дым, вонь, а сверху, как судьба, нависало лоснящееся брюхо дракона.

4

Сердце разрывалось.

Пот градом катил, рубашка промокла.

Схватили, держали Смирнова жадные лапы, кто-то за колено хватал.

Хищные сверкающие глаза – самому старшему гоблину от силы четвертак, а среди троллей и гномов и пятнадцатилетние наблюдались. Неимоверно широкой сильной ладонью предводитель в коровьих рогах похлопал по краю чугунной позеленевшей от сырости ванны, будто приглашал Смирнова присесть, но волшебного слова не произнёс. Ох широкая, ох короткая, сильная была лапа у предводителя, не хотелось её пожимать. И дракон, зависший над Смирновым, хотя и не мог когтями его достать, тени нисколько не давал, наоборот, обжигал удушливым дыханием. Угловатые крылья трепетали, дёргались, видимо, держалась перепончатокрылая тварь в воздухе благодаря запасам горячего скопившегося в брюхе газа.

Споткнувшись, Смирнов упал.

Его тут же подняли и бросили на колени.

Смирнов сразу показался себе ничтожным и мелким, и, кажется, предводителю это понравилось. Покачав рогами, он удовлетворённо моргнул. Вот, дескать, правильные мысли, без которых нет правильных китайцев. По его знаку из дупла сухого дерева извлекли череп. Не бутафорский, а настоящий. Человеческий. Не мой, не мой, машинально, но без всякой радости отметил Смирнов, мой – круглее. Уставился на предводителя. Депрессивный господин, верит, наверное, что только смерть окончательно формирует личность. А предводитель взял человеческий череп в обе руки, и оказался он не черепом, а чашей, которую тотчас наполнили. Не даст ведь мне-то попробовать, жадюга, гад, мелькнуло в голове Смирнова. Но предводитель и эту его мысль уловил. Ухмыльнулся, неторопливо сделал большой глоток, а потом перевёл затуманившийся взгляд с черепа на потную круглую голову Смирнова, как бы сравнивая, и протянул кружку пленнику.

Нёбо обожгло спиртом. Стал ждать вопросов.

К удивлению Смирнова, вопросов оказалось немного.

Первым был совсем простой: какой у тебя, скажи нам, рост? А второй ещё проще: занимался ли ты любовью с некоторыми горными животными?

На первый вопрос Смирнов отвечать не стал. Сообразил, что любой ответ предводителю при его, скажем так, полутора метрах не понравится. А вместо ответа на второй – поднял голову и посмотрел на дракона. Вот, дескать, как. В ответ на такой дерзкий и откровенный взгляд угловатый лоснящийся дракон возмущённо затрепетал перепончатыми крыльями, и тросы, связующие его с низкой грешной землёй, вдруг лопнули. Неловко заваливаясь на чешуйчатый левый бок, чудовище медленно поплыло к морю. Вот в Жуковке удивятся, успел подумать Смирнов, но предводитель, вскочив, повелительно выкрикнул: «Остановить!» – и вся орда, размахивая мечами, ломанула по песку к спрятанным в прибрежных зарослях лодкам. На этот раз предводитель бежал вместе с ними – короткие ноги нисколько ему не мешали, до песка-то достают.

«Мория!»

«Даин, Даин!»

Одна за другой вылетали моторные суда в солнечную морскую рябь, стремясь за низкой тенью дракона, уносимого куда-то на юг, в сторону Алтая и монгольских пустынь.

Через пять минут на берегу ни одной живой души не осталось.

Смирнов разочарованно пнул ногой череп-чашу. Голова опять неимоверно болела. Решил – хватит, хватит с меня Хренового. Вынул мобилу из кармана, неуверенным пальцем набрал текст: «Я на Хреновом. Нуждаюсь в помощи». Генерал Седов сразу поймёт: влип его аналитик.

Ткнул пальцем в указатель функции «отправить».

Медленно, бесконечно, как само время, крутился на экранчике телефона голубой архимедов винт. Сообщение отправляется… Сообщение отправляется… Сообщение отправляется… В зону отчуждения, что ли, попал?

Подумав, Смирнов высоко подбросил мобильник.

Метров на пять, не меньше. Знал, что вне зоны отчуждения отправка тотчас сработает, а минут через десять можно будет повторить бросок, чтобы получить ответ генерала.